Говорила мама...

Говорила мама — не связывайся с торговцами с черного рынка, говорила — не покупай ничего у зеленщика, у которого нет лицензии, говорила — не суй нос в дела охотников. Говорила, да только Крис плохо слушал. Кто же знал, что за торгашом, у которого он осведомлялся, ведется слежка? Кто мог предположить, что лавка знахаря — прикрытие для агента из отдела наркоконтроля? Кто, вашу мать, предупредил, что хмырь из клана Лотоса даст за его голову такие бабки? Хотя, мама говорила… Крис приподнял здоровое крыло и мягко лег на бок, меняя направление движения. Поймал восходящий воздушный поток, поднялся на полсотни метров. Из-за тумана и практически севшего солнца нихрена не видно, но, главное, держаться выше гор. Не хотелось бы, оторвавшись от погони, тормознуть о какую-нибудь сосенку. Подбитое крыло мало-помалу деревенело. Крис старался планировать, но температура воздуха на высоте пять тысяч километров становилось, скажем так, не особо приятной. Бодрящей, да. Такой, что зубы отплясывали чечетку. Каждый в своем темпе. Дышать сложно, думать — разве что о чем-то горячем. На ум приходил только ад, но попасть туда Крис не торопился. Коршун вынырнул справа. Сука, знал, с какой стороны заходить. Видимо, подыхающий охотник, таки, успел кое-что слить. Крис, не в силах разжать зубы, матернулся про себя. Мама говорила, что ругаться плохо, но… пошла она нахрен со своими советами, а? К коршуну присоединился ястреб. За ним, замыкая клин, — стервятник. Падальщик оскалился, хвастаясь двумя рядами зубов. Крис оценил их по достоинству, решил, что жить ему еще не надоело, и, перекрестившись, сложил крылья. Гравитация, довольно потирая ручонки, мигом взялась за любимое дело. Крис провалился в воздушную яму, которая на деле оказалась бездонной. Преследователи, шипя и проклиная его на своем гортанном наречии, развернулись и зашли на пике. Ускорение, однако, было на стороне дракона. В ушах шумело так, что когда звук полностью стерся, Крис решил, что барабанные перепонки не выдержали и лопнули. Кожа пылала, ледяная чешуя крыльев разве что не плавилась от трения. Во рту появился неприятный, горьковатый привкус. Дышать — можно и не пытаться. Горы приближались. Крис не видел их — зажмурился, — но чувствовал. Ой, как чувствовал. Так, что аж тошно становилось. Стоило представить, как его на скорости в триста миль в час шарахнет о верхушки (хорошо, если верхушки!) деревьев, как почки мигом перекочевывали к ближайшему выходу. Но инстинкт самосохранения, таки, вспомнил, что он у Криса есть, и в последний момент сработал. Крылья с неестественным, металлическим скрежетом раскрылись. Воздух — каменная подушка — ударил в грудь. Перепонки растянулись, искристая кожа надулась парусами. Боль — раскаленные иглы — вонзилась в подушечки пальцев, проникла глубже. Правая половина тела онемела. Мама всегда говорила — береги лицо, так что Крис в последний миг прикрыл его левой рукой и, ломая ветки, приземлился. Наконец-то! Понадобилось минут десять, чтобы понять — он жив, а вокруг него бор, чернее которого он в жизни не видел. Птички, судя по всему, решили, что он уже стоит в очереди за билетом в преисподнюю, и свалили; вокруг — тишина, да такая колкая, громкая, что Крис прочистил уши. Жужжать не перестало. Звон чугунных колоколов разносился по черепу. Крис сдавил глаза; в носу забулькало. Гадость. Втянул густую кровь, сплюнул. Полежал еще минут десять. Земля теплая, мягкая: иголки, мхи, листочки какие-то. Крис провел по душистому настилу рукой, сжал пальцы, захватывая горстку мертвой травы. Поднес ее к лицу, вдохнул поглубже. Мама говорила, по запаху растений можно определить, на какой высоте находишься, с какой стороны встает солнце и еще много