С распростертыми объятиями или Новый член семьи

Бывают ли дети красивее собственных? Томас Бенар понятия об этом не имел. Всё, что он знал, так это то, что его дети самые лучшие на свете. А ещё, что половина его сердца вечно где-то там, далеко, порой даже слишком далеко, и слишком часто он не знает жива ещё эта половина или он только тешит себя иллюзией её жизни до того момента, как придет письмо с печатью Легиона разведки, написанное незнакомым почерком. Много лет он провел в ожидании писем, много лет он ждал и боялся их. А неделю назад Томас Бенар получил лучшее письмо на свете. Самое долгожданное своё письмо. Новости разлетаются быстро, а такие новости, как эта, в мгновение ока долетают даже в деревенскую глушь. В один прекрасный день в дом семьи Бенар повалили люди: родня, ближайшие соседи, местные, жители соседних деревень, все шли и несли что-нибудь с собой. Томас улыбался, обнимал жену, сына, внуков, и чувствовал, как дрожит и напрягается всё его нутро. Их поздравляли. Каждый знал, что их дочь — Нанаба — солдат разведческого подразделения, а разведка победила. Человечество ликовало, а Томас Бенар обнимал ночами жену и ждал, и знал, что она тоже ждет. Дождались. Письмо было лаконичным и ёмким, в привычном духе: «Здравствуйте мама, папа, Райт, Диана, Ян и Анма. Вы наверняка уже знаете о нашей победе и, уверена, счастливы так же, как и я. Подробности, какие смогу, расскажу при встрече. Других новостей практически нет, за исключением того, что я вышла замуж. Надеюсь, вы за меня порадуетесь. Его зовут Майк Захариус, он разведчик, теперь командир подразделения Легиона в округе Хлорба. Через две недели мы будем сопровождать одно из подразделений на север, в Нидли, а на обратном пути заедем к вам, может быть дня на два, пока точнее сказать не могу. Мама, пожалуйста, не суетись, подготовь нам бабушкину комнату, если её ещё никто не занял, больше ничего не нужно. Папа, держи себя в руках. Накануне отправления из Нидли пришлю записку. Люблю вас всех. Нанаба.» И вот теперь Снег, крепкий, хоть и немолодой уже конь, стучит копытом, вздымая дорожную пыль, а Томас вглядывается в линию горизонта, гадая, как скоро половинки его сердца хоть ненадолго соединятся. — Присядь, что ли. Они ещё пару часов ехать могут, она же писала, что из Нидли отправятся на рассвете, — сказал Райт. Томас взглянул на него с теплотой. Вот она, вторая половина его простого сурового сердца — сын, первый его ребенок. Хвала небесам хотя бы он родителей не оставил, хоть и имеет уже и свою семью, и свои личные осколочки сердца. — Не сидится, — ответил Томас. Мысли не давали присесть. Жена его, Берта, верная его спутница вот уже тридцать три долгих года, с получения того письма просто сияет, а Томас хмурится. Замуж она вышла, ишь какая! Разве так делается? Он в своё время по всем правилам руки Берты просил, да ему ещё дважды отказывали. Не она, родители. А тут ни тебе знакомства, ни общения, ни показать, ни рассмотреть, а сразу муж. Что там ещё за муж такой? Разведчик! Поприличнее найти не могла. Может обормот какой-нибудь. Да и из какой он семьи? Томас хмыкнул, сам себя рассмешил. Он знал из писем, что командир этот её старше, взрослый уже мужик, смешно думать о каких-то там родителях. Да и кто бы приглядывался и перебирал, когда сам Томас — сын дочки опального судьи и дезертира военной полиции. — Едут! — вскочил Райт. Томас спрятал усмешку. Совсем уже взрослый у него сын, а до сих пор бывает, как мальчик, особенно с сестрой. Он тяжело переживал когда-то её отъезд из дому, не легче родителей. В детстве они с Нанабой были очень близки, таскались повсюду вместе, пока Райт не подрос и не обзавелся взрослыми интересами. Две крепких скаковых лошади остановились как