Nuff Said

У него сбиты костяшки, и рука на этом месте — одна сплошная ссадина. Старк замечает это и бросает в сторону Стива долгий выразительный взгляд. — Я ударил кулаком по стене, — констатация очевидного и легкое пожимание плечами. Старк вскидывает брови и многозначительно кивает, не сводя взгляда с пораненной руки. — Подозреваю, стена отправилась в нокаут, — полушутливо-полусерьезно говорит он. — Легче стало? Стив хмурится и поджимает губы, отворачиваясь. Меньше всего на свете ему сейчас хочется говорить об этом. Перед глазами до сих пор стоят лица гражданских, которых он не успел вывести с линии огня. Кажется, там были дети, — Стив не помнит точно, но это, наверное, даже к лучшему. Ему вполне хватает и того, что осталось в памяти: перестрелка, крики, бегущие под градом пуль люди. Остекленевшие глаза, растекающаяся по асфальту кровь и высокий женский плач — протяжный, вынимающий душу. Его промах, его ответственность. Стив чувствует вину, которая по кусочкам съедает его заживо. Снова и снова мысленно возвращаясь к событиям прошедшего дня, он понимает, что ненавидит себя с такой страстью, что в этом даже неловко признаваться. У него на душе камень, громадная кровоточащая дыра, которая со временем, конечно, затянется, но до того ещё успеет вымотать и помучить. Боль от удара по стене не помогла, она просто немного отрезвила, помогла хоть как-то выплеснуть часть накопившейся злости на себя. — Ты знаешь, — спокойно и осторожно замечает Старк, — Фьюри сказал, что ты поступил очень мудро. У тебя не было выбора. — Скажи это семьям погибших, — ядовито огрызается Стив, понимая, что не стоит срывать своё раздражение на ни в чем не повинном коллеге, но будучи не в силах прекратить. Но тот, кажется, понимает состояние собеседника, а потому никак не реагирует на вспышку злости. Только небрежно передергивает плечом, словно давая понять, что брошенная шпилька улетела в никуда. — Мне казалось, ты был на войне, Роджерс. Я ошибаюсь? — он делает паузу, но не дожидается желаемой реакции. — Там никогда не погибали невинные люди? Ты никогда раньше не видел чужих смертей? Не шел на жертвы? Стив молчит, и это молчание оседает на его плечах гранитными плитами — по одной на каждого, кто погиб сегодня по его вине. Стив молчит, и отчаяние и бесконечная вереница самообвинений затягивают его в водоворот, тащат за собой на самое дно, где уже ни вздохнуть, ни выдохнуть. Старк трактует отсутствие ответа по-своему и вдруг почему-то начинает злиться, но за этой злостью смутно угадывается тщательно скрываемое беспокойство. — Прекращай этот цирк, Роджерс, — едва слышно и очень раздраженно шипит Старк. — Нам здесь не нужны мученики. Он уходит, со всей силы хлопая дверью, а Стиву от этого становится ещё более мерзко. Он какое-то время бездумно смотрит в окно на ночной город, пытаясь избавиться от чувства, будто внутри что-то разбилось, и теперь острые осколки засели по всему телу. Он ждет, но спокойствие всё не приходит, а потому Стив спускается в свою комнату, переодевается и выходит на пробежку. После тяжелого дня руки и ноги ломит, мышцы горят, но Стив получает от этого какое-то болезненное наслаждение, не позволяя себе сбавлять темп и брать передышку. Усталость выжимает из него все соки, действует на душу, как дешевый, но убойный анестетик. Мыслей нет — только дыхание, только бег, только ритм, из которого рождается гармония и которому хочется следовать вечно. Когда Стив возвращается под утро, он уже не может думать ни о чем, ему хочется лишь упасть на кровать и провалиться в успокаивающую черноту сна без сновидений. Он быстро заглядывает на кухню, чтобы попить воды и сталкивается там с сонным взъерошенным Старком, держащим в руках чашку кофе; он оценивающе и мрачно оглядывает Стива с головы до ног, но ничего не говорит, а тот только благодарен ему за молчание. Стив желает доброго утра и уходит. Старк провожает его тяжелым взглядом до самой двери. *** — Твою мать, — напряженно выдыхает Клинт, и глаза у него широко распахнуты от шока. — Кэп, ты… Твою мать. Стив пытается подняться — ноги подводят, и он чуть не падает снова, но его тут же подхватывает Тор, у которого на добродушном лице читаются одновременно и восхищение, и упрек. — Как ты, мой друг? — мягко спрашивает он. — Должен признать, ты поступил весьма смело. Стив откашливается и мгновенно кривится от острой вспышки боли где-то в боку. Наверное, сломаны ребра, впрочем, это можно пережить. Приемлемая цена за спасение людей. Стив почти доволен собой. — Уф, — фыркает он, пытаясь отряхнуть с лица и волос бетонную пыль и штукатурку, которой его засыпало во время взрыва. — Все целы? — Ага, — кивает Клинт, по-прежнему не сводя с него шокированного взгляда. — Скорая и спасатели уже едут. Кэп, ты… Ты самоубийца. Совсем ненормальный. Я тебя боюсь. Стив страдальчески улыбается, подавляя в себе неуместное желание рассмеяться. В качестве компромисса он изображает нечто, отдаленно похожее на кривую усмешку, и разводит руками. — Может, это и к лучшему, — неуклюжая попытка отшутиться. — Нормальный человек давно бы свихнулся в таких условиях, а я ещё ничего, держусь. — Что тут произошло? — спрашивает запыхавшаяся Наташа, подбегая к ним и попутно оглядываясь вокруг. — Я тебе расскажу, — звучит механический бесстрастный голос Железного Человека, который спустя мгновение приземляется рядом. — Наш дорогой Капитан решил изобразить из себя героя и полез в заминированное здание спасать заложников. То, что его взрывом не размазало по ближайшей стене, — чудо божье. Лично я пока рассматриваю несколько гипотез: либо в рукопашной ему отбили последние мозги, либо их никогда и не было. Ставлю на второе. Стив хмурится и напрягается, сверля недовольным взглядом красно-золотой шлем. Его бесит то, что он не видит лица собеседника, впрочем, вполне можно представить себе, как Старк кривит губы в отвращении. — Погибли бы люди, — холодно отчеканивает Стив. — Нужно было всего лишь подождать сапёров. Ещё десять минут, чертовых десять минут!.. Осмелюсь предположить, даже ты бы выдержал, — динамики сглаживают интонации, но на деле Старк, должно быть, просто в ярости. — Я-то думал, что у нас был именно такой план. — Здание взорвалось бы в любую секунду, мы не могли больше ждать! — срывается на крик Стив, забывая о сломанных ребрах и о боли. — Я не мог оставить людей умирать там! — Поэтому ты решил отправиться на тот свет вместе с ними? Отличное решение, Кэп. Я бы даже сказал, гениальное. Если бы не выбрался оттуда, вагон премий Дарвина был бы тебе обеспечен. Стив медленно вдыхает и выдыхает, оттесняя раздражение на задний план. — Когда ты абсолютно бездумно рискуешь жизнью, — убийственно спокойно парирует он, тщательно выговаривая каждую фразу и стараясь не сорваться снова, — всё замечательно. Всё в порядке вещей. Когда рискую жизнью я, это повод упрекнуть меня в некомпетентности. Старк