Стражи Севера

Говорят, на постоялом дворе «Золотая Талигойя», что притаился в Олларии в одном из переулков недалеко от Ружского дворца, можно достать все, что душе угодно, и получить любую услугу. За ваш счет, разумеется, и счет, надо сказать, немалый. Но те, кому довелось побывать в этом удивительном заведении, утверждали, что результат стоит своих денег, и советовали знакомым. Среди знати считалось модным хоть раз побывать там. Популярность «Золотой Талигойи» затмила даже гостеприимный дом барона Капуль-Гизайля с его несколько наскучившей всем новой женой. После смерти прекрасной Марианны дела у барона вообще шли неважно, и он велеречиво рассуждал перед всеми, кто готов был его слушать, что хозяин «Золотой Талигойи» — редкостный прохвост, а звезда его заведения закатится так же быстро, как и взошла. Кстати, сам хозяин постоялого двора привлекал не меньше внимания, чем его возможности. Главным образом, тем, что личность его была никому не известна. Ходили слухи, что это кто-то из высшей знати. Называли разные фамилии, но их владельцы или отказывались от подобной чести, или прятали в уголках губ загадочную улыбку. Ни то, ни другое не могло означать ничего определенного. Впрочем, говорили еще, что хозяин «Золотой Талигойи» — невероятно богатый и таинственный мориск, который, конечно же, вдобавок колдун. Золото он может изготавливать из воздуха, а дерется так, что лучшие шпаги Талига ему и в подметки не годятся, а вся прислуга на постоялом дворе, все, включая шлюх — на самом деле, демоны. По другой версии, это был горбатый карлик настолько отвратительной наружности, что непривычный человек при одном лишь взгляде на него падал в обморок от страха. Некоторые, особенно экзальтированные особы, поговаривали, что он вовсе не человек. Как бы там ни было, все были склонны романтизировать его персону. А еще в Олларии ходило убеждение, что единственный, кто когда-либо видел владельца «Золотой Талигойи» — это, конечно, господин регент, и вообще блистательный герцог с ним на короткой ноге, если это не он сам и есть. Но в этой версии была одна существенная деталь, делавшая ее если не полностью несостоятельной, то маловероятной — Рокэ Алва никогда не переступал порога знаменитого заведения. Иным в это верилось бы с трудом, но некоторые, к примеру, братья Савиньяк, знали это наверняка, даром, что сами были в «Золотой Талигойе» завсегдатаями. И в один прекрасный вечер они решили эту оплошность исправить. Гуляли на широкую ногу в отдельном кабинете на втором этаже. Впрочем, невероятную смесь будуара с каким-нибудь небольшим дворцовым залом и кабинетом трудно было назвать. Несмотря на пышность обстановки, над ней явно поработали люди со вкусом, сумевшие сделать это гнездо разврата вполне себе уютным. В тот вечер Рокэ Алве больше всего понравилось, что вокруг него не поднимали никакого шума и излишней суеты. К знатным клиентам отнеслись с должным почтением, все их пожелания выполнялись в мгновение ока, но никто, ни слуги, ни девушки, не были назойливыми: не требовали невежливо денег в самый разгар веселья, не вымогали подарков. В общем, сделано было все, чтобы досточтимым клиентам расставаться со своим золотом было легко и приятно. Так и случилось — Савиньяки заплатили в ту ночь даже больше, чем требовалось, хотя промотали они небольшое состояние. Быть может, хозяин «Золотой Талигойи» и в самом деле был колдуном, но его заведение явно обладало какой-то необъяснимой магией — в него хотелось возвращаться. Воспоминания о времени, проведенном в золотых недрах маленьких полутемных залов, казались сладким сном, который каждый не прочь был повторить, особенно тоскливыми осенними вечерами после длинного и трудного дня. Рокэ Алва, проезжая мимо Ружского дворца, устало потер виски и приказал свернуть в неприметный переулок. Настроение у него было скверное. Не только из-за хандры, которой он часто бывал подвержен и в более солнечные дни своей молодости. Его одолевало множество мыслей, одна другой неприятнее. Настроение это осталось с похорон Рудольфа Ноймаринена и тянулось до сих пор гадкой, липкой ниткой дегтя. Он не знал, что его так мучает. Рудольф был отнюдь не молод. Сам уже не раз говорил, что предчувствует свой скорый конец, и принял его, как рассказывали близкие, с достоинством истинного мужа. Оплаканный женой и детьми, он упокоился в фамильной усыпальнице, и титул его благополучно перешел старшему сыну. Никто не делал вокруг этой смерти излишней шумихи, но Алве она не нравилась. То ли потому, что Рудольф Ноймаринен был ему добрым другом, то ли сказывалась благоприобретенная мнительность. То ли незначительное обстоятельство, о котором ему сообщили сегодня — умер Леопольд Манрик. Ну, казалось бы, умер и умер. Старый лис тоже был не первой свежести, а события Излома изрядно его подкосили. И все же это обстоятельство вынуждало Алву вернуться к вопросу о судьбе Надора. Регентский совет должен был собраться в следующий понедельник. У Алвы уже сегодня начала болеть голова. Он был готов бежать от этой боли куда угодно, лишь бы не домой, где она уж точно бы его настигла. И тогда регент вспомнил о последней пирушке с Савиньяками и о «Золотой Талигойе». Его встретила хорошо одетая молодая женщина и быстро провела по лестнице на второй этаж, оставив внизу карточные залы. Алва попросил тот самый кабинет, в котором был в прошлый раз. Он оказался свободен. Уже горели свечи, расточая легкий медовый запах, и ждал, поблескивая серебряным боком, кувшин Черной Крови. Алве оставалось лишь подивиться подобной расторопности. Он расположился на низком диване в морисском стиле и позволил женщине налить себе вина. — Неплохой урожай, — заметил он, слегка пригубив, с удивлением отмечая, что бокал ему подали не алатский, а очень даже талигойский, из надорского стекла с рисунком в виде танцующих фламинго. В прошлый раз был, кажется, все-таки алатский. Или тоже надорский? Алва не помнил — он не обратил на это внимания. Собственно, в тот вечер он был слишком пьян, чтобы заострять внимание на таких деталях, хотя, прежде, должно быть, удивился бы — с тех пор, как Манрик открыл мастерскую, алатское стекло стало считаться предметом особой гордости, ибо его поставки резко сократились. В таком заведении, казалось, должны были подавать все самое лучшее, но почему-то выбор хозяев пал на местного производителя. Это была мелочь, да и какая разница, из какого бокала пить Черную Кровь, если и этот хорош. Но тайна, окружавшая «Золотую Талигойю», сама давала гостям возможность решать, что важно, а что нет. Алва даже подивился, что купился на такую дешевую уловку. Но его живой ум вкупе с азартом немедленно принялись выискивать детали, за которые можно было зацепиться, просто так, от скуки, чтобы разрешить хотя бы одну головоломку в надежде, что и другая окажется ему по силам, тем более что именно мысли о Надоре портили ему настроение. Женщина слегка поклонилась. Уголки ее губ тронула сдержанная улыбка. — Я передам господину, что вам понравился его выбор. С вашего позволения, разумеется. — Быть может, я сам смогу сообщить ему эту прекрасную новость, если он соблаговолит подняться ко мне на бокал этого чудного вина? — небрежно предложил Алва. — Сожалею, Ваша Светлость, но это никак невозможно, — с точной отмеренной долей вины и непреклонности ответила служанка. — Правда? — не сказать, чтобы Алва удивился. Если бы все оказалось просто, он бы разочаровался. — А я думал, что здесь нет ничего невозможного. — Ничего, если дело не касается моего господина. Он никак не может засвидетельствовать вам свое почтение по причине отсутствия в Олларии, — пояснила женщина. — Выполнить другие ваши желания в моей власти, если вы готовы их озвучить? — И замерла в позе почтительного внимания. — Как ваше имя? — спросил Алва с внезапным любопытством. — Гвен, Ваша Светлость, — ответила служанка, умолчав, что полное ее имя Гвенлиан, и что она родом из Надора. Впрочем, вряд ли высокому гостю были интересны такие подробности. — Хорошо, Гвен. В таком случае... В тот вечер Алва заказал ужин и двух шлюх, русую и рыжую. Он прекрасно провел время, не догадываясь даже, что таинственный хозяин «Золотой Талигойи» находился в тот момент в небольшой комнатке в мансарде своего заведения и ждал. *** Гвенлиан славилась деловой хваткой и преданностью выбранным однажды убеждениям. В их число, несомненно, входило большое почтение к человеку, которого она на людях именовала господином, наедине — таном, а по имени не назвала никогда — потому что он запретил. Гвенлиан нетрудно было его понять — и у стен есть уши. Даже у «Золотой Талигойи», которая, казалось, жила и дышала одним изъявлением воли своего хозяина. Полузабытое "тан" уже было достаточно компрометирующим, если, конечно, случайно услышавший взял бы на себя труд задуматься и усомниться в вещах сродни факту, что солнце восходит на востоке. Но это было настолько маловероятно, что хозяин «Золотой Талигойи» позволял себе эту толику риска, как и множество других мелочей, которые человека знающего могли бы навести на определенные мысли. Но таких знающих пока не находилось, и он продолжал подбрасывать своим знакомым из прошлой жизни маленькие подсказки, сигнализирующие: "Я жив!", проверяя, как хорошо все поверили в его смерть. Бывшие друзья и враги поверили хорошо, и это, как казалось Гвенлиан, немного его разочаровывало. Игры на грани продолжались снова и снова. Гвенлиан часто спрашивала себя, что он будет делать, если кто-нибудь все-таки догадается. На прямые вопросы ее господин лишь пожимал плечами и отвечал легкой улыбкой. Но бывали вещи посерьезнее обычных игр, и тогда вся его показная беспечность исчезала. — Ну? — спросил он, едва Гвенлиан получила разрешение войти. В золотом полумраке комнаты, дикой смеси библиотеки, кабинета, гостиной и даже спальни, оседлавший высокую стремянку у огромного книжного шкафа, укутанный в красный клетчатый плед, он был похож на нахохленную птицу. Хищную птицу, размышляющую, кем бы подзакусить. — Я все сделала, как вы приказали, — ответила Гвенлиан. — Бокалы заменила? — Да. — Он удивился? — В глазах хозяина «Золотой Талигойи» играло живое любопытство — редкий гость. — Не знаю. Он приглашал вас выпить. Ему понравилось вино. — Это хорошо, — тот медленно улыбнулся, слегка откинув назад голову. — Что ты ему ответила? — Что вас нет в Олларии. — Он поверил? — Едва ли. Но настаивать не стал. Мне показалось, у него было скверное настроение и болела голова. — Надо думать. По такой погоде, да в его возрасте... — Гвенлиан почудилось, что в голосе ее господина промелькнула озабоченность пополам с непонятной нежностью. Одно она знала наверняка: Рокэ Алва для него был объектом совершенно особых игр, куда более сложных и серьезных, чем его обычные дурачества. Это если не брать в расчет того, что их связывало в прошлом, того, что прорывалось порой приступами сентиментальности. Но об этом ей было запрещено упоминать так же, как называть его по имени. — Он выбрал двух девиц. — Гвенлиан захотелось вдруг его уколоть. Ее идеальный господин не должен был испытывать к их гостю ничего человеческого. Еще отчаянно хотелось спросить, как он узнал о намерении регента посетить их сегодня. Слежка за персонами подобного масштаба представляла собой определенные трудности — слишком уж бдительная охрана их окружала. Что уж говорить об Алве с его преданными кэналлийцами. А еще никто из соглядатаев не покидал сегодня постоялый двор, не приходил тоже — она бы знала. — Вот как? — Хозяин, вопреки ожиданиям, ухмыльнулся. — Однако... никогда не сомневался в его возможностях. Кого именно? — Дженни и Мэл. Они в восторге, — сухо констатировала Гвен, явно не одобряя их неуемное восхищение Алвой. Впрочем, что взять со шлюх, если даже ее господина не обошла эта участь. — Хорошо, — немного подумав, довольно улыбнулся тот. — Ты можешь идти, Гвенлиан. И вновь принялся искать на полке какую-то книгу. — Господин... — служанка задержалась на пороге, неуверенно теребя край рукава. — Да? — По всей видимости, тан сегодня был в хорошем настроении или мастерски скрывал тревогу. Он явно улыбался чаще обычного. — Нет ли... нет ли вестей из Надора? — робко спросила она. — С твоим братом все в порядке, Гвенлиан, если ты это хотела узнать, — рассеянно ответил хозяин — он нашел искомую книгу и теперь спешно ее перелистывал. — Да. Да, это, — не скрывая облегчения, выдохнула Гвен. — Спасибо, господин. — Не за что. — Он вдруг встрепенулся, вспомнив. — Да, еще. Сегодня мы ждем гостей с черного входа. Обеспечь им, пожалуйста, достойную встречу. — Я прослежу, чтобы все было, как надо, — пообещала служанка, начиная составлять в уме список необходимых дел. — Спасибо. — Ричард Окделл отвернулся, более ни о чем не беспокоясь. Он знал, что все будет сделано, как подобает. *** Регентский Совет явно спешил отделаться от вопроса о владении Надором как можно быстрее. Алва откровенно не понимал, почему. Северу нужен был хороший управляющий, а выбрать его было не так-то просто. Не сказать чтобы Ворона устраивал полностью хоть один из предложенных кандидатов. Тем более странно выглядело стремление Лионеля как можно скорее замять эту проблему. Но Алве удавалось пока тянуть время и откладывать принятие окончательного решения. В этом его неожиданно поддержал Эпинэ, проявивший к судьбе Надора немалое участие. Алва, в принципе, понимал его мотивы — Иноходец был единственным, кого с натяжкой можно было назвать другом Окделлов. Но даже он в свое время не смог уберечь последнего из рода, и теперь его, как водится, мучила совесть. Как бы там ни было, Алва счел за благо пригласить Эпинэ на ужин. Тот принял это предложение с невероятным энтузиазмом. Регент в последнее время редко кого приглашал в гости на улицу Мимоз, предпочитая отделываться ото всех посетителей во дворце. Но неожиданного союзника ему показалось правильным принять на своей территории. У Алвы сложилось впечатление, что Эпинэ знает что-то очень важное, но не решается заговорить об этом в присутствии других членов Совета. Его теория подтвердилась — гость едва вытерпел официальную часть. Выражение его лица было убийственно серьезным, тревожным и немного виноватым. — Рокэ, — начал он без обиняков, едва им принесли горячее, — что вы знаете о Надоре? — В каком смысле? — уточнил Алва, нахмурившись. Чувство, что он чего-то не понимает, усилилось в разы. — В прямом. — Иноходец осознал, что регент действительно ни сном, ни духом, иначе не стал бы задавать наводящих вопросов. — Вы... я так и думал. Я был уверен, что вы в этом не замешаны. — В чем "в этом"? Можете вы говорить внятно, Эпинэ, кошки вас раздери?! — потребовал Алва, предчувствуя, что слова Иноходца обрушат на него новую волну неприятностей, и это будет что-то похлеще слегка побитой саранчой пшеницы. — Вас не насторожило, как граф Савиньяк торопит с голосованием? — Эпинэ явно не впечатлили его эмоции. Он думал о чем-то своем. — Меня — очень. Алва счел за благо дать Роберу выговориться и просто сидел и слушал, сдерживая свое нетерпение, лишь кивнув на его замечание. — Понимаете, Рокэ, — продолжил Иноходец, — я вынужден довольно много времени уделять своим землям. Не сказать, чтобы мне все это в тягость, но... иногда, довольно часто, до меня доходят слухи. Видите ли, мы земляки: я и Лионель. Очень много людей, которых он посылает на Север, возвращаются домой погостить. И, признаться, они рассказывают ужасные вещи. Полагаю, они не отражены в отчетах. — Так-так, — заинтересовался Рокэ, постукивая пальцами по белой скатерти. — В Надоре полная разруха, — вздохнул Эпинэ. — Я сейчас имею в виду не дороги, или эти новые предприятия. Я говорю о людях. Они совсем обнищали. Им запрещают охотиться. Их труд почти никак не оплачивается, а налоги