полезностей, да кто ж ее слушал? Трава пахла травой, прошлогодние листья — затяжными дождями, хвоя — богом. Крис застонал и уронил руку. Прижал комочек леса к груди и открыл глаза. Над головой, словно полы батистовой юбки, кружили деревья: туда-сюда, туда-сюда. Неторопливо, затухая. Белесое небо слепило. На глазах выступили слезы. Крис вяло моргнул, облизнулся. Нужно выбираться, пока на запах крови не явилось что-нибудь голодное и когтистое. Крис перевалился на живот, крякнул, задушив собственную руку; уткнулся лбом в землю и поднял зад в воздух. Крылья перевешивали. Бороться с ними было сложно. Пару раз он проиграл, но затем, сложив их вручную, поднялся на колени. Пошатнулся, сел на пятки. Огляделся, переводя дыхание. Сосны — бесконечные рыжие стволы, утыканные смолянистыми иголками, — обступили его с трех сторон. Слева же — просека. Вниз, вниз, по покатому склону. А там, кажется, рукой подать до цивилизации. Когда кажется, говорила мама, креститься надо. Крис вспомнил ее слова, когда потный, запыхавшийся и исцарапанный не только елками выполз на едва приметную тропинку. За спиной, доводя до заикания белок, ревел мишка. Маленький такой, метра под два. Крис, конечно, ему ростом не уступал, но… кто ж знал, что мишки такие нервные? Мама не говорила, что падать в их берлогу не стоит. Видимо, забыла. Не вовремя. Отдышавшись, Крис дополз до ближайшей сосенки и с ее безвозмездной помощью превратился в существо прямоходящее. Чумазое как черт и такое же злое. Сжал зубы и, виляя из стороны в сторону, как малолетка на двенадцатисантиметровой шпильке, побрел вниз по тропе. Говорила мама — никогда не бегай с горки. Крис забыл и об этом. Тормозил лицом. О гребаную малину! Откуда, мать ее, она взялась посреди бора, он знать не знал, но очень хотел. Чтобы отомстить за изодранные руки, морду и крылья. Последним пришлось хуже всего. Изрешеченная чешуя цеплялась за каждую веточку, каждый листочек, каждую — блять, как это больно! — колючку. Ягоды чавкали под ногами, между пальцев, в левом глазу. В волосах копошился паучище, от одного вида которого заправский птицеед собирал вещички и, нервно прикуривая, валил нахрен. Крис махал руками, дрыгал ногами, сыпал проклятиями налево и направо, вспоминал маму, бабушку, которая говорила: “Слушай маму, Фанюша”, и даже двоюродного брата Лу Ханя, который предупреждал, что он плохо кончит. Правы были, суки. Крис ненавидел всех. Вместе и по отдельности. В возрастном порядке и как придется. Громко и шипя себе под нос. Пока, споткнувшись, не вывалился на засоренную дикими яблочками и голубенькими, отвратительно-милыми цветюльками поляну. Вздохнул с облегчением и тут же грохнулся на землю, приваленный к ней чем-то тяжеленным и бездушно орущим на ухо. Что-то о малине и о том, что ему сейчас переломают крылья. “Удачи”, — мысленно ответил Крис и начал извиваться ужом. От кончика крыла до плеча прокатила горячая волна. Крис мигом затух, заглох, затих. Замер и дышать перестал. Перед глазами дикими лемурами плясали ярко-красные, фиолетовые и зеленые круги. Тыц-тыц-тыц. Туша сверху продолжала колошматить его почем зря. Кулаки его — или что он там использовал в качестве кувалды? — казались раскаленными углями. Крис запыхтел, из носа повалил пар. Говорила мама — держи себя в руках, но, видимо, ее никогда не лупили взбесившиеся сучки! Крис зарычал и через секунду сжимал горяченные запястья. Огромные, как у тех сраных лемуров, глаза, открытый рот, уши, закрывающие полнеба, засыпанные хвоей кудряшки цвета переспевшей ржи. Вот ты какой, зверек. А чего кусаешься? Крис сильнее сжал запястья, свел руки мальчишки вместе. Тот захлопнул рот и поерзал на месте. Этим местом был пах Криса, и тот подавился воздухом. Как-то