Жертва

      Констанция стояла у окна, прижавшись ладонями к стеклу. Лил сильный дождь, от чего невозможно было увидеть, что творится в нескольких метрах, за пределами дома, который за столько времени успел стать родным.       Женщина с замершем сердцем ждала того, что неизбежно должно было произойти с ней. Она знала, что будет страдать, знала, что ей будет больно, но это нисколько не пугало. Пути назад нет! Ей было нужно это. Она хотела этого… Тихие шаги разнеслись по просторной комнате, от чего сердце Конст сжалось в предвкушении. Но насколько сильно не было бы это желание – повернуться и посмотреть на нарушителя тишины, она не сделала этого. Она знала, что кроме них двоих здесь никого нет. И вот – те самые руки легли ей на талию, властно сжимая её. Рудерт прикрыла глаза и стала выжидать, что же последует дальше за этими прикосновениями. Они с Тилем прожили почти десять лет под одной крышей. Делили любовь одну на двоих, были счастливы вместе. Но у любой сказки всегда есть конец, и порой этот конец не так солничен и позитивен, как хотелось бы. И у этой истории любви не могло быть счастливого финала.       - Я твоя! – тихо прошептала женщина, откидывая голову на плечо Тилля. Руки Линдеманна сильно сжали бёдра женщины, но ей это только нравилось. Констанц непроизвольно прижалась затылком к его груди, выжидая, что же будет дальше. А он знал и понимал её желания, и ему не хотелось разбивать надежды этого прекрасного создания, оказавшегося в его руках, к тому же он хотел этого не меньше её. Нанизаны звуки на тонкую нить. Ты можешь связать меня, можешь убить. Меня это вовсе не будет смущать, Я, может быть, даже не буду кричать.       Лёгкий поцелуй в шею – и слегка подавленный стон девушки разнёсся по комнате, а в то время руки мужчины накрепко оплетали толстой верёвкой руки Конст, сильно передавливая кожу запястий. Сладка дрожь прошлась по всему её телу, остановившись внизу живота. Женщина так и не раскрыла глаз, просто не было смысла. Только тогда, когда её, словно мешок, швырнули на пол, Рудерт одарила возлюбленного взглядом. В руке Тилля был острый кинжал, который уже не раз прошёлся своим лезвием по бледной коже Конст, навсегда оставляя на ней свой отпечаток. И вот сейчас, когда Линдеманн уселся на бёдра женщины, он не забыл оставить на ней новый отпечаток. Разорвано сердце ночной тишиной, Я стать бы могла твоей мёртвой женой, Не сопротивлялась, не сбросила пут, Ждала пока пальцы мне горло сожмут.       Он не в силах был оторваться от неё. Эти горячие губы и шаловливый язычок с небольшим пирсингом в серединке сводили его с ума. Они оба были перепачканы, кровью, тоненькой струйкой стекающей по шее Констанции, но это лишь добавляло страсти. Женщина не произнесла ни слова, пока острое лезвие оставляло на её теле кровоточащие раны, а сильная рука сжимало её шею до такой степени, что трудно было дышать. Когда, наконец, ты меня разорвёшь? Когда ты под рёбра засунешь мне нож? И вырежешь знак у меня на спине И как-то ещё прикоснёшься ко мне?       Одним рывком Тилль поднял Констанцию с пола и, прижав к стене, попытался слизать горячую кровь, так соблазнительно растёкшуюся по груди женщины и перепачкав белоснежный лифчик. Их зрительный контакт ни на секунду не разрывался. Они были поглощены друг другом. Никого и ничего в этот момент не существовало вокруг. Только они вдвоём, только любовь и кровь. - Поцелуй меня! – хриплым голосом прошептала Конст и с её губ слетел тяжёлый вздох.       Отказать этой женщине было выше сил Тилля. Его уже перепачканные в крови губы страстно прижались к губам жертвы, буквально вдавливая её тело в холодную стену.       Резкая боль пронзила всё её тело. Тилль отстранился от женщины и плотоядно посмотрел на её лицо, в то время как рука осторожно повернула нож, вонзившийся по самую рукоятку в её тело. Ему нравилось видеть ужас, который промелькнул в глазах Констанц, ему нравилось видеть кровь, стекающую по плоскому животику и пачкая собой белые кружевные трусики, ему нравилось медленно убивать её. Ты холоден, хмур, ты не можешь согреть, Зажги моё платье, я буду гореть. Сломай мою руку, ударь о косяк, Я так извелась, что согласна и так...       Сжав руку на шее женщины, Линдеманн вытащил нож из её тела и стал соблазнительно облизывать окровавленное лезвие, пока то вновь не приобрело относительно чистый вид, а потом, схватив Конст за волосы, развернул её к себе спиной и разрезал всё это время плотно сжимающие её руки верёвки. Теперь она была относительно свободна и уже попыталась приложить руку к ране, в которой только что торчал нож, но не успела этого сделать. Тилль сжал ей руку в двух местах и со всей силы треснул об укол.       Жалкий писк – всё, на что была способна Конст в тот момент, когда её кость с треском разломалась в районе локтя и наружу вылез острый осколок. Боль! Чувствовала ли женщина её в этот момент? Нет. Не чувствовала. Она не распознала её даже тогда, когда Линдеманн попытался вырвать из её руки этот злосчастный осколок, что уж говорить о том, когда она лежала в ванной и перепачканное кровью белое бельё вспыхнула красным пламенем?! Не майся, не мучься, ты не одинок, Я рядом с тобой - кучка пепла у ног И пара обглоданных белых костей, Невинная жертва любовных страстей.       Тилль стоял посреди оврага и смотрел на то, как в угольки превращается то, что он когда-то любил всем сердцем. Ему было бесконечно тяжело и горько, но в то же время он ощущал какое-то извращенное облегчение от того, что отомстил ей за боль, причинённую ему когда-то. Ему было наплевать на то, что будет потом, плевать, что Констанц будет разыскивать её ненаглядный Крис, а вместе с ним куча полиции, ему было даже плевать на то, что все факты об убийстве этой женщины укажут на него. Сейчас самым главным было то, что теперь её душа принадлежит ему одному, что она всегда будет с ним. Темнота… Тишина… Тишина… Темнота…