взимаются в двойном размере. Боюсь, Надор на грани полного провала. Все деньги, что не идут в казну, оседают в карманах у Манриков. Полагаю, они неплохо нажились за эти годы. Не удивлюсь даже, если у кого-то из надорцев лопнуло терпение, и граф... умер не своей смертью. — Все это звучит несколько... устрашающе, — после короткой паузы, убедившись, что Эпинэ высказал все свои мысли, и теперь ждет его реакции, ответил Алва. — И немного наивно. Вам самому так не кажется? — Может быть, я и не образец красноречия, Рокэ, — грустно и мягко ответил Робер. — Может быть, я многого не понимаю. В конце концов, Надор не в моей власти. Все, что у меня есть — это слухи. Возможно, кто-то просто неудачно пошутил. Но мне почему-то кажется, что ситуация в Надоре гораздо серьезнее, чем мы думаем. В таком случае мне понятны стремления Лионеля провести голосование как можно скорее. Если графа Манрика действительно убили... без наместника люди могут восстать. — Знаете, Робер, — немного поковыряв вилкой в тарелке, проговорил Алва. — Если все так, как вы думаете, у нас вырисовывается сразу несколько проблем. Это, разумеется, нехорошо. Полагаю, наши уважаемые северные соседи не преминут оказать бедствующей провинции посильную помощь. — Думаете, может повториться восстание, как тогда, с Эгмонтом? — В голосе Иноходца прозвучала такая тревога, будто не он только что предупреждал регента о возможности волнений. Слишком хорошо в его памяти отпечатались последствия того мятежа, и боль от потери близких и собственной глупости изгладилась едва ли. — Пока еще не ясно, что там вообще происходит, в этом Надоре, — пробормотал Алва. — В любом случае, если мы упустили ситуацию, это мой просчет. Сейчас нужно, в первую очередь, вывести на чистую воду всех, кто пытается что-то от нас скрыть, иначе на скорую руку назначенный наместник вызовет лишь новые возмущения. — Нужно еще разобраться, кто, собственно, возмущается, и возмущается ли вообще, — заметил Эпинэ. — Хорошо. Попробуйте найти доказательства до следующего собрания Совета. — Алва продолжал задумчиво выстукивать пальцами по столешнице. — Нам нужно что-то более веское, чем неопределенные слухи. Робер замер. На лице его сменился ряд выражений, призванных показать всю степень его замешательства. — Рокэ, я все понимаю, — наконец, осторожно пробормотал он, — но вы знаете, что я — далеко не лучший человек для подобной работы. Не могли бы вы просто послать кого-нибудь в Надор и все разузнать на месте? — Я не могу, — поморщился Ворон. — Вы тоже должны понимать, Эпинэ, что Надор — только предлог. Мне не нужна война. Еще меньше мне нужен раскол в Совете, а именно он и случится, если я выскажу недоверие кому-либо из его членов. — После смерти герцога Ноймаринена все стало гораздо сложнее, — вздохнул Робер, невольно потерев занывшее вдруг запястье со шрамом в виде молнии. — Многие подводные камни обнажились. — Вы не пробовали писать мемуары, Эпинэ? — Рокэ не смог удержаться от сарказма. В глазах его на мгновение сверкнул насмешливый огонек и так же быстро пропал. — Оставлю эту честь вам, — огрызнулся Иноходец, явно обиженный тем, что его не воспринимают всерьез. — Право слово, успокойтесь, — вздохнул Алва. — Выпейте вина. — Он указал на так и нетронутый бокал. — Мы во всем разберемся. Только не надо суетиться и пороть горячку. У вас есть люди, которым вы могли бы доверять? — Да, — не задумываясь, ответил Робер. И добавил осторожнее, — Я думаю, да. — Привлеките их, пожалуйста, к этому делу, — распорядился Алва. — Пошлите кого-нибудь в Эпинэ. Пусть попробуют разговорить тех, кто служит у Савиньяков. Только это должно быть что-то повесомее пьяного бреда. — Хорошо, — кивнул Робер, немного успокаиваясь. — А что будете делать вы? — Напрошусь в гости к нашему дорогому кансилльеру. — Широкая улыбка Алвы на взгляд Эпинэ больше напоминала оскал. — Поговорим по душам, как и положено старым друзьям. Разберемся, наконец, что к чему. Ну, и затянем голосование. — Боюсь, это ему не очень понравится, — покачал головой Робер. — Ничего. — К оскалу добавился недобрый прищур. — За удовольствие надо платить не только глупым юношам. На лице Иноходца вспыхнуло секундное потрясение. — Рокэ, вы?.. — выдохнул он. — Давайте, наконец, ужинать, Эпинэ! — беспечно перебил его Алва. — Мясо уже остыло. *** В гости к Савиньяку заглянуть не удалось. После последнего заседания он сделался буквально неуловим. Рокэ очень хотелось по-простому припереть его к стенке, однако, предъявить что-то, кроме голословных обвинений, он не мог, иначе все свелось бы к слову Савиньяка против слова Эпинэ. Кто из них имел больший вес в Совете, Рокэ и так не сомневался. Открытая же поддержка Эпинэ и недоверие ближайшему соратнику могло внести в правящие круги нежелательную сумятицу, сделав годами копившиеся противоречия более острыми. Но Ворон сдержал свое слово и нашел способ затянуть окончательное решение по вопросу Надора, давая Роберу возможность отыскать доказательства измены. На ближайшем заседании Совета он распорядился составить специальную комиссию, которая должна была заняться проверкой дел на Севере прежде, чем Корона передаст провинцию в новые руки. Его приказ приняли без должного энтузиазма, однако большинство не нашло, что возразить. Предложение учинить тотальную проверку Надора было, в общем-то, здравым, и повредить Талигу могло едва ли, если только не знать об истинном положении дел. Расчет был прост. Рокэ пугал, Робер ловил. Однако перед Советом встала новая трудность: как решить, кто должен войти в состав комиссии, и, самое главное, кто ее возглавит? Лионель Савиньяк, на правах кансилльера, немедленно предложил свою кандидатуру. Алва, предвидя это, возразил, что у такого занятого человека и без того достаточно забот. В любом случае, регент не готов был расстаться со своим ближайшим помощником, отпустив его из столицы на столь долгий срок. Савиньяк тихо скрипнул зубами, уловив в речах Алвы намек на свое недостойное поведение, зато некоторым в Совете это показалось странным. Ни для кого не было секретом, что Манрик в Надоре появился с подачи тогдашнего Проэмперадора Севера. Сменив должность, Лионель Савиньяк передал свою нелегкую ношу Людвигу Ноймаринену, однако Манрик остался на его совести. И если этот старый потомок гоганов что-то от Короны утаил, отвечать за его проделки придется тому, кто за него головой поручился. Не факт, что голова эта останется на плечах. Лионель все прекрасно понимал. Понимал все и Рокэ, и не мог решить, что движет старым другом: желание исполнить долг или страх разоблачения. Ему не верилось, что Манрик обкрадывал Надор с подачи своего покровителя, но и веры кому бы то ни было он давно уже не испытывал. Не заблуждался, зато и не разочаровывался. Самому себе Рокэ мог признаться, что необходимость подозревать старого друга в измене причиняла ему боль, но никакие чувства не могли повлиять на его решение докопаться до истины. Осознавал это и Савиньяк, а потому предложенная им кандидатура была безупречна и рациональна: Людвиг Ноймаринен, Проэмперадор Севера. Кто, как не он, должен был взять на себя эту почетную миссию? В самом деле, почему бы нет? Рокэ и самого устраивал этот человек, не только как глава комиссии, но и как предполагаемый управляющий Надора. К сожалению, Ноймаринен сам отклонил это предложение. Он еще не чувствовал себя в достаточной мере освоившемся в роли герцога, чтобы браться еще и за проблемы Севера. Людвиг искренне попросил у регента прощения за столь пренебрежительное отношение к должности Проэмперадора, умоляя войти в его положение. Алва, скрепя сердце, отнесся к его горю с пониманием. Попросил только назвать альтернативу, которая устроила бы если не всех, то хотя бы большинство. Ноймаринен предложил своего брата Эрвина. Предложил без всякой задней мысли, но Рокэ успел заметить, как вспыхнули глаза господина кансилльера. Не понял только, чему тот радуется. Эрвин Литтенкетте был человеком прямым, исполнительным, в меру дотошным и преданным Короне. Уговорить его пойти на подлог было почти так же трудно, как заставить солгать бергера. Правда, было еще кое-что, также известное широкому кругу: Эрвин Литтенкетте ненавидел покойного герцога Окделла и посылал ему в посмертие все самые страшные проклятия, какие только мог придумать. Графа нетрудно было понять — ведь Ричард Окделл убил женщину, которую он боготворил, и на которой собирался жениться: Катарину Ариго. Но это было дело давнее — восемь лет прошло. Гнев Литтенкетте должен был поутихнуть, благо, здравого смысла этому человеку было не занимать. Голосом большинства его кандидатуру одобрили. Алва также не стал возражать. Как показали дальнейшие события — напрасно. *** Осенние ночи холодны. Тьма уже окутала столицу, как и туман, оседавший мелкими ледяными капельками. Сквозь его дымку окна «Золотой Талигойи» светились особенно привлекательно. Только одно — в мансарде — было темно. Его закрывали плотные бархатные занавеси. Человек, живущий в этой мансарде, протянул озябшие руки к ярко пылающему камину. В комнате было жарко натоплено, но он все равно мерз. Это никак не было связано ни с погодой, ни со временем года. Хозяину «Золотой Талигойи» было холодно всегда и везде, и женщине, которая бесшумно вошла — тоже, даром что ее тяжелый черный плащ был испещрен мелкими ледяными каплями. Сегодня ей пришлось проделать немалый путь, и новости, которые она принесла, не были хорошими. Хозяин "Золотой Талигойи" почувствовал это, едва она возникла в комнате, принеся с улицы запах сырости и горького осеннего ветра, запутавшегося в ее волосах. Плащ полетел в кресло, обдав сидящего у камина Ричарда холодными каплями. Он слегка поморщился, уверенный, что его гостья сделала это специально, и поплотнее закутался в свой красный плед. — Сегодня ты выглядишь особенно жалко, — заметила женщина, тоже протягивая ладони к огню. На фоне потрескивающего поленьями пламени ее руки выглядели тонкими и полупрозрачными до синевы. Казалось, еще чуть-чуть, и сквозь них можно будет разглядеть огонь. — Это все сырость, — ответил Ричард. Замечание гостьи его нисколько не задело, тем более что высказано было в ее обычной манере. — Наверное, летом станет лучше. — Разве ты собираешься задержаться здесь до лета? — удивилась женщина, присаживаясь рядом. — Мы ведь решили не затягивать. — Да… это я так, — невнятно улыбнулся он. В такие ночи на него всегда накатывала меланхолия. — На какой стадии провалились переговоры? — С чего ты взял, что они провалились? — фыркнула женщина, в отличие от Ричарда, весьма бодрая. — А разве нет? Я почувствовал тревогу, едва ты вошла, — удивленно ответил тот, глянув на нее своими немного сонными глазами. — Вообще-то граф согласился, — весело заметила она, не глядя на Ричарда. Влажные волосы упали ей за спину. — Правда, возникла одна небольшая проблема. — Какая? — тот склонил набок голову, торчавшую из натянутого на уши пледа. Зрелище выходило одновременно забавное, трогательное и немного жуткое – Окделл имел весьма болезненный вид. — Он знает, что ты жив. Было глупо ожидать, что он не догадается, — ответила женщина. — Так что условие у Литтенкетте одно — твоя голова. — Вот как? — Ричард отвернулся и снова уставился на огонь. Взгляд его сделался отрешенным и невидящим, а в голосе не было удивления, как и у его собеседницы. — И каким же образом он хочет мою голову? Чтобы я отпилил ее себе сам, или предоставил эту честь ему? — Он хочет твою голову в Занхе, если тебя это так интересует, — ответила женщина. — Суд, казнь, все по чести. — Как благородно с его стороны — ставить месть за возлюбленную выше долга перед Талигом, — пробормотал Ричард не без сарказма. — А твою голову он не хочет за компанию? — Нет, с чего бы? — Она усмехнулась и тряхнула волосами, чтобы хоть немного просохли. — Я же никого не убивала. — Да, ты хорошо устроилась, — устало и ядовито ответил Ричард и провел рукой по лицу, будто снимая клейкую паутину. — Не понимаю, почему это тебя возмущает? — женщина независимо передернула хрупкими плечиками. — Ты сидишь в Олларии, а я мерзну в Надоре, и, к слову, собираюсь совершить много чего незаконного. А когда ты намерен исполнять обещания? — Скоро, — ответил тот. Взгляд его стал более осмысленным, цепким, будто он что-то углядел в пламени. — Скоро он придет снова. Уверен, он все поймет правильно. — Я тоже хочу быть уверенной в силе твоего обаяния, — хмыкнула женщина. — Но на то, кем ты стал, я бы на его месте не польстилась. Ты выглядишь отвратительно. Разве что рассчитываешь, что он тебя пожалеет… — Я постараюсь выглядеть лучше, — с усмешкой пообещал Ричард, признавая справедливость ее слов. — Тебе не нужно беспокоиться об этом, тем более, когда у нас есть более насущные проблемы. — Кстати, об этом. Что ты собираешься делать дальше? — женщина принялась вычерчивать пальцем узоры на ковре. — Едва ли Эрвин сохранит наш маленький секрет, даже если мы сильно его попросим. — Поступай, как знаешь, — ответил Окделл. Плед сполз с его плеч. — Все равно, это ничего не изменит. Литтенкетте ли приведет войска, или это сделает Совет — для Надора нет разницы. А меня они могут искать до второго пришествия, и тебя тоже. — Так что же, убить его или нет? — Женщина посмотрела на Ричарда внимательно и требовательно. — А я-то рассчитывала, что нам удастся обойтись без крови. — Я все еще на это надеюсь, — ответил тот. — Но, возможно, смерть Эрвина Литтенкетте — как раз то, что нужно, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, или все уничтожить. Для нас с тобой особой разницы нет. Так что решай сама, хочешь ли ты пачкаться. *** Месяц спустя королевская комиссия в полном составе вернулась в Олларию и привзла с собой бездыханное тело Эрвина Литтенкетте. Столица загудела, как растревоженный пчелиный улей. Надор восстал. Граф не смог — или не захотел — договориться с теми, кто считал теперь себя хозяевами Севера. Вот только кто были эти люди, с кем встречался Эрвин, не знал никто, даром, что местная знать в связях с повстанцами замечена не была. Бунтовала чернь. Самые нищие низы. Впрочем, в Надоре других и не осталось. Гарнизон бездействовал, не зная, что предпринять. Восставшие ничего не громили, никого не грабили, не кричали о свержении короля. Они хотели мира и хлеба. По мнению Алвы они выбрали не слишком удачный способ, чтобы об этом попросить. Он еще не знал, что все остальные голодающий Надор уже исчерпал. Пусть даже так, но смерть Эрвина Литтенкетте им теперь простили бы едва ли. Алва подозревал, что королевский посланник сам нарвался, но это ничего не меняло. Дело стремительно шло к новой усобице. На созванном в кратчайшие сроки заседании Регентского Совета предсказуемо звучал лишь один призыв — ввести в Надор войска и покарать мятежников за гибель королевского посланника. Алва долго молчал. Молчал, к всеобщему удивлению, и герцог Ноймаринен, хоть и был мрачен и печален. Его нетрудно было понять, ведь это он отправил брата в роковую поездку. Но никто не знал, что молчал Людвиг вовсе не поэтому. Когда гвалт немного стих, Алва встал и произнес заранее заготовленную речь: — Я понимаю возмущение благородных родов Талига. Я понимаю ваш страх и озабоченность. Убийцы Эрвина Литтенкетте, вне всякого сомнения, должны понести наказание, и они его понесут, обещаю. Но это не означает, что Регентский Совет вступит в отвратительную междоусобную войну, — переждав бурю возмущений, Алва продолжил. — Нам до сих пор неизвестно, при каких обстоятельствах погиб Литтенкетте. Кто стоит за этой чудовищной провокацией? Кто пытается нас убедить в виновности жителей Надора и тем самым утопить Север в крови, уничтожив все то, что с таким трудом было нами создано? Если мы сейчас поддадимся чувствам, как скоро наши северные соседи