Почувствуй биение сердца

Я сидела в номере, растерянно перебирая буклеты. Наверное, в Дюссельдорфе никогда не было столько людей одновременно. Я, как и многие, здесь в первый раз. В Германии была, в маленьком городке Мюнхен-Гладбух, в Кельне, в Берлине. А здесь — никогда. И весной 2011 года пришла пора исправить эту несправедливость. Я учусь в десятом классе, то есть сейчас мне семнадцать лет. В Германию приехала с подругой и ее мамой. Зачем? Этот вопрос я задавала себе не раз. Наверное, из интереса. Мне всегда было любопытно увидеть Евровидение вживую. А если есть возможность поехать – почему я должна отказаться? Этим утром, четырнадцатого мая, я встала с трудом. Легла поздно – здесь я каждый день ложилась после полуночи как минимум. Весь Дюссельдорф замер в ожидании финала конкурса. Сегодня артисты (они же – участники), дошедшие до финала, должны были «выйти к народу». Вроде бы. Сомневалась я потому, что многоуважаемые средства массовой информации писали в газетах и журналах только одну десятую правды. Вдруг, и это – очередная придумка? Нет, не похоже на ложь. Марина — так зовут мою подругу – уже несколько часов дергала меня, умоляя собираться побыстрее – этот товарищ ждал-не дождался встречи с участниками. А мне было как-то все равно. Полуфиналы я, разумеется, смотрела. Понравилась девушка из Норвегии, которая, увы, не прошла, наш Воробьев (я же патриотка) и еще швед. Уже здесь, в Дюссельдорфе, я познакомилась с двумя девушками из Финляндии. К выступлению своего земляка они относились прохладно. Им нравились те, кто нравился мне. Мы и познакомились поэтому. Финок звали Кэтти и Тори. Кэтти смеялась, что просто невозможно любить песни русского и шведа одновременно. Она вообще почти всегда смеялась – в первую очередь над самой собой. Потому что Кэтти нравились и “Get you” и “Popular”. Тори была спокойней и молчаливей своей подруги. Интересы, как я уже говорила, у нас совпадали. Я знала, что эта финка мечтала встретиться со своими кумирами. Этим я и отличалась от других поклонниц. Мне было в с е р а в н о. Подруги смотрели на меня с удивлением, мол, как же это так? На встречу с артистами я все-таки пошла. Точнее, меня потащили – Кэтти, Марина и Тори. Я сопротивлялась, но сильные и упрямые девчонки все-таки довели меня до «места встречи», которое, к сожалению, «изменить было нельзя». Мы пришли рано, но людей было уже достаточно. Кэт и Тори гордо проигнорировали финна, а первая даже шепнула мне: «хочется треснуть этого гринписовца по голове гитарой!» Марина быстро куда-то испарилась — потом я заметила ее возле ирландцев (веселые братья с волосами, как будто бы их ударило сильным разрядом тока). Кэтти и Тори хотели найти Воробьева и шведа (его фамилию я благополучно забыла). Но этих двух не было. Подружки из Финляндии очень расстроились, а я, вечный оптимист, пыталась их уверить, что они еще придут. А потом людей стало больше, в толпе – душно и тесно. Я сказала девочкам, что пойду, прогуляюсь по улочкам города – там тень, прохладно, не то что здесь, прямо на солнцепеке. Маринка была далеко, Кэтти с Тори расстроились, но отпустили меня. Наконец-то я шла по Дюссельдорфу, в тени деревьев. Люди встречались редко и шли большой частью мне навстречу – в центр города. Я свернула в узкий переулочек. Люблю старые уютные улицы европейских городов – от них по-настоящему веет прошлым. Но в этом переулке меня ждал подарок – в прямом и переносном смыслах. Сначала я услышала русскую речь. Отборную такую русскую ругань. Потом что-то на иностранном языке, судя по интонации – примерно то же самое, что и на русском. А следом началось самое интересное – источники услышанных фраз попали в мое поле зрения. Я не узнала их. Это были два молодых парня – один блондин, другой темноволосый. Они дрались с попеременным успехом. Когда светлый повернулся ко мне лицом, я его узнала. А, поняв кто один, несложно было догадаться кто другой. Это были кумиры Кэтти и Тори (по совместительству – и мои тоже) – Алексей Воробьев и Эрик Сааде (о Боги, я вспомнила это имя!) Они с самого начала конкурса очень «мило» общались. Вернее, это «милое общение» началось еще месяц назад, когда швед приехал в Москву и заявил Воробьеву, что тот не умеет петь. Наш не остался в долгу, и разошлись они если не врагами, то не друзьями точно. Позже Алексей приглашал Эрика на вечеринку, но тот сделал мину и не пришел. И вот теперь эти два товарища немилосердно (как минимум) били друг друга у меня на глазах. У шведа была разбита губа и сильно расцарапана щека, у русского – подбит глаз, и из носа текла кровь. По-видимому, драка только началась. Мне вдруг стало жалко, причем всех сразу – этих двух, которые сейчас, наверное, только и думают