Маленький секрет у Черты

Их головы не были найдены отрубленными. Их головы просто не были найдены. (с.)Сонная Лощина

Хина отодвинул шторку и выглянул в окно. Карета покачивалась на ухабах и скрипела, отчего пассажиров ощутимо потряхивало. Вид снаружи был безрадостным: сплошь вскопанные, покрытые изморозью поля и голые деревья. Все вокруг замерло, застыло и обросло коркой льда. После солнечной столицы ощущать зябь и холод было неприятно. Они ехали по разбитой дороге уже больше двух часов, и, приближаясь к месту назначения, Хина ощутимо нервничал. Тонкий осенний кардиган совершенно не спасал от холода, а горячие кирпичи, которые хозяйка трактира заботливо уложила в салон кареты, давно остыли. Его попутчики, немолодые уже мужчина и женщина, не сказали ему ни слова с самого начала пути. Зато не преминули осмотреть с ног до головы, словно какую-то диковинную зверушку. Но и он в долгу не остался. Женщина походила на жительницу города, несмотря на вышедшее из моды платье и кричащие украшения, а вот мужчина был одет совсем просто. Груботканая рубаха, меховой жилет и черные штаны, пыльные и затертые. Но было понятно, что он явно не крестьянин. Простые люди не смогли бы позволить себе поездку в карете. В здешних местах большим спросом пользовались обыкновенные повозки, а то и неоседланная спина лошади. — Хотите глотнуть настойки? — внезапно сказал мужчина. Он порядочно поддал, прежде чем предложить. Возможно, именно поэтому и решил завязать разговор с продрогшим попутчиком. Хина отрицательно качнул головой, и мужчина, опрокинув в себя очередной добрый глоток, хитро прищурился. — Зря отказываетесь. Лучше настойки, чем моя, вы нигде не найдете, — оторвавшись от узкого горлышка, сказал он. — Тем более что в Эшшире это дело никто не осуждает. Когда придет зима, сами поймете. Это сейчас только припорошило землю снежком, да грязь застыла. А вот когда грянут настоящие снегопады, увидите, как скверно будет без чего-то, что может хоть капельку согреть изнутри. Дама фыркнула, и Хина снова отказался: не хватало только явиться к месту назначения захмелевшим и с запахом алкоголя. Он чувствовал огромную ответственность из-за порученного ему задания и не мог подвести своих учителей. Ему составили протекцию два самых сильных мага Академии, чтобы он смог получить должность инспектора. И теперь Хина всеми силами хотел оправдать их ожидания, хоть и практически не имел опыта. Прошло всего три месяца с тех пор, как ему вручили диплом. Он решил, что будет служить государству, сам пришел в Министерство и завербовался. Но боевым магом его не взяли — из-за слабого здоровья, незнатного происхождения и отсутствия покровителя. Однако Хина был рад, что получил хотя бы эту работу. Все лучше, чем перспектива вернуться в родной городишко и работать в мастерской отца всю оставшуюся жизнь. — Я не хотел вас обидеть, — сдержанно заверил его Хина. — Просто я на работе. Это запрещено. — Хех! — крякнул тот. — И что же это за работа? Едете наниматься в Эшшир? У нас всегда рады умелым мастерам. Я сам держу мельницу и часто беру работников. Карета снова подпрыгнула, и Хина поморщился, в который раз ударившись ягодицами о жесткое сиденье. — Нет, я не планировал наниматься. — Чем же вы занимаетесь? — подала голос женщина. Она напомнила Хине его тетку по отцу: такая же чопорная, отставшая от жизни и озлобленная дама. В руках она держала измятый и довольно потрепанный кружевной платочек, сжимая его чересчур сильно. — Я направлен в Эшшир Министерством Магии для проведения расследования. Столицу потрясли слухи о бедах, которые обрушились на ваш город. — О каких таких бедах? — озадаченно спросил мужчина, тщетно пытаясь сфокусировать уже поплывший взгляд. — Кроме холода и набегов разбойников, которые отбирают у жителей еду и домашнюю скотину, других бед у нас нет. По крайней мере, таких, которые мы сами не решили бы. — А как же растерзанные трупы, которые доставили в столицу из этих краев? По вашим улицам бродит Зверь. В Министерстве обеспокоены этими зверствами и гибелью