вступятся за мятежников, которые требуют лишь хлеба, чтобы пережить зиму? Пока не нашлось ни единого свидетельства вооруженных налетов надорцев на королевские амбары, пока они не потревожили чужую собственность. Не было ничего, за что их можно было бы покарать. Кроме убийства Эрвина Литтенкетте, которое затмило наш разум и погасило здравый смысл. Не этого ли добивается наш противник? Чтобы мы сами разрушили себя изнутри? Поэтому я отклоняю требование немедленно начать войну против Надора. Однако, я приказываю Первому маршалу Талига привести войска в боевую готовность. Мы должны держать ситуацию под контролем, но ни в коем случае не форсировать события. Быть может, нам еще удастся избежать ненужного кровопролития и избавить Талиг от угрозы быть разорванным на части. Мы отложим вопрос о судьбе Надора до следующего собрания, когда ситуация станет более ясной. После этого регент решительно выставил ошеломленных членов Совета вон, а сам вернулся на улицу Мимоз. *** — Это была хорошая речь, — похвалил Робер Эпинэ. Он только что приехал к Алве с докладом о своих поисках и задержался на ужин. — Кто ее написал? — Я сам, — признался Рокэ и отсалютовал ему бокалом. — Как всегда, опирался на классиков. Но вышло и впрямь неплохо. — И совсем на вас не похоже, — покачал головой Иноходец. — Как думаете, вы сумеете сохранить регентскую цепь? Знаю, вы за нее не держитесь, и все же в данной ситуации будет очень прискорбно, если наши друзья дадут волю королю. Боюсь, юный Карл примет… опрометчивое решение. — Что ж, будем надеяться, что хоть у кого-то в этой своре еще осталась голова на плечах, — пренебрежительно ответил Алва. — Жаль, что ваше расследование продвигается медленнее, чем хотелось бы. — Я делаю все возможное, — возразил Робер. — Я знаю и я вас не осуждаю, — ответил Ворон. — Сегодня вы были одним из немногих, за кого не было стыдно. — Кстати, об этом, — оживился Робер. — Мне показалось, Людвиг вел себя на удивление спокойно. Во всяком случае, для человека, который потерял брата. — А, вы тоже это заметили, — одобрительно кивнул Алва. — Людвиг разумный человек. Весь в отца. Полагаю, он не исключает возможности, что его брат получил по заслугам. — Думаете, такое и вправду может быть? — удивился Иноходец. — Я, конечно, недостаточно знал Эрвина, но на меня он всегда производил впечатление исключительно здравомыслящего человека, как и любой Ноймаринен. — Полагаю, возможно все. Мы не знаем до сих пор, кто стоит за всем этим, что удивительно, если вдуматься. Эти люди неплохо все контролируют и явно хорошо знают расстановку сил в Совете. Кто бы ни встречался с Литтенкетте, его явно задели за живое. Робер вдруг вскинул голову, словно его осенила какая-то мысль. — Знаете, Рокэ, я, конечно, могу ошибаться, но…— быстро проговорил он. — Но когда мне говорят «Надор», «смерть» и «граф Литтенкетте», мне как-то само собой приходит на ум только одно слово, точнее имя. На мгновение Ворон замер, пронзенный пониманием, его даже мороз по коже продрал. — Окделл… Иноходец кивнул серьезно и печально. — Вообще-то, это бы все объяснило, — ободренный, продолжил он. — И смерть графа Манрика, которого Ричард ненавидел. И восстание северян, которые после беспредела графа восприняли бы своего чудом спасшегося господина, как дар небесный. И, конечно, никто бы его не выдал. — А гарнизон? А дворяне Надора? А люди Манрика? — Потрясение прошло, и к Алве вновь вернулся здравый смысл. — В конце концов, не может быть такого, чтобы все без исключения надорцы оказали поддержку своему воскресшему из мертвых господину. Шила в мешке не утаишь. А здесь… получается какая-то ерунда. Такое ощущение, что Окделл — бесплотный дух, который то появляется, то исчезает, и никто не знает, где он прячется. — Вы думаете, граф Литтенкетте встречался не с самим Ричардом, а с кем-то, кто действовал от его имени? — уловив его мысль, пробормотал Робер. — Я думаю, что имя покойного герцога Окделла — лишь своеобразное знамя для того, кто пытается поднять восстание, — ответил Алва. — И этот кто-то весьма неглуп. Он хорошо знает ситуацию в Совете и людей, которые отвечают за принятие решений. Это может быть любой из высшей знати, лично знакомый со всеми нами. Но также хорошо он знает и Надор. Значит, либо родом оттуда, либо служил там долгое время. — Но при дворе надорскую знать… не жалуют, — осторожно заметил Эпинэ. — Из тех, кто пережил все неурядицы, нет ни одного достаточно харизматичного, умного, обеспеченного и безрассудного, чтобы организовать подобное. К тому же мы до сих пор не понимаем, чего он, собственно, добивается? Что нужно лично ему? Какова конечная цель? Герцогская цепь? Война? Наверное, я привык слишком плохо думать о людях, но мне не верится, что наш незнакомец всерьез обеспокоен благосостоянием Надора. — Нет, вы все правильно думаете, — согласился Алва. — Это лишний раз доказывает, что человек, которого мы ищем — не Ричард Окделл. У него бы никогда не хватило ни ума, ни чутья сделать нечто столь масштабное и продуманное. — Все это так. Вот только…— Робер заколебался, не зная, как сказать, боясь, что собеседник его засмеет. — Рокэ, не сочтите меня безумцем, но мне давно уже кажется, что Ричард и вправду жив. — Я не сочту вас безумцем, Эпинэ, только из моего к вам уважения, — ответил Алва. — Но утолите мое любопытство, объясните, почему вы так думаете? Робер вздохнул, пытаясь собраться с мыслями. — Понимаете, Рокэ, это на уровне ассоциаций. Я просто чувствую, что это так. За восемь лет мне иногда попадается на глаза кое-что такое… — Приведите пример, — попросил Алва, заинтригованный. — Ладно. Хорошо. — Эпинэ устало потер лоб. — Однажды, пару лет назад, я отправился почтить память баронессы Капуль-Гизайль. — Вы любили ее, понимаю, — подбодрил его Рокэ. — Да, я любил Марианну, — грустно ответил Эпинэ. — Но дело не в этом. Было начало осени. Чудесная погода, яркое солнце, листья уже пожелтели и начали опадать. — Это важно? — нетерпеливо перебил его Алва. — Да, это важно, — насупился Робер. — И, если вы дадите мне договорить, то поймете, почему. — Алва лишь хмыкнул, показывая, что он весь внимание. — Я шел по кладбищу и вдруг увидел на могиле Марианны что-то красное. Издалека мне показалось, что это листья или цветы. Но когда я приблизился… Это была черешня, Рокэ! Рассыпанная черешня! Свежая, будто только с ветки сорванная. — Ну и что? Причем здесь Окделл? — Алва непонимающе пожал плечами. — А он вам не рассказывал? — удивился Эпинэ. — А должен был? О чем? — Мне рассказал. Когда Ричард впервые был у Марианны, она угощала его черешней. Они случайно рассыпали ягоды по ковру. Но ведь не это главное! Я был на могиле Марианны осенью! А черешня отходит к середине лета! Как свежие ягоды могли оказаться там в месяце Осенних Ветров? — Действительно, — хмыкнул Рокэ. — Если бы это случилось в Багряных Землях, я бы не удивился. Но в Талиге? В самом деле, очень странно. И что же? Как, по-вашему, Ричард Окделл, буде тот жив, умудрился принести на могилу прекрасной Марианны эту черешню? Скорее уж его дух слетал в Багряные Земли за ягодами. — Это не единственная странность, — ответил Робер. — Если говорить о мистике, вы слышали о постоялом дворе «Золотая Талигойя»? — Слышал, и даже бывал там, — подтвердил Рокэ. — Неплохое местечко. Хорошее вино, вкусная еда, отличные шлюхи. Помнится, мы с Савиньяками неплохо там погуляли. — Да, это все так. Но знаете ли вы, — Иноходец вновь понизил голос, — что в «Золотой Талигойе» можно исполнить любое свое желание? Буквально любое. И не какую-то ерунду, вроде вкусно поесть и выпить, а вещи гораздо более серьезные, я бы даже сказал, непосильные для простого смертного. Вот скажем, доподлинно узнать, от кого родила ребенка твоя жена. Или даже повидаться с мертвыми! — И вы этому верите, — презрительно скривился Алва, разбивая весь мистический настрой. — Послушайте, Эпинэ, я не спорю, что владелец «Золотой Талигойи» — очень умный и проницательный. Но он всего лишь человек. Хотите, я вам расскажу, как он проделывает все эти фокусы? — Не надо, Рокэ. Я не настолько наивен, — оскорбился Робер. — Я бы не стал такое говорить, если бы не стал свидетелем… Собственно, я сам…— Он замялся и сник. — Что вы сами? — подбодрил его Алва. — Я иногда прихожу туда, чтобы увидеться с Марианной, — тихо ответил Эпинэ. — И не только увидеться. Нет, не нужно мне говорить, что все это — неправда, а Марианна — всего лишь похожая на нее женщина, — быстро добавил он, увидев, как Алва открыл рот, чтобы разразиться очередной насмешливой тирадой. — Поверьте, Рокэ, я способен отличить любимую женщину от фальшивки. Это она, самая что ни на есть настоящая. Но… мертвая. Это трудно объяснить. Вы знаете, я повидал много всякого, но то, что творится в «Золотой Талигойе»… Я не знаю сил, способных на это. — А вы, случайно, не спрашивали у прекрасной Марианны, кто оставил ягоды на ее могиле? — невинно поинтересовался Рокэ, но в его голосе все равно пробивалась нотка издевки, которую он не пытался скрыть. — Нет. Нам было не до этого, — чуть удивленно и обижено ответил Иноходец. — Но, если хотите, я узнаю. — Не нужно, — отмахнулся Алва, чтобы пресечь весь этот бред. — Давайте лучше выпьем за живых. Зачем тревожить мертвых? — Да, наверное вы правы, — немного пристыжено ответил Робер. — Не нужно тревожить мертвых. Но иногда просто невыносимо! Понимаете? Эпинэ поднял на него глаза, тоскливые и отчаянные. — Пожалуй, — лениво ответил Алва. Он понимал Иноходца, как никто другой. *** Алва клял себя за это решение, за собственную наивность, и в то же время восхищался хозяином «Золотой Талигойи», нашедшим способ привлечь к себе публику. Не прошло и двух дней с момента ужина с Эпинэ, как Алва вновь оказался на пороге пресловутого постоялого двора. Один, инкогнито. Его встретила все та же женщина, Гвен, кажется. Сегодня на ней было другое платье, цвета густого темного золота, напоминавшего осенний лес. Это создавало на удивление теплое и уютное впечатление. — Добрый вечер, Ваша Светлость, — вежливо, с достоинством поздоровалась Гвен. — Мы ждали вас. Алва остановился и слегка приподнял бровь. — Ждали? — Мы всегда ждем наших дорогих гостей, — пожала плечами Гвенлиан, умолчав, что ее господин еще четверть часа назад собственноручно выбрал для регента вино. — Это очень любезно с вашей стороны, — ответил Алва, еще несколько насторожено. — Можете ли вы проводить меня туда же, где я был в прошлый раз? — Разумеется, господин регент. Ваша комната уже готова, — слегка улыбнулась служанка. — Пожалуйста, позвольте забрать вашу шляпу и плащ. На улице сыро, мы их посушим. Рокэ сунул ей в руки плащ и шляпу. Мгновение — и он оказался в уютной полутемной комнате. На столе его ждал серебряный кувшин Черной Крови и бокалы, на этот раз алатские, с розами. Еще — тонкая батистовая салфетка с вышитой черешней. Алва вздрогнул и медленно обернулся. Гвенлиан стояла на пороге, пряча улыбку в углах рта, в позе ее чувствовалось вежливое ожидание. Алва медленно опустился в кресло. — Чего желает Ваша Светлость? — спокойно напомнила Гвенлиан. Алва прижал ладони к глазам — в левом виске тяжело и неприятно запульсировало. — Я хочу встретиться с Марианной Капуль-Гизайль, — наконец, проговорил он, чувствуя себя полным идиотом. Подавил в себе желание зажмуриться, ожидая удивления служанки, но та лишь кивнула и ответила: — Я посмотрю, что мы можем для вас сделать. И все. Ни слова о безумии Ворона. Ни слова об оплате. А ведь говорили, что в «Золотой Талигойе» деньги ценятся. Алва хотел окликнуть служанку, спросить, как же так, но она уже исчезла, словно по волшебству. Он налил себе Черной Крови. Горло стянула непонятная сухость. Все эти бокалы, полумрак, розы, черешни, вино и маленькая золотая комната начали ему казаться то ли пьяным бредом, то ли чьим-то заранее спланированным фарсом. Декорациями, в которых будет разыгрываться мистерия с ним в главной роли. Хотелось только узнать, кто же автор. Он прождал, наверное, не меньше получаса, во всяком случае, кувшин опустел больше чем наполовину. Наконец, скрипнула и приоткрылась дверь. На пороге застыла тень. Это была не баронесса Капуль-Гизайль, и даже не служанка Гвен, и вообще не женщина. — Добрый вечер, господин регент, — любезно поздоровался пришелец. — Здравствуйте, юноша. — Алва невольно сглотнул. Свечи ярко горели, жарко пылал камин. Можно было разглядеть каждый волосок на голове Окделла, каждую деталь его гардероба. Одет он был просто: в красно-коричневую домашнюю куртку, из-под которой выбивался воротник незашнурованной рубашки, темные штаны и домашние же туфли. Складывалось впечатление, будто его вырвали с уютных вечерних посиделок наедине с книгой, что было правдой. Услышав слова Алвы, Окделл неожиданно улыбнулся. — Надо же. Как давно никто меня так не называл, — пробормотал он чуть мечтательно, и все же в его голосе слышалась едва уловимая нотка издевки. — Вы не забыли. Мне приятно. — А мне нет, — ответил Алва, пряча глаза. — Я вас не звал. — Правда. Невежливо с моей стороны, — покаянно признал Ричард. — Но, видите ли, проблема в том, что баронесса Капуль-Гизайль вам не нужна. К тому же в прошлый раз вы любезно приглашали меня на бокал вина. Алва резко вскинул голову, впился взглядом. Ричард продолжал благожелательно улыбаться. Мельком Ворон подумал, что от этих полуулыбок его скоро будет тошнить. — Вы, как всегда, перебарщиваете с декорациями, — ядовито произнес он. — Пошлость во всем была и остается вашей главной чертой. — Неужели? — Казалось, Окделл ничуть не обиделся, но его глаза лучились неприкрытой насмешкой. — Покорнейше прошу меня простить за неудобства. Мне жаль, что вас сюда привела не догадливость, а сентиментальность, так что ж. Славно, что вы все-таки здесь. Я очень рад вас видеть. Губы Ворона плотно сжались. Щеки жгло, словно от невидимых пощечин, которых ему мимоходом надавали, как нерадивому ученику. Откровенно говоря, он не привык к такой роли. Обычно это он раздавал словесные оплеухи направо и налево, наслаждаясь жалким лепетом своих собеседников. Он привык чувствовать себя умнее других. Но Ричард… пожалуй, Ричард имел право так с ним разговаривать, а он заслужил не одну пощечину. — Что вам нужно, Окделл? — устало пробормотал Алва, немного остыв. — Чего вам не лежалось в своей могиле? — Там было довольно сыро и холодно, — любезно пояснил Ричард. — Не самое уютное место, знаете ли. Но, как видите, теперь я здесь, в тепле и изобилии. Так что, можно сказать, все кончилось благополучно. — На вашем месте я бы не был так уверен. В конце концов, что мешает мне теперь отправить вас обратно? — Вы не сможете, — с жутковатой уверенностью ответил Окделл. — Но, если вы попытаетесь это сделать, то ужасно меня разочаруете. Вы позволите мне войти? Он так и стоял на пороге. Свет из комнаты падал во тьму коридора. — Вы — выходец? — спросил Алва, внимательно его разглядывая. На первый взгляд Окделл ничем не отличался от живого, даже внешний возраст его соответствовал действительности — около двадцати пяти, может, немного старше. И все же если приглядеться, кожа его казалась слегка прозрачной и холодной даже на вид. Впрочем, стоило Алве потереть глаза, как иллюзия полностью рассеялась. Он вновь мысленно выругал себя за то, что поддался мистическим настроениям. — Конечно, я не выходец, — широко и искренне улыбнулся Ричард. — Я просто соблюдаю правила вежливости. В конце концов, сегодня вы — мой гость. — Всего лишь гость, — напомнил Алва. — Но вы можете войти. Вряд ли вашей целью является моя смерть. — Верно. Это было бы глупо, — согласился Окделл, входя и закрывая за собой дверь. — Вы позволите присесть? — Пожалуйста. — Алва широко провел рукой, приглашая бывшего оруженосца чувствовать себя, как дома. Ричард с комфортом