о том, как бы посильнее унизить противника, девчонок, ждущих их там, на встрече. И себя, потому что очень хотелось убежать из этого переулка, но я чувствовала, что нужно их разнять. Главное, что могла сделать я, семнадцатилетняя девчонка? И все-таки я решила рискнуть. Русский и швед меня до этого и не замечали. Пока я раздумывала, на каждом из них появилось по несколько новых царапин. Я подскочила сзади и что есть мочи проорала что-то вроде «Stop it immediately!» Они на меня посмотрели с удивлением, видимо, не замечали меня. Потом Эрик ухмыльнулся и снова замахнулся на Воробьева. А я уже разошлась. В тот момент меня злили эти два парня и, если бы я была мужского пола, с удовольствием надавала бы тумаков. Но моей задачей было прекратить ссору, а не разжигать новый конфликт. Я подбежала к ним (бежать на танкетках – это уже искусство) и прошипела по-английски, чтобы поняли оба, это: — Вы в своем уме, а? Вас ждут люди, на вас надеются, а вы тут, простите, морды друг другу бьете! Они все поняли. Воробьев насмешливо вскинул бровь и хотел, было, ответить мне по-английски, но услышал лаконичное «черт» из моих уст. Он понял, что я русская, и заговорил: — Хорошо, девушка, вы правы. Но, в конце концов, почему это мы должны вас слушаться? Вежливый тон был лишь насмешкой. Сааде молчал и задумчиво смотрел то на меня, то на Алексея. — Конечно, я права! И можно без ваших фирменных шуточек, да? – это я сказала уже на русском, — ну вы можете меня не слушаться – но подумайте, пожалуйста, на вас надеются люди! У вас есть хоть капля совести? Воробьев фыркнул: — Найдется. Затем я повторила ту же фразу только на английском – для шведа. Тот медленно, но громко произнес: — О’кей, девушка. Вы правы. Но знай, Воробьев, когда-нибудь мы встретимся еще раз и поговорим, — под «поговорим» он, конечно, подразумевал очередную драку. Я не поняла, говорил ли Эрик это серьезно, или смеялся надо мной, как наш певец. Но я только проговорила: — Почему вы так ненавидите друг друга? Разве нельзя жить в мире? — Make love, not war?! – хохотнул швед. Я устало на них смотрела – наверное, большинство моих ровесниц и подруг были бы безмерно рады такой встрече. А мне по-прежнему хотелось от души врезать обоим, но сначала – заставить пойти на «встречу с народом». — Чего мы стоим-то? – поинтересовался Воробьев, — продолжить наше «милое общение» мы все равно не можем, придется вернуться на главную площадь. — Это я у вас должна спросить, ага, – сказала я, — были бы вы моими одноклассниками, ну или знакомыми, я бы уже кричала «ноги в руки и в центр бегом!» Это были мысли, которые я случайно произнесла вслух, тем более на английском. — Я уже радуюсь, что я не твой одноклассник, — улыбнулся Эрик. О Боги еще раз, это была первая доброжелательная шутка за последние пятнадцать минут. Я решила игнорировать их реплики вообще и стала самозабвенно поправлять платье и шарфик. Потом пошла от них прочь – швед и русский не сдвинулись с места, просто наблюдали, когда я уйду из переулка. Но оставлять я их даже не собиралась. Повернулась и злобно посмотрела сначала на Алексея, потом на Эрика. Сааде ухмыльнулся второй раз за этот день, но упорно не шел на главную площадь. Воробьев же, напротив, видимо, плюнул на свою гордость и вспомнил о здравом смысле – наконец-то сделал несколько шагов. Я возликовала – прогресс налицо! Наш прошагал мимо меня, а я осталась ждать шведа. Упрямый! Наконец, ему, скорее всего, просто надоело играть в «гляделки», и скандинав подошел ко мне. Я все ждала, когда он пройдет мимо– хотела уйти последней. Но Эрик потянул меня за локоть и чуть ли не силой увел из переулка. А я так хотела «оставить последнее слово за собой» — замкнуть «шествие»! Наконец, мы были на пути к центру. Я, как агент секретных служб, выполнивший очень сложное задание, довольно улыбалась. Мурлыкала себе под нос одну из трех моих любимых песен Евровидения — «Haba-haba», дабы не обидеть ни одного из моих спутников. Как говорила одна моя давняя подруга – «Эти артисты – они люди… возвышенные, во!» Видимо, автор фразы не совсем понимала значения слова «возвышенный». Или просто у меня сложилось такое впечатление после созерцания «чрезвычайно возвышенной беседы». Тут я вспомнила, что и у нашего, у шведа порядком разбитые лица и поинтересовалась – они в таком виде собираются на публику выходить? Воробьев ответил: — Именно, — и хохотнул, — шрамы не красят женщин, а мужчин – еще как. Я потрогала свой шрам на правой щеке и обрадовалась, что он почти не виден. — Это будет феерическое зрелище. А главное – такой лакомый кусочек для СМИ, — проговорила я. В итоге Алексей и Эрик смыли кровь в ближайшем кафе. Правда, следы драки все равно были видны, но не