Tiocfaidh ar La

1969 В то утро так и не рассвело. Помню, я встала и расчесала пальцами волосы. Помню, спустилась к завтраку и выглянула в окно, а мать посмотрела на тёмное небо, нахмурилась и проворчала, что на лето это не похоже. Помню, я буркнула что-то в знак согласия и удивилась, что она не ответила. Помню, я встала с места в недоумении от того, что меня никто не замечал и что на столе с той стороны, где я всегда сидела, не было тарелки. Помню, уставилась на радио, а тут по нему сообщили о пожаре на Бомбейской улице, и в груди у меня всё сжалось настолько, что стало по-настоящему больно. Тогда я поднялась и пинком отшвырнула стул, охваченная внезапным желанием бежать. Моя семья по-прежнему не смотрела на меня. Только потом я узнала, что они меня просто не видели. Я побежала по улицам Белфаста, босая, в ночной рубашке, но ничей взгляд не останавливался на мне. Я всё бежала и бежала, уже не первый час, не понимая, почему до сих пор не упала, ступни мои кровоточили от острых мостовых камней, ноги грозили вот-вот подломиться, и я просто заставляла себя переставлять их дальше. В конце концов, не представляя, где я – кроме того, что где-то на краю города, – я прижалась к какой-то стене и рухнула на колени. Хотелось разрыдаться, в груди, казалось, вырос камень весом с целую тонну. Упершись ладонями в землю, я следила за ногами людей, проходивших мимо, словно меня больше не существовало. – Меня зовут Ифа О’Доннел, – шептала я сама себе, словно молитву, сжимая в кулаках пряди своих ярко-медных волос. – Меня зовут Ифа, мне девятнадцать лет, я помолвлена с Патриком Макмахоном, мой любимый цвет – зелёный, я выйду замуж в церкви Святой Марии на Килдар-стрит, я не люблю лук и… – Ну-ка хватит, расквохталась, – произнёс рядом со мной внушительный голос, и, подняв глаза, я увидела растрёпанного парня лет двадцати. Глаза его были голубыми, в уголках залегли морщинки от частого смеха. Спутанные тёмно-рыжие волосы казались немного чересчур отросшими, сильный подбородок покрывала лёгкая щетина. Нос был слегка покрасневшим, словно парень часто закладывал за воротник. Я не встречала его никогда раньше, но – знала. Знала, что его имя – Хэмиш Маклауд, знала, что он такой же, как я. Только понятия не имела, что это означает. Просто во мне вспыхнуло ощущение родства с ним, ощущение такой силы, что оно затмило всё. Я могу объяснить это только так: словно вокруг одни кошки, а я и он – псы. – Откуда я знаю тебя? – спросила я. – Так ведь всегда знала, девчушка, – сказал он с хриплым шотландским акцентом и сочувственно покачал головой. – Ну… не совсем ты. Скоро ты поймёшь. Подожди немного, и всё вспомнишь. – Почему у меня болит в груди? – Да ты ж целый марафон пробежала, – с лёгким смешком ответил он. – Я тебя возле дома хотел поймать, но ты заставила меня побегать. Весь день искал. – Он увидел, как моё лицо вновь скривилось от боли, и посерьёзнел. – У тебя теперь два сердца, девчушка. Поди так сразу привыкни. – Два… сердца? – тупо повторила я и прижала руку к груди, запачкав ночную рубашку уличной грязью. – Угу. Дублин и Белфаст. Можешь винить этого мелкого гадёныша Артура. Я несколько раз моргнула и задумалась, почему его слова, такие безумные, показались мне до ужаса верными. Я прикрыла глаза, и в моих мыслях возник образ молодого человека с холодной улыбкой, песочно-светлыми волосами и тёмными бровями. – Артур… – медленно проговорила я, и это имя отчего-то отдалось горечью на языке. Настало время задать вопрос, без которого нельзя было обойтись. – Я чокнулась? – Не-а, – усмехнулся он, покачав головой. – Хотя в тысяча девятьсот шестнадцатом и впрямь побуянила. Но уж я-то тебя не укорю. – Но в тысяча девятьсот шестнадцатом я ещё не родилась, – сказала я, недоумевая, почему голова моя вдруг наполнилась видениями смерти и стрельбы, почему в воздухе повеяло дымом и порохом. Всё это прошло так же быстро, и я уставилась на Хэмиша широко распахнутыми глазами. – Это так. Но ты уже была. – Словно бы слегка смутившись, Хэмиш почесал затылок. – Ох, не гожусь я такое объяснять. Ты… Ифа… Ты вообще не рождалась. Но была. Ты – то, что ты есть сейчас. Но уже не ты прежняя. В общем, ты – это ты. Понятно? – Звучит как полная херня, – безапелляционно сообщила я, представляя, как бы мне влетело за такие слова от матери, будь она здесь. На самом деле, мне было понятно. Абсолютно понятно, и я не представляла, почему. Но я почувствовала себя до странного естественно, когда поднялась на ноги, закрыла глаза и вобрала в себя всё, втянула запахи надежды и грусти, запах дыма, вслушалась в глухое биение обоих своих сердец: одно колотилось быстро, беспорядочно и болезненно, другое медленно и печально, но оба – с пылкой гордостью. Я наблюдала за приливами и отливами городских толп, всматривалась в лица прохожих и чувствовала, как во мне нарастало материнское желание защищать каждого из них. Дети мои… – Почему так произошло? – спросила я наконец, когда Хэмиш встал рядом и положил руку мне на плечо. Воцарилось долгое молчание, потом он вздохнул и резко ссутулился. – Потому что он умер. Парень, который был до тебя. – Я тоже умру? – Надеюсь, нет, – он попытался выдавить улыбку, – уж слишком ты хорошенькая в этот раз. Я вложила ладонь в его руку и сжала ему пальцы. – Вперёд, Альба. – Да, Эйри, – задумчиво ответил он, и мы пошли. – Вперёд.