вкопанные, повинуясь опытным всадникам. С гнедой кобылы соскочила девушка и, заливисто хохоча, повисла у Томаса на шее: — Папа! Он подхватил её, обнял, ткнулся в волосы, а выступившую на глазах влагу постарался незаметно оттереть кулаком. Нельзя так, в самом-то деле! Томас слова сказать не успел, как Нанаба уже обнимала Райта. — Долго ждете? Нам задержаться пришлось, позже выехали. Райт, высокий и крепкий, как Томас в молодости, подбросил сестру и поймал. — Да я ничего. Отец извелся уже. Смех застрял у Нанабы в горле, когда она снова обернулась к отцу. Тот стоял, скрестив на груди могучие руки плотника, и молчал, глядя тяжело и угрюмо. Спешившийся Майк молчал тоже. — Папа, Райт, это Майк — мой муж. Майк, это Райт — мой старший брат, а это папа. — Томас Бенар, — сказал Томас. — Майк Захариус, — сказал Майк, и добавил: — Нанаба похожа на Вас. — Она похожа на мою мать. Майк сглотнул. Берта суетилась так, что в глазах рябило. Нанаба посмеивалась: — Мам, сядь. Всего хватает. Ещё бы не хватало, когда она, с помощью загруженной детьми и собственным хозяйством невестки, четыре дня не отходила от печи. Одних пирогов на столе было шесть видов. — Сейчас, сейчас, — отмахивалась Берта, то и дело попутно целуя дочь в вихрастую макушку, и искоса поглядывая на нового члена семьи, довольно подергивала плечами. Ух какой! Какие ж у неё теперь внуки красивые будут, от такого-то мужика. Теперь Берте невольно вспоминались слова покойной свекрови. «Она не красавица, но что-то в ней есть. И этого «что-то» у неё много. Без мужчины не останется. И, попомни мои слова, не абы какого». Огромной мудрости была старушка, знала, что говорит. Берта замирала у печи, не в силах справиться с глупой улыбкой. Всё хорошо. Теперь-то уж точно всё будет хорошо. За ужином Томас мало ел и мало пил, сидел, один за другим разламывая хрусткие ребрышки, — в честь такого праздника утром зарезали поросенка, — и, вопреки всем наставлениям жены, даже не пытался казаться дружелюбным. — Так сколько тебе лет, говоришь? Майк хрустнул ребрышком в своей миске и ответил: — Я не говорил. Диана, миловидная шатенка с теплыми карими глазами, тихонько тронула под столом своего мужа Райта, тот хорошо её понял — начинается. — Так скажи, — не отступал Томас. — Сорок. — Вдовец? Нанаба подавилась компотом, Райт хлопнул её по спине. — Нет. — То есть? — тон Томаса мог, казалось, превратить в лед парующее блюдо печеного картофеля. — Я никогда раньше не был женат, — Майк избрал тон общения с генералом военной полиции, вроде он и в звании старше, но подчиняться ему никто не обязан. — Чем же ты сорок лет занимался? — Служил. Берта, пронося мимо блюдо с яблочным пирогом, дернула мужа за мочку уха и подмигнула, не обращайте, мол, внимания. Нанаба вскочила, едва не вырывая блюдо у матери из рук. — Мам, ради всего святого, сядь. — Сейчас-сейчас, я только на окно поставлю, чтоб остужался, — и умчалась снова. Нанаба опустилась на лавку, лихорадочно прикидывая, на что бы перевести тему. Райт, который, как прежде, понимал сестру с полувзгляда, пришел на выручку. Они заговорили о том, как деревенские приняли новость о победе, Нанаба рассказывала, как их встречали по пути, совсем не так, как раньше. Но на середине рассказа, нимало не смущаясь, что перебил дочь на полуслове, Томас заявил, глядя на Майка в упор: — Завтра пойдешь со мной на рыбалку, — не спрашивая, а утверждая. — Пап, — рассмеялась Нанаба, — Майк не рыбак. Томас вместо ребрышка едва не сломал собственноручно выструганную ложку. — А разве он сам говорить не умеет? — Умеет, — ответил Майк за себя. — И сходит на рыбалку. А Вы, мама,— он ловко поймал пробегающую вдоль стола Берту за локоток, — всё же присядьте. Болтая ногами под лавкой, Нанаба усиленно