расположился в кресле напротив. — Вина? — Не откажусь, — улыбнулся тот. — Как вы находите этот урожай? — Он весьма неплох, — одобрил Алва, протягивая ему бокал. Вино в свете камина казалось густым и темным. — Неужели вы, наконец, научились разбираться в винах? — Это не так уж трудно, — пожал плечами Ричард, отпивая. — Хорошее вино — во многом известное имя и немного удачи. Я удачливый. — Я вижу, — хмыкнул Алва, демонстративно оглядывая комнату. — Вы неплохо устроились для покойника. Или для беглого преступника? — Как вам будет угодно, — скучным голосом ответил Ричард. — И то, и другое окажется верным. Но у меня есть и положительные стороны. — Не вижу ничего положительного в том, что вы убили Эрвина Литтенкетте, — сухо ответил Алва. Ричард высоко приподнял брови, так, что у него на лбу залегли глубокие морщины. — Помилуйте, герцог, если я когда-то совершил убийство, это не значит, что на меня теперь можно списывать все остальные. Я не убивал Эрвина Литтенкетте. Он отвечал без искреннего удивления и возмущения, словно ждал, что Алва обвинит его в этом, или хотя бы задаст неудобный вопрос. Это его спокойствие не осталось без внимания. — Не вы лично, так ваше люди, — ответил Алва. — По сути, это ничего не меняет. — Это действительно ничего не меняет, герцог, — все так же мирно согласился Ричард. — Потому что ни я, ни мои люди не убивали графа Литтенкетте. И вообще, когда человек заводит постоялый двор, это значит, что он хочет отойти от дел. — Вы готовы в этом поклясться? В том, что не убивали Литтенкетте? — Не то, чтобы Алва поверил бы этой клятве. Он понимал, чувствовал, что сейчас не нужно цепляться за это дело — все равно Окделл не признается. Будет весь вечер сидеть и отпираться. Но не спросить не мог. — Готов, если вам так будет спокойнее. — Ричард побарабанил пальцами по подлокотнику. — Клянусь кровью, что не убивал Эрвина Литтенкетте. — Но вы знаете, кто его убил? — уточнил Алва просто для прояснения картины. — Полагаю, без особой нужды никто бы этого не сделал. Во всем надо искать выгоду, — пожал плечами Окделл. — Что вы знаете об этом деле? — нахмурился Алва. — Не говорите, что зашли ко мне вина выпить. — Не скажу. Я в самом деле хочу вам помочь. Только есть одно условие. — Какое? — Я не скажу вам ничего напрямую. Если у вас хватит ума, вы все поймете сами. — То есть я должен тратить время на игры в угадайку? — насмешливо-возмущенно уточнил Алва, слегка повысив голос. — Таковы правила этого заведения. — Хладнокровию Ричарда можно было позавидовать. — Либо так, либо никак. За все надо платить. — Ладно, — тяжело вздохнул Алва. — Это лучше, чем ничего. — Я рад вашему благоразумию, — улыбнулся Окделл. — Тем более, я уже пытался навести вас на мысль еще до нашей сегодняшней встречи. Вы не припомните, какие в прошлый раз здесь были бокалы? — Надорские, — почти без удивления ответил Алва. Он догадывался, что эти бокалы все-таки что-то значат. — Верно, — одобрительно кивнул Окделл. — А не припомните ли вы, что на них было изображено? — Какие-то птицы. Не помню. — Это были фламинго. Танцующие фламинго. — Герб Манрика, — понимающе усмехнулся Алва. — Так что же? В тот день я получил новость о его смерти. Полагаю, она не была естественной? — Разумное предположение, — согласился Ричард. — Но не переживайте, старый лис это заслужил. Я сейчас говорю не о Надоре. Проблема в том, что незадолго до его смерти было совершено убийство. Это было, своего рода, возмездие. — Манрика убили надорцы? — Можно и так сказать. Но не имеет значения, кто его убил. — Окделл, послушайте. — Рокэ устало и раздраженно подался вперед. — У меня кошки знают что творится в этом вашем Надоре. У меня есть его внезапно восставший из мертвых законный владелец. Сложив два и два, что я, по-вашему, должен получить? Полагаю, бесполезно спрашивать, причастны ли вы к волнениям в Надоре. Вывод очевиден. — И он абсолютно неверен, — скучающе ответил Ричард. — Я не разжигал восстание. Я не убивал Манрика. Я просто владею постоялым двором. Но, если вы хотите в самом деле очевидный вывод, то во всем, что творится в Надоре, виновата Корона, и вы, в частности. Нельзя столь небрежно относиться к части своего государства. Вам же здесь потом жить. — Я это понимаю, — сухо ответил Алва. — Иначе не сидел бы здесь в попытках добиться от вас хоть чего-то. — Я всего лишь хочу мира и покоя, — объяснил Ричард. — Рад, что мы с вами в этом схожи. И спасибо, что не стали вводить в Надор войска — мне бы очень не хотелось кровопролития. — Бессмысленно меня благодарить. Неизвестно, долго ли я еще буду регентом, если ничего не смогу добиться, — пробурчал Ворон. — Скажите хоть, Манрика и Литтенкетте убил один и тот же человек? — Да. Имя я вам, уж простите, не назову. — Не знаете? — Оно ничего вам не даст. Убийца для вас вне досягаемости. — Он иностранец? — нахмурился Рокэ. — Можно и так сказать. Алва скрипнул зубами. От этих полуответов у него уже кружилась голова. В качестве компенсации он плеснул себе вина и зло выпил. — Но, повторюсь, личность убийцы — дело десятое, добавил Окделл. — Так вы ничего не решите. — Давайте уж я сам буду судить, что важно, а что нет, — отрезал Алва. — Раз вы не можете назвать мне имя, может, скажете, кого убил Манрик? — Ищите сами, — широко улыбнулся Ричард. — Надеюсь, вам понравились мои девочки. На это странное замечание Алва ничего не успел ответить — раздался резкий звук — что-то сильно ударилось о стекло. Он вздрогнул и обернулся, тревожно вглядываясь в ночную тьму. Когда же повернулся обратно, Ричарда Окделла в комнате уже не было. Алва выругался и допил залпом вино. *** — Ваша Светлость, к вам герцог Ноймаринен! — Адъютант заглянул в кабинет. — Зови. — Рокэ устало потер глаза. Он не спал всю ночь, ломая голову, крутя и так, и эдак кусочки головоломки, что ему подкинул Окделл. Алву злило, что он до сих пор не мог отделить игру бывшего оруженосца от происходящих событий. Казалось, его воля сквозила везде и во всем тонкой запутанной ниткой. В то же время, ничего конкретного Окделл не делал. Зачем ему вообще понадобилась эта встреча? Чего Ричард от него хотел? Враг он, или друг? Промучившись, Алва пришел к выводу, что все же друг. Но друг скользкий, себе на уме. Благополучие регента его волновало мало, а вот что у него за цель, было неясно. Приход Людвига немного разогнал темные тучи, окружавшие Алву с прошлого вечера. Новоявленный герцог Ноймаринен вошел и, как подобает, поклонился. Алве оставалось лишь подивиться его педантичности — ведь они были не первый год знакомы. Серьезный, застегнутый на все пуговицы, Людвиг производил впечатление солдафона. Но впечатление это было обманчиво. — Как хорошо, что у вас нашлось для меня время. — Он заговорил первым, тем самым выказывая свое нетерпение. — Рад, что вы нашли возможным меня посетить, — ответил Рокэ, заинтригованный. — Понимаю, что вам сейчас не до визитов. Примите еще раз мои соболезнования и присядьте. — Благодарю вас за любезность. — Людвиг широко прошагал через кабинет и сел. Спина его осталась идеально прямой. — Поверьте, я не стал бы занимать ваше время по пустякам. — Я верю, — ответил Рокэ, едва сдерживая улыбку. — Что же вас тревожит, герцог? Надеюсь, я смогу чем-нибудь помочь. — Надеюсь, сможете. — Ноймаринен расстегнул несколько пуговиц на мундире, достал из-за пазухи конверт и протянул его Алве. — Что это? — спросил тот, осторожно заглядывая внутрь. Там обнаружился конверт поменьше, адресованный регенту Талига, а в нем клочок обгоревшей бумаги. Мельком Алва отметил, что пакет прислан из Ноймаринена на имя Людвига. — Это письмо обнаружила моя мать в тайнике отца. Я поручил ее заботам разбор текущей документации, и вот, она нашла это, — пояснил Людвиг. — Разумеется, мать сочла за благо отправить письмо адресату. Наверняка это что-то весьма важное. — Вы видели, что внутри? — Алва осторожно вытряхнул на стол хрупкую бумажку. — С вашего позволения я заглянул — конверт не был запечатан, — без тени смущения ответил Ноймаринен. — И что вы на это скажете? — Алва аккуратно взял обгоревший клочок двумя пальцами и поднял, чтобы посмотреть на свет. Один из краев листка был оборван, словно вырванная из книги страница. На пожелтевшей от пламени бумаге читались столбики цифр и какие-то аббревиатуры. — Похоже на страницу из хозяйственной ведомости, — заметил Людвиг. — Но, с уверенностью могу сказать, что к Ноймаринен эти записи не имеют никакого отношения. У нас другая бумага, да и почерк ни мне, ни матери незнаком. — В самом деле, зачем бы Рудольфу посылать мне страницу из своей хозяйственной ведомости, — хмыкнул Рокэ. — А больше в конверте ничего не было? Например, письма? Хотелось бы, все-таки, узнать, что все это означает. — В конверте не было, — ответил Людвиг. — Полагаю, отец не успел его написать, поэтому и конверт не запечатал. Но слуги нашли в камине много пепла от сгоревшей бумаги. А это, — он снова сунул руку за пазуху, — нашел я сам. Совершенно случайно завалилось между стеной и столом. Он протянул Рокэ смятый листок. Судя по всему, это был неоконченный черновик того самого письма, которое должно было прилагаться к непонятному обгоревшему клочку. Написанное на гербовой бумаге Ноймариненов, оно имело официальный вид. Рокэ расправил его и начал читать. Даты в письме не значилось, но сверху было оставлено место. «Регенту королевства Талиг Рокэ, герцогу Алва. Рокэ, примите мои приветствия и пожелания доброго здоровья. Хоть я и стар, и нынче почти отошел от дел, но кресло в Совете, а также пожизненная моя должность губернатора Придды заставляют меня быть внимательнее к вещам, что происходят вокруг. Надеюсь, сведения, которые попали мне в руки, послужат на благо Талига, хоть и вызовут, несомненно, множество нежелательных разногласий. Прошу вас отнестись к ним со всей серьезностью и вниманием, ибо за эти бумаги заплачено кровью. Но еще большая кровь может пролиться, если…». На этом письмо обрывалось. Рокэ медленно положил его на стол. — Да, — негромко произнес он. — Знание — опасная штука. — Что вы имеете в виду? — не понял Ноймаринен. — Скажите, Людвиг, — Рокэ говорил медленно, осторожно подбирая слова, — не кажется ли вам… Впрочем, нет, я хочу прежде узнать, что обо всем этом думаете вы? — Полагаю, отец узнал что-то, связанное с ситуацией на Севере, — ответил Ноймаринен. — Вы же знаете, он всегда внимательно относился к тому, что там происходит. — Вот именно, — одобрительно кивнул Рокэ. — Простите, мне не хотелось бы вас расстраивать еще больше, но мне почему-то кажется, что Рудольф пострадал из-за своей сознательности. — Вы считаете, что отца убили? — Ноймаринену не изменила его невозмутимость. — Быть может, это и не так, — раздумывая, проговорил Алва. — И все же тот факт, что граф Манрик умер не своей смертью, вы, я полагаю, не станете отрицать? — Пожалуй, — немного помолчав, согласился герцог. — Вы должны понимать, что я не оставил без внимания смерть своего брата и провел собственное расследование. Оно, конечно, еще не закончено, но кое-что узнать мне удалось. Прежде бы сказал, что не понимаю, при чем здесь мой отец, но, признаться, теперь я этого сделать не могу. Быть может, его и впрямь убили. Быть может, он умер своей смертью… — Не слишком ли удачно он умер? — вставил Рокэ. — Получив важные сведения и не успев переправить их в Олларию? Нет, Людвиг, я не верю в совпадения. К тому же… до меня дошли слухи, что старый гоган и впрямь совершил нечто такое, за что поплатился жизнью. — Вы считаете, что кто-то из людей отца узнал об этом и отомстил? — уточнил Людвиг. — Нет, это исключено, я бы знал. — В самом деле, — согласился Алва. — К тому же мне намекнули, что убийца Манрика и убийца вашего брата — один и тот же человек. Вряд ли кто-то из личной охраны Рудольфа мог желать зла одному из его сыновей, раз кинулся мстить за господина. Так что, думается мне, Эрвин имел несчастье с этим человеком познакомиться и чем-то ему не угодить. — Кстати, об этом, — спохватился Ноймаринен. — Я опросил всех, кто ездил с моим братом в Надор. Пришлось их, конечно, уговаривать, — тут он неодобрительно хмыкнул, — но в итоге они мне кое в чем сознались. — Так-так. — Алва подался вперед. — Разумеется, никто начать инспекцию особенно не торопился, — начал Людвиг. — Балы, охота… В общем, Манрик сделал все, чтобы гости не вспомнили о своих обязанностях. Многим показалось, что он очень сильно напуган, хоть и пытается это скрыть. — Напуган визитом инспекции? — предположил Рокэ. — Я сначала тоже так подумал. Но потом у меня сложилось впечатление, что нашему новоявленному графу известно, как умер на самом деле его отец, и он боится убийцу больше, чем гнева Короны. — Но не настолько, чтобы самому покаяться, — добавил Рокэ. — Надеется проскочить между молотом и наковальней. Что ж, у Леопольда достойный преемник. — Тем не менее, мой брат быстро это понял, — продолжил Людвиг. — Иначе не начал бы работать в одиночку, тайком, пока все развлекаются. — Полагаете, Манрик сам свел его с убийцей? В надежде, что Эрвин сможет отвести от него угрозу? — Или в надежде избавиться от дотошного ревизора, — возразил Ноймаринен. — Хотя, быть может, убийца нашел Эрвина сам. Точнее, нашла. Один из солдат моего брата тайно проследил за ним и готов поклясться, что в ночь своей смерти Эрвин встречался с женщиной. — Надо же…— пробормотал Рокэ. — Так что же? Этот солдат видел ее лицо? — Нет. Она была одета в длинный темный плащ. Кстати, встречу Эрвину она назначила у развалин замка Окделлов. Не удивительное ли дело? — А почему вы уверены, что это она выбрала место, а не он? — уточнил Алва. — Все-таки, если Эрвин опасался чужих ушей, он мог бы назначить свидание в месте, где им не могли помешать. — Мой брат никогда бы добровольно не пошел к месту, где похоронен Ричард Окделл, — невесело усмехнулся Людвиг. — И уж тем более не назначил бы там встречу. — Вот именно, — пробормотал Рокэ, вспоминая шокировавшее его ночное свидание. — Могила Окделла. Вы только вдумайтесь, Людвиг. Незнакомка назначила вашему брату встречу на могиле последнего законного хозяина Надора. В этом невольно прослеживается какой-то символизм. — Рокэ, Окделл мертв, — с уверенностью ответил Ноймаринен. — Уж не думаете ли вы, что он переоделся в женские тряпки, чтобы убить моего брата? — Я не знаю. — Рокэ очень хотелось рассказать Людвигу о том, что не далее, как сегодня ночью он лично беседовал с Окделлом, но он промолчал, поскольку сам не был до конца уверен, что же это, все-таки, было. — Расскажите, пожалуйста, чем закончилась эта история? Стало быть, солдат видел смерть своего господина? — Нет, — с сожалением ответил Людвиг. — Незнакомка встретила Эрвина и куда-то увела. Наблюдатель потерял их из виду. Утром моего брата нашли мертвым в своей постели. — Хм… А вам не пришло в голову, что это свидание носило любовный характер? Ваши люди пробовали отыскать ту женщину? — Разумеется, пробовали. Проверили всех женщин в замке. Но мне кажется, она была пришлой, иначе зачем бы Эрвину встречать ее у развалин? Что мешало ему сразу пригласить ее к себе? Да и, вдобавок, на этаже, где жил мой брат, всю ночь стояли караулы. Они клянутся, что не видели, как господин попал в комнату. — Подкуп? — Исключено, — категорично ответил Людвиг. — Я дал брату самых проверенных людей. — Потайной ход в спальне, в таком случае? — предположил Рокэ. — Не мог же Эрвин, в самом деле, просочиться сквозь стену или влететь в окно? — Может быть, — согласился Ноймаринен. — Но меня больше интересует, за что мой брат поплатился жизнью. И мой отец, если уж на то пошло. — Если предположить, что эта женщина, все-таки, и есть наш убийца, то мне видится вот что. — Алва задумчиво потер лоб. — Манрик узнал, что его секреты (мы пока не знаем, какие) попали