Правила жизни Ника (ни одна из фамилий которого не была настоящей)

К своим тридцати пяти годам Ник смог чётко сформулировать парочку правил жизни, которые были теми простыми мудростями, что не раз спасали ему шкуру — или просто делали его жизнь спокойней. Конечно, им никогда не суждено было попасть в одноименную колонку в «Esquire», заняв место рядом с правилами жизни Пола Джаматти или Уилла Смита, но Ник гордился ими (по крайней мере, мысленно, никому не признаваясь в этом), и всегда старался им следовать. Ему это удавалось, несмотря на то, что жизнь с удручающей частотой подкидывала ему под ноги всякое дерьмо. А потом наступил ёбаный октябрь 2009 года, старый мир поглотила гниющая волна Зелёного Гриппа, и все правила потеряли всякий смысл. Никогда не доверяй незнакомцам Нарушение первого правила спасло Нику жизнь. Это произошло на пятый день его пребывания в Саванне, и на второй день Чёртового Кошмара С Больными Придурками, Что Пытаются Тебя Убить. Ник пытался отсидеться в магазине — дурная идея, как он потом понял, но тогда это небольшое пространство, с забаррикадированными выходами, запасом воды и еды и, чёрт побери, туалетом в закутке для служащих, казалось ему идеальным укрытием. У него была бейсбольная бита — старый добрый «Магнум» был бы гораздо лучше, конечно, — и отчаянное желание вырваться из окружающего его ужаса. Ужас был полон воем сирен, выстрелами, криками людей и жутковатыми хрипами, от которых у Ника по спине каждый раз пробегала дрожь. Он не собирался надолго задерживать в своём убежище. Куда больше Нику хотелось выбраться из города, оставить его за спиной, оказавшись так далеко, насколько только получится. В своей жизни он прошел через побои, унижения и предательства, но, чёрт побери, его никогда не пытался сожрать администратор небольшого мотеля. И официантка в кафе — тоже. И сейчас он собирался переночевать в магазине в последний раз — если ту беспокойную дремоту можно было назвать сном, а потом, наконец, попробовать покинуть город. Но его планам не суждено было сбыться. Раздавшиеся со стороны заваленного стеллажами входа хрипы Ника не напугали — он знал, что Больные Придурки порой подходят к магазину, но внутрь прорваться не могут. Вся эта гниющая, хрипящая и роняющая куски собственных тел шевелящаяся масса вызывала у него раздражение. И еще чертовски хотелось помыть руки — с каким-нибудь ядрёным чистящим средством, отдраить кожу до сияющей, мать её, белизны. Даже когда звуки стали сильней, он не придал этому значения, будучи уверенным — нагромождение мебели выдержит напор. Что он ошибается, Ник понял слишком поздно — когда утробный хрип послышался не только со стороны основного, но и со стороны служебного входа, а груда мебели начала разваливаться, и сквозь неё уже виднелись изъеденные гнилью лица. Сначала он надеялся отбиться. Потом надеялся сбежать. Потом забился в самый центр торгового зала, спрятавшись среди нагромождений мебели и коробок. Ник знал — шанс есть всегда, даже когда кажется, что все мосты за спиной сожжены, а впереди — пропасть. Это тоже было одним из его правил жизни — никогда не сдаваться, идти вперед. Но теперь, кажется… — Эй! Белый Костюмчик! — Из открытого вентиляционного люка в потолке вниз кто-то свесился — Ник не мог в полумраке рассмотреть чужого лица и не мог понять даже возраст человека. — Хватайся за руку! На раздумья оставалось несколько секунд. Торговый стеллаж опасно покачивался, и Нику не хотелось думать, что будет, не выдержи эта хрупкая конструкция его веса. Бесполезная бита полетела на пол, когда его втянули вверх, — край люка больно впился в грудь, затем — в живот, но где-то внизу уже рычали мертвяки, тянули пальцы, пытаясь достать опасно болтающиеся над их головами ботинок. Он плохо запомнил, как выбрался на крышу магазина. В чувство его привел влажный, прохладный воздух — упоительно свежий, и увесистый тычок в плечо. — Да у тебя крепкая хватка, — спаситель — сейчас Ник уже мог разглядеть его лицо, молодое, загорелое — широко ухмыльнулся. — Вцепился в меня, как в мамочку. Идём. Тут можно перебраться на другую крышу. Нужно будет прыгнуть, но ты, старик, справишься. Я — Эллис. Ник медлил — секунда, две, три — глядя на протянутую ему ладонь. Мозолистую, исцарапанную, грязную ладонь его спасителя. А потом аккуратно пожал её. — Ник. Никогда не позволяй женщине быть лучше тебя Стул был паршивым оружием. Стул был паршивым, отвратительным и бесполезным оружием, а Эллис, мелкий засранец, медленно оседал по стене, уронив на пол автомат. В руках Ника был стул, и против громадины тухлого мяса, что медленно двигалась на него, удар им был бы просто шлепком мухобойкой. Он и сам почувствовал себя мухой, когда его откинуло к стене. Удар об неё вышиб воздух из легких, и Нику показалось, что внутри что-то