пыталась вспомнить, как нужно держать нож, чтобы чистить овощи. Когда-то у неё очень даже неплохо выходило. — Что-то долго они, — сказала она матери. — Скоро вернутся. Солнце уже высоко, клева не будет. Нанаба покачала головой: — Ох, не на рыбалку отец его потащил. Ну что не так? Тебе же Майк понравился? Берта охотно закивала, понравился-понравился. Потом улыбнулась и потрепалась дочку по щеке. — Не беспокойся, милая. — Кому может не понравиться Майк? — недоумевала Нанаба. — Он всем нравится. — Глупая, — рассмеялась мать. — Дело не в Майке, дело в отце. Она присела рядом и вынула из рук Нанабы нож. — Солнышко, мы с папой счастливы. Мы наконец-то можем жить спокойно и не вздрагивать от каждого письма. Мы рады, что у тебя теперь есть своя семья. И папа рад, правда, просто он этого ещё не понимает. — Мам, папа не дурак, он понимает, когда рад, а когда нет. Берта улыбнулась: — Если бы ты застала его отца, своего деда, ты бы так уверена не была, тот вообще проявлял радость так, будто собирается тебя убить. Томас где-то и в него пошел, не только в бабушку. Но он рад, это я тебе точно говорю. Возможно, есть моменты, которые его смущают, но он с этим разберется. Нанаба настороженно склонила голову. — Что ещё за моменты? Берта только махнула рукой: — Сами разберутся. Дай мне договорить. Мы, конечно, за тебя просто счастливы, и мы гордимся тобой, правда, но теперь, раз тебе не нужно больше служить, а ты уже не такая молоденькая, нет, ты ещё, конечно, совсем… Но всё-таки… Майк, конечно, постарше, но он всё же мужчина, и он когда угодно может, а ты… Нанаба рассмеялась и обняла мать. — Мам, я уже беременна. Берта расплакалась. От реки тянуло свежестью и тиной, Майк смотрел на деревянный поплавок и думал, заметит ли тесть, если он немного поспит с открытыми глазами. Поспать не удалось, Томас, тоном ещё холоднее вчерашнего, заговорил. — Ну. — Что ну? — ответил Майк. — Говори. — Что говорить? Пристроив удочку на камне так, чтобы не соскользнула, Томас всем корпусом развернулся к своему новому родственнику и сквозь зубы процедил: — Говори, сколько лет ты использовал мою дочь и почему теперь решил жениться? Если это, конечно, правда и она не врет мне, потому что ты запудрил ей мозги. «Поспал», — подумал Майк и собрал в кулак оставшиеся разведческие нервы. — Кажется, мы знакомы меньше суток, и этого недостаточно для подобных обвинений. — На вопрос мой отвечай. Майк пожал плечами: — Тут отвечать не на что. Вместе с Нанабой мы шесть лет, теперь она моя жена. Говорить тут не о чем. Крепкой натруженной рукой Томас Бенар взял командира Захариуса за ворот и прорычал: — Расскажи мне, как ты её шесть лет за ручку гулять водил. Майк сжал челюсти. Крыть нечем, не за ручку и не гулять. Но и обвинять его тоже не в чем. Сжав чужое запястье крепкими пальцами, он заставил Томаса разжать кулак и повторил: — Тут не о чем говорить. Я любил её шесть лет, люблю и любить буду. И пять лет звал её замуж, как положено, и пять лет хотел познакомиться с тобой, — тут врал, хотеть не хотел, но приехал бы, если бы она захотела. — Так что убери свои руки и в следующий раз хорошенько подумай, прежде чем их протягивать. Томас поднялся на ноги, Майк тоже. Чтобы уравняться глазами им не хватало сантиметров восьми, но в плечах, как и говорил когда-то покойный ныне Гергер, Томас Захариусу ничуть не уступал. Он набычился, подобравшись и втянув шею в плечи. — Так любил, что за стены шесть лет таскал? — Семь, — сказал Майк. — Что? — Она ходила за стены семь лет. Год в составе другого отряда. — Но шесть в твоем, — шагнул вперед Томас. — В моем, — шагнул вперед Майк. Этих двух шагов хватило. Они встали, упершись друг в друга грудью и тяжело дыша. — Так вот, если бы любил, она бы уже шесть