в руки Рудольфа. В страхе за свою шкуру он каким-то образом его убивает до того, как герцог успевает отправить письмо в Олларию. Убийца, кто бы он ни был, сжигает найденные черновики сопроводительного письма и, возможно, его окончательный вариант, чтобы никто не понял, о чем идет речь в прилагаемом документе. Об этом свидетельствует бумажный пепел в камине. — Но почему тогда убийца не уничтожил сам документ? — спросил Людвиг. — Раз он сжег письма, ничто не мешало ему сжечь и его. Рокэ медленно поднял обгоревший клочок. — А он и сжег. Только кто-то успел вытащить из огня вот этот огрызок, который положил в конверт, адресованный мне, и спрятал в тайнике вашего отца, чтобы никто посторонний его уже не нашел. А потом вы случайно обнаружили черновик сгоревшего письма. Он завалился за стол, поэтому убийца его не нашел. — Допустим, все было так. — На лице Людвига читалась растерянность. — Но почему тогда этот некто не показал письмо мне или моей матери? Зачем такие сложности? Класть бумагу в тайник, чтобы его обнаружили неизвестно сколько лет спустя… — А он знал, что после смерти Рудольфа вы будете разбирать его бумаги. Вы просто не могли не наткнуться на этот конверт, — объяснил Алва очевидное. — Но, знаете, меня тоже удивляет поведение нашей таинственной незнакомки. — Вы полагаете, это она спасла часть страницы? — Да, думаю, это было бы логично, — кивнул Алва. — Но на ее месте любой человек сделал бы гораздо больше. Из чего можно сделать вывод, что она явно все знает, но чем-то жестко ограничена. — Не хочет раскрывать свою личность и не может надолго отлучаться из дома? — предположил Людвиг. — В таком случае у нее должен быть человек в моем замке, иначе как бы ей удалось проникнуть незамеченной в кабинет моего отца. — Или она сама вхожа в ваш замок. Но почему тогда не помешала убийце? — Рокэ устало потер глаза. — Испугалась? Или не успела? — разумно предположил Ноймаринен. — Или не смогла, — пробормотал Рокэ. Ему только что пришла в голову одна мысль. Вернее, она крутилась там давно, и только сейчас облеклась в конкретную форму. — У меня есть одна теория, Людвиг. Все прекрасно сложится, если предположить, что наша незнакомка — не человек. — А кто же она тогда? — удивился Ноймаринен. — Не знаю, но ее поведение очень характерно для выходцев не из нашего мира. Видите ли, все мифические существа связаны рядом жестких ограничений. В частности, они не имеют права активно вмешиваться в судьбы людей. Для этого им нужны особые лазейки или условности. Допустим эта женщина — не человек, — узнала о планах Манрика. Но она, связанная ограничениями, ничего не могла, пока наш граф не сделал свой ход — убил Рудольфа. Это позволило нашей незнакомке убить самого Манрика. Вряд ли ею двигала месть, скорее, злость на то, что граф помешал Рудольфу отослать мне письмо. На это указывает то, что она озаботилась сохранить и донести до нас хотя бы кусочек сожженных документов. Ваш отец сам по себе ее не интересовал. — Так. И что дальше? — заинтересованно поторопил Людвиг. — Дальше, как я уже сказал, женщина убивает Манрика, — продолжил Рокэ. — Кровь за кровь. Полагаю, она давно хотела это сделать. — Откуда такая уверенность? — Этот листок, — Рокэ приподнял горелый клочок, — из хозяйственной ведомости. Она убила Манрика — значит, ведомость принадлежит ему. А если принять во внимание проблемы на Севере, то это доказательство того, что Манрик обкрадывал в течение долгого времени Надор и Корону. Значит женщину волнует благополучие Надора. И вот, Совет посылает на север людей для ревизии. Естественно, она хочет встретиться с человеком, который мог бы ей помочь, потому приглашает вашего брата на свидание у развалин замка. Опять же, это наводит на мысль, что она — не человек, потому что нечисть, как правило, привязана к подобным местам. Как бы там ни было, Эрвину предложение не приходится по вкусу, причем настолько, что он становится не просто оппонентом, а угрозой для планов этой женщины. И она убивает его. — Что же такое узнал мой брат? За что поплатился жизнью? — горько спросил Людвиг. — Видите ли, ценность человеческой жизни для них — понятие весьма абстрактное, — пояснил Алва. — Конечно, если речь не заходит о представителях Великих Домов и Сердце мира, которых мифические существа защищают всеми силами, зачастую ценой жизней других людей. Полагаю, ваш брат стал угрозой для одного из Повелителей. Если брать во внимание, что дело происходит в Надоре — скорее всего, для Повелителя Скал. — Но Дом Скал пресекся. Окделлы мертвы, — возразил Людвиг. — В самом деле. — Рокэ все больше в этом сомневался. — Интересно, женщина привела Эрвина на развалины замка или на могилу своего господина? — А это важно? — Разумеется. Быть может, у Скал появился новый наследник, который стремится занять свое законное место. Или прежний хозяин с того света пытается спасти свой отчий дом. — Второе все же предпочтительнее первого, — заметил Людвиг. — Не хотелось бы иметь проблемы с наследованием Надора. — С этим трудно не согласиться, — подтвердил Алва. — Поэтому продолжайте, пожалуйста, ваше расследование в мире живых, а я обращусь к миру мертвых. *** — Я хочу продолжить нашу игру, — требовательно заявил Рокэ. Окделл, расположившийся в кресле напротив, улыбнулся. — Конечно. В противном случае, меня бы здесь не было. — Как, по-вашему, я неплохо справился с загадками? — Рокэ крутил в пальцах бокал. На этот раз — с волчьими головами. Он уже видел такие в Ноймаре, и сам не раз пил из них. — Надо отдать должное — ваш ум не притупился, — одобрительно улыбнулся Ричард. — Вы все поняли правильно. Почти все. Но это мелочи. В общем, вы справились более чем неплохо. — Стало быть, вы мне солгали, и это все — ваши игры, — произнес Алва. — Это вы играете, герцог, — довольно ядовито ответил Окделл. — Я лишь пытаюсь исправить последствия. Ничего бы не произошло, если бы вы не впали в рефлексию и не пустили судьбу Надора на самотек. Ваше право обижаться, да только мстить людям за их хозяина — не лучшая идея. — Пусть так, — поморщившись, согласился Алва. — Вы хотите извинений? Я извиняюсь. — Мне не нужны ваши извинения, — холодно ответил Ричард. — Мне в принципе ничего не нужно. Это вы пришли ко мне и сидите в моем кресле. — А как же ваша игра? — возразил Рокэ. — Человек, которому ничего не нужно, не станет так усердствовать. — Ну, должны же у меня быть хоть какие-то радости, — хмыкнул Ричард. — Допустим, — нехотя согласился Алва. — Но, успокойте меня, сделайте милость. Скажите, что вы мертвы. Ричард расхохотался. — Вы — что-то необыкновенное, господин регент. Редко кто успокаивается от встречи с мертвецом. Но, если это вас успокоит, считайте, что я мертв. — Мертвецы предпочтительнее, — пробормотал Алва. — Они не имеют обыкновения требовать себе обратно фамильные регалии. — Я не претендую на Надор, если вы об этом, — заверил его Ричард. — И все же не останусь равнодушным к его судьбе. — В таком случае давайте вернемся к тому, зачем мы здесь сидим. — Как вам будет угодно. — Ситуация с Манриком мне теперь более-менее ясна. — Рокэ озабоченно нахмурился. — Но осталось еще кое-что. Лионель. Мне откровенно непонятно его поведение. — Людям свойственно стыдиться своих ошибок, — пожал плечами Ричард. — Мне с трудом верится, что он знал о махинациях Манрика и ничего не предпринял. — Его погубили небрежность и самоуверенность. Нельзя с лисами обращаться так же, как с псами, даже если, кажется, что у них вырваны все зубы, а цепь крепка. — Окделл меланхолично смотрел на огонь в камине. — Стало быть, Лионель не знал? — Все он знал. С самого начала, — устало вздохнул Ричард. — Теперь вертится, как уж на сковородке. — Скорее, как гадюка под ухватом, — криво усмехнулся Рокэ. — Все это чудесно. Но, вы сами должны понимать, что с этим на Совете не выступишь. Мне нужны доказательства. — Что угодно за ваш счет, — доброжелательно улыбнулся Ричард. — Сколько? — без обиняков спросил Алва. — Смотря чего вы хотите. — Письма, документы, надежные свидетели. Что угодно, чтобы прижать Манриков и нейтрализовать Ли. Они мне мешают. — Рокэ задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику, размышляя, не слишком ли он доверяет якобы мертвецу. Впрочем, он заплатит. Золота не жалко. Даже если Окделл его надувает, отрицательный результат — тоже результат. Пойдя от противного, можно многого добиться. — Хорошо. У вас будет все необходимое, — пообещал Ричард. — Где мне расписаться, — спросил Алва, размышляя, не подадут ли ему сейчас договор и булавку? — Зачем? — рассмеялся Окделл. — Разве не вы вчера напоминали мне о пошлости? Не нужно ни крови, ни чернил. Я сделаю, что обещал. Вы взамен исполните четыре мои просьбы. Согласны? — Смотря чего вы хотите, — осторожно ответил Рокэ, невольно повторив его фразу. — Ничто из того, что попрошу, вам не повредит, будьте уверены, — заверил его Ричард. — Два желания я озвучу сейчас, а еще с двумя придется повременить. Не потому, что я хочу вас обмануть. Просто теперь еще не время. — Скажите первые два, и я подумаю, — пообещал Рокэ. — Извольте, — покладисто согласился Ричард. — Во-первых, вы разыщите виконта Мартина Таура и пригласите его в Олларию. — Это сделать нетрудно. — Рокэ буквально кожей почувствовал, что второе желание ему понравится куда меньше. — Но к чему он мне? — Пригласите виконта Таура, — настойчиво повторил Ричард. — Он вам поможет. — Допустим, — нехотя согласился Алва. — А второе желание? — Вы будете заниматься со мной любовью. Каждую ночь, пока не закончится вся эта история. Рокэ поперхнулся вином и забрызгал кружевную манжету. — Что, простите? — переспросил он сдавленным голосом. — Вы слышали, — непреклонно ответил Ричард. — Вы будете спать со мной. — Может, лучше золото? — полуиронично предложил Алва. — Я заплачу, сколько скажете. — Зачем мне деньги? — пренебрежительно поморщился Окделл. — Они ничего для вас не стоят. Нужно отдать что-то по-настоящему ценное. Я хочу, чтобы вы спали со мной. Мне это необходимо. Либо так, либо никак. Алва тяжело вздохнул и потер глаза. — М-да, юноша, — наконец, пробормотал он. — Никогда не думал, что вы будете силком затаскивать меня в постель. Вам известно, что я вообще гайифскими радостями не интересуюсь? — Я дам вам снадобье, — пообещал Ричард. — Если бы не необходимость, я бы не стал подобного предлагать. Он уже знал, что Алва согласится просто чтобы не выглядеть трусом. Так и вышло. — Что ж, юноша. — Рокэ встал и поставил бокал на стол. — Раздевайтесь. *** Снадобье было похоже на вино — красного цвета, а на вкус терпкое, с явной горчинкой. Рокэ выпил его залпом. Это было довольно унизительно, и все же лучше, чем опозориться в самый ответственный момент. Пусть даже перед мужчиной. Перед Окделлом. Прикоснуться в первый раз оказалось самым сложным. Кожа Ричарда в золотистом полумраке казалась бледной и холодной. Такой она и была на ощупь — Рокэ медленно, нерешительно провел ладонью по его шее, и вниз, по плечу, под ворот расшнурованной рубашки. Ричард отказался раздеваться сам. Пульс под пальцами бился тихо и ровно. Ричард был абсолютно спокоен. Это странным образом задевало. Рокэ ожидал от него неловкости, смущения, волнения, желания, в конце концов. Но неожиданный любовник просто ждал, когда Рокэ, наконец, приступит к делу. Впрочем, пара поцелуев немного исправила положение — внизу живота вспыхнули, быстро разгораясь, сладкие искорки, и Алва понял, что хочет его. Ричард сидел на постели рядом с ним в спущенной с одного плеча рубашке. Дыхание его участилось, а глаза поблескивали отнюдь не целомудренно. Рокэ усмехнулся и запустил пальцы в его короткие, как в юности, волосы, притянул к себе. Ричард тоже слегка улыбнулся и сам поцеловал его, затаскивая к себе на колени. Алва фыркнул и толкнул наглеца в грудь, заставляя улечься. Ричард разжал объятия, руки его безвольно упали на одеяло. Но в серых глазах было слишком мало покорности, и куда больше — дразнящей насмешки. Рокэ рывком стянул с него рубашку. — Порвешь же, — неубедительно возмутился Ричард. — Может быть, — ухмыльнулся Алва, и мысли его были далеки от одежды. У него уже требовательно ныло в паху. Рокэ не удержался от соблазна потереться о любовника. Ричард тут же подхватил его под бедра и перекувырнулся. Алва невольно охнул, когда на него обрушилось тяжелое тело. — И не надейся, — произнес Ричард прямо ему в губы, прежде чем поцеловать. Рокэ от души провел ногтями вдоль его спины. Ричард выгнулся и застонал ему в рот. Он уже не казался таким холодным, тело его было теплым, пожалуй, даже горячим, а в глазах плескалась неприкрытая жажда пополам с азартом. Рубашка Рокэ с треском полетела на пол. Тот охнул от неожиданного удовольствия, когда Ричард бесцеремонно запустил зубы в его шею. Не больно, впрочем. Рокэ вновь скользнул руками вдоль его спины и крепко стиснул обтянутый штанами зад. Ричард снова застонал, коротко, пошло, невероятно возбуждающе, и продолжил терзать его шею, вырывая из горла Алвы новые вздохи. Рокэ потребовалось все самообладание, чтобы собраться с силами и спихнуть с себя Ричарда. Не для того, чтобы остановиться, а чтобы добраться до завязок на штанах. От похоти уже колотило, и круги плыли перед глазами. Ричард всхлипнул, когда с него сдернули штаны вместе с бельем и накрыли ладонью возбужденную плоть. Впрочем, не остался в долгу и быстро проделал с Алвой то же самое. Рокэ со свистом втянул воздух сквозь зубы, изо всех сил пытаясь не сорваться в сладкое марево слишком быстро. Судя по тому, как загнанно дышал Ричард, ему тоже оставалось недолго. Рокэ крепче сжал руку, потер жесткой ладонью мокрую, отчаянно чувствительную головку. Ричард взвыл и выгнулся, жестче сжимая пальцы, ускоряя ритм. Рокэ стряхнул его руку со своего члена, упал сверху. Их пальцы переплелись, лаская обоих сразу. Ричард дышал загнанно, поверхностно, откинув голову и слегка выгнувшись. Глаза его были плотно зажмурены. Рокэ жадно впился ему в шею, в отместку оставляя на светлой коже алые пятна, спустился ниже, втянул в рот и прикусил сосок. Ричард откровенно всхлипнул, толкаясь бедрами в их переплетенные пальцы, потираясь о его член своей горячей плотью. Рокэ отчаянно хотелось его помучить, подразнить, заставить выть и пошло постанывать, умолять в голос. Но он сам был уже на пределе. Пара рывков ладонью, и он тяжело рухнул на Ричарда. Тот влажно задышал ему в ухо. Хватка его ослабла, а ладонь стала теплой и влажной от вязкого семени. Еще несколько движений, и они тяжело раскатились, пережидая, когда рассеется туман перед глазами. — Знаете, юноша, — задумчиво произнес Рокэ, когда его дыхание выровнялось, а сердце перестало бешено стучать, — несмотря на то, что вы принудили меня это сделать, должен признать, это было… неплохо. — Покорнейше прошу простить. — Ричард явно не испытывал никакого раскаяния. Злорадства, впрочем, тоже. — Я рад, что вам было приятно. Но, не думаете ли вы, что на этом мы сегодня закончим? Рокэ не думал вообще ни о чем, но теперь ему пришла в голову мысль, что Ричарду придется разочароваться. — Мне жаль, юноша, но, боюсь, мой возраст не способно победить даже ваше снадобье, — не без иронии ответил он. — Неужели? — Ричард перекатился на бок и посмотрел на него прищуренными глазами, становясь похожим на большую хищную кошку. — А мои девочки рассказывали иное. На мгновение Алва удивленно замер, а потом фыркнул. — А, вы об этом. Надеюсь, вы провели хорошую ночь, выслушивая их рассказы, а потом фантазируя. Вы с каждым клиентом так поступаете? — С каждым ли клиентом я ложусь в постель? Это вы хотите узнать? — Прищур сделался опасным. — В общих чертах, — подтвердил Рокэ. — И не принимайте на свой счет, пожалуйста. Вы так обидчивы. — Вы умеете обижать. — Ричард подпер голову рукой. — Но не в этом