Тройки

В месте реальном и нереальном, между небом и землёй, в разуме и в сердце стоит маленький домик. От Яо ему достался изогнутый карниз, от Кику – жёлтые полы, от Ёнсу – голубая глиняная черепица. Рядом с пионами и гибискусом цветёт вишнёвое дерево. Тыква и пурпурные вьюнки обвивают невысокую ограду, ветви старого персикового дерева сгибаются под тяжестью сладких плодов, к восторгу зелёных глянцевых жуков. Он делает вдох, вслушиваясь в гул цикад и кузнечиков. С трудом, нехотя отнимает щёку от голого живота брата. Все трое дремлют, пребывая где-то между сном и явью, вытянувшись на плетёных циновках и слушая, как ветер заигрывает с тремя воздушными колокольчиками снаружи. Перестук твёрдого бамбука, нежный звон бронзы, шепчущий напев серебра. Они меняют позу, и каждому как будто слышатся звуки игры детей вдали. Детские голоса не настолько громки, чтобы можно было разобрать слова, и это кажется лучше всего. «Ni Wa Wa Ni Wa Wa Ni Ya Ni Wa Wa Ye You Na Mei Mao Ye You Na Yan Jing». Яо гладит парик из конского волоса, принадлежащий кукле-танцовщице, её изящную бисерную корону. Закрывая глаза, изучает кончиками пальцев её раскрашенное лицо и вышитое платье; мозоли цепляются за красный, как роза, шёлк. «San toki, toki ya, Oh de do, ga nu nyah?» На юкате Кику вышиты маленькие кролики, они склонились над крошечными ступками, чтобы приготовить рисовые лепёшки или эликсир бессмертия – или что ещё могут приготовить кролики. Несмотря на жару, она завязана туго. «Kagome Kagome, Kago no naka no Tori wa, Itsu Itsu deyaru?» Пальцы Ёнсу скользят по изгибу бедра, по гладкой поверхности новой татуировки – феникс, вылетающий из клетки. Со временем тёмный силуэт исчезнет, оставив чистый холст для новой татуировки. Их мышцы приятно, мягко побаливают от зноя, словно варятся на жару. Их кости тяжелеют, придавливают тела к земле. Яо невнятно бурчит, его волосы тёмной рекой разлились вокруг головы. Ёнсу усмехается про себя, снова прижимается ухом к животу старшего брата. Кику сворачивается в клубок, подальше от них обоих, но всё же медленно, тяжело перекатывается обратно, снова оказываясь с ними лицом к лицу. Он нашаривает простёртые пальцы Ёнсу и молча вкладывает свою маленькую бледную ладонь в его, большую и грубую. Минуты растягиваются на годы, часы – на века. Они не двигаются навстречу друг другу, но остаются там, где они есть, их тела соприкасаются, дыхание синхронно. Снаружи мир продолжает жить, как ему и положено, а они всё слушают детей – смеющихся, играющих, взрослеющих.