Согреши со мной

Обо мне ходит множество слухов. Одни называют меня наркоманом, другие считают распущенным юношей с тяжелой судьбой. Я не раз видел, как кто-то тыкал в меня пальцам и откровенно смеялся. Малолетний преступник. Изгой. Не стоящее ничего убожество. Они говорят, что моя давно умершая мать родила меня от какого-то алкоголика, а отец не выдержал и ушел из дома, навечно забыв туда дорогу. Они постоянно судачат о моей отвратительной жизни и о том, какой ужас происходит с детдомовскими детьми, приводя меня в пример. Но самое гадкое – это то, что все эти люди правы. Сначала я плакал и стирал костяшки в кровь, дерясь не на жизнь, а на смерть. Я истошно орал, и мой дикий крик постепенно перерастал в вой. Меня разрывало изнутри. Пустота уничтожала и медленно, но верно загоняла в угол. Я существовал, да и, по правде говоря, существую и сейчас, но в моей жизни все же появилось то, что позволяет забыться и полностью отдаться в мир грез и беззаботного ощущения легкости. Наркотики. Жалкий, потерянный, слабый, я торговал своим телом ради очередной дозы героина. Я подрабатывал, мысленно предвкушая такое знакомое чувство ложной свободы и нереальности происходящего. Один укол – и все. Ты забываешь о жизни, о людях, о царящей вокруг несправедливости. Ты растворяешься в ощущениях, тонешь в них, погружаясь в иллюзию абсолютного счастья с головой. Я считал это выходом. До тех пор, пока у меня не началась ломка. Я валялся на постели в луже собственной мочи, блевотины и дерьма, умоляя оставить меня в покое. Воспитатели с ужасом и отвращением смотрели в мою сторону, не зная, что делать, а мне казалось, что я умираю самой мучительной смертью. Мышцы словно скручивало узлом, растягивало в разные стороны, а затем все возвращалось на свои места. И так по кругу. До бесконечности. Меня морозило, тошнило, выворачивало наизнанку, и именно в ту секунду я понял, что погряз в этом болоте навсегда. Что мне никогда не забыть того, что было, но, что еще страшнее, – мне никогда не отделаться от дичайшего желания уколоться, лишь бы избавить себя от неземных мучений. Смысл моего мерзкого существования – саморазрушение. Я отлично это понимал и смирился со своей участью. А затем появился ты. В тот день я курил у здания местного магазина, краем глаза наблюдая за тем, как какая-то бабушка оставляет свою сумку на лавке, подходя к играющей на площадке внучке. Воровать у пожилых людей деньги – ниже падать уже некуда, я прекрасно это осознавал, но я катастрофически нуждался в деньгах, а для удовлетворения собственных потребностей я готов на многое, и это – последнее из этого «многого». Тогда, когда я хотел двинуться к месту назначения, меня вдруг схватили за руку. Я резко дернулся и столкнулся с тобой взглядом. Красивые небесные глаза смотрели на меня с усмешкой, а на губах играла легкая полуулыбка, но когда ты прочел в моих глазах испуг и отчаяние, то мгновенно переменился в лице. Что-то заставило тебя схватит меня за руку и потащить к себе домой, и уже стоя перед зеркалом, я понял, что это было. Расширившиеся до невероятных размеров зрачки, затопившие радужку, и абсолютно потрепанный вид. В свои пятнадцать я выглядел как наркоман с двадцатипятилетним стажем употребления различных синтетических веществ. Ты долго рассматривал меня, когда я пил горячий чай, не осмеливаясь задать хотя бы один вопрос, а я блуждал глазами по твоей комнате и ощущал легкое покалывание во всем теле. Затем ты наконец-то спросил, как меня зовут, а я поразился мелодичности твоего голоса. Назвав свое имя и отпросившись в туалет, я встал, нутром ощущая, что что-то здесь не так. Годы, проведенные в детдоме, давали о себе знать. Повернув голову назад, я увидел висящую в приоткрытом шкафу форму, и меня словно ударили током. Я ненавидел копов, ненавидел все, что с ними связано, потому что они тысячу раз оставляли меня в обезьяннике с какими-то кончеными уродами, которые распускали руки и лапали меня везде, где только можно. Они шептали мне на ухо всякие извращенные гадости, поражаясь моему невинному виду, а я закрывал глаза и задерживал дыхание, про себя умоляя их замолчать. Когда я отдавался за дозу, я обычно напивался в хлам, чтобы ни чувствовать ничего, но будучи трезвым, разбитым и полностью вымотанным, я слышал и чувствовал все. Мое тело реагировало на их прикосновения автоматически, и я мог запросто ударить каждого из тех дегенератов, за что получал сполна. А полицейские смеялись, потешались над моей беззащитностью. Они давали лишний повод для слухов тем, кто любил посплетничать и пообсуждать судьбы других, а таких в этом маленьком городе было немало. И ты являлся одним из этих монстров в форме. Я быстро выбежал из твоего дома, ощущая дикую пульсацию в районе висков и опасаясь, что ты можешь поймать меня и засадить за решетку. Особого повода у тебя, конечно, не было, но тогда я не соображал абсолютно ничего, и все, что я мог делать – это бежать. Бежать, бежать, бежать. До покраснения, до остановки сердца. Стоило мне вернуться в детдом, где на меня