случае. Видите ли, герцог, я всего лишь исполняю желания. Мне не нужно ничего лишнего. Кто-то просит то, для чего нужны деньги, и я беру деньги. Ровно такую сумму, чтобы не остаться внакладе. Но, чтобы выполнить ваше желание, мне нужна близость. Ваша близость. Поэтому, потерпите, пожалуйста, временные неудобства. Я делаю это на благо нас всех. — Если у нас с вами общее желание, значит, мне полагается скидка, — с усмешкой заметил Алва. — Вы получаете удовольствие. Вы сами так сказали. Разве этого мало? — дернул плечом Ричард. — Каждый из нас выполняет часть сделки, и здесь, в постели, мы равны. — Разумеется, нет, — поморщился Рокэ. — Я могу спокойно жить, не тратя на вас время. Я могу найти сотню других способов решить эту проблему. Но способны ли вы на это? Сдается мне, юноша, я вам нужен гораздо больше, чем вы мне. — Ошибаетесь. — Ричард резко сел. — Я всего лишь пытаюсь найти выход, который потребует от обеих сторон, и, самое главное, от Надора, наименьших жертв. Вы это прекрасно понимаете, иначе не лежали бы здесь. Но, поверьте, я, как никто другой, в состоянии утопить Талиг в крови. Да что там Талиг! Все Золотые Земли, и это не будет преувеличением. Я могу наказать всех, кроме Надора, разумеется, или вы накажете только виновных. Заметьте, я снова даю вам выбор. Не хотите продолжать — уходите себе на здоровье и ждите, когда вам на голову свалится камень. Хотя, нет. Ваши враги пристрелят вас раньше. — По-вашему, это выбор? — вскинул брови Рокэ, не то чтобы шокированный, но неприятно удивленный. — Нет, по-вашему, это выбор, — жестко ответил Ричард. — Помимо всего прочего я бесплатно даю клиентам возможность взглянуть на себя со стороны. Поверьте, это никому не нравится. Хотя, как по мне, за такую услугу стоило бы брать втридорога. — Копия всегда хуже оригинала. Я полагал, что смог привить вам хотя бы зачатки вкуса. Но, видимо, подобные тонкости вепрям недоступны. — Рокэ ужасно не хотелось смотреть на себя со стороны как раз потому, что он прекрасно знал, что ему пытаются показать. — И бесполезно навязывать мне чувство вины. Вы сами творец своей судьбы. Не моя проблема, что вы все время позволяли решать за себя другим. — Вовсе нет, — на удивление флегматично ответил Ричард. — Если вдуматься, мои поступки были вполне рациональны. Не понимаю, что заставило вас прийти к выводу, будто мне кто-то задурил голову. Просто судьба постоянно ставила меня в ситуации, из которых не было однозначно верного выхода. — Убить беременную женщину вам тоже судьба приказала? — Алва не выдержал и презрительно скривил губы. — Между прочим, ради нее вы едва не отправили меня на тот свет. Что же изменилось? — Многое. И тогда дело было не в ней. Не только в ней, — неохотно поправился Ричард под скептическим взглядом. — Мне казалось… неправильным позволять Квентину Дораку безнаказанно убивать женщин и детей, в то время как моя семья оказалась в безопасности лишь потому, что я — ваш оруженосец. Что же касается Катарины… я думал, вы ее защитите. — Если вас это утешит, юноша, — немного подумав, произнес Алва, — вы тоже были в этом списке. И вряд ли мое слово что-нибудь здесь решило бы. — Дорак обещал вам сохранить мне жизнь, — возразил Ричард. Глаза его недоуменно распахнулись. — Обещать он мне мог что угодно, — презрительно фыркнул Ворон. — Лишь бы я убрался из Талига и не крутился под ногами. Неужели вы думаете, что я знал о планах нашего покойного кардинала с самого начала? — Обо всех — вряд ли, — неохотно признал Ричард. — Но о некоторых наверняка было бы нетрудно догадаться. В конце концов, Штанцлер не так уж мне и солгал: список Сильвестра действительно существовал. И, если бы вы взяли на себя труд немного задуматься… — Зачем? — пожал плечами Рокэ. — Дорак вовсе не был идиотом. Он не убил никого лишнего. Хоть и, надо признать, порой слишком увлекался. — Никого лишнего?! — Кажется, Алве все-таки удалось его разозлить. Лицо Ричарда сделалось на редкость неприятным: скулы заострились, кожа вновь сделалась синеватой, губы истончились в нитку и обескровели, а глаза на мгновение показались лиловыми. Рокэ поежился, невольно натягивая на себя край одеяла. Ему вдруг стало холодно. — Моя сестра могла погибнуть! — Не слишком-то вы о ней заботились. — Алва все-таки нашел в себе силы подавить страх, хотя холод по-прежнему гулял по венам, будто кровь в них заменили стылым бульоном. — Впрочем, чувствовать себя нужным — видимо, ваша фамильная черта. — Это так, — легко согласился Ричард, все еще насупленный, но уже не такой страшный. — Скалы — Щит. А щиту нужна рука, которая будет его держать. Потребность защищать у нас в крови. Более того, — тут он чуть усмехнулся, совсем невесело, — она даже сильнее смерти. Последние слова заставили Рокэ удивиться и задуматься. Существо, сидящее перед ним, обнаженное, немного сутулое, холодное, отнюдь не выглядело счастливым. Ричарду Окделлу было не место в этом мире, тем не менее, он вынужден был оставаться здесь, прикованный к этому постоялому двору, как пес к будке. Здесь ему было холодно и плохо. Так холодно, что он искал тепла у последнего человека, к которому стоило бы за этим обратиться. Ему было это необходимо, чтобы сделать свое пребывание здесь хотя бы терпимым. Чтобы побыстрее порвать эту цепь и отпустить покойника с миром, наверное… не стоит ему отказывать? Придя к этому выводу, Рокэ неожиданно успокоился. Он даже испытал что-то наподобие сострадания и перестал чувствовать себя униженным. Конечно, была велика вероятность, что Ричард его обманывает. Но, в любом случае, он ничего не терял. А раз так, почему бы и не… — Идите сюда, юноша, — он приглашающе откинул руку. — Не хочу. Вы сбили мне весь настрой, — фыркнул Ричард, тут же, в противоречие своим словам, придвигаясь ближе. Чужое живое тепло манило его так сильно, что даже гордость оказалась бессильной. Впрочем, какая гордость! Ведь это он все затеял. Глупо теперь обижаться, да и не на что. Тем более что обидеть его не хотели. — Надо же, — рассмеялся Рокэ. — Ну, ничего страшного. Будем поднимать. Ричард подумал и не стал говорить Алве, что последняя его фраза прозвучала исключительно пошло. *** — Как вы нашли виконта Таура? Постельные разговоры вошли у них в привычку. Ричард лежал на животе, обхватив подушку. Рокэ чувствовал исходящий от него жар — они только что занимались любовью. Испарина все еще поблескивала у него на коже. Рокэ разглядывал резьбу на потолочных балках, в полутьме причудливо исчерченную тенями. Он чувствовал себя немного взволнованным. Все их встречи были подобны прогулкам по весеннему льду — неизвестно, когда и где тебя ожидает обман, и сумеешь ли ты выбраться из ловушки. Но это Рокэ тоже нравилось. Риск и тайны Окделла, которые он, казалось бы, держал на поверхности, добавляли их ласкам и разговорам пряный оттенок. В то же время, только здесь и с ним Алва мог поговорить о том, что его по-настоящему беспокоило, не опасаясь удара в спину. Казалось, одно должно было противоречить другому, но в душе у Рокэ оба эти чувства вполне уживались, лишь подогревая жгучий интерес. Он с нетерпением ждал развязки — и одновременно жаждал, чтобы игра затянулась подольше. Рокэ нравилось это хрупкое время ожидания. События текли так медленно, словно натягивалась тетива лука, чтобы одним молниеносным движением пустить стрелу и поразить цель. И они примеривались с терпением и тщательность опытных охотников, чтобы не промахнуться. Часто Алва задумывался, что же является конечной целью Окделла? Смерть или всего лишь краткий миг покоя, пока на Талиг не обрушатся новые потрясения? Кем он был? Неупокоившейся душой? Существом совершенно иного порядка? И вообще, был ли он действительно мертвым? Ответить на этот вопрос Рокэ однозначно не мог, а спрашивать не хотелось. Совершенно не факт, что Ричард скажет правду, хотя бы для его, Рокэ, и своей собственной безопасности. Впрочем, он спросит потом, в конце. Правда может быть шокирующей и даже пугающей, или досадной, а Рокэ не хотел отвлекаться на лишние эмоции. — Виконт Таур — весьма любопытная личность. Он интересно мыслит. — Вы читали его трактат «Об устройстве крупного землевладения в условиях Севера»? — спросил Ричард таким тоном, что сразу стало ясно — уж он-то, конечно, читал. — Нет, — посмеиваясь, признался Алва. — Но мы побеседовали, и виконт показался мне человеком… достаточно компетентным. Вы поэтому попросили меня поближе сойтись с ним? — Да. Я подумал, что вам пригодятся его измышления. — Но, честно признаться, это даже удивительно, — произнес Алва с таким видом, что Ричард даже переспросил: — Что удивительно? — Виконт Таур ведь младший брат Джон-Люка Тристрама, — пояснил Рокэ. — А Тристрамы, как мне всегда казалось, куда охотнее примкнули бы к герцогу Придду и забыли о своих надорских корнях. — И что? — дернул плечом Ричард. — Они могут быть каких угодно политических взглядов, только кровь-то никуда не денешь. Это тебе не фамильные тряпки, которые можно перекрасить на скорую руку. Помните, я говорил в прошлый раз? Скалы отличает желание защищать то, что они считают своим. Тристрамы — вассалы Скал, а Надор — их земля. Они не смогут равнодушно наблюдать за его судьбой. — Вы этого хотите? — Рокэ повернулся на бок, чтобы посмотреть на Ричарда. — Сделать Тристрамов герцогами? — Упаси вас Леворукий, господин регент! — Его глаза возмущенно расширились. Ричард даже привстал и отпустил подушку. — Вассалы никогда не смогут стать Повелителями. Нет. У Надора больше не будет герцога. Но, как наместник, управляющий, если хотите, Таур и впрямь будет неплох. — Возможно…— задумчиво пробормотал Алва, внутренне с ним согласный, но не желающий этого признавать — а вдруг это очередная уловка. И встрепенулся. — Что вы хотите сказать? Что значит, «у Надора никогда больше не будет герцога»? Вы, в самом деле, так наивны? Кто же запретит Короне его назначить? Вы? — Нет, — криво усмехнулся Ричард. — Скалы. Может быть, они однажды найдут себе нового преемника… Но, пока, четыреста лет минимум, в Надоре не будет новой династии. Корона может делать что угодно, но герцогская цепь будет смертельна для любого, кто отважится ее примерить. Проверьте, если хотите. Впрочем, нет. Если новым герцогом станет один из ваших сыновей, может сработать. — У меня нет сыновей, — отрезал Рокэ. — И не будет, я надеюсь. — Будет, — с уверенность ответил Ричард. — Обязательно будет, хотите вы этого, или нет. Поймите, Алва, если вы до сих пор думаете, что это вы тут что-то решаете, так вот — это не так. Пускай наш мир далек от совершенства, он будет защищаться до конца. Ему нужно Сердце мира, чтобы выжить, как и любой из Повелителей. — А как же вы? — резонно спросил Алва. — А я — здесь, — с жутковатой усмешкой ответил Ричард, неторопливо и иронично проведя по боку в гротескном подобии ласки. Где это — «здесь», он уточнять не стал, но Алва и не потребовал. Он и так все понял, слишком хорошо, чтобы действительно позволить себе узнать и жить с этим знанием. И, тем более, с этим знанием умереть. — Значит, вы считаете, что из Таура выйдет хорошая замена Манрикам? — вернулся он к первоначальной теме. — Да, я так считаю, — твердо ответил Ричард. — А как считаете вы? — Удивительно, но в данном случае я вынужден с вами согласиться. Из всех претендентов Таур представляется мне наиболее здравой фигурой. — Я рад, — слегка улыбнулся Ричард. — Потому что третьим моим желанием будет увидеть виконта Таура в роли управляющего Надора. Алва помрачнел. — Это, конечно, прекрасно. Вот только Таур — надорец. Его трудно назвать беспристрастным. Мои оппоненты сразу же свяжут виконта с мятежниками, если я скажу, что ему под силу их усмирить. Для того чтобы случилось так, как вы хотите, нужно, чтобы наши противники были заняты более насущными вещами, а вы не слишком-то торопитесь. Ричард проглотил упрек с абсолютным спокойствием. — Все будет в свое время, герцог, — повторил он обещание. — А вы пока подумайте, как и на кого лучше надавить, чтобы кандидатура Таура не вызвала излишних вопросов. К тому же, мне почему-то кажется, что герцог Ноймаринен вас обязательно поддержит. В конце концов, он — Проэмперадор Севера, и на редкость здравомыслящий человек. *** Осенней ночью все звуки гулки и разносятся на большие расстояния, а свет в окнах — необычайно привлекателен, даже если это — всего лишь огонек в жалкой лачуге. Что же говорить о блистательной «Золотой Талигойе», готовой принять усталого путника в любой день и час? Лишь единственное окно в мансарде было темно, хотя в комнате ярко пылал камин. Ричард сидел в кресле, закрыв глаза и свесив руки с подлокотников. Казалось, он дремал. На самом деле зрение мешало ему прислушиваться к тихим звукам, доносившимся с улицы. Казалось, это шуршат крылья ночной птицы, или чей-то плащ. Окно распахнулось, щедро впустив в комнату сквозняк. Тяжелая занавесь вспучилась дыбом и почти сразу опала. Рама со стуком захлопнулась. По паркету уверенно застучали каблуки. Вновь прошуршал плащ, который сбросили у камина. — Даже не пытайся притвориться, что спишь! — Голос женщины прозвучал высоко и резко. Сразу стало ясно, что она сильно не в духе. Ричард поморщился. — Здравствуй, Айрис. Он нехотя открыл глаза и уставился на огонь. — Честно говоря, не думала застать тебя здесь, — хмыкнула она, небрежно стряхивая со своих длинных волос капли осевшего тумана. На столике стояли два бокала и кувшин с вином. Один бокал маслянисто поблескивал винными потеками, второй был кристально чист. Впрочем, недолго — Айрис щедро плеснула себе вина и принялась жадно пить. — Где же я, по-твоему, должен быть? — Ричард неодобрительно покосился на сестру. — Где-нибудь этажом ниже, развлекать монсеньора. — Айрис небрежно поболтала вино в бокале и поморщилась, словно оно оказалось неожиданно кислым. — Он сегодня не пришел. — Что же так? — Ее голос наполнился ядом. — Только не говори, что ты опять все испортил. — Нет. Он занят — Ричард вновь устало прикрыл глаза в надежде, что Айрис успокоится, но та лишь искала повод наступать дальше. — Но ты его ждал! — с уверенностью заявила она, думая его уязвить. — Вовсе нет. — Будто назло, Ричард оставался спокойным, даже меланхоличным, хотя внутри него уже начало закипать раздражение — вечный спутник их общения. — Да! — торжествующе воскликнула Айрис, словно поймав его на заведомой лжи. — Для кого же тогда второй бокал? — Для тебя. — Ричард обернулся и глянул на нее цепко и вместе с тем отрешенно. Под этим взглядом Айрис немного смутилась и убавила тон. — Допустим. Надо признать, ты выглядишь гораздо лучше. Скажи, каково это, удовлетворять монсеньора? Из горла Ричарда вырвался нервный смешок. — Ты не должна интересоваться такими вещами, Айрис, — пробормотал он. — И перестань его так называть. Он не твой монсеньор. — Это ты не должен лицемерить и делать вид, что мы все такие же, какими были восемь лет назад, — парировала она. — И что твои слова хоть что-то для меня значат. Я буду называть его, как мне вздумается, если только тебя это достаточно злит. Несколько мгновений они смотрели друг на друга: Айрис — с азартной ненавистью, Ричард — с усталым раздражением. — Я расскажу, если ты вправду хочешь знать, — наконец, глухо и опасно произнес он. — На мой вкус, Рокэ Алва не лучший любовник. Слишком эгоистичный, властный. Когда он наваливается на тебя, кажется, что ты вот-вот задохнешься от его раздутого самомнения. Тем слаще потом вдавить его носом в подушку и вздернуть на четвереньки. Ты бы слышала, как он скулит, когда мои пальцы проворачиваются у него в заднице. А если в этот момент еще погладить его член, он застонет совсем непристойно, потому что ему ужасно нравится, когда его берут в зад. Нравится до такой степени, что он прогибает спину и скулит, как течная сука. Но, разумеется, он