хрустнуло. Он на мгновение ясно представил себе, как ломаются ребра, как их белёсые осколки протыкают лёгкие, и как он потом захлёбывается своей кровью… Раздавшийся выстрел оглушил. Голова нависшего над Ником мертвяка разлетелась, как прогнивший арбуз. Тошнотворно запахло могилой. И порохом. Когда в ушах перестало звенеть, Ник смог расслышать чужие шаги — аккуратные, твёрдые. Женские. Он шумно выдохнул и, напрягшись, сдвинул с себя безголовое, омерзительно пахнущее тело. На белом пиджаке остались буро-зелёные пятна, и знать, что это такое, Нику совсем не хотелось. — Угх… — Он с трудом поднялся. У стены с приглушённой руганью завозился Эллис. Стоявшая в дверном проеме темнокожая девушка в розовой футболке закинула на плечо тяжёлый дробовик. — Вы как, живы? Ник поднял на неё взгляд. Он никогда не позволял женщинам быть лучше себя. Никогда не позволял спасать себя. Никогда не позволял видеть себя слабым или беспомощным. — Живы, — он бы мог сейчас добавить что-то вроде “эй, детка, ты отлично стреляешь” или ещё какое-нибудь дерьмо, пошутить что-нибудь про горячих девчонок с оружием, но… — Спасибо, что помогла. Никогда не позволяй называть себя “малыш” — Ник! — Тренер подхватывает его на руки, не давая рухнуть в грязь. Перед глазами плывёт, и он ощущает своё тело как проткнутый иголкой воздушный шарик. Бок щекочет что-то тёплое, и Ник лишь спустя пару долгих секунд понимает, что это его кровь. Ладони у Тренера, тяжело сжимающие плечи, тёплые и тяжёлые — или это он, Ник, становится холодным и скоро станет таким же, как ёбаный мертвяк, только что пропоровший когтями глубокие борозды в его теле? Ник не хочет быть мертвяком. Он хочет жить. Хочет выбраться из этого кошмара, побывать в тех казино, до которых еще не успел добраться, трахнуть симпатичных девчонок и совершить еще кучу хороших, плохих или как получится поступков. Он хочет жить, но кровь толчками выходит из него с каждым ударом сердца. — Ник, — Тренер, склонившийся над ним, кажется таким далеким, и его лицо словно обернули длинными полосами сладкой ваты. Ник бы посмеялся над этим идиотским сравнением, лезущим в голову, но его смех похож на клёкот умирающей птицы. Дышать — больно. — Ник, малыш, держись. “Какой я на хер “малыш”, — хочет сказать он, но не успевает — грязно-серое небо обрушивается на него и толкает в мутное болото беспамятства. Рошель и Эллис потом расскажут — Тренер вынес его из тех чертовых болот на руках. И тогда Ник простит ему даже запретное “малыш”. Никогда не целуйся с мужчинами Ник нарушает ещё одно правило, когда кажется, что самое страшное осталось позади. Набитое выжившими людьми судно в глазах Ника выглядит клоповником, и сам он — один из этой сотни испуганных, грязных клопов. Они дрейфуют где-то в Мексиканском заливе, и берег виднеется на северо-западе узкой бурой полосой. Нику кажется — они в ловушке. За последние недели он так привык куда-то бежать, что теперь, оказавшись запертым в тесном пространстве переполненного корабля, он порой ловит себя на противных, скользких мыслях. Он нервничает, но никому не признаётся — остальные рады оказаться как можно дальше от берега. Они чувствуют себя в безопасности. — Ты — старый параноик, — говорит себе Ник, а потом чувствует на себе удивлённый взгляд. Вот же ж сукин сын… Он забыл о том, что Эллис не ушёл вместе с Тренером и Рошель, а устроился в углу тесной каюты. И наверняка услышал всё, что Ник тут успел вслух наговорить. — Ты не параноик, — фыркает Эллис, с трудом сев прямо. Ногой пинает пустую бутылку, которая по неровному полу подкатывается к обтрёпанному носку когда-то аккуратной туфли Ника. В бутылке были остатки паршивого джина. Где его нашёл Эллис, знать совсем не хочется, но дисциплина набитого выжившими и военными судна настолько мнимая, что её будто бы можно разрушить одним щелчком пальцев. Ник с интересом наблюдает, как Эллис поднимается на ноги. Идёт к нему. Упирается ладонями о стену по обе стороны от его головы. А потом у Ника заканчивается терпение, но оттолкнуть от себя Эллиса оказывается чертовски сложно. — Мне давно было интересно, — заявляет он, когда раздражённый Ник перестает его отпихивать. — Как это будет. — Будет — что? Ответ на свой вопрос Ник получает спустя секунду. Целуется Эллис отвратительно, у него колючие щеки, на губах и языке — можжевелово-спиртовый привкус, да и Ник никогда не позволял себе целоваться с мужчинами. Даже если на кону стояла тысяча баксов. Даже если — десять тысяч. Но это было до того, как он ухватился за протянутую из вентиляционного люка руку. До того, как мир полетел к чёрту, и старые правила перестали действовать, оказавшись бесполезным хламом, который так легко было оставить где-то на грязной дороге, прихватив попутно пару новых правил. И, кажется, Нику они начинают нравиться.