молчит. Клинт, Тор и Наташа при этом тоже не решаются вставить ни слова, застыв, со стороны наблюдая за разворачивающимся разговором. — Можно подумать, ты не отчитываешь меня за неоправданный риск, — наконец-то замечает Старк, и даже пропущенные через динамики слова звучат очень устало. — К тому же, у меня всегда есть план. У тебя его не было. Я следил за линией связи и всё слышал. Ты принял решение за долю секунды. Почему-то эта едва заметная усталость в голосе Старка передается и Стиву. Он обессилено наваливается на плечо Тора, закрывает глаза и трет переносицу, физически ощущая на себе напряженные взгляды остальной команды. — Какая теперь разница, — сказано примирительно и легко. — Всё закончилось хорошо, все спасены. Наша работа сделана. Собирайтесь, ребята. Клинт кивает, и они с Наташей медленно уходят по направлению к подоспевшим машинам скорой помощи и полиции, но Старк не двигается с места. — Ты мог бы погибнуть, но совершенно не подумал об этом. — Возможно, мне было всё равно?.. — Стив в несколько карикатурном жесте склоняет голову на бок, желая только поскорее оказаться в медпункте и отвязаться от Старка. Тот сосредоточенно сжимает и разжимает кулаки, но потом все-таки разворачивается и уходит, бросая напоследок: — В этом-то и заключается самое страшное, Роджерс. Ты не понимаешь, где заканчивается самоотверженность и начинается глупость. Все слова комом застревают в горле, а последняя реплика оседает в груди битым стеклом. Старк знал, куда бить. Он попал в точку. Стиву, возможно, даже немного больно от признания чужой правоты, но он всё равно ни о чем не жалеет. Уж лучше чувствовать себя глупо, чем до конца дней своих мучиться от вины за неправильно принятое решение. Сегодня в случае неудачи он нес бы ответственность только за свою жизнь, а в случае бездействия — за сотню чужих. Хорошая сделка. Честная. — А ты-то это понимаешь? — кричит он вслед Старку, но тот либо не слышит, либо не хочет отвечать. Тор укоризненно качает головой. — Пойдем, друг мой, — он перекидывает руку Стива через свое плечо и осторожно поддерживает за бок, помогая идти. — Сегодня был трудный день. Стив глубоко вздыхает и закрывает глаза, опуская голову. Он не знает, почему так произошло, но он чувствует себя виноватым перед Старком, и никак не может понять, хороший ли это знак или же очень плохой. *** — Господи, тут такая скука, мне кажется, я умру, — капризно жалуется Клинт, морща нос. — Когда меня выпишут? Стив светло улыбается. — Не раньше, чем разрешат врачи, — он выдерживает паузу, а потом весомо добавляет: — Я прослежу. Клинт закатывает глаза, страдальчески стонет и откидывается на спинку больничной койки. — Понимаю всю твою боль, парень, — насмешливо, но с долей сочувствия замечает Тони, а потом поворачивается к Стиву. — Серьезно, Кэп, у него уже затянулись почти все швы. Зачем держать его тут? Валяться в постели он может и дома, но там хоть есть телевизор и Интернет. Будь милостив. — Да-да-да, Кэп! — оживляется Клинт. — Я буду хорошим мальчиком, я буду пить все лекарства!.. Стив вздыхает и непреклонно качает головой, сложив руки на груди. — Но твои ранения… — С ними всё в порядке, — убежденно говорит Старк. — А если что, мы всегда сможем вызвать медсестру. — В коротком халатике, — добавляет Клинт и довольно прищуривается. — Можно и без него, — пошлое подмигивание. Клинт оживляется ещё больше. — Кэп, я ещё никогда не хотел домой так сильно. Они со Старком выжидательно и даже несколько умоляюще смотрят на Стива, и тот, посмеиваясь, сдается, примирительно поднимая руки. — Хорошо, я подумаю. Тони и Клинт довольно хлопают друг друга по раскрытым ладоням. — Спасибо, Старк. Временами ты бываешь очень крут. — Временами? — поморщиться, как от зубной боли. — Ради всего святого, Бартон, я сделаю вид, что не слышал этого. И вообще, ты мне теперь должен. Я подумаю над тем, как ты сможешь со мной рассчитаться. Трепещи. Стив расслабленно наблюдает со стороны за чужой шутливой перепалкой, даже не прислушиваясь к словам и не пытаясь вникнуть в их смысл. Он задумывается о том, насколько же спокойно ему сейчас. Когда несколько недель назад он ворвался в холл госпиталя с истекающим кровью Клинтом на руках, ему на миг показалось, что мир рушится. Стив похоронил слишком много дорогих сердцу людей, чтоб позволить смерти забрать ещё одного. Он помнит, какое испытал облегчение, когда врачи сказали, что с Клинтом всё будет в порядке. Стив тогда почувствовал себя так, словно собственноручно вытащил его с того света. Кажется, никто тогда не придал этому значения, не заметил надломленности в его голосе. Вот и славно. — Нам пора, — говорит Старк, вставая со стула. — Если Кэп не передумает, послезавтра я пришлю за тобой машину. Они прощаются с Клинтом и уходят. Уже поздний вечер, и длинные коридоры больницы пустуют, а пустота ловит и отражает от мраморной плитки звуки шагов. Стив всё так же пребывает в задумчивости, а потому далеко не сразу замечает, с какой молчаливой выжидательностью на него смотрит идущий рядом Тони. — Что? — спрашивает Стив. — Ты всегда перестраховываешься с таким фанатизмом? Ладно, знаю, что всегда, но сейчас твой фанатизм особенно бросается в глаза. В чем дело? — Клинту разворотило всю грудную клетку — ты бы не перестраховывался на моем месте? — Это что, такая игра, где мы должны разговаривать вопросами? — ехидно интересуется Тони. — Не переводи стрелки на меня, я про тебя спрашиваю. Стив раздраженно напрягается, чувствуя себя так, словно его загнали в угол. — Что ты хочешь от меня услышать? — обессилено вздыхает он, стараясь не встречаться взглядом с собеседником. — Так мы всё-таки играем в вопросы. — Мы не играем. — Тогда почему ты не хочешь ответить прямо? Эй, я хочу получить немного искренности, кому мне можно оставить заказ?.. — большую часть времени Тони говорит так, что трудно понять: издевается он, или же остается убийственно серьезным. Стив устал: переживания за раненого Клинта основательно вымотали его, но всё же рядом с Тони он почему-то чувствует себя в безопасности, хотя и их взаимоотношения похожи на вождение в нетрезвом состоянии: никогда не знаешь, сможешь ли удачно доехать до пункта назначения, не разбившись насмерть на каком-нибудь крутом повороте. Рядом с Тони Стив чувствует себя странно: ему ни хорошо, ни плохо, просто есть впечатление, что его понимают и принимают, — и вот оно-то привлекает больше всего. — Я должен был быть на его месте, — честно говорит Стив. — Я должен был предугадать действия противника и увести Клинта с линии огня, — краем глаза он видит, как каменеет лицо Старка, но продолжает: — То, что он здесь, — моя вина. — Глобальное потепление — тоже твоя вина? Голодающие дети Африки? Смерть Кэннеди?.. Месяц назад я спьяну навернулся с лестницы — спасибо, Кэп, теперь я знаю, кого обвинить, — слова сочатся ядом, но в то же время в