Бывает не поздно

Аня улыбалась еле заметно, слегка наклонив голову набок и глядя на Леся безмятежными глазами. — Я пью по чуть-чуть. Для тонуса. Лесь смотрел на её мягкую улыбку и сжимал кулаки. Его отчаянно злило её безволие, с каждым годом принимавшее все более угрожающие масштабы — хотя сама Аня считала, что дела у неё обстоят прекрасно. Вернее, периодически считала. Иногда она вела себя и говорила совсем по-другому — но это было свойственно любой стране. В каждой стране есть люди, недовольные правящим режимом, каждой стране всегда была присуща лёгкая шизофрения (если пользоваться людскими терминами). Лесь и сам время от времени чувствовал, как его раздирает на части желание устроить переворот, иногда он просыпался по ночам, задыхаясь от ненависти к тому, кто уже двадцать лет бессменно управлял им. И всё-таки... Всё-таки с Аней было не совсем так. Её глаза всё чаще казались Лесю слепыми, подёрнутыми пеленой — и он был почти уверен, что эта пелена появляется совсем не вопреки воле Ани. — Сестрёнка, — начал он, но Аня не дала ему договорить. — Только не надо опять про замужество, умоляю, — с тихим смешком сказала она. Лесь выругался. — Да какое замужество, о чём ты, — раздражённо ответил он. — Ещё немного, и тебя не то что замуж звать… Он запнулся, но решил закончить. — На тебя смотреть скоро страшно будет. Аня замотала головой. — Ну что ты такое говоришь, братец, — мягко сказал она. — У меня всё нормально. Лесь вскинулся. — У меня есть свой путь, — продолжала Аня, не обращая на него внимания. — И я им иду. Лесь очень медленно и аккуратно разжал кулаки, выдохнул. Снова набрал в грудь воздуха — и снова просто выпустил его, не говоря ни слова. Пытаться что-то доказывать Ане в последнее время стало просто невозможно, она в буквальном смысле слова зажимала уши и меняла тему разговора. Лесь уже почти отчаялся до неё достучаться, но попыток не бросал. Слушать этот её аутотренинг «У меня всё нормально. У меня свой путь» было невыносимо. Этот её «путь» больше походил на беспорядочные метания. Сама Аня кидалась из крайности в крайность, то объявляя себя полностью европейской страной, то заигрывая с восточными соседями, то начиная с апломбом рассуждать о собственной избранности и исключительности. Законы, которые она принимала один за другим, напоминали отчаянные попытки доказать всему миру, что она всё ещё сильная страна — и чем более суровые ограничения она придумывала, тем яснее становилось Лесю, что сама Аня в это давно уже не верит. — Ты убиваешь себя, — почти беззвучно сказал он, скорее подумал вслух. Аня не ответила. Она вынула из кармана пальто фляжку, поболтала ей в воздухе, прислушиваясь, как булькает жидкость внутри. Лесь отвернулся и крепко взялся руками за спинку стула, не в силах смотреть, как она отвинчивает пробку и прикладывается к горлышку — в который раз за этот их разговор? Третий? Пятый? И это называется чуть-чуть? — Давай лучше о празднике, — слегка повеселевшим голосом сказала Аня. Лесь не поворачивался. — Наши главы всё-таки нашли общий язык, разве это не здорово? Лесь закрыл глаза. — Мне так понравилось, как мой глава отзывался о твоей столице… Лесь развернулся, с размаху ударил кулаком по столу, и Аня осеклась. — Что случилось, братишка? — недоумённо спросила она. — Это как-то задело твои чувства? Прости-про… — Мои чувства? — перебил её Лесь. Он подался к ней, ложась грудью на столешницу, и с жаром заговорил: — Что ты знаешь о моих чувствах? О которых я твержу тебе уже не одну сотню лет? О которых ты запрещаешь мне говорить? Аня открыла рот, но Лесь не умолкал. — Опомнись, сестрёнка, мне больно и страшно за тебя. — Нет-нет-нет, — тихо сказала Аня и сложила руки на столешницу, только чуть-чуть не касаясь Леся. — Не надо об этом. Лесь ткнулся лбом в стол. Спустя пару секунд он почувствовал её ладонь на своём плече, непривычно робкую, подрагивающую и всё равно тёплую — когда другие страны говорили ему, какие невыносимо холодные руки у Ани, Лесь никогда не мог понять, о чём они. В те редкие моменты, когда они прикасались друг к другу, тело, руки, лицо Ани всегда были тёплыми, мягкими, не обжигающими, но согревающими. И невыносимо родными. — Хорошо, — глухо сказал он и, неловко вывернув плечо, положил свою руку поверх её. — Я не буду об этом больше говорить. Лесь услышал, как Аня тихо вздохнула. — Просто знай, что я всегда буду рядом с тобой. Он помолчал и добавил, не поднимая головы: — Сестрёнка.