неловко получается. Очень. Щеки вспыхнули; парнишка тоже покраснел. Даже уши — и те как маки. Хотя, кажется, это их естественный цвет. — Знаешь… кхм… я буду благодарен… кхм… — Крис никогда в жизни столько не запинался, — если ты… ммм… слезешь с меня и дашь… кхм… сдохнуть в тишине. Ок? Паренек пошел пятнами. Уши дернулись как-то пугающе резво, и Крис моргнуть не успел, как чудище скатилось с него. Село на траву рядом, загребло пару яблок, посмотрело на них, выбросило. Надуло щеки, пыхнуло, сдувшись, и через миг уже взваливало Криса на то место, где у подобных монстров должен расти горб. Крис завопил: мама говорила — не разговаривай с незнакомыми красавчиками, ничего у них не бери (кроме номера телефона) и никогда, ни при каких обстоятельствах, никуда с ними не ходи. Парень взвыл и обернулся. — Я сейчас отпинаю тебя обратно в лес. Хочешь? Крис вспомнил мишку, заикающихся белок и компашку клыкастых птичек. Нет, в лес не хотелось от слова "совсем"… — Тогда затихаешь и даешь мне спасти твою задницу. Крис закусил губу: с каких пор чудовища говорят настолько шикарным голосом? Экология, не иначе. Берлога чудища выглядела как вполне приличный коттедж. Дворик перед ним ухоженный, возмутительно-красивый. Цветник, грядки, колодец, украшенный резьбой: дельфины, ракушки, кудрявые волны. Не дом — загляденье. Крис вспомнил свою конуру и завистливо сглотнул. Внутри натоплено, пахнет обалденно: теплым деревом, каким-то сладкими цветами и печенюшками. С шоколадной, мать их, крошкой! Настроение скатилось к отметке ноль, растеклось сопливой лужей и сдохло от собственной никчемности. И почему, почему мама не сказала, что парень может убирать в доме, печь печеньки и разводить цветы? Нет, он точно должен с ней поговорить о методике воспитания молодых дракончиков. Пока парнишка волочил его в уютную спаленку, Крис присматривался, принюхивался, легонько прищупывался. Чудище точно не человек, не оборотень и — стопроцентно — не дракон. Не охотник, не алхимик, не пернатый. Он… горячий. И не только в том, очень неприличном, смысле слова. Крис уткнулся в его плечо носом и почувствовал запах пламени. Чистого, красного, как киноварь, и острого, как бабушкина кимчи. Парень сгрузил его на кровать и тоном пухлотелой санитарки приказал: — Ляг на живот и расправь крылья. — Ага, если бы это было так легко, — в свою очередь прокряхтел Крис, но то, что сказали, сделал. Правда, парень явно пожалел о второй части своей просьбы. Крис, не задумываясь о метраже комнаты, распахнул крылья. Ночник разлетелся на куски. Миленький абажур цвета анемичного арбуза распластался по стене. Крис крякнул, парень зажал рот руками и едва успел пригнуться. Крис попытался сложить крылья, но, вашу мать, это на самом деле не так просто, когда одно из них напоминает дуршлаг, на котором отбрасывают адские макароны! — Замри!!! Крис снова послушался. Уперся руками в подушку — ой, какая мягонькая, — мысленно дал себе затрещину и зажмурился: закружилась голова. К горлу подступила тошнота. Да, делать резкие движения было паршивой идеей. Как и падать с пятикилометровой высоты в дремучий лес. Как и связываться с тем поганым зеленщиком. Как и не слушать маму. А ведь она говорила: “Слушая маму, мама плохого не посоветует”. Почему она всегда права?! Крис застонал. Чудище явно решило, что он умирает, и бросилось его спасать. Крис хотел было посопротивляться, потом махнул рукой и позволил делать с собой все, что лопоухой душонке заблагорассудиться. Та, к слову, оказалась подкованной в оказании первой помощи недобитым реликтовым, и вскоре Крис едва не мурлыкал от удовольствия: боль отпускала, а правая часть тела слегка дергалась, приходя в чувства. Пока чудище накладывало последние повязки, Крис