людей. Дама поджала губы и отвернулась к окну. — Зверствами? Эти люди заслужили то, что с ними произошло! — Они были подданными короля, и Министерство обязано принять меры… — Разбойники! Чертова падаль! — выплюнул мужчина. На минуту повисло молчание, нарушаемое лишь поскрипыванием колес и глухим стуком копыт. Подобная реакция попутчиков неприятно поразила Хину. Отправляясь в путь, он ожидал более теплого приема от местных жителей, и если не помощи, то хотя бы понимания. Эшшир не был обласкан вниманием Министерства или столицы. Это был небольшой городок, расположенный на самом севере, у границы. Возле Черты. Долгие годы Министерство закрывало глаза на то, что там не все так хорошо, как хотелось бы. Мелкие шайки дезертиров, бежавших из-за Черты, не уходили далеко от границы, предпочитая жить в лесах западнее Эшшира и разорять набегами близлежащие деревеньки и поля. В ответ на эти бесчинства Наместник надела изредка выделял несколько десятков солдат для охраны местных жителей. Бравые вояки, видимо, не гнушались паразитировать на горожанах. Хотя эти данные ловко ускользали между строк в официальных донесениях. И словно в насмешку Зверь напал не на явившихся из-за Черты разбойников, а на солдат охраны, оставив в живых всего пару человек и всполошив с подачи Наместника всю столицу кровавыми трупами. Страшные истории об эшширском оборотне быстро распространились среди обывателей, став самой обсуждаемой сплетней. Опасной сплетней, которая бросала тень на Министерство и ставила под сомнение его компетентность. Нападения не были серийными, произошел всего один инцидент, но оставить все как есть в Министерстве не могли. Решено было начать расследование. В распоряжении властей имелись обширные силы — опытные, тренированные маги. Однако вести расследование поручили отчего-то юному выпускнику Академии. Хина не позволял себе сомневаться в полученном назначении. Ему очень хотелось оправдать оказанное доверие, показать себя и свои силы. Из размышлений Хину вырвала протянутая к нему рука попутчика, и он вздрогнул. Ладонь была крепкая, сухая, с желтыми следами от табака. После резких слов подобный жест смотрелся странно. — Будем знакомы? Меня зовут Абрахас Карр. А это мадам Лорье. Мина Лорье. Даже когда прозвучало ее имя, мадам не повернулась, продолжая смотреть в окно, словно там происходило нечто гораздо боле интересное. — Хина Денар, младший инспектор Министерства, — представившись, Хина пожал протянутую ему руку и вежливо кивнул мадам Лорье. Она неодобрительно взглянула на него, словно новая информация стала для нее лишним раздражающим фактором. — Вы из практиков? — Теоретик, — сухо ответил Хина, вспыхнув. Всех студентов Академии испытывали, выявляя способности. Но это была всего лишь крупица в череде занятий, тестов, тренировок и знаний, которые они получали. Венцом обучения считалось именно оживление внутренней магии — статус практика, которого у Хины пока не было. Абрахас покачал флягу в руке. — И как же вы думаете одолеть оборотня, будучи все еще теоретиком? — Я должен провести расследование. Найти свидетелей, собрать показания, выяснить, были ли еще пострадавшие до того случая. Это займет время… — А потом вы голыми руками скрутите дикого Зверя? — предположил Абрахас с легкой полупьяной насмешкой, которая задела Хину даже больше, чем он мог показать. Это было его первое задание, но если в Министерстве считали, что он справится, Хина не мог думать иначе. — Я министерский инспектор, а не драконоборец. — Но практик бы не помешал, раз уж вы действительно хотите поймать нашего оборотня. Министерство слишком много ждет от теоретиков, впрочем, оно никогда не отличалось умеренностью запросов. Хина тяжело вздохнул. Будучи молодым, еще не особенно поднаторевшим в своём деле магом, он понимал, что отсутствие опыта говорит против него. Как и то, что его магия перейдет во вторую стадию, практического действия, не раньше, чем он начнет свою работу. Но Хина знал и другое: на курсе не было учеников способнее его. А в маленьком саквояже, что стоял у него