никогда в этом не признается даже самому себе. Ах, видел бы он себя со стороны в тот момент, когда я врываюсь в него до упора! — Ричард все больше входил во вкус, испытывая от своего монолога какое-то извращенное удовольствие. — Расскажи, что он делал с тобой, — потребовала Айрис. Голос ее стал сиплым. — Однажды он нашел в ящике гайифские игрушки, — послушно продолжил Ричард. Речь его сделалась плавной и размеренной. Ему начинало нравиться смаковать подробности, хотя стыдно было невероятно. Но желание отомстить, наказать оказалось сильнее. Он даже не знал, кому хочет сделать больнее — Айрис, или самому себе. — Целую шкатулку каменных членов, шариков, пробок, и я сам уже не помню, чего еще. Его глаза так вспыхнули, хотя прежде мне казалось, что он не сторонник подобных утех. Я не хотел, но он меня уговорил. Не скажу, что жалею об этом. Оказывается, он умеет неплохо всем этим пользоваться, хоть и клялся, что со мной делал это в первый раз. Я заставляю себя ложиться с ним. Мне это необходимо. Думаю, он испытывает похожие чувства. Но он никогда не стремится причинить мне боль, как и я ему. Вообще-то, как ни старайся, это всегда довольно неприятно, — тут Ричард не выдержал и издал нервный смешок. — А после задница просто горит. В первый раз я думал, что потом вообще не сяду. Но тогда… Он положил меня на спину и заставил согнуть ноги в коленях. Он ласкал мой член языком и губами и растягивал меня игрушками. От самой маленькой к самой крупной. Он не спешил и не жалел масла. Вскоре я так сильно возбудился. Мне стало плевать, кто это со мной делает, лишь бы уже получить наслаждение. Но он не позволил. Он сжал мой член и продолжил ласкать его ртом. А я стонал и бился. Мне было так хорошо, что уже плохо. А он придавил меня своим телом и сношал каменным членом. Он постоянно задевал внутри какое-то ужасно чувствительное место. Я не выдержал, закричал и принялся его умолять. Тогда он вынул игрушку и вошел в меня сам. Он позволял мне насаживаться на его член, и мне впервые стало так приятно, что… Ричард умолк, почувствовав, как на его шею легли холодные руки. Он давно уже закрыл глаза и откинулся на спинку кресла, чтобы не смотреть на сестру. — Как же я тебя ненавижу. — Айрис подошла совсем неслышно. Ее пальцы принялись сдавливать его горло, но в них оказалось слишком мало силы, чтобы причинить какой-либо серьезный ущерб. — Сжимай сильнее. — Ричард с больной усмешкой запрокинул голову и накрыл ладонями руки Айрис, помогая ей себя душить. — Вот так. Она вскрикнула от боли. Руки сдались раньше, чем шея под ними. — Сволочь! — зло выплюнула она, вырываясь. Но брат ее не отпускал, продолжая сжимать все крепче. Левая половина его лица вдруг словно оплавилась и начала стекать, превращаясь в чешую и костяные наросты. Глаза, полуприкрытые веками, сделались лиловыми и светящимися, из-под истончившихся губ явственно сверкнули клыки. — Отпусти, тварь! — рявкнула Айрис и что есть сил пнула его коленом в бок. — О, да, — хрипло пробормотал Ричард. — Я — тварь. Закатная Тварь. Так почему бы тебе меня не убить? Он резко обернулся и сам оттолкнул от себя Айрис. Та не удержалась на ногах и вскрикнула, ударившись об пол. — Ненавижу тебя! Ненавижу! — взрыкнула она. Казалось, еще немного, и Айрис кинется на Ричарда с кулаками, как это произошло однажды во дворце. Но она знала, что это лишь раззадорит Тварь. — Уймись! — Это его ты должна благодарить. — Ричард медленно нагнулся к ней, так, что они едва не столкнулись носами. Его пальцы жестко ухватили ее за подбородок, не давая отвернуться, заставляя смотреть на изуродованное лицо и жуткий клыкастый оскал. Тварь не могла так улыбаться. Помесь Твари и человека — запросто. — Поблагодари своего монсеньора. За то, что болтаешься здесь, ни жива, ни мертва. За то, что навеки прикована к своему убийце, которого ненавидишь так страстно, что задушила бы голыми руками. Но ты не можешь, и поэтому цепляешься за любую возможность убивать других, чтобы хоть как-то выплеснуть свою ненависть. О, я представляю, каково это — мечтать оказаться на моем месте в его постели. А еще горше знать, что мы друг друга не любим, но он спит со мной, потому что ты ему не нужна. Тебе нечего ему предложить. Так было всегда. Не расстраивайся, сестренка. Знала бы ты, как меня с души воротит всякий раз, когда мы это делаем. Но ничего не поделаешь, только так я могу хоть на время унять Тварь! Полагаю, ему тоже не сладко. К счастью, скоро все закончится, и каждый из нас пойдет своей дорогой. А вот мы с тобой останемся вместе. Навсегда. Потому что он так решил! — взревел Ричард и отшвырнул ее от себя, как куклу. Пальцы его судорожно сжались на подлокотниках до побелевших костяшек, дыхание, частое и глубокое, будто он только что совершил невероятное физическое усилие, принялось постепенно успокаиваться. Лицо начало перетекать из жуткой полумаски в свое нормальное состояние. Когда Ричард открыл глаза, они уже стали серыми и не светились. Айрис все еще лежала на полу поодаль и наблюдала за ним с некоторой опаской. Это был не первый их подобный скандал, и даже не десятый. Обмен взаимными претензиями начался с первого дня их совместной жизни и продолжался до сих пор. Со временем они стали терпимее друг к другу, и их ненависть превратилась в извращенное подобие привязанности. И все же угли взаимного недовольства продолжали тлеть, порой, как сейчас, вспыхивая пожаром. Тогда они кричали друг на друга, и даже дрались, пока не падали в изнеможении, а потом несколько дней не разговаривали, и все шло своим чередом. Их объединяли общий долг, кровь и Сила, но не было на свете существ более чужих друг другу. Воистину достойное наказание. И каждый раз всплывало одно и то же имя. Алва, Алва, Алва… На самом деле Ричард вовсе не испытывал к нему такого отвращения, как пытался показать, но и любовью его чувства трудно было назвать. Алва ужаснулся бы, узнав, насколько сильно Повелители привязаны к Сердцу мира. Эта иррациональная привязанность была невероятно болезненной, и, в то же время, не лишенной сладости, и наполняла сердце нежностью, граничащей с сентиментальностью. Ричард был уверен, что Рокэ испытывает к нему нечто похожее. Это не были чувства к человеку. Их вызывала Сила. Ричард знал, что когда Рокэ умрет, он будет испытывать то же самое к его сыну. Только Айрис все равно ничего не достанется, потому что она была женщиной, обделенной королевской любовью. И всякая мысль об этом выводила ее из себя, несмотря на то, что эта любовь ей давно была не нужна, а Ричарду и подавно. — Сегодня я дал Гвенлиан расчет, — вдруг сказал он вполне мирно. Голос его был тихий и хриплый, всплеск ярости и борьба с Тварью выпили из него все силы. — Да? Жаль. Хорошая была девушка. — Айрис так и осталась лежать на полу, только устроилась поудобнее. Она тоже вымоталась за эти недели, потому и сорвалась. — Гвенлиан беспокоилась о своей семье. К тому же все равно это заведение скоро перестанет существовать, — беспечно ответил Ричард. — Как скоро? — Четыре дня, неделя… не больше. Уже почти все готово. — Он заложил руки за голову и вытянул ноги. Камин почти погас. Под взглядом Ричарда несколько поленьев бодро скакнули в огонь, и пламя взвилось до трубы, а потом вполовину опало. — Как ты думаешь, мы еще встретимся с ним? — Обязательно. С нашей стороны невежливо будет не попрощаться. *** Он был зол, очень зол в последние дни, особенно, когда людям Эпинэ удалось добыть что-то более путное, чем слухи. Несколько писем, крайне любопытных, приведших регента Талига в состояние почти неконтролируемого бешенства. Сначала Алва напился и впервые за эти дни не поехал к Ричарду. Вместо этого он всю ночь терзал гитару и слуг. Потом, проспавшись, приказал оседлать коня и отправился к Савиньяку. Не во дворец. Домой. Господин кансилльер бывал дома едва ли чаще, чем сам Алва. Тем не менее, иногда и он уставал от дворцовых интерьеров и от всего, что в этих интерьерах творилось. Прятался в фамильном особняке день-два и возвращался обратно, посвежевший и полный сил. Рокэ удалось подловить Лионеля в один из таких приступов слабости. Он догадывался по тому, как накалилась обстановка в Совете, что вскоре Савиньяк не выдержит давления и заляжет на дно. Так и получилось. Алва въехал во двор дома с оленями с утра пораньше специально, чтобы застать старого приятеля со сна, не вполне способным выкручиваться и сопротивляться. Но просчитался — Лионель принял его немедленно. Судя по всему, он не ложился вовсе. Это лишь подчеркнуло в глазах обоих серьезность ситуации. Кансилльер что-то писал, но, едва завидев Рокэ, который не стал дожидаться, пока его позовут, поспешил сделать вид, что предается праздному безделью. Если бы Алва плохо его знал, Лионелю, несомненно, удалось бы его провести. Но, к несчастью для графа, Алва знал его хорошо, даже слишком. Поэтому лишь подвинул стул, сел напротив и веско произнес: — Поговорим. — Поговорим. — Савиньяк попытался сохранить хотя бы видимость непринужденности, но сквозь нее то и дело прорывалась озабоченность. — Вина? Завтрак? — Радушный хозяин встал и отвернулся к спрятанным в шкафу бутылкам, чтобы скрыться от тяжелого, мрачного взгляда собеседника. Но тот лишь едва заметно поморщился и приказал: — Сядь. Савиньяк замер, бросил через плечо оценивающий взгляд. На фоне обитой красным стены особенно четко виделось, как страшно он побледнел. На светлом виске забилась голубая жилка, на лбу выступили бисеринки пота. — Рокэ, я... — пробормотал он, пытаясь сгладить собственную неловкость. — Сядь, Леворукий тебя подери. — Алва позволил себе обнажить лишь капельку своего бешенства. — Сядь, иначе я пущу тебе пулю в лоб! Савиньяк сел, сломленный этой угрозой. Услышь он такое от кого угодно — усмехнулся бы противнику в лицо. Но Алва оставался, пожалуй, единственным, чьи угрозы Лионель привык воспринимать всерьез просто потому, что тот не бросал слова на ветер и редко выходил из себя настолько, чтобы опускаться до грубой силы. Только когда чувствовал себя задетым. Сейчас Рокэ Алва был не просто задет. Он был в такой ярости, что, казалось, она одна способна была обломать закаленную морисскую сталь. Лионель невольно нащупал рукоять кинжала, но пускать его в ход, разумеется, не собирался. Он еще не настолько выжил из ума. — Итак, господин кансилльер. — Рокэ убедился, что произвел на бывшего друга достаточное впечатление. — Признаться, мне очень трудно трезво оценить ваши поступки. Вы так упорно убегали от меня все это время, что мне, признаться, начало казаться, что вам есть, что скрывать. — Вот как? — Лионелю все же удалось принять непринужденный вид. — Мне очень жаль, что я ввел вас в заблуждение, господин регент. Дела требуют от меня слишком много времени и сил. — Послушать вас, так вы трудитесь на благо Талига, не покладая рук, — саркастично фыркнул Алва. — Так и есть. Как и вы, я всегда служил во славу Короны, — улыбнулся Савиньяк. — Оставьте эту пафосную чушь для ваших подчиненных, — поморщился Рокэ. — Поговорим начистоту. Честно говоря, у вас есть два выхода: либо вы начинаете рассказывать сами, либо я сделаю это за вас. Но, в таком случае, вы будете отвечать мне со скамьи подсудимых. Кто там из вас кого будет закладывать, вы Манрика, или он — вас — мне уже будет безразлично. Головы вы лишитесь вряд ли, учитывая ваши прошлые заслуги, но из провинции не выберетесь точно. Уверен, Арлетта будет в восторге. — Рокэ. — Взгляд Лионеля сделался холодным и непробиваемым. — Чего вы от меня хотите? Мне трудно ответить на ваши обвинения, поскольку я не знаю, в чем дело. Причем здесь Манрик? Кстати, которого из них вы имеете в виду? Алва подумал, что в эту секунду разобьет ему лицо, и все же странным образом сдержался. Все встало на свои места. Лионель из разряда «оступившийся друг» благополучно перешел в разряд «преступник». А с такими можно и не церемониться и, уж тем более, не тратить на них свои нервы. — Что ж, если вы хотите говорить в таком тоне, я начну за вас, — вздохнул он. Лионель притворился, что он весь внимание. — Мне неизвестно, как давно вы узнали о проделках нашего дорогого графа, но, думается мне, все же недавно. Это и хорошо, и плохо. Плохо, как вы сами понимаете, потому что вы пустили дела Севера на самотек, позволив ненадежному человеку остаться без должного присмотра. Вы закрывали глаза на его кражи до тех пор, пока это не перешло определенных границ. Вы поехали домой повидать матушку, и, разумеется, услышали много всего интересного. Но, вместо того, чтобы рассказать все мне, вы решили замолчать проблему и попытались решить ее сами. Вы написали Манрику письмо с угрозой. Граф ответил вам любезным приглашением приехать и проверить его честность. Вы обменялись еще несколькими письмами. Пока суд да дело, из тайника Манрика люди, уставшие ждать от Короны правосудия, похитили крайне ценные бумаги. По счастливому стечению обстоятельств они попали в руки герцога Ноймаринена, человека крайне ответственного. Разумеется, он пришел в ярость и недоумение. Сел за стол и написал письмо, чтобы немедленно переслать бумаги в Олларию. Но, вот беда, умер. Тем временем граф Манрик по странному стечению обстоятельств умирает тоже. И вот, вы оказываетесь на грани разоблачения. Вы, поручившийся за Леопольда Манрика головой, всячески выкручиваетесь, чтобы эту свою голову спасти. Но еще больше вы дорожите своей репутацией. Не справиться с Манриком — какой позор для человека, который мнит себя умнее, чем он есть на самом деле. Вам просто стыдно признать, что Манрик обвел вас вокруг пальца. Тем самым вам пришлось скрывать его грехи. Как видите, это привело к восстанию. А тут еще смерть графа Литтенкетте. Какой удобный момент все запутать, спрятать концы в воду и наказать виновных. Разумеется, вы тут же решили ввести в Надор войска. Уничтожить недовольных, приструнить Манрика-младшего, чтобы помнил, кому он обязан своим теплым местом. К несчастью, вы не один живете в Эпинэ. Слухи о проблемах на Севере дошли и до меня. — Раз так, то отчего же вы медлили? — почти искренне удивился Савиньяк. — Если знали что-то, чего не знал я… — Все вы знали, — тяжело вздохнул Алва. — С самого начала знали. Только как определить, что же это — самонадеянность, или предательство? — Если так, Рокэ, то мы с вами в одной связке, — хищно прищурился граф. — Вы тоже не особо-то стремились заниматься делами Севера. — Потому что вы многое от меня утаивали, — легко парировал Рокэ. — Отсеивали опасную для вас информацию, не допускали жалобы, не пускали ко мне людей. Я допросил вашего адъютанта. Он рассказал мне много интересного. — Мальчишка врет, — пренебрежительно ответил Савиньяк. — Чего не скажешь под угрозой пытки. Я — не предатель. — Люди Эпинэ нашли очень много жалоб от жителей Надора на высочайшее имя. — Рокэ сунул руку за пазуху. — И вашу увлекательную переписку с Манриками тоже. — Он бросил на стол пачку писем, перевязанную красной лентой. Савиньяк небрежно выдернул одно, пробежал его глазами, и вдруг его лицо за мгновение поменяло ряд выражений. Равнодушие, недоумение, удивление и, наконец, потрясение. — Я же их сжег! — невольно вырвалось у него. Лионель тут же прикусил губу, досадуя на свой длинный язык, но слова забрать обратно, к сожалению, уже не мог. Рокэ мысленно усмехнулся. Ему оставалось лишь удивляться пронырливости Окделла, сумевшего обратить пепел обратно в письма. — Итак? — приподнял он бровь. — Рокэ, я не предатель. — Савиньяк устало вздохнул. Плечи его поникли, голова опустилась на грудь. Он сдается, понял Алва. — Все не так, как вы думаете. — Неужели? Я где-то ошибся? — издевательски-удивленно спросил Алва. — Подскажите, где же? — Нет, вы не ошиблись с фактами. Но вы определенно поспешили с выводами. Да, я упустил Манрика. Это моя вина, я не спорю. Но именно поэтому для меня это дело чести — устранить все, что я допустил, чтобы отмыть мое имя. — Но вместо этого у вас все выходит из-под контроля, — продолжил за него Алва. — И, вместо того, чтобы прийти ко мне, вы еще больше завязаете во всем этом деле, скрываете письма, лжете в докладах. Разумеется, Манрик торжествует. Ведь в одиночку вы, по сути, ничего сделать не можете, а обвинить его публично — значит расписаться в собственном бессилии. Конечно, это больше, чем может вынести ваша гордость. И, вместо того, чтобы довериться другу, вы активно вставляете мне палки в колеса и едва не доводите страну до междуусобной войны. Так кто же вы — дурак, или предатель? — Наверное, все-таки, дурак, — криво усмехнулся Савиньяк. — Но мне действительно было стыдно признаться, что меня провел этот старый гоган. Особенно вам. Ведь вы его так ненавидите за Окделла. Признайтесь, Рокэ, вы всегда знали, что Манрик вытворит нечто подобное, потому и были против его назначения. — Я надеялся на вас, Лионель. На вашу честность и порядочность. На вашу бдительность. Только поэтому я согласился оставить Манрика в Надоре. Я знал, что, если вы ответственно подойдете к своим обязанностям, Манрику ни за что не удастся вас одурачить, — горько вздохнул Рокэ. На самом деле он чувствовал лишь презрение и толику гадливости, к которой примешивалось легкое чувство сожаления и разочарования. — И что же теперь будет? — Лионеля явно волновал этот вопрос. — Отдадите меня под суд или мне сразу пустить себе пулю в лоб? — Это уж как вам подсказывает ваша совесть, — небрежно отмахнулся Алва. Савиньяк оказался неприятно удивлен. Он-то думал, что друг выше ценит его жизнь. — Меня, собственно, больше интересует благополучная развязка этого дела. — Меня тоже, — быстро заметил граф. — В таком случае, у меня есть к вам предложение. — Алва посерьезнел и положил руку на пачку писем. Лионель подался вперед. — Я слушаю. «Он еще собирается торговаться?»