них есть что-то ещё, непривычно мягкое, едва уловимое и не совсем понятное. — Клинт Бартон — взрослый мужик, который сам может принимать решения и разгребать последствия того, что с ним приключается. Оставь хоть немного самобичевания и на нашу долю, ладно? Стив грустно усмехается и качает головой. — Я — главный, я отдаю приказы и несу за них ответственность. Я отдал Клинту приказ, и только поэтому он оказался там, где оказался. Разве ты не видишь здесь логики? Тони поворачивается к нему, и выражение его лица почему-то кажется очень спокойным и открытым. Стив даже отвлекается на секунду: он не может припомнить, видел ли вообще когда-нибудь Старка без его извечной маски напускного безразличия и самоуверенности. — Я вижу человека, который своими моральными принципами однажды загонит себя в могилу. Только вот не понимаю: тебе так проще жить? Зачем ты это делаешь? — Я беру ответственность на себя, потому что могу её вынести. Они уже подходят к дверям госпиталя. На улице — теплый летний вечер, и Стив понимает, что впервые за последние недели дышит полной грудью. Воздух города пахнет вкусно: прогретой пылью, скошенной травой и едой из дешевых забегаловок. — Я, пожалуй, пройдусь пешком, — говорит Стив, встречаясь с Тони взглядом. Тот выглядит сосредоточенным и усталым и, неуютно поеживаясь, отводит взгляд в сторону. Стив чувствует укол смутного беспокойства. — Всё в порядке? — осторожно уточняет он. — В полном, — легко трясет головой Старк, тут же возвращая на привычное место свою открытую и немного хамоватую улыбку. — Не заблудись, — небрежно поставленная точка. Он уходит к своей машине, а Стив идет в другую сторону, к главной улице. Он против воли продолжает прокручивать в голове фразы из состоявшегося разговора и только у самого дома вдруг понимает, что последнее напутствие Тони, возможно, могло иметь забавный подтекст. Не заблудись, не запутайся окончательно. Разберись уже в себе, Капитан. Стив улыбается, наслаждаясь редким и кратким проблеском легкости на душе. *** Она — редактор какого-то модного журнала. У неё совершенно незапоминающиеся внешность и имя, а в глазах больше восхищения, чем профессионализма. — О нет, я вовсе не такой идеальный, каким меня пытается представить пресса, — Стиву хочется побыстрее улизнуть куда-нибудь в тихое спокойное место, чтобы и остаться там до конца вечера. Девушка отпивает из своего высокого бокала и удивленно приподнимает брови. — Вы же национальный герой, мистер Роджерс. Разумеется, в глазах общественности вы — образец для подражания, даже если на деле это не так, — она хитро прищуривается. — Хотя, признаться, не понимаю, что заставляет вас так упорно открещиваться от образа, который вам пытаются создать СМИ. Стив неприязненно поджимает губы и ясно чувствует вновь напомнивший о себе камень на шее. — СМИ никогда не показывают обратную сторону медали. Во всяком случае, показывают её не так, как должно. Я понимаю, что супергерои нужны обществу не только как оружие, но и как символ непобедимости и силы, просто никто никогда не задумывается о том, что… — О, я обыскался тебя! — подошедший Тони хлопает Стива по плечу и одаривает его собеседницу сияющей улыбкой от уха до уха. — Не позволите ли украсть у вас мистера Роджерса? — спрашивает он, заговорщицки подмигивая. — Нам нужно срочно кое-что обсудить, дело жизни и смерти. — Разумеется, — девушка салютует им обоим бокалом. — Приятно было познакомиться с вами, Капитан Америка. Стив, уже уходя вслед за Тони, вежливо прощается. Они быстро идут по большому залу, маневрируя между людьми и стараясь не встречаться ни с кем взглядом, чтобы не пришлось останавливаться и заводить разговор. Какой-то благотворительный вечер собрал целую коллекцию именитых гостей: директора крупных компаний, звезды шоу-бизнеса, редакторы глянцевых журналов и просто всяческая знать. Дамы в вечерних платьях, мужчины в смокингах. Стиву тут неуютно, почти физически плохо от такого скопления народа в одном помещении. Духота и смешивающиеся запахи духов не вызывают ничего, кроме головной боли, а необходимость изображать заинтересованность и симпатию ко всем вокруг попросту выводит из себя. Они довольно быстро оказываются около лестниц, и Тони уверенно поднимается на этаж выше. Оказывается, здесь есть ещё один зал: он меньше по размерам, но и народу там тоже значительно меньше, что не может не радовать. Судя по всему, это что-то вроде зоны отдыха: гости разбрелись по парам и беседуют, обращая мало внимания на остальных. Двери на широкий балкон открыты, что дарит ощущение свежести и прохлады. Стив ощутимо расслабляется. Тони хватает у проходящего мимо официанта два бокала с какой-то выпивкой и протягивает один из них Стиву. Тот благодарно замечает: — Спасибо, что спас меня. — Не за что, — легкомысленно отмахнуться. — Я так понял, что отделаться от дамочки тебе не позволило бы воспитание. Это опасно, Роджерс. Только дай правилам приличия взять верх — и местные акулы сожрут тебя за завтраком, — сказано со знанием дела, вот только как-то обреченно. — Я учту. Не то чтобы нас слишком часто вытаскивали всей командой на подобные приемы… — И хорошо. А то ты весь вечер ходишь с таким выражением лица, что, боюсь, у меня ужин в желудке скиснет, — ехидно подкалывает его Тони. — Мог хотя бы притвориться, что получаешь удовольствие от происходящего. Стив пожимает плечами. — Зачем? — он отпивает из бокала, отмечая приятный сладковатый вкус ликера. — Чтобы поддерживать имидж самого идеального парня всех времен и народов? — ироничная усмешка. — Не вижу смысла вводить людей в заблуждение. Тони пропускает его насмешливый тон мимо ушей. — О чем ты? — напряженно интересуется он. — Если уж ты не достоин быть примером для всеобщего подражания, то кто может им стать? — Не знаю, — Стив глубоко вздыхает и делает ещё один глоток, переводя взгляд с собеседника на вид за окном. — Наверное, любой другой человек. Капитан Америка — это не личность, это образ. Абстрактный набор качеств. Какие-то из них мне присущи, какие-то — нет, но в глазах общественности меня наградили сразу всем, хотя я и не просил. Я парень из Бруклина, обычный человек, который тоже совершает ошибки, но все почему-то пытаются заставить меня забыть об этом. — Тебя смущает, что пресса льет на тебя маловато грязи? — фальшиво улыбается Тони. — Боже, парень, да ты находка для любой желтой газеты. — Я не хочу, чтобы меня поливали грязью, — чуть нахмуриться. — Просто… все будто бы склонны оправдывать мои промахи в качестве лидера. — Промахи? — Ну да. Неоправданные потери, разрушения… Я могу составить список, если тебе интересно, — легкая улыбка, но на Тони она не производит никакого эффекта. — Какого черта?.. — резко спрашивает он, и на его лице — ни следа эмоций, а взгляд очень внимательный и пронизывающий насквозь. — О чем ты? — Обо всем сразу. Я пытаюсь понять тебя, Роджерс, честное