лет не служила. Она бы не рисковала, и моя жена не думала бы приедет она летом или её сожрут, или привезут без ног! Так что про любовь свою расскажи кому-нибудь другому! — Ах вон оно что! — сощурившись и оскалившись Майк пригнулся, чтобы удобнее было смотреть в серые, совсем нанабины глаза, это немного сбивало с толку. — Так это, значит, я виноват? В этом ты меня обвиняешь? А ты знаешь, кто твоя дочь? Ты знаешь кто она? Ты знаешь, что она капитан разведки? Ты знаешь, сколько титанов она убила? — Она моя дочь, и этого мне хватает. Она девочка, которой я пеленки менял. Тебя такое, конечно, не волнует. Майк приподнял плечи и прижал локти к бокам. — Конечно, не волнует. Ужас-то какой, пеленки! С обосранными пеленками ты не думал, проснется она утром или нет, ты не думал просто у неё ребро сломалось или проткнуло легкое, ты не думал, просто она без сознания или уже умирает! Кто её каждый раз выхаживал? Ты?! Я! Так что заткнись и не дави мне не совесть! Или ты думаешь, её легко было выгнать? Да я шесть, мать твою, лет пытался её оттуда выпереть! Она не девка, она — баран! Я её такой воспитал?! Ты! Томас, чувствуя, как багровеет шея, и наливаются кровью глаза, рванул вперед, намереваясь сбить разведчика с ног. Майку хватило короткого шага, чтобы устоять и перехватить мощную мозолистую руку. — Я двадцать с лишним лет титанов рубил, как думаешь, я боюсь человека? Хочешь, чтобы для неё всё началось с того, что я избил её отца? — Посмотрим, какой ты будешь крутой против топора. Стиснутые челюсти скрежетали, когда Майк отвечал: — Давай. Давай, оставь её вдовой с ребенком. Этого ты для неё хочешь? Так тебе понравится? Томас шарахнулся назад, запнувшись о подвернувшийся корень, и едва устоял на ногах. — Так ты потому?.. Из-за этого? — Нанаба ни словом не обмолвилась, да он и сам ещё ни разу не поговорил с ней наедине, а оно вон что. — Не надо нам такого. Пиздуй отсюда, сами воспитаем! Майк поглядел на него, как на сумасшедшего и удивленно протянул: — Да ты ебанутый, что ли, папаша? Берта причитала, запихивая в раздувшийся дорожный мешок очередной пирог. — Ну куда же вы так рано-то? Побыли бы ещё. Майк виновато пожимал плечами и на каждый пирог вздыхал: — Да испортится же, не довезем. — Ничего, — отвечала тёща, — ты вон какой большущий, съешь. И Нанабе есть надо, следи, чтоб ела. И гуляла на воздухе больше, пешком ходила, легче родит. Об этом Берта вздыхала больше всего и делилась переживаниями с Дианой: «Под тридцать уже, старая первенца рожать». Диана закатывала глаза и укачивала младшего ребенка, трехлетнюю дочку. — Останьтесь хоть на день, — чуть не плакала Берта. Майк качал головой: — Никак. Нас уже ждут в Хлорбе. — Хоть приезжайте, — и снова принималась вздыхать. Нанаба махала рукой, даже когда отец уже совсем скрылся из виду. Конечно, он выехал их провожать так далеко, как мог. — Ну как? — робко спросила она. — Отлично, — Майк был полностью искренен. — Что у вас там случилось на рыбалке? — Ничего. С чего взяла? — Не ври. На рассвете клев хороший, я там всё детство рыбачила, а вы даже дохлого карпа не поймали. Так что говори давай. Майк протянул руку, но не достал потрепать по волосам, усмехнулся: — Да всё хорошо, правда. Нанаба улыбалась широко и ясно, и щурилась на восходящее солнце. — Я счастлива, что познакомила вас. Боялась, правда, что у отца будут к тебе претензии. Майк пожал плечами: — Обошлось. Томас хмурился: — Все пироги, что ли, отдала? — Уймись, ещё напеку. С чем хочешь? — С рыбой. — Так не наловили. — Наловишь с таким обормотом. Он рыбу кулаками может глушить. Берта икоса взглянула на мужа и присела рядом, приобняв за плечо. — Ну, как он тебе? — Могло быть и хуже, — буркнул Томас. Но Берта знала, что это высшая похвала.