в ногах, лежала кипа инструкций, которые он планировал употребить по назначению. Вот только не знал пока, с чего начать. Возможно, сами люди станут для него хорошей подсказкой? Но ожидать чего-то от суровой мадам и грубоватого мельника не стоило. В Эшшире должно быть более образованное и здравомыслящее общество, которое хотело бы избавиться от угрозы нападений не меньше, чем он сам. Мадам Лорье оторвалась от окна и спрятала свой многострадальный платочек. — Мы уже подъезжаем, — сказала она. — Видите вон тот ветряк? — Абрахас указал в сторону горизонта, и Хина действительно увидел небольшое строение, устремленное в небо, словно крохотная башня. — Это моя мельница. Если не выйдет с работой в Министерстве, буду рад вас принять. Абрахас допил остатки своей настойки и оправил жилет. Его светлые глаза светились иронией, но Хина не мог смотреть на все так же, как этот пьяный мельник — словно его работа была отличной шуткой Министерства над местными жителями. Он должен был сделать все от него зависящее, и он сделает, иначе все его грамоты и знания гроша ломаного не стоят. Карета снова подпрыгнула, когда они ехали по мосту. Мимо заскользили аккуратные домики. Небо на горизонте совсем посерело, и Хина подумал, что к ночи будет снег. Руки без перчаток даже в закрытой карете мерзли, не говоря уже о холоде снаружи. — Вы уже решили, где будете жить? — спросила мадам Лорье, когда карета прибыла в центр города и остановилась у трехэтажного здания с огромной вывеской. Абрахас не стал дожидаться приглашения, спрятал флягу и, распахнув дверцу, откинул подножку и вышел. — Сниму комнату в трактире. Этот ответ ее не удовлетворил, и она открыла маленький ридикюль, который прятался в складках юбки. Хина заметил, что на лице ее написано полнейшее разочарование, словно она ждала от него совершенно другого ответа. — Возьмите, это визитка того, кто сможет вас приютить, — протянула она крошечный прямоугольник, и Хина машинально взял. — Но комната… — Не потеряйте визитку, мессир Денар. Мадам Лорье встала, даже не дослушав. Возница протянул ей руку, и кабина дрогнула, когда дама сошла вниз. Абрахас уже давно испарился, самостоятельно сняв с крыши свой чемодан, ну, а мадам Лорье подождала, пока любезность ей окажет возница. Хина только и мог, что последовать за ней, подхватив свой саквояж. Люди в столице были совершенно другими, контраст жителей большого города и провинциалов резко бросался в глаза. И ему не понравился ни шутливый мельник с его настойкой, ни сдержанная суровая дама. Карета стояла недалеко от главной площади, напротив которой располагался трактир. В центре площади Хина заметил огромный фонтан — Синий дракон и Каремон Отважный. Это была великая схватка последнего из драконоборцев, изгонявшего огнедышащие исчадия за Черту. Работа мастера была бы неплоха, не будь Хина осведомлен, что драконы высотой в четыре, а то и пять полных человеческих ростов. Эта же скульптура была выполнена так, словно Каремон сражался с обыкновенным ящером из тех, что все еще обитали в южных пустошах, а не гордым и величавым зверем, повелевающим огненной мощью. И пусть драконы ушли за Черту больше трех сотен лет назад, Хина восхищался всем, что касалось этих мифических созданий. А потому подобное преуменьшение резало глаз. Хина повернулся к трактиру. На улице почти не было людей, несмотря на то, что еще не стемнело. В окнах заведения горел свет, из трубы валил дым, слабо слышалась музыка, и Хина ожидал найти там горячую еду и питье, которое согреет его в этот лютый холод. Мадам Лорье дала вознице пару монет, и он оттащил ее вещи к двери трактира. Хина пошел за ней, наблюдая, как колышутся ее юбки в такт неторопливому шагу. — Все еще надеетесь на гостеприимство? — уже у двери спросила она. Хина потер ледяные руки. — Хочу попытать удачу. Перед ними распахнулась дверь, и юркая девчушка ухватила вещи дамы. В проеме виднелись столы, как занятые, так и пустые. Ступив внутрь, Хина тут же ощутил щадящее тепло, окутавшее его с головы до ног. Пахло молотым кофе, рыбным