успел рассмотреть его лицо вблизи. Хорошенький, зараза. Да настолько, что в пору забить на обет гетеросексуальности, который он дал на третьем курсе колледжа очень и очень горячему соседу по комнате. Сосед, правда, потом сошелся с мальчиком, который брал у него уроки танцев, но это уже другая история. — Какого хрена ты пялишься на меня так, словно собираешься изнасиловать? Крис от неожиданности подавился воздухом, ойкнул — парень слишком туго стянул повязку, обращая на себя внимание, — и поднял на него глаза. Смотрит пристально, выжидает; узелок затягивается все сильнее и сильнее. В чернющих зрачках — тот самый огонь: девственно-чистый, испепеляющий. — Что ты за херня такая? Ты не человек и точно не оборотень. Я не могу понять… Парень недобро сощурился. Склонил голову на бок и вдруг шепнул: вкрадчиво так, с надрывом: — Кто тебя послал? — Ой, да кто меня только не посылал… — Ко мне, твою мать! — Эй, ты с моей мамой полегче, окей? Она из рода ледяных драконов — шутить не любит. Чудище фыркнуло. — Испугал. Я — феникс. В этот момент Крис пожалел, что так удачно тормознул о сосенки. Лучше бы его размазало по какому-нибудь пику поострее. Чтобы хоронить нечего было. Идеальная смерть, без лишних расходов. Мама была бы счастлива. — Вы же… того… ну… вымерли, — прокашлялся, но чувство, что на шее затягивается петля, осталось. Чудище закатило глаза: — А тебе мама не говорила, что фениксы, вообще-то, возрождаются из пепла? Фишка у нас такая. Мама, может, и говорила, но... черт тебя побери, Крис Ву, почему ты ее не слушаешь?! Крис накрыл глаза рукой. Представил, как было бы прекрасно лежать где-нибудь среди ледяных камушков кусочком очень мертвой плоти, и застонал. — И что теперь? — Ну, выбор небольшой… — парень отпустил края бинта, разгладил их, кончиками пылающих пальцев провел по грани крыла, — чай или какао? — Что? — Крис аж руку уронил от неожиданности. Он немного другого ответа ожидал. Ладно, совсем другого. — Ну, могу еще компот открыть. Вишневый или яблочный: какой больше нравится? — А… свадьба, то да сё?.. — Вот так сразу? Может, сначала познакомимся поближе? Я вообще ужинать собирался, когда ты начал мою малину ломать… Крис понял, что ему нечего ответить. Мама никогда не говорила, что нужно делать при встрече с фениксом. Единственное, что Крис знал: никогда, ни за какие деньги мира нельзя к нему прикасаться. Иначе все, game over. Помаши ручкой свободе на ближайшие лет двести. Но он не только прикоснулся — он висел у него на шее, нюхал его, а сейчас разлегся на его кровати и думает о том, какие на вкус его ключицы. — Ты явно намереваешься меня изнасиловать. Чудесно. Дождись первой брачной ночи, ладно? Крис хотел ответить что-то очень крутое, но вместо этого подавился слюной и закашлялся. Лицо покраснело, из глаз потекли слезы, еще и в носу забулькало. Соблазнительно, охренеть. Парнишка заржал. Откинул голову назад, зажмурился, не удержался и рухнул с кровати. Ржать, впрочем, не перестал. Постанывая через смешки, поднялся и, махнув Крису рукой, вышел из комнаты. Тот, думая, как бы еще раз не опозориться, поплелся за ним. Крылья держал чинно сложенными. Ему, может, придется здесь жить. Кухня выглядела так же отвратительно мило, как и спальня, как и само чудище. Крис скривился: гляди, и сам превратится в ручного варана, начнет вышивать подушки гладью и возиться на грядках. Покосился в окно, за которым лениво разлеглась ночь, и, поймав свое отражение, вздохнул. Черт возьми, ему эта идея нравилась. Кроме пункта с вышивками: в двенадцать лет он решил, что будет весело обмотать Лу Ханя мулине. Бабушка юмора не оценила и надавала ему таких люлей, что после он пару лет обходил магазины рукоделия десятой стороной. — Садись. Суп