Pleasant disease

В обычные, скоротечные будни Гарри Стайлс совершенно точно мог бы назвать себя сильным и мужественным, независимым от обстоятельств человеком. Он, несмотря на отвратительную и совсем не греющую душу погоду, собирал все свои силы в кулак и гордо шагал по сырым от воды проспектам, укрываясь тонким капюшоном от назойливых дождевых капель, которые так и норовили запрыгнуть к нему за шиворот — погреться. И всё же, он был просто обязан купить любимые черничные крендельки, от которых Луи приходил в неописуемый восторг каждый раз, когда они садились за чай. Тесто забавно и аппетитно хрустело, вызывая волшебную улыбку у Лу. Ну, а Хазз готов был улыбаться каждый раз, когда видел перед собой этого счастливого безумца. Гарри всегда так делал — после ненавистной учёбы забегал в ближайшую пекарню, чтобы в очередной раз порадовать любимого парнишку и посмотреть в эти смеющиеся, счастливые глаза небесно-голубого цвета. И на этот раз ничего не изменилось: парень спешно собирался на учёбу, натягивая свои любимые джинсы, с которыми не расставался неделями. Напялил какую-то футболку, особо не разбираясь, кому именно она принадлежала (но мятный, безумно любимый запах ментола говорил сам за себя — эта вещица принадлежала Томмо), а сверху, по обычаю, решил накинуть свою тоненькую курточку, которая совершенно не грела. Это можно было назвать метафорой — такой выбор наряда. Вроде бы кудрявый не ходил голышом, но одежда, которая должна согревать, бесповоротно не справлялась со своей главной обязанностью. В таком случае, Гарольд мог вообще не утруждать себя каждое утро, натягивая ненавистное тряпьё. Луи с трудом сумел разлепить сонные глаза, чтобы проследить за своим беспечным парнем и заставить его одеться как следует, по правилам ненастной погоды. Но всё же, несмотря на властный характер, ему это не всегда удавалось, и в такие моменты он тяжело вздыхал, не в силах простить себя за недостаточное упорство перед кудрявым, очаровательным существом. Он просто не мог противостоять этим изумрудным, щенячьим глазкам, которые Гарри демонстрировал, как только наступал особый случай. Сегодня был именно такой день — Томмо ворочался всю ночь из-за грозы, а теперь ему жутко хотелось спать и он решил, что спорить с упрямым Стайлсом не его забота. Ну что ж, подступающая простуда после дождливого и холодного учебного дня не заставила себя долго ждать. Гарри еле-как приплёлся домой, совершенно бессильный и недовольно стянул с себя промокшую насквозь пару Vans, которые никогда не казались Луи надёжными. Единственное, что оставалось неизменным — небольшой бумажный, ароматный пакетик с черничными крендельками, который выглядел подозрительно сухим, словно кудрявый держал его за пазухой, прямо около сердца. — Лу, я дома, — кинул он хриплым голосом, когда лениво передвигал конечностями в сторону кухни. Нет, он ужасно желал обнять Томмо, поцеловать его мятные, сочные губы, как делал это обычно. Но сейчас он просто был не в состоянии что-либо предпринимать. — Ты долго, я заждался, — промурлыкал откуда-то из ванной любимый сиплый голос, после чего и сам обладатель этой чудесной мелодии появился перед Стайлсом, нетерпеливо протягивая ручки перед собой. При крепком объятии, которое казалось таким тёплым и нежным, Луи умудрился заподозрить что-то неладное, ведь его Гарри не казался таким, каким был буквально пять часов назад. — Выглядишь слишком измотанным, кексик. С тобой всё в порядке? Надо было слышать море нравоучений и страдальческих монологов от имени Луи, когда выяснилось, что у Гарри повысилась температура [аж тридцать семь и три градуса, представляете?] и появился нежданный насморк. Да и голос, в котором и без того всегда преобладала ласкающая слух хрипотца, казался более охрипшим и нездоровым, словно кудрявый ангел слишком долго на кого-то кричал в университете. И вообще: «Гарри, если бы ты слушал меня хоть иногда, ты бы не выглядел сейчас, словно вот-вот умрёшь и оставишь меня одного». — Я не буду это пить, — Стайлс уже давно сидел на широком, мягком диване в зале, с головой обмотанный двумя тёплыми пледами, которые так чудесно согревали его в этот ненастный день. Томмо настойчиво протягивал ему большую чашку с каким-то отвратительным лекарством, которое пахло лимоном. А Гарри так ненавидит цитрусовые. — Оно отвратительно пахнет, я даже с насморком чувствую! — Гарри, тебе нужно это выпить. Давай же, залпом и ничего не почувствуешь. — Луи