никто, как всегда, не обратил внимания, как я сразу же завалился на кровать, не чувствуя ног, и в который раз уверился, что никому в этом гребаном мире нельзя доверять. *** Через месяц ты нашел меня. Воспитатели были в шоке, рабочий персонал и дети удивлялись не меньше моего. Меня никто и никогда не навещал. Я всегда был кем-то вроде отброса общества. Я мог находиться в детдоме, но даже если и уходил куда-то, то ни кому до этого не было дело. Быть здесь при всяких проверках – единственное требование, которое я старался исполнять. Я с опаской смотрел на тебя, но все же согласился прогуляться, ища подвох в каждом твоем слове или действии. Ты просто рассказывал мне обо всем и так искренне смеялся, что я с трудом сдерживал улыбку. И все же я замечал в тебе ненавязчивые попытки выведать информацию о моей жизни, и всегда игнорировал их, мотая головой из стороны в сторону и не желая доверяться. А еще через неделю я сбежал. У меня не было каких-то долбанных двадцати тысяч, которые я задолжал местному поставщику и должен был отдать через день после его вылитых на меня трехэтажных слоев мата, и поэтому я просто решил свалить из этого места куда подальше. Я воровал и вновь записался на роль шлюхи. Дешевые притоны, вписки, наркотики, бухло – являлись основными составляющими моей жизни. Это длилось около месяца, пока я не пришел на квартиру к своему новоиспеченному «другу» и не обнаружил дьявольски злого тебя. Ты метал и крушил, кидая на меня гневные взгляды, а я не понимал причину твоей ярости, пока не оказался прижатым к стенке. В твоих глазах плясали черти, медленно утягивая меня за собой, и ты, поддавшись искушению, опередил меня, накрыв мои губы своими. В нашу первую ночь ты был неистов, невероятно страстен. Ты с остервенением вдалбливался в меня, а я кричал что-то нечленораздельное, царапая твою спину руками. Ты доводил меня до эйфории одними прикосновениями. Твой язык, блуждающий по моему телу, сводил меня с ума, и я готов был поклясться, что это – лучше наркотиков. Лучше любой выпивки, любой курительной смеси. Столько эмоций я не получал никогда в своей жизни, но боясь дальнейшего поворота событий, я нехотя высвободился из твоих объятий и вновь сбежал, даже не надеясь на то, что встречу тебя снова. Но уже через две недели тебе вновь удалось меня обнаружить. Я не знаю, помогали ли тебе друзья-полицейские, но я дико бесился по этому поводу. Я сбегал и сжигал мосты, а ты следовал за мной и восстанавливал все, что мне доводилось разрушить. Ты ни кому не говорил о нашей с тобой связи, и именно за это я был тебе благодарен. Каждый раз, ощущая прикосновения твоих рук к своему телу, я терял контроль и отдавал всего себя с головой. А ты медленно сходил с ума, целуя меня и называя бомбой замедленного действия. Я не мог сказать, что люблю тебя, но привязанность имела место быть. И эта слабость пугала меня. Мне хотелось крепко тебя обнять и тут же оттолкнуть, позвать за собой и тут же попросить остаться. Но каждый раз, когда я быстро собирал вещички и сбегал, а затем являлся пойманным тобой, ты умолял меня завязать с наркотиками и сойти с этого дурного пути. Я кивал головой и обещал внять твоим мольбам, а вечером тут же шел в бар и покупал очередную дозу. Ты кричал на меня, и я видел в твоих глазах отчаяние наряду с любовью. Ты действительно меня любил и любишь до сих пор, я знаю, но тогда я не выдержал. Слишком много эмоций. Я просто сказал, что мне надоело твое присутствие, и тут же пожалел о своих словах. Столько разочарования и боли, плескавшихся в глубине твоих глаз, я не видел никогда в жизни. Ни до, ни после. Тогда ты ушел. Молча. Без слов. Наши отношения были похожи на гонку, на вечное противостояние, и я решил покончить с этим, даже не представляя, насколько сильно буду об этом сожалеть. Каждый день я тихонечко загибался на полу в какой-то грязной квартире, слушая громкие басы с верхнего этажа, пока через некоторое время меня не нашли и не вернули в детский дом. Так долго я не орал никогда. Я вырывался и брыкался, кричал и матерился, ударяя все, что попадалось под руку. Но ты не пришел ко мне, когда меня доставили обратно. Ни через день, ни через неделю, ни через месяц. И я приполз к тебе на коленях с мольбами о прощении, растоптав собственные принципы и наплевав на остатки какой-никакой гордости. Ты наполнил ванную, сделав вид, будто ничего и не произошло, и я понял, что ты – гораздо больше, чем просто друг или приятель, гораздо более важен, чем просто любовник или партнер. Ты поливал меня водой, шепча на ухо всякие глупости, а я плакал, как последняя тряпка, и был так чертовски сильно рад, что снова могу находиться рядом. И сейчас я вновь приду к тебе, чтобы ощутить чувство надежды и веры в будущее, которое ты даришь мне своим завораживающим голосом. Чтобы вновь осознать, что покуда существуешь ты, я не смогу остаться в одиночестве. А ты посмотришь на меня ласковым взглядом и в который раз попросишь отказаться от своих грешных дел, вместо этого утягивая за собой в постель и прося согрешить с тобой…