будешь? Крис машинально кивнул и отодвинул табурет. Сел. Посмотрел на парнишку и спросил, вдруг почувствовав себя нашкодившим ребенком: — Тебя как зовут? — Чанёлем. А ты?.. — Крис. То есть, Ифань. То есть, и так и сяк. — Не понял, — Чанёль мотнул головой, отчего напомнил Крису пса. Правда, не того милого лабрадора из рекламы “Педигри”, а трехголового, по кличке Цербер, который охраняет вход в царство Аида. Фениксы были нечистью опасной, хоть и выглядели как одуванчики. Ох, желтые, душистые и очень ядовитые. О-ду-ван-чи-ки… Крис нервно сглотнул и понял, что смотрит на метр ниже, чем надо. Разве парни бывают длинноногими? Настолько — наклонил голову на бок – длинноногими... — Хватить оценивать меня, а? — Феникс развернулся и опустил на стол тарелку. Подтолкнул ее к Крису. Ложка легла аккурат на салфеточку. Такую же чистенькую и красивенькую, как и все в мире огненной пташки. — Слушай, как ты тут еще не сжег всё? Чанель пожал плечами: — Дзен-буддизм, йога и лоразепам[1]. Дальше ели молча. Чертов суп был настолько вкусным, что Крис уплел две тарелки, после чего решил, что жениться на фениксе — не такая уж и плохая идея. О том, насколько их встреча случайна, он думать не хотел. Не сейчас. Потом он наведет справки и выяснит, почему это последний из живущих фениксов так удачно оказался поблизости от места, где Крис вынужден был скрываться от охотников? Да и вообще, мама говорила, что случайностей не бывает… После супа были печенье и самое вкусное малиновое варенье, которое Крису доводилось есть. Он не заметил, как слопал полбанки, а потом еще и пиалу вылизал. — Нравится? Крис кивнул. — Сладкоежка, значит, — длинный нос довольно сморщился. Блестящие глаза смотрят пристально, изучают. Крис, в отличие от Чанёля, был не против, чтобы на него смотрели, поэтому расслабился; ладонь нарезала круги вокруг пупка. — Ага. Большая. — Да уж, не маленькая, — губы растянулись в улыбке, которая Крису очень не понравилась, потому что очень и очень понравилась. Так бы и сцеловал ее. Всю. От одного уголка рта до другого. И чаем запил, потому что, наверное, слаще варенья будет. — Ты снова думаешь о моем изнасиловании. И не отрицай — по лицу вижу. — Тогда, может, поговорим об этом? Чанёль вздохнул, поднялся из-за стола и принялся убирать. Посудой он не гремел, все делал аккуратно, слаженно, как и принято у первоклассных домохозяек. — Мама говорила, — Крис незаметно потянулся за баночкой, на дне которой осталось еще немножечко варенья, — что если Дракон встретит Феникса… — Да-да, сестра мне тоже это рассказывала. Если Дракон встретит Феникса и прикоснется к нему, он свяжет с ним душу и силу, после чего должен будет отдать ему свое сердце и тело. А если не сделает этого — через семь дней оба умрут. Правда, Феникс через пятьсот лет переродится, а вот дракончику повезет меньше. — Да-да, именно это. Поэтому… ну, я умирать не хочу и… — Я понял, — Чанёль схватил полотенце, начал вытирать тарелки. Мерный перезвон керамики. Крис облизывал пальцы. — Так что я, — причмокнул, — предлагаю не тянуть с этим делом и… — Меня изнасиловать. — Да что ты заладил “изнасиловать, изнасиловать”? Не буду я тебя насиловать. Мы же современные… кхм… существа, в конце концов? Займемся сексом. — От того, как ты это называешь, моей попе не легче. — Попе? — Крис сдавленно хохотнул. — Да, попе. А ты знаешь еще какой-то способ заняться сексом с мужчиной? — То есть, ты не рассматривал варианта, где я… Лицо Чанёля стало приятного свекольного оттенка. Уши, казалось, вот-вот накалятся добела. — Нет. Потому что Дракон всегда… муж. — Я знаю, но, опять же, современное общество… ну, каноны давно устарели… — Ты хочешь, чтобы я тебя?.. — Нет, конечно. Я буду сверху, но должен