не собирался отступать, не в этот раз. — Ну, хочешь я тоже выпью? — Ты же не болеешь, тебе не будет так же противно. — Гарри недовольно насупился, всё ещё глядя на ненавистную чашку, которую Лу терпеливо придерживал. — Хочешь, чтобы я заболел? — Томмо мягко посмотрел на клубочек, из которого виднелось милое, знакомое лицо. Он, наконец опустил кружку на новенький кофейный столик, который они с Гарри приобрели на прошлой неделе. — Вообще, тогда мы могли бы обмениваться микробами и они бы любили друг друга, как и мы. Наверное, — казалось, Хазз действительно задумался над этим идиотским, совершенно смешным вопросом. — Но, думаю, всё-таки нет, я не хочу, чтобы ты болел, Лу. — Ну, спасибо, — широкая улыбка осветила до того серьёзное лицо, когда Луи аккуратно наклонился вперёд, дотягиваясь до нежных, горячих от болезни, губ Гарри. — Пожалуйста, выпей. Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя так ужасно. Потому что я тоже чувствую себя отвратительно, когда я не могу спокойно смотреть на тебя. Мимолётная улыбка показалась на бледном лице и бессильная рука потянулась в сторону почти остывшей чашки, чтобы выполнить эту срочную просьбу. Когда лекарство было выпито, а толстые, вязанные носки надеты на замёрзшие ноги, Гарри сладко задремал, надеясь только на хорошие, добрые сновидения, а желательно, чтобы в них участвовал голубоглазый чертёнок, который беззастенчиво напичкал его лекарствами. На самом деле, Гарри, как и остальная большая часть мужчин, при любой, даже незначительной болезни, превращался из горделивого, сильного человека в беспомощное, немощное существо. Всё его мужество, железный, упорный характер, словно у рыцаря, о которых Хазз часто читал в детстве, куда-то исчезало, незаметно таяло. И на замену всей этой напыщенности приходила нежная, ранимая и плаксивая принцесса. Принцесса Гарри, которая выглядела так, будто умирает и жизнь плывёт на считанные минуты, даже секунды или миллисекунды. Это было так свойственно этому парню, что Луи практически не придавал этому великого значения. Он просто знал, что сейчас перед ним сидит роскошная принцесса, а не серьёзный Гарри Стайлс, который «ни за что на свете не падёт из-за какой-то смешной болезни». Кудрявый мальчишка, с глазами фисташкового цвета, довольно часто болел из-за своей собственной глупости и легкомысленности, поэтому Томмо уже давно привык к такому его особенному характеру во время простуды. Тем не менее, каждый раз, когда выяснялось, что у Гарри температура повысилась хотя бы на один градус выше нормы, это выводило Луи из колеи и заставляло жутко волноваться за любимого человека. Он так сильно боялся его потерять. Этого неземного ангела, чьи густые, упругие ресницы так трепетно подрагивали во сне, чьи уголки губ постоянно приподнимались, когда ему снилось что-то прекрасное, чьи щёчки слабо раздувались, когда он тяжело дышал из-за ненавистного насморка. Копна кудрявых, словно растянутая нуга, шелковистых волос беспорядочно раскинулась по всей подушке, по розоватому нежному лицу и так манили, что руки сами тянулись к ним. Всегда. И Луи часто просыпался позже Гарольда, даже не подозревая, что тот около двух часов лежал в одной позе, чтобы не разбудить его раньше времени, разглядывая его спящую фигуру, лицо, волосы и душу. Это было действительно странно, но Стайлсу казалось, что он видел Луи впервые каждое утро — всегда находилось что-то новое, более прекрасное, чего Хазз не замечал раньше. Томмо всегда лежал перед ним словно раскрытая книга — бесконечная книга, в которой нет последней главы, там лишь что-то новое и неопознанное. То, что могло бы его удивлять, снова и снова. Вечно. Луи Томлинсон никогда не мог похвастаться отменным кулинарным мастерством, а вот Гарри, напротив, отменно готовил, но ленился. Поэтому они в любом случае неплохо питались — Лу просто мог стерпеть свою стряпню, а вот Гарольду казалось, что это самая вкусная еда в мире. «Пища Богов» — как он сказал однажды, уплетая сгоревшую пиццу с сыром за обе щёки. И он был искренен на тот момент, потому что он на самом деле не замечал таких незначительных мелочей, как подгоревшая еда, ведь её готовил Луи, а значит это действительно вкусно. Вот и сейчас по всем комнатам пролетел чудесный запах куриного бульона, который был просто необходим больному. Горячий и лёгкий, как любил Гарри, без лука и моркови. Зато с половинкой яйца, которое одиноко плавало в золотистой, томящейся