слово, но каждый раз после разговора с тобой мне хочется пойти и побиться головой об стену. Или побить об неё тебя. Тони замолкает и отворачивается, играя желваками на скулах, но Стив смутно чувствует, что он ещё не закончил свою речь, а потому терпеливо ждет. Тони резко выдыхает и отставляет бокал в сторону. — Из тебя бы вышел первоклассный мученик. Ты не пробовал податься в религию? Или в мазохизм, — серьезно говорит он, и при этом в его голосе на мгновение проскальзывает тягучий интерес. Стив вдруг ощущает сковывающую неловкость, а потому решает отшутиться. — Или в общество супергероев?.. Тони выдерживает странную неуклюжую паузу, но затем, будто спохватившись, ухмыляется. — Ага. Все мы немного мазохисты, похоже, — он поворачивается к Стиву и тычет указательным пальцем ему в грудь. — Но ты — наш лидер, потому что по части самообвинений дашь фору кому угодно. Единственный и неповторимый. — Это комплимент? — с едва уловимым вызовом спрашивает Стив, позволяя себе лениво улыбнуться. Он ожидает, что Тони посмеется, как обычно, что он обратит всё в легкомысленное заигрывание безо всякого интимного подтекста, что он пожмет плечами или небрежно бросит язвительный комментарий в ответ. Это было бы предсказуемо и привычно. Спокойно. Но Тони встречается со Стивом взглядом, и в нем чувствуется надломленность и почему-то почти обида — подобная смесь настолько несвойственных Старку чувств разом выбивает из колеи. — Да, — говорит он, не отводя взгляда. — Возможно, это был именно комплимент, — Тони напрягается, вдруг пытается изобразить свою коронную беззаботную улыбку, но у него не получается, а потому он устало проводит рукой по лицу и замечает: — Мне пора. Развлекайся. И растворяется среди других гостей, оставляя Стива в полном замешательстве. *** В этот раз они сражаются с мерзкими на вид и хорошо вооруженными монстрами, которые помимо всего прочего имеют длинные острые когти, словно специально созданные для умерщвления незащищенных противников. Впрочем, когти хоть и острые, но хрупкие — их ничего не стоит переломать одним сильным ударом, а оружие обладает недостаточной дальностью поражения, и Бартон со своими стрелами в очередной раз оказывается на высоте во всех смыслах этого слова. Вскоре подтягиваются войска, и монстры отступают перед численным преимуществом. Сражение постепенно заканчивается, и Стив, добивая сопротивляющихся тварей, чувствует себя вымотавшимся. Вокруг него — частично разрушенный квартал, перебегающие из укрытия в укрытие люди, машины скорой и службы спасения, и этот вид так знаком и привычен, что становится даже скучновато. И это его главная ошибка — Стив расслабляется и теряет бдительность. Всего на мгновение, но этого оказывается достаточно. По улице едут два грузовика с ранеными, и Стив в очередной раз запускает свой щит в противников, засевших на крышах. Ещё одну засаду — за углом одного из зданий, — он замечает слишком поздно: у врагов уже оружие наготове, а щит ещё не успел вернуться. Стив не успевает подумать о том, что делает, он действует на одних лишь инстинктах, которые вопят ему о том, что в первую очередь нужно любой ценой спасти гражданских, а уж только потом беспокоиться о себе. Стив не успевает испугаться или понять, на какой риск он идет. Он не пытается связаться с командой или каким-то образом вывести из строя стреляющих на поражение монстров — всё равно не успеет. Давным-давно он лег на гранату, пытаясь защитить своих сослуживцев. Разве что-то изменилось с тех пор?.. Он просто бросается наперерез выстрелам, встает на линии огня. Всё тело взрывается болью, да такой сильной, что она почти ослепляет, и Стив зажмуривается, желая закричать, но не находя в себе сил даже для этого. Его отбрасывает назад, со всего маху ударяет о борта грузовика, и Стив безжизненно сползает вниз, на асфальт, краем уха слыша стрельбу и крики. Во рту — кровь, и её столько, что она уже, кажется, сочится между губ и капает ему на грудь, которая и так — одна сплошная рана, месиво из разодранной кожи, плоти и костей. Стив какое-то время судорожно пытается дышать, но в результате только захлебывается кровью, а потому через какое-то время прекращает сопротивляться. Он думает: «Я сделал то, что должен был». Эта мысль дарит спокойствие и умиротворение. Он отключается. Из успокаивающей темноты Стива вырывает голос Тони, остервенело трясущего его за плечи. На Тони нет шлема, и он орет, как ненормальный: — Чем ты думал?.. Чем, сукин ты сын, ты вообще думал? — красивое лицо искажено гневом и злостью и становится почти неузнаваемым. — Теперь только попробуй сдохнуть, слышишь меня? Только, мать твою, попробуй!.. Стив пытается осмотреться вокруг, но он ничего не соображает, да и перед глазами всё плывет. Он только видит, что у Тони весь рот в крови: она стекает по губам до самого подбородка. «Он делал мне искусственное дыхание? — отстранено думает Стив, фокусируясь отсутствующим взглядом на тонких, окрашенных красным губах. — Если… если пробиты легкие, от этого нет толку». Впрочем, он же снова в сознании, правда? Значит, толк всё же был. Тони до боли стискивает его плечи и шипит в лицо: — Не смей закрывать глаза, ты меня понял?.. Ненавижу тебя, Роджерс, просто терпеть не могу. Чертов герой, чертов самоубийца! Ты вообще никогда не думаешь о других, вот только посмей сдохнуть теперь, я не знаю, что я сделаю с тобой… Стиву хочется рассмеяться: разве можно потерять сознание, когда рядом с тобой орут так, что мертвого разбудить можно? Он вымученно улыбается, но, судя по выражению лица Старка, у него выходит только какая-то жуткая гримаса. Стив вновь чувствует себя виноватым перед ним, и эта иррациональная вина стала чем-то вроде дурной привычки. Ему хочется извиниться, сказать Тони, что тот был прав почти во всем. Он действительно слишком любит взваливать вину на себя и совершенно не задумывается о собственной жизни, спасая других. Ему хочется извиниться, но он, конечно, не станет этого делать: глупая идея, сейчас не самое подходящее время, к тому же, Стив даже дышит с трудом — какие уж тут разговоры. Однако желание не покидает. Ему хочется извиниться. За всё сразу. Боль от стальной хватки Тони помогает. Она отрезвляет, отвлекает. По сравнению с дикой, рваной болью в простреленных груди и животе, эта боль — приятная и успокаивающая. Стив фокусируется на ней, держится за неё, стараясь не провалиться обратно в пустоту, и ему становится легко, невесомо. Он едва слышно стонет, не сводя мученического взгляда с лица Тони. Тот испуганно распахивает глаза. — Стив? — горячо шепчет он, снова отчаянно вцепляясь в чужие плечи. — Стив, эй, слушай меня, только не… не смей… Звуки тонут, мир качается из стороны в сторону, он расходится по швам, как старая тонкая ткань, обнажая свою темную, безжизненную изнанку. Краски смешиваются, и ощущения тоже. Стиву кажется, что он сходит с ума: сознание рассыпается карточным домиком, утекает песком сквозь пальцы. Единственное, что остается неизменным — боль от прикосновений Старка, и он, будто почувствовав это, ещё сильнее сжимает пальцы. Железо костюма впивается в кожу — скорее всего, там останутся новые раны, но пускай. Ничто не важно, ничто не вечно. Где-то далеко Стив слышит вой сирен, крики Тони омывают его волнами, и одна лишь боль говорит о том, что жизнь ещё продолжается. Его бесцеремонно обхватывают за затылок, к приоткрытому окровавленному рту прижимаются чужие губы, тепло опаляет нёбо. Кровь стекает по их лицам, но Стив уже не чувствует ничего, только пытается продлить эту секунду до бесконечности, а она в итоге всё-таки выскальзывает из рук, и сам он вслед за ней срывается вниз, теряя опору под ногами. Тони снова что-то кричит. Темнота захлопывается над Стивом, как капкан. *** — О, Капитан, — улыбается Брюс, забирая у Стива сумку и протягивая ему руку. — Как ты? — Бывало и лучше, — честно признается тот, отвечая на рукопожатие. — Тебе грех жаловаться. Для того, кого недавно собрали по кусочкам, ты выглядишь очень даже неплохо. Стив согласен: если врачи ничего не приукрасили, он действительно чудом остался жив. Несколько операций, чудовищное количество швов и одни сплошные обезболивающие, от которых всё тело становилось ватным, а сознание — затуманенным. У него никогда не было настолько серьезных ранений: так, только царапины и ссадины, мелкие переломы, и Стив впервые понял, как это — когда твоё тело почти не в состоянии удержать тебя на этом свете, когда оно всё искалечено и переломано настолько, что тебе больно даже просто дышать. За всё то время, что он провел в госпитале, к нему несколько раз приходил Фьюри (по большей части для того, чтобы отчитать за безрассудство), почти каждую неделю заглядывали Брюс или Тор, а Клинт — и того чаще, временами притаскивая с собой молчаливую и спокойную Наташу. Один лишь Тони не пришел ни разу, всегда отправляя вместо себя Пеппер. «Он очень переживает, — сказала она Стиву в один из своих визитов. — Поверь мне, я знаю, о чем говорю, — Пеппер сделала паузу, нервно комкая пальцами манжет рубашки. — Когда приехала скорая, он был весь в твоей крови, с головы до ног… У него был шок, — ещё одна пауза. — Просто не думай, что ему всё равно. У Тони Старка есть сердце, хотя он и пытается убедить всех в обратном». Стив отнесся с пониманием. Он не собирался ничего требовать от Тони: не хочет приходить — его право, он и так сделал всё, чтобы спасти своему коллеге жизнь. Но с другой стороны… Странное чувство: будто бы им обязательно нужно поговорить, обсудить всё произошедшее, потому что Стив запутался, упорно пытался найти объяснение всем событиям той ночи и никак не находил. Да, им обязательно нужно поговорить, но Стив не представлял, как можно начать подобный разговор, о чем стоит спрашивать. Он не знал, что хотел бы услышать в ответ. Чувство незавершенности мучило его, но как от него избавиться — та ещё загадка. Его терзали сны, в которых Тони долго и мучительно-неспешно ласкал его окровавленный рот языком, сжимая своими руками плечи Стива так, что трескались кости. Удовольствие и возбуждение мешались с болью и топили в себе, оглушали интенсивностью ощущений до искр из глаз, до рваных судорожных вдохов, до откровенного желания стонать в полный голос. Чувство вины, которое не покидало Стива никогда в жизни, растворялось лишь в муках, чуть-чуть притуплялось, даруя иллюзию спокойствия. Спокойствие прельщало, но сам путь к нему шокировал, казался абсолютно неприемлемым, и из-за этого вина лишь росла, будто раковая опухоль. Стив отрицал свои желания, учился подавлять и вытеснять их из сознания, ему хотелось, чтобы всё вновь вернулось к истокам, когда ещё не было ни Мстителей, ни Тони, ни ответственности, ни груза ошибок прошлого на плечах. Стив давно смирился, что стыд и вина — его плата за здравый рассудок. Они не позволят растерять критичность и самоотверженность, они подстегнут смелость, когда нужно. Но в последнее время они просто уничтожали его, подтачивали изнутри, как червяк яблоко, — Стив не находил себе места, страдая от душевной боли. Он был виноват перед сотнями погибших людей, чьих имен он даже не знал, перед Баки, перед Пегги, перед своей командой. Одних он не успел спасти, других — заставил волноваться и переживать, третьих — вынудил незаслуженно почувствовать себя неправыми. Что может быть хуже? Кто ещё осмелится сказать, что Капитан Америка достоин уважения? А потому Стив был рад, что Тони не приходил к нему в госпиталь. Есть вещи, с которыми нужно встречаться лишь тогда, когда почувствуешь, что готов. Но вот теперь его выписали, поручив каждый день делать перевязки и пить лекарства, теперь он дома, но при этом совершенно не ощущает радости. Только тяжесть. Брюс поит его чаем, что-то рассказывает, улыбается, активно жестикулирует, привлекая внимание, а Стиву хочется оказаться на другом конце света, снова заснуть во льдах на ближайшее столетие, только бы не делать то, что нужно сделать. Только бы не сталкиваться с последствиями своих действий и желаний. — Пожалуй, пойду прилягу, — говорит он, направляясь в сторону своей комнаты и изо всех сил пытаясь не идти слишком быстро. — Дай знать, если тебе что-то понадобится, — заботливо окликает его Брюс, и затем, когда Стив уже доходит до двери, добавляет: — Я передам Тони, что ты вернулся. Оказавшись в коридоре, Стив первым делом сосредоточенно потирает виски кончиками пальцев, будто пытаясь прогнать головную боль. Он не понимает, что с ним происходит и, наверное, не хочет понимать. *** Он просыпается глубокой ночью из-за кошмара. Ему в очередной раз снился Баки, потом — горящий Манхеттен, потом — Тони, раз за разом повторяющий: «Ненавижу тебя, Роджерс, просто терпеть не могу». Стальные руки Железного Человека сжимались на плечах Стива, сминали его, как картонный макет, а он просто смотрел на полубезумного Тони напротив себя и думал: «Ну же, переломай мне шею, и закончим на этом. Ну же». Громкий, хлюпающий хруст позвоночника — и белоснежная вспышка унесла Стива прямиком к пробуждению. На будильнике — три ночи, а простыни на кровати смялись и перекрутились, образовав душный кокон, сковывающий движения. Плечи, грудь и живот саднят под слоями бинтов, и Стив морщится, откидываясь обратно на подушки. Боль невероятно мерзкая — тупая, вгрызающаяся в нервы, растекающаяся по всему телу. Пора менять повязку, но одна мысль обо всей этой возне с бинтами и мазями вызывает отвращение. Стив смотрит в потолок, по которому бегают черно-белые тени, и прокручивает в голове фрагменты своего сна. Он чувствует себя разбитым и никчемным, рассыпающимся на куски. Презрение к себе занимается, как пожар, мгновенно разрастаясь и оставляя в душе только черное, выжженное пепелище. Стив вздыхает и встает с кровати: раны и тяжкие мысли всё