же я хотя бы… Полотенце в руках Чанёля вспыхнуло. На вымытые тарелки посыпались крупные лопухи пепла. — Знаешь, я-то через пятьсот лет снова буду жить, а вот ты... лучше меня не зли. Я тебе, можно сказать, одолжение делаю, за которое ты — буквально, Крис-Ифань — будешь должен мне до конца своих дней, а ты… — Я пошутил. Если хочешь сверху — пожалуйста, я не против. Я люблю горячих парней, — Крис пошел на попятную. Со словами и впрямь поосторожней нужно быть. Мама не раз говорила — десять раз подумай, прежде чем открыть рот. И почему, почему он только сейчас к ней прислушался?! Умная же женщина… На этом разговор и закончился. Чанёль убрал на кухне, собрал на совочек прах полотенца, вздохнул над ним и отправил в мусорное ведро. То спрятал в специально отведенный шкафчик под мойкой. Переместились в спальню. Чанёль молча указал на кровать, а себе постелил на полу. Крис хотел заартачиться, вспомнил участь полотенца и передумал. Разделся до плавок и нырнул под одеяло — пуховое, теплое. Накрахмаленные простыни приятно хрустят. Закрыл глаза. Чанёль потушил свет (надо будет спросить, откуда в лесу электричество?) и себе улегся. Поворочался-поворочался — замер. Сопит. Крису тоже не спится. Хотел было перелечь на бок, но вспомнил, что не дома — крыльями не помашешь, — открыл глаза и уставился в потолок. Одна мысль мозолила мозг. Не выдержал, спросил: — Слушай, а ты не девственник часом? Чанёль издал странный звук, прочистил горлом и едва слышно сказал: — Типа того. — То есть? — То есть “да”, но мне стыдно об этом говорить! — Да лааадно, меня-то чего стыдиться? Мы без пяти минут семья. — Ага, — в темноте недобро заалели уши. — Может... — Спи. — Репетиция первой брачной? — Ты ранен. — В крыло. Оно в процессе участия не принимает. Щеки подсветили край пододеяльника. — Спи, — уже не так уверенно. — Тебе же на полу неудобно... — А с твоим членом в заднице будет удобней? — Эй, ты еще не пробовал, а уже судишь! Чанёль обреченно вздохнул и забрался на кровать. Крис застонал: локтем… по больному крылу… — А говорил, что… — Заткнись, — через две с половиной секунды и три мата сквозь зубы Чанёль лежал на спине, а Крис закидывал его ноги себе на плечи. Нереально длинные. Мама не зря говорила, что ее сын — счастливчик…

***

Крис поморщился, проводя пальцами по опаленным бровям. Эх, говорила мама — не играй с огнем. Но, черт, иногда оно того стоит. Крис оставил зеркало в покое, вытер лицо полотенцем и вышел из ванной. С кухни пахло завтраком: чем-то вкусненьким, сладеньким, сдобненьким — точь-в-точь Чанёлли. Крис повел крыльями — за ночь раны затянуло неприятно-толстой коркой, но болеть перестали. Все же, феникс умел не только готовить и вытворять невообразимые вещи в постели. На удивление Криса, он оказался очень… сноровистым как для девственника. Схватывал все налету, а в конце так его удивил, что Крис до сих пор не мог поверить, что ему это не приснилось. — Тебе какое варенье открыть? — из двери высунулась голова Чанёля; острый зубик покусывает кончик деревянной лопатки. — А какое есть? — Земляничное, ежевичное, брусничное, яблочное, малиновое… — Где ты был всю мою жизнь? — Крис скользнул к нему; Чанёль, хихикая, убежал к плите: оладки вот-вот подгорят. Перфекционист, живущий в чудище, этого не вынесет. — Так какое? — оглянулся, одаривая Криса хитрой улыбкой. — Ты на мой вопрос тоже не ответил, — Крис потянулся к тарелке с уже готовыми оладушками, за что тут же получил по пальцам лопаткой: прям как мама… — Здесь я был. — Меня ждал? — Может быть, — снова впился зубами в лопатку, и Крис наконец-то задумался, а знала ли мама, чем все это закончится, когда говорила: “Не связывайся, Ифань, с торговцами с черного рынка”... 26 октября, 2014