так сильно. И вот, наконец, эти два товарища вышли к публике! Я была рада и вновь почувствовала себя агентом ФБР. Ко мне сразу подскочили Кэтти и Тори. Видимо, заметили, что пришла я вместе с их кумирами (к сожалению, по совместительству – не с моими, я глубоко разочаровалась в них). Я рассказала эту глупую историю от начала до конца. Кэтти радостно просмеялась добрую половину повествования, Тори же лишь восторгалась то моей «хваленой» смелостью, то Воробьевым и Сааде. Наконец, «встреча с народом» кончилась – людей стало меньше, артисты начали расходиться. И тут на моих глазах произошло незабываемое событие – русский и швед помирились! Сначала я подумала, что это прикол, потом до меня-таки дошло — все более чем серьезно. Ко мне подошел Воробьев и громко проговорил: — Ну вот видишь, девочка «Make love, not war!» (в последствии они меня постоянно так называли, всячески переиначивая девиз хиппи), я даже помирился со своим врагом, — он потрогал синяк под глазом, — только зря face’ы друг другу попортили. — Ну вот видишь, я же говорила, что я – права! – произносила это я с видом американского президента, который непременно захватит весь мир. Спрашивать, к чему такая резкая перемена не стала. Еще испорчу что-нибудь, к этому у меня был талант. Мы говорили на английском языке, иначе бы Эрик нас не понял. Швед слушал разговор со своей привычной ухмылкой (я знаю только двух людей, которые ухмыляются при любом настроении, по поводу и без повода – он и Маринка). — Что скажешь, Сааде? – поинтересовался Алексей. — Я тоже намеривался про «face’ы» сказать – не успел. На меня с завистью смотрела добрая половина площади – все, конечно же, понимали английский и в душе, наверное, хотели сжечь меня на костре, как Жанну Д’Арк. — По-моему, нам лучше отсюда уйти, — сказал Эрик, — а то нашу новую знакомую сейчас девушки на кусочки порвут. Я была рада такому предложению – перспектива быть порванной на кусочки меня совсем не устраивала. На улице было очень жарко. Я хотела пойти в номер, включить кондиционер и сидеть в кресле с банкой сока в руке. Не тут-то было! Видимо, ребята решили отомстить мне за прерванную драку, хотя уже и помирились, и даже не собирались меня отпускать. Меня таскали по узким улочкам Дюссельдорфа, постоянно подкалывали, хоть и по-доброму. В итоге я пришла домой в час дня, усталая, но довольная. Марина долго и упорно расспрашивала меня (кое-что ей уже рассказали Кэтти и Тори). А потом мы начали наводить красоту перед финалом. Я надела бежевое платье, свою любимую ковбойскую шляпу. С удовольствием пошла бы погулять по городу до начала конкурса, но Марина так долго собиралась, что времени на это не осталось. Мы пришли, стали ждать начала. На номере Швеции и на российском, вестимо, орала так, что сорвала голос. Но успела спеть «Lipstick» ирландцев с Маришей. А потом началось самое интересное. Меня кто-то позвал по имени. Я изумилась, но последовала за незнакомой девушкой. И каково же было мое удивление, когда я поняла, что меня завели за большой экран – в «зеленые комнатки» участников конкурса. Моя сопровождающая провела меня в комнату где-то во втором ряду. Я услышала иностранную речь и поняла, что это явно не комната Воробьева. Значит, — шведа. К этому товарищу я испытывала чувства положительнее, чем к Алексею. Я проскользнула мимо незнакомых мне парней к Эрику. Он сидел под (или «в»?) своим национальным флагом. Увидев меня, сказал что-то вроде «Привет! Рад, что ты пришла». Я улыбнулась и уселась рядом, тоже под флагом (он был большим, бескрайним прямо). Мы проболтали до начала голосования. Потом замолчали – все нервничали. А когда начали объявлять результаты… Мы орали в камеру что-то на английском и на шведском – какое-то время Эрик лидировал с большим отрывом. В итоге он стал третьим. Мы все равно радовались, призовое место – это уже много. Я осталась в компании артистов на всю ночь – праздновали победу(ы). Уснула я только в семь утра. Проспала до пяти часов дня. И только тут вспомнила, что у нас в час ночи рейс. Чуть не расплакалась. Не хотелось уезжать из этого города, от этих людей – в первую очередь от Эрика. *** Швед провожал меня до аэропорта. Глаза щипало, но я терпела, держалась. Переходя через границу, старалась не оглядываться. Но когда заворачивала за угол, все-таки не выдержала и оглянулась. Эрик стоял на том же месте и смотрел на меня. Я сжала зубы, последний раз посмотрела на него и пошла. Успокаивало только одно – в телефоне был забит телефон шведа, в руке я сжимала кулон – его подарок. Да и чего страшного случилось? Швеция и Россия – не разные концы света. Эрик еще приедет сюда, в Москву, а я – в Скандинавию. Нужно просто верить и чувствовать биение сердца.