пирогом и свежей хвоей. Хина с радостью прошел внутрь, наслаждаясь тем, что его больше не трясет от холода. Людей в помещении было не много, они разговаривали, не повышая голоса, и явно не были простыми работягами. Никто из них не выказывал излишнего любопытства по поводу появления незнакомца и не разглядывал его. Мадам Лорье не стала задерживаться в общем зале и прошла наверх, а Хина опустился на лавку и подозвал служанку. — Можно мне ужин и свободную комнату? Девушка, та самая, что забирала вещи мадам, кивнула и умчалась. За соседним столиком обсуждали последние сплетни, пришедшие из столицы, и Хина криво усмехнулся, понимая, насколько отстало здешнее общество. — Мессир Денар? — окликнула его девушка, вырвав из задумчивости. Хина ожидал увидеть перед собой сытный ужин и ключ от комнаты, но стол был пуст, а девушка неловко помялась. — Мессир Денар, к сожалению, мы не сможем вам помочь. Хина ничего не понял. — У вас нет свободных комнат? Еды? Тут же ее полно, — он кивнул на другие столы. — Мадам приказала, — виновато прошептала девушка. И Хина понял, кто именно руководит тут всем. Мадам Лорье появилась за стойкой и посмотрела на него холодным равнодушным взглядом. Хина встал и медленно направился к ней. — И что это значит? — спросил он, как только оказался у стойки. Крепко сбитая кухарка недобро посмотрела на него и ушла в дальнюю комнату, оставив их наедине, если это можно было так назвать. За спиной все еще шумели люди, выпивали, разговаривали. — Вам здесь не рады, — сообщила мадам Лорье. — Почему? — Мессир Денар, я не обязана отвечать, но все же отвечу. Я не хочу видеть вас у себя. — Почему? Я представитель Министерства и прибыл сюда по заданию. Должен же я где-то жить? Мадам презрительно скривила губы, опустив глаза. — Это моё право, — бросила она, и Хина понял, что ничего не добьется. Он отошел от стойки, тут же запахнув ворот кардигана, взял свой саквояж и пошел к выходу. Сил не осталось даже на злость. Снаружи капал промозглый дождь вперемешку со снегом. Небо стало почти черным от непогоды, и ему показалось, что город вымер, поскольку на улице не оказалось ни души. Возница уже давно поставил карету в ангар, завел лошадей в стойло и расседлал. Вокруг площади жилых зданий было немного, и в сгущающихся сумерках светились далеко не все окна. Хина пошел вниз по улице, надеясь найти более гостеприимный трактир или ночлежку. Но как назло, ничего такого вблизи не оказалось. Он промочил ноги и вконец продрог, когда вышел, наконец, к маленькой забегаловке с задорным названием «Сапоги дезертира». Это место было более многолюдным, чем трактир мадам Лорье. Внутри стоял адский шум и гам, слышался стук бокалов и выкрики, а в воздухе витал стойкий запах перегара. Тут явно наливали что-то покрепче эля и пива. На пороге его встретил коренастый подросток и предложил поднести саквояж. Он бегло окатил приезжего любопытным взглядом, и Хина крепче прижал к себе кошелек, нащупав в кармане визитку, что дала ему мадам. — У вас сдаются комнаты? — спросил Хина, когда они подошли к свободному столу. Столешница была истерта до дыр и не слишком чиста, но выбирать не приходилось. — Смотря для чего, — без стеснения ответил мальчишка, — тут всего одна комната, и ее можно снять на пару часов. Хина тяжело вздохнул. Естественно, в подобном месте могло процветать и такое. Он беглым взглядом окинул местных девиц и ни капли не удивился. Как и тому факту, что заметил за одним из столиков Абрахаса Карра, красного как томат от возлияний и беседы на повышенных тонах. Двое, что сидели с ним, флегматично цедили из кружек пиво и лениво отмахивались, когда пьяный мельник входил в раж. — Хотите есть? — предложил мальчик, и Хина понял, что готов и вепря проглотить. — Да, принесите мне ужин и большую чашку чая с медом. Мальчишка умчался и пришел буквально через минуту с большим подносом. Хина как раз достал из кармана монеты и визитку, чтобы рассмотреть ее подробнее. Но на ней не было ничего, кроме адреса. Мальчик аккуратно выложил на стол горячую похлебку, хлеб, кашу