жидкости. — Лу-Лу, — в Гарри снова проснулась капризная принцесса, когда Томмо присел напротив него на диване, держа в руках глубокую, жёлтую тарелку. На это незамысловатое прозвище Луи мог ответить только незаметной улыбкой, потому что только Хазз мог называть его так. — У меня нет сил, чтобы держать в руках ложку, поэтому я, видимо, не смогу поесть твою вкусняшку. — Я конечно покормлю тебя, — Томмо незаметно улыбался, помешивая бульон и набирая в ложку понемногу. — Но в следующий раз тебе придётся отключить «режим принцессы», потому что ты уже не маленький мальчик, да? — Маленький, — Гарри невозмутимо смотрел на парня напротив, открывая рот, когда тот аккуратно и медленно поднёс к его рту ложку. — А подуть ты не забыл? Горячо. Бульон оказался действительно вкусным, и Луи решил, что это было самое вкусное из того, что он когда-либо готовил. Да и вообще мог приготовить. И Гарри не мог с этим не согласиться, потому что тарелка заметно опустела и полегчала, спустя всего лишь пять минут. Очередная порция приблизилась к раскрасневшимся губам, когда Томмо отставил пустую тарелку на кофейный столик. — И, знаешь, я всё-таки не думаю, что ты маленький, — ложка направилась прямо к тарелке. — Почему? Гарри наблюдал, как Луи медленно распрямляется и тянется к нему под тёплое одеяло, ложась сверху на его горячее тело. Несмотря на то, что Томмо был старше и сильнее Хазза, он был значительно меньше и ниже его, поэтому это было довольно-таки мило. А когда разгорячённый после хорошего обеда зеленоглазый почувствовал шаловливую, мужскую руку на своём бедре, то ему стало гораздо жарче, чем было раньше — теперь он желал вырваться из-под тяжёлого, обжигающего одеяла и залезть в холодную, глубокую ванну. — Потому что детки не вытворяют того, что вытворяешь ты со мной, — томное, желанное дыхание Луи ошпарило приоткрытые, алые губы. Томмо выглядел совершенно обычно — он всегда был так горяч в радужнозелёных глазах. — В постели, каждый раз. Вчера, позавчера… разве маленькие дети могут так поступать со взрослыми парнями? Стайлс зарделся, даже несмотря на то, что это был всего лишь Лу, а не какой-то здоровенный дядька, прижимающий его к стене своим потным, некрасивым телом. Томлинсон никогда не переставал удивлять и смущать Гарольда и никогда не перестанет — это очевидно. Потому что только Томмо способен одними лишь словами заставить всё его тело вспыхнуть и всколыхнуться. Одним лишь сладостным шёпотом он способен заставить Гарольда желать его, хотеть и физически и морально. Просто нуждаться в нём, словно глоток свежего воздуха для задыхающегося. Близилась тёмная, звёздная ночь, когда оба парня бездумно уставились в небольшой, яркий экран ноутбука, сплетя пальцы на руках воедино. Длинные, худенькие пальцы Гарри и немного короче, но не менее изящные пальцы Луи. Ладони, идеально подходящие друг дружке, словно так и должно быть. Фильм «Клятва» никогда не казался им чем-то приевшимся. И это даже не важно, что они засыпали под него уже слишком много раз, так и не досмотрев до конца, просто усыплённые собственным теплом и уютом. Парни не собирались менять его на что-то другое, просто потому что это был их фильм. Это казалось нормальным, так и должно быть. Размеренное дыхание Луи совпадало точно с прерывистым дыханием Гарри, поэтому в комнате образовался тихий, естественный шумок, который сливался воедино и нарушал идеальную тишину. И это было саморазумеющимся, словно так и должно быть. Хазз чувствовал себя намного лучше сейчас. Горло практически не саднило, а отвратительный насморк, который не давал ему спокойно вздохнуть, отошёл. Голова вовсе не болела, вероятно температура упала до нормы. Но не стоит надеяться на чудо свойственные медицинские препараты, которые не справились со своей задачей вовремя. Всё прошло лишь из-за тёплого, слегка тяжёлого, любимого тела, которое надёжно и накрепко прилипло к неокрепшему кудрявому. Присутствие Луи в его жизни было простой необходимостью, поэтому всё, что не поддавалось никаким лекарствам, обязательно поддавалось Томмо. И это было естественно, так и должно быть. — Я люблю тебя, Лу-Лу, — хриплое шептание казалось слишком тихим, чтобы его услышали, словно Гарри сказал это в пустоту, но глядя на любимую макушку засыпающего парня. — Кексик, — Томмо еле слышно прошептал это забавное прозвище, привставая на локтях и глядя прямо в изумрудные, широкие глаза напротив. — Я тоже люблю тебя. — Всегда? — Вечно.