равно больше не дадут ему заснуть. Он идет в ванную, на ходу щелкая выключателем, — после полумрака спальни в ванной светло, как на небесах. Стив щурится, привыкая, и внимательно рассматривает себя в зеркале: болезненно бледный, похудевший, с растрепанными волосами, с темными кругами под глазами и острым, потерянным взглядом. На бинтах в районе груди проступила кровь. Он прикасается к этому месту и тут же отдергивает руку, морщась от боли. Пытаясь хоть чем-то занять себя, включает холодную воду и умывается. Плеск воды успокаивает, и Стив тяжело облокачивается на края раковины, опустив голову и прикрыв глаза. Мысли беспорядочно мечутся в голове, в груди — пустота, а во рту — горьковатый привкус лекарств, которые почти не помогают. Что дальше? Все усилия вели его именно к этому моменту? И для чего?.. Чтобы он окончательно разочаровался в себе, пал духом, столкнулся в очередной раз со смертью и вышел из схватки сломленным, полуживым? Конечно, все герои когда-нибудь уходят с пьедестала, чтобы освободить место другим. Вполне вероятно, что Капитан Америка был нужен во время войны, в своё время, а сейчас он — просто милый сердцу образ прошлого, который жалко выкинуть вон. Людям нужен символ, не личность. Им нет дела, что под маской человек давно похож на треснутое зеркало, вываливающееся из рамы по кускам. Внимание привлекает какой-то шорох, и Стив поворачивает голову в сторону двери, обнаруживая стоящего на пороге Тони. Он молчит и смотрит на Стива так, как смотрел в ту ночь, когда уговаривал его не терять сознание до приезда врачей. Он смотрит так, словно Стив вернулся с того света. Возможно, так оно и есть. — Что, забавно видеть меня таким? — с мрачным наслаждением поинтересоваться, вымученно улыбаясь. — Дамы и господа, непобедимый Капитан Америка!.. — он смотрит на себя в зеркало, тяжело переводит дыхание и снова опускает голову. Тони молчит, и это ранит больнее всего. Стиву хочется крикнуть: «Да сделай же ты что-нибудь!», но он не позволяет себе даже пошевелиться. Разве что мысленно отвешивает себе пощечину: нельзя требовать что-либо от другого человека, особенно когда сам не знаешь, что именно хочешь получить в итоге. Чувство вины разрастается. Стиву так скверно, как никогда. Он сильно прикусывает губу, и боль немного отрезвляет его. Он фокусируется на дыхании. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Ритм и гармония. Нужно до мельчайших деталей продумать план дальнейших действий: сначала — очень вежливо выпроводить Тони, предварительно извинившись перед ним за всё, потом — выпить снотворного. И спать. Долго, беспробудно. До следующего столетия, а, возможно, и до следующей жизни. — У тебя есть обезболивающие? — нарушает тишину Старк, подходя ближе. — Они не помогают, — сквозь зубы выговаривает Стив, стискивая руками края раковины. — Мне ничто не помогает. — Мы выпишем тебе что-нибудь ещё, — голос ровный, спокойный — идеальный для беседы с агрессивным сумасшедшим. Стив делает глубокий вдох и собирает всю свою волю в кулак. — Тони, — как можно более мягко говорит он. — Я очень устал. Давай поговорим утром. — Я никуда не уйду, — поспешный ответ. — Пожалуйста, — просьба, которая звучит как угроза. — Нет. Стив поднимает голову и ловит в зеркале отражение стоящего рядом Тони. У того на лице — ни следа привычной уверенности и веселости, только сплошное непонимание и даже какая-то потерянность. Широко раскрытые глаза и плотно сжатые губы. — Что происходит? — спрашивает он громким шепотом, и его взгляд скачет по лицу собеседника, пытаясь найти какие-то подсказки. Когда рушится мир, больше всего на свете хочется откровенности. Стив кривится, зная, что сейчас поддастся ещё одной слабости: разложит все свои проблемы перед человеком, которому они совсем не нужны и не интересны. Это наглый крик о помощи, это жест отчаяния, но больше нет сил держать всё в себе — можно сойти с ума и сломаться окончательно. Стив выпрямляется, поворачивается к Тони и, глядя в пол, медленно говорит: — Я отвратителен сам себе, — он слышит свой хрипловатый голос будто со стороны. — От меня нет проку, одни только печальные последствия, которые разгребают за меня другие люди. Тони молчит. — Я недостоин быть героем, — продолжает Стив. — Ни в своем времени, ни в этом. Тони молчит. — Я не знаю, для чего я здесь. Меня ничто не держит. Тони молчит, но при этом делает шаг вперед, протягивает руку и касается лица Стива. Пальцы одним слитным движением очерчивают скулу, щеку, подбородок, замирают где-то около нижней губы, чуть оттягивая её вниз. Стив застывает на месте, боится сделать слишком резкий вдох, хотя воздуха очень не хватает. Он поднимает голову, и то, что он с легкостью считывает с чужого открытого взгляда, прошивает его насквозь. Там понимание и принятие, настолько неприкрытые, что Стиву хочется сделать что угодно, лишь бы кто-нибудь ещё хоть раз посмотрел на него вот так. Тони будто бы не видит ни смертельной бледности, ни ран, ни недостатков, ни волочащегося хвостом шлейфа кровавых ошибок. Он видит в Стиве что-то своё, что-то, удерживающее его сейчас тут, в ярко освещенной ванной, рядом с человеком, который не может найти выхода из собственноручно построенной ловушки бесконечных самообвинений. Тони не говорит ни слова, но Стив словно попадает с ним на одну волну, кожей чувствует прячущийся за тишиной подтекст. Он чувствует адресованные ему привязанность, одобрение и даже восхищение, — столько всего сразу, что голова идет кругом. Он бережно накрывает ладонью руку Тони, лежащую на лице, и ощущает себя погибающим от жажды путником, которому перед смертью позволили вдоволь напиться прохладной воды из колодца. Стив смотрит на Тони, не отрываясь, и откуда-то знает, что если Тони сейчас наклонит голову или сложит руки на груди — он тут же идеально скопирует его жест. Зрачки в зрачки — страх и кипучий азарт, как перед прыжком с обрыва. Они оба — поломанные жизнью, несовершенные и со своими скелетами в шкафах. Они оба — спасители мира, которых тоже иногда нужно спасать. У Стива — ураган под ребрами, и это не чувство вины, он не знает, что это, но его разрывает на части и трясет мелкой, едва заметной дрожью. Ему хочется как-то выразить свою признательность, безграничную благодарность, и Стив быстро, боясь передумать, чуть поворачивает голову, губами касаясь чужой руки. Тони не делает попыток отстраниться, и Стив принимает его бездействие за разрешение. Он целует запястье, медленно и влажно. Вбирает в рот пальцы, один за другим, ласкает их языком, наслаждаясь ощущениями. Проходится губами по ладони, согревая её дыханием. Все царапины и мозоли — перед ним, у Тони руки инженера, любящего свою работу. Он часто работает с мелкими деталями, и кончики пальцев, должно быть, очень чувствительные, — Стив проверяет это легкими и дразнящими прикосновениями зубов к коже. Тони коротко стонет, и Стив