— потрясенно подумал Рокэ. Впрочем, что взять с потомка Рафиано? Этот будет ставить условия даже Леворукому. — Я нашел путь решения проблемы на Севере и человека, который будет достойным наместником, — произнес он. — От вас лишь требуется во всем меня поддержать и не устраивать больше смуты в Совете. Если все пройдет гладко, вы не только сохраните свой авторитет, но и приумножите его в глазах многих. Но, если вы снова попытаетесь меня обмануть… никогда не думал, что скажу такое, но, Лионель, вы должны понимать. Я приложу все усилия, чтобы вы получили по заслугам. — И вы даже не потребуете, чтобы я подал в отставку? — недоверчиво уточнил Савиньяк. — Нет, зачем, — пожал плечами Рокэ. — Из вас вышел неплохой кансилльер, а эта ошибка заставит вас впредь быть гораздо осторожнее. Во всяком случае, я на это надеюсь. — Так и будет, — твердо ответил Лионель, все еще не веривший в свое счастье и ожидавший подвоха. — Но, скажите только, как вам удалось достать эти письма? — Если чего-то очень сильно хочется, твое желание обязательно исполнится, — широко улыбнулся Алва. — Кажется, вы предлагали завтрак? Очень вовремя. Не отказался бы подзакусить. Савиньяк отер пот со лба и позвонил в колокольчик. — А как же быть с убийцами Литтенкетте? — спохватился он. — Скажем так. — Алва потер лоб. — Если бы вы отправились в эту поездку вместо него, то поплатились бы за это жизнью. Так что не переживайте. Манрики ответят за все. — А Рудольф? Неужели этот старый лис… нет, я не могу поверить! — Савиньяк сокрушенно уставился на свои письма. — Да, мы недооценили Манрика, — горько подтвердил Рокэ. — И это нам урок. Я уже говорил с Людвигом. Он будет настаивать на смертной казни. Пожалуй, я его поддержу. А вы? — Безусловно, — от всей души ответил Лионель. Он вдруг залез в ящик стола и извлек на свет ужасно пошлую розовую рамку с лебедями, вынул из нее портрет Леопольда Манрика и кинул в растопку. — Признаться, меня уже мутит от рыжего, розового и зеленого. — Как я вас понимаю, — искренне ответил Алва. — Но все хорошо, что хорошо кончается. — Давайте за это выпьем! — Лионель достал из шкафчика вино и бокалы. — Слезы или Кровь? *** Этим вечером в «Золотой Талигойе» было необычайно тихо. Рокэ поднялся на крыльцо и хотел было уже уйти обратно, разочарованный, как вдруг дверь недвусмысленно распахнулась сама по себе. Поколебавшись, он все же решился войти. Его никто не встретил. В холле было темно, но стоило Алве сделать несколько шагов, как свечи в канделябрах вспыхнули сами собой, освещая путь вверх по лестнице. Рокэ, удивленный, принялся подниматься. Идти пришлось дальше, чем обычно. Вот уже остался позади кабинет, в котором он скоротал не один вечер, а свечи все вспыхивали и вспыхивали, маня за собой. Наконец, он оказался на небольшой площадке в мансарде перед темной полуоткрытой дверью. Из комнаты ему под ноги лился полукруг света, и раздавались приглушенные голоса — мужской и женский. Алва замер и прислушался в тщетной попытке разобрать, о чем они говорят, как вдруг раздался зычный оклик: — Входите, герцог! Мы ждем только вас. Алва толкнул дверь и вошел. Мужской голос, несомненно, принадлежал Ричарду, а сам он сидел в большом кресле у камина лицом к двери. На подлокотнике примостилась женщина в красном придворном платье. Ее длинные русые волосы были распущены, а на тонкой шее поблескивали кровавые капли рубинов. Рокэ пригляделся, и брови его сами взлетели вверх. — Сударыня, вы?! — Добрый вечер, — широко улыбнулась Айрис, довольная произведенным эффектом. Ричард слегка усмехнулся. — Присаживайтесь, господин регент, — кивнул он на второе кресло. — Выпьем. Все еще потрясенный, Алва сделал несколько шагов и упал в кресло. На низком резном столике его уже ждал бокал вина. Окделлы дружно разобрали свои и подняли их необычайно торжественно. — Что ж. За успешное окончание дела? — улыбнулся Ричард. — Сегодня на Совете вы блистали. — Благодарю вас. Вы очень любезны, — Алва все еще никак не мог прийти в себя. Не столько из-за Айрис Окделл, сколько из-за осознания — это действительно все. Дело, отнявшее у него столько сил и времени, наконец, закончилось. — Ну что вы, — ласково возразила Айрис. — Без вас у нас бы ничего не получилось. Она протянула руку и чокнулась своим бокалом с его. С Ричардом Рокэ чокнулся уже сам. Выпил, и едва не поперхнулся. — Окделл…— медленно и опасно проговорил он, осторожно ставя бокал на столик подальше от греха. — Что? — невинно откликнулся тот. — Мне казалось, сейчас не время…— он выразительно посмотрел на Айрис. Та разочарованно фыркнула и отвернулась. Ричард расхохотался. — Это просто вино, Рокэ, — мягко ответил он сквозь смех. — Дурная Кровь. Я думал, вы знаток. — Погодите, так значит, никакого снадобья не было? — нахмурился Алва, чувствуя себя одураченным. — Никакого, — все еще посмеиваясь, заверил его Ричард. — Вы и так неплохо справились. Благодаря вам мне удалось благополучно дотянуть до нынешнего дня. — Но, Леворукий вас побери, объясните мне, наконец, кто вы такие, и зачем вам все это понадобилось?! — воскликнул Рокэ, раздосадованный больше на себя, чем на потустороннюю парочку, от которой по определению не стоило ждать ничего хорошего. — Мы все расскажем, — пообещала Айрис. — Только вы лучше выпейте и успокойтесь. Алва послушался ее совета. — Итак, вы, все-таки, мертвы? — уточнил он уже более спокойным голосом. — Трудно ответить на этот вопрос, — пожал плечами Ричард. — Как люди мы мертвы. Но, видите ли, Кэртиана не может без своих Повелителей. Меня не отпустила Сила. — А… герцогиня Окделл? — Алва с опаской посмотрел на Айрис. — А меня не отпустили вы, — ответила она. — Я? — искренне удивился Рокэ. — И почему я этого не помню? — Это случилось по время падения Надора, — пояснил Ричард. — Может быть, вы помните сон о том, как оказались там и вытащили Айрис из-под обломков. Только это был не сон. Вы желали ее спасти. Но, к сожалению, ничего хорошего не вышло. Она застряла между жизнью и смертью, словно уснула и не может проснуться, потому что ее физическая оболочка погибла. — А вы? — Алва невольно сглотнул. — А меня застрелил Никола Карваль. — Ричард поморщился и потер грудь. — Ты это заслужил, — безжалостно вставила Айрис. — Не спорю. К несчастью, оказавшись в Лабиринте, я столкнулся с Изначальной Тварью, которая пожелала меня съесть. Вместо этого, — тут его лицо начало меняться, перетекая в костистую полумаску, — я съел ее. Рокэ потрясенно выдохнул и невольно вжался в спинку кресла, когда увидел истинный облик своего бывшего оруженосца. Ему стало жутко и зябко, будто разом погас камин. Но страх не погасил интереса. — Что случилось дальше? — хрипло спросил он. — Ничего. — Ричард не спешил возвращать себе человеческий облик. — Я нашел Айрис, и мы стали скитаться между мирами. Там моя Тварь не опасна и не причиняет особых неудобств. Но, когда начались проблемы в Надоре, долг Повелителя потребовал от меня вмешаться. Нам пришлось придумать, как все исправить, не допустив при этом больших потерь. В итоге мы решили переместиться в материальный мир. Деньги для нас не проблема. Я купил этот постоялый двор и стал ждать, когда вы придете, при этом подбрасывая вашим друзьям подсказки. — Хорошо, — медленно кивнул Алва, переваривая. — А обгоревшая ведомость? Почему вы оставили все, как есть? Ведь вы так легко восстановили письма Савиньяка. — Это долгая история, — ответил Ричард. — Но, если вкратце, я не мог отлучиться с постоялого двора, и всю работу в Ноймаре пришлось делать Айрис. К сожалению, она не умеет восстанавливать бумагу из пепла, а времени у нас было в обрез. Поэтому мы решили оставить все, как есть. К тому же по большому счету, эти ведомости не играли такой уж важной роли. Их задачей было привлечь ваше внимание. — А что мешало вам самому покинуть постоялый двор? — спросил Алва. — И зачем понадобилось со мной спать? Неужели так жаждали отомстить? Признаться, вы выбрали странный способ. — Разве что самому себе, — криво усмехнулся Ричард. — Все дело в Твари. Здесь ее надо чем-то кормить. Так много потенциальных жертв. Мне стало трудно ее сдерживать. Я и отлучиться из этого дома боялся, чтобы случайно ни на кого не напасть. Помочь мне могла только ваша сила, поэтому я попросил вас уделить мне… некоторое внимание. Простите, если это причинило вам неудобства. Дело было не закончено, а я терял над собой контроль. У меня не оставалось другого выхода. Алва долго рассматривал узоры на столе, прежде чем ответить тихо и даже ласково: — Успокойся, Дикон. Я не сержусь. — Ричард невольно покраснел, а Айрис прыснула в кулак. — Полагаю, Манрика и графа Литтенкетте убили вы? — он повернулся к Айрис. — Я, — не стала отпираться та. — Это было необходимо. Манрика следовало остановить, а Литтенкетте мог запутать все дело. Так что не скажу, что мне жаль. — Бессмысленно вас осуждать. Вы уже давно не во власти людского закона, — вздохнул Алва. — Но, Ричард, получается, что вы мне солгали. — Я?! — со смехом воскликнул тот. — Ни единым словом! Я сказал, что ни я, ни мои люди не убивали Литтенкетте, и это правда. Айрис же, во-первых, не человек, во-вторых, моя сестра. А это — большая разница. — Да? И в чем же? — скептически хмыкнул Рокэ. — Слуги обычно делают, что им прикажут. Сестра — никогда, — ухмыльнулся Ричард и втянул голову в плечи, получив от Айрис подзатыльник. — Не дождешься, — прошипела она обиженной кошкой. Рокэ посмеялся вместе с ним и вдруг посерьезнел. — Ричард. Айрис, — он обвел обоих внимательным, горьким взглядом. — Скажите прямо — я могу что-нибудь для вас сделать, чтобы вы перестали быть… такими? Улыбки медленно сползли с лиц Окделлов. В их глазах мелькнула на мгновение глухая тоска. — Нет, — наконец, покачал головой Ричард. — Ничего. Мы — бесплотные стражи Севера, воплощение силы Скал. Она удерживает нас между мирами и не позволяет Изначальной Твари меня поглотить. — Иногда хочется умереть, — тихо добавила Айрис. — Порой я жалею, что вы вытащили меня из-под обломков и не дали уйти вместе с матерью и сестрами. Но…— она вновь улыбнулась, — тогда у меня не было бы такой возможности дразнить своего дорогого братца. Да и ему рядом со мной легче бороться с Тварью. Нет, пусть все останется, как есть. Рокэ, помедлив, кивнул. На душе у него стало тягостно. Он понял, что сочувствует этим существам, и в то же время не может их не уважать. Определенно, смерть пошла Окделлам на пользу, во всяком случае, они стали успешнее справляться со своими обязанностями, пускай и в свойственной им непредсказуемой манере. Оставалось лишь надеяться, что однажды Кэртиана сочтет, что они достаточно искупили свои грехи. — Но, хорошо, что вы напомнили, — внезапно оживился Ричард. — У меня ведь осталось еще одно желание. — О, нет, — пробормотал Алва. Все его нежные чувства, как ветром сдуло. Не то чтобы он хотел уклониться от данного слова, но видел по предвкушающим лицам Окделлов, что эта просьба ему не понравится. Ричард негромко хлопнул в ладоши. На лестнице раздались шаги, и в комнату вошли две девицы — рыжая и русая. Рокэ сразу их узнал. Девушки одарили его самыми обворожительными улыбками. — Это Дженни, — представила Айрис русую. — А это Мэл. Она наполовину гоганни. Алва скупо кивнул девушкам и недоуменно уставился на Ричарда. Тот продолжал улыбаться. — Видите ли, герцог, — ласково пояснил он, — недавно я обнаружил, что обе эти девушки беременны. — О, нет! — страшно побледнел Алва. Он прекрасно понял, куда клонит его бывший оруженосец, и внутри у него все скрутилось от ужаса и гнева. — Да, Рокэ. — Ричард перестал улыбаться. Голос его сделался жестким. — Они обе беременны от вас. У вас будет двое детей — мальчик и девочка. Хотите вы этого, или нет, ваш род продолжится. Мое последнее желание таково: вы примете этих детей и воспитаете их, как своих наследников. И, разумеется, позаботитесь об их матерях. И это не обсуждается. Почти минуту Алва только дышал, борясь с противоречивыми чувствами. Он уже понял, что ему некуда деваться, и пытался смириться с этим. — Но ты же знаешь, что это не праздное желание, — попытался возразить он. — Все дело в… — Да, мы знаем, — меланхолично ответила Айрис. — В Проклятье. Девушки, скромно потупившись, подошли поближе к отцу их будущих детей. — Не переживайте так, — попытался утешить его Ричард. — В конце концов, мы всегда будем рядом. Если что-то пойдет не так, мы обязательно поможем. — Что ж, — нервно усмехнулся Алва. — В таком случае я надеюсь, что мы больше никогда не увидимся. — И мы надеемся тоже, — хором заверили его Окделлы. И вряд ли они солгали. Эпилог 23-го дня месяца Осенних Волн Регентский Совет утвердил кандидатуру виконта Таура на должность управляющего Надора, тем самым покончив с восстанием и положив конец бесчинствам Манриков. Фридрих Манрик был казнен по обвинению в измене. Все имущество его семьи было конфисковано Короной. На деньги Манриков Талигу удалось закупить хлеб для голодающего Надора и благополучно пережить зиму. Внезапное закрытие «Золотой Талигойи» наделало много шума. Единственный, кто оказался этому рад, был барон Капуль-Гизайль. Он вновь принимал гостей и громогласно утверждал, что знал заранее — хозяин постоялого двора, наглый выскочка, разорится еще до зимы. Гости уныло кивали. Больше всех горевал Робер Эпинэ. Впрочем, постепенно, жизнь вошла в свою колею, и о «Золотой Талигойе» начали забывать, как о необыкновенном сне. Лишь регент Талига Рокэ Алва, потихоньку растящий своих детей, помнил об обитателях постоялого двора и молил всех богов, чтобы больше никогда с ними не встретится, хоть и вспоминал порой с некоторой долей сентиментальности о бывшем оруженосце и о ночах, проведенных с ним. К сожалению, его мечтам не удалось сбыться. Они встретились, и не раз. Но это уже — совсем другая история.