останавливается, отвлекается, с готовностью подается вперед и склоняется к чужому лицу, жадно скользя по нему цепким взглядом. Ему кажется, что он может по памяти воспроизвести все черты, нарисовать портрет Тони Старка на любом листе бумаги, а потом сохранить на память, чтобы временами доставать его из папки и смотреть, смотреть, смотреть… — Я помню свою кровь на твоих губах, — зачем-то говорит Стив, заворожено касаясь уголка рта большим пальцем. Тони легко прикусывает его, разомкнув губы. Стив чувствует, как по телу разливается темная, тяжелая истома. У него внутри по-прежнему пусто, и эту пустоту надо чем-то заполнить, он ощущает голод, острую потребность в том, чтобы выплеснуть всю ненависть и всю печаль, чтобы довести себя до края и до полного изнеможения. Вина сидит внутри острой занозой, и Стиву хочется с мясом выдрать ее из себя. Стать немного уязвимее, немного чище. Тони обхватывает его за шею, притягивая к себе, и накрывает губами его приоткрытый рот. Тони обнимает его, прижимаясь всем телом, и Стив не может сдержать стона — из-за контакта с перебинтованными ранами тело содрогается от боли. Стон, похоже, выходит действительно мученическим, потому что Тони напрягается и тут же пытается отстраниться, но Стив не дает ему этого сделать. Он только отвечает на объятие, углубляет поцелуй, не думает о последствиях. Когда Тони, лаская, проводит руками по его груди — это приятно, но боль буквально растаскивает всё внутри по кускам, и Стив задыхается от такого контраста. Он смакует дискомфорт, наслаждается мучительной дрожью, он ныряет в боль с головой, словно в быструю горную реку, впервые за долгое время чувствуя себя по-настоящему живым. Тони льнет к нему, гибко и близко, и Стив очерчивает прикосновениями его плечи, спину, бедра, залезая руками в задние карманы чужих джинсов. Боль лишает его самоконтроля, а потому он не пытается задумываться о том, как выглядит со стороны: он позволяет себе отвечать на поцелуй раскованно, со всей страстью, языком и зубами, добавляя больше слюны и не стесняясь достигающих слуха влажных звуков. Он берет всё, что может взять, пытается заполнить пустоту в себе чувствами к другому человеку, и они пьянят, заставляют его почти отчаянно цепляться за Тони трясущимися от болевого шока руками. Его всего трясет, ему жутко плохо и невероятно хорошо одновременно, он, будто бы пытаясь доказать себе что-то, испытывает своё терпение, свою выдержку, продолжая целовать Тони, спускаясь от его губ к подбородку, оттуда — к шее, вновь возвращаясь обратно, чтобы заглушить очередной измученный стон. Тони раз за разом почти невесомо гладит его живот и плечи, вызывая тем самым новые вспышки боли, но Стив уже почти привык к ней, приспособился, она ему нравится, потому что таким вот образом помогает расплатиться за всё сразу. Стив тянет Тони за собой — мимо раковины, к ближайшей стене, к которой он прислоняется спиной, слегка выставляя вперед одно колено. Тони начинает медленно тереться о его бедро — размеренные, чувственные движения. Мука и удовольствие, наслаждение, перетекающее в пытку и обратно, и Стив, пытаясь отвлечься от тянущих его в разные стороны противоречивых ощущений, смыкает зубы у Тони на шее, оставляя расцветающий красным след. Бинты на груди и животе всё больше пропитываются кровью, но Стив даже не думает останавливаться. Ему всё равно, даже если разойдутся все швы, даже если вновь откроется кровотечение. Он заслужил это наказание, он заслужил Тони, лишь они вдвоем до сих пор удерживают его в реальности, не позволяя окончательно пропасть. Боль прижжет края всех душевных ран и успокоит. Нужно только вытерпеть. — Ты идиот, — влажно шепчет Тони ему в губы, скользя руками вниз, под пояс пижамных штанов. — Роджерс, ты такой идиот… Стив давится стоном, задушено вздыхает, отдаваясь ласкающим его рукам. Он невидяще стаскивает с Тони майку, оглаживает бока, поясницу, чуть дольше задерживается на бедрах, затем разрывает очередной поцелуй, чтобы медленно провести горячим языком по послушно подставленной шее. Тони легко толкает Стива вниз, и они вместе сползают по стене на пол, цепляясь друг за друга, насыщая друг друга своими темными взглядами и жадными прикосновениями. Они пытаются окончательно избавиться от одежды — Стив дергает молнию на чужих джинсах и сначала медленно гладит Тони через ткань, выманивая у того короткие стоны и нетерпеливые движения навстречу. Он проникает рукой в тесное тепло боксеров, дрочит Тони, быстро и немного грубовато, и в определенный момент тот словно переступает какой-то порог: весь обмякает, задыхается, цепляется непослушными пальцами за окровавленные бинты и, выгибаясь в пояснице, трется щекой о щеку Стива, как большой кот, требующий ласки. Бинты пропитались теплом и льнут к телу, от боли немеют губы, а ощущения становятся острее, ярче, Стив широко открытым ртом дышит запахом чужого разгоряченного тела. Он отдает всего себя, мучаясь и наслаждаясь, удерживая руки Тони на своей груди. Сознание больше не принадлежит ему, а потому он говорит именно то, что чувствует: — Я позволю тебе всё, что хочешь. Тони в ответ бархатно стонет. Он ясно понимает, что Стив из последних сил терпит боль, он смотрит на съехавшие бинты и покрасневшую, воспаленную кожу под ними, и с удивлением замечает, что это заводит его. Его заводит такая вот мученическая покорность, настоящая солдатская выдержка, а потому Тони позволяет себе легко провести ногтями по ранам, получая в ответ дрожь и немую благодарность. Он собирает пальцами выступившую кровь и медленно слизывает её, смотря Стиву в глаза. Тот кончает, запрокидывая голову и приоткрыв рот, но при этом почти не теряя контроля над собой, продолжая двигать рукой, чуть сильнее сжимая пальцы. Тони пытается схватить это мгновение за поводья, немного дольше продержаться в нем, но удовольствие бьет его наотмашь, захлестывает с головой, а жадно мечущийся по лицу взгляд Стива делает всё ещё мучительнее, ещё слаще. Какое-то время они сидят на полу ванной, вымотавшиеся и обессиленные. Им кажется, что эти разделенные на двоих минуты стоят даже дороже того, что было до. В ту ночь они больше не говорят друг с другом. Только приводят себя в порядок, потом Тони помогает Стиву сделать перевязку, и при этом смотрит на кровоточащие раны так, словно втайне желает залечить их одной лишь силой мысли. Удивительно, но обезболивающие наконец-то действуют. Тони до утра остается в постели Стива, и тот сначала одновременно с облегчением и опаской думает, что больше такого никогда не повторится, но Тони возвращается к нему на следующий день. И на следующий за ним — тоже. А потом просто переносит часть своих вещей в эту комнату, всем своим видом показывая, что его присутствие здесь отныне не обсуждается. *** — Приятно видеть, — говорит Брюс, наливая себе кофе, — что тот случай сумел так на тебя повлиять. Стив вскидывает брови, отрываясь от чтения газеты. — Прости? — Тот случай, с ранением. После него ты стал будто бы спокойнее. — Ты так в этом уверен? — с легким любопытством спрашивает Стив. — Почему? Брюс демонстративно закатывает глаза. — Я умею чувствовать своё и чужое напряжение, уж поверь. Раньше ты словно на бочке с порохом сидел, а сейчас даже в движениях и манере говорить что-то изменилось. Я сначала думал, что мне показалось, но потом присмотрелся и понял, что всё-таки прав. Ты не заметил? — Нет, — покачать головой. — Я пришел к выводу, что мне опасно фокусироваться на себе, выискивая всякие изменения, достоинства или недостатки. Кое-что лучше принимать так, как есть. Брюс отвлекается от своей чашки и одаривает собеседника испытующим взглядом. — Знаешь, есть в тебе что-то особенное, Капитан. Я бы даже назвал это твоей запасной супер-способностью, — он говорит медленно, словно тщательно продумывая фразы. — Ты всё время берешь всю вину и ответственность за нас на себя, оберегаешь от самообвинений. Такая поддержка сплачивает, но… — Брюс задумчиво постукивает пальцами по подбородку, пытаясь подобрать верное слово, — расхолаживает. Ты нас балуешь, а мы только рады сделать вид, что лишь подчиняемся твоим приказам, и не более. На самом-то деле, все идут за тобой в первую очередь потому, что уважают. Мне всегда было интересно, как тебе удается справляться со всем этим. Стив чувствует себя неловко. — Ну, я же Капитан Америка, — шутливо отмахивается он, смущенно улыбаясь. — Для меня нет ничего невозможного. — О да, — фыркает Брюс. — Это какие-то чары, не иначе. Мне кажется, рядом с тобой все против воли становятся лучше и ответственнее. Я намного реже срываюсь, Наташа не оставляет пистолеты в гостиной, Тор бьет в два раза меньше посуды, Тони хотя бы временами ведет себя как взрослый человек. Клинта ещё, правда, не проняло, но я пока не отчаиваюсь. — Одно время я думал, — честно говорит Стив, — что не очень хорошо подхожу на роль лидера Мстителей. — Роль? Считай это призванием. — Это как хрустальная туфелька Золушки, — встревает в разговор входящий на кухню Клинт. — Если уж ты сумел в неё втиснуться и тебе в ней удобно, то нет смысла отдавать её на примерку кому-то ещё. Брюс складывает руки на груди и придает своему лицу осуждающее выражение. — И давно ты нас подслушиваешь? — С того момента, как ты сказал, что чары Кэпа на меня не действуют, — Клинт легкомысленно пожимает плечами. — А потом у меня в голове возникла эта чудесная метафора, и я просто не мог ею не поделиться!.. Между прочим, вы могли бы оценить широту жеста. — Я что-то упустил, или ты минуту назад завуалировано назвал меня Золушкой? — искренне веселясь, уточняет Стив. Клинт поучительно воздевает кверху указательный палец. — Королевой, Кэп, — многозначительная пауза. — Королевой. Так что не будь дураком и не смей отдавать свою туфельку кому-то другому. Подданные не переживут. — Ну-у-у, — неуверенно отзывается Стив, ухмыляясь. — Мне приятно это слышать. Наверное. Брюс медленно переводит взгляд с него на Клинта и обратно. — Вы, ребята, иногда ведете себя весьма и весьма странно. — И это говорит тот, кто в порыве злости превращается в громадного зеленого монстра, — Клинт, зевая, ищет среди горы посуды в сушилке свою кружку. — Скажите мне кто-нибудь, что сегодня выходной. — Фьюри вызывал тебя, — напоминает ему Стив, вновь разворачивая газету. Клинт возмущенно булькает кофе. — Я пойду, — вздыхает Брюс. — Передай Тони, чтобы он зашел в лабораторию. — Передай Тони, чтобы он съездил к Фьюри вместо меня, — строит страдальческую мину Бартон и тоже уходит с кухни, прихватив с собой чашку. Стив едва сдерживает усмешку и кричит ему вслед: — Ты должен был быть у него ещё десять минут назад. В коридоре пару секунд стоит тишина, но потом она разбивается о звуки энергичного топота. — Ты очень вовремя сказал это, Кэп! — на бегу отвечает ему Клинт. Благословенный покой длится не так уж и долго, но Стив успевает прочитать ещё пару статей и обдумать слова коллег. «На самом-то деле, все идут за тобой в первую очередь потому, что уважают»… Его уважают? Стиву становится болезненно приятно, когда он ради эксперимента допускает мысль о том, что не только Тони, но и остальная команда видит в нем больше хорошего, чем плохого. Не только Тони, но и остальная команда считает, что Капитан Америка может вести их в бой. Они доверяют ему. Чем он это заслужил?.. Впрочем, он и так всю жизнь слишком много внимания уделял понятиям чести и долга, и потому сам и не заметил, как стал воспринимать человеческие отношения как поле боя или службу, где награды даются лишь тем, кто чуть не погиб на сложнейших заданиях. Возможно, Мстители доверяют не Капитану Америка. Возможно, они доверяют Стиву Роджерсу. Просто так, нипочему. Это просто подарок судьбы, право на обладание которым Стив с самого начала пытался доказать вовсе не так, как было нужно. — Только что меня в коридоре чуть с ног не сбил несущийся куда-то Бартон, — делится новостью Тони, заходя на кухню. — Он размахивал чашкой и был похож на сумасшедшего. Это вообще нормально? — С ним иногда такое случается по утрам, — дипломатичное замечание. — Ага. Чашка, — едва слышное мрачное бормотание. — Этот мерзкий слизняк допил мой кофе и смылся. Слушай, напомни, чтобы я подложил ему кнопку на стул, когда он вернется. Стив складывает газету, оставляет её на столе и откидывается на стуле, потягиваясь. Тони возится с кофеваркой, но краем глаза всё же следит за чужими движениями, и это почему-то откликается теплотой в груди. — Только что Брюс пытался убедить меня в том, что я хорошо на тебя влияю и что рядом со мной ты иногда ведешь себя как взрослый человек. Тони трагически кривится и разводит руками. — Что я могу сказать?.. Сегодня явно не тот день, — на его лице медленно расцветает хитрая ухмылка, и он, не торопясь, подходит ближе. — Впрочем, чего Брюс точно не может знать, так это того, что я тоже хорошо влияю на тебя, Капитан Америка, — Тони останавливается рядом и облокачивается о стол, глядя на Стива сверху вниз. Тот принимает вызов, наигранно удивляясь. — Правда? И как же ты пришел к такому выводу, позволь узнать? — О, ты задаешь правильные вопросы, — тон голоса становится ниже, а тембр — сочнее. — Это довольно интересная история. Не могу ручаться, но, думаю, она тебе понравится, — в последней фразе — целая бездна откровенного подтекста, и у Стива даже дыхание перехватывает от предвкушения. Он усмехается и за ворот майки притягивает Тони к себе, мягко целуя. — А если одной истории мне будет мало, — прерываясь на секунду, спрашивает Стив, — я могу рассчитывать на бонус? — В любое время, Капитан, — многообещающе говорит Тони, медленно ложась спиной на обеденный стол. — В любое время. Кофеварка щелкает, выключаясь, и по кухне уже вовсю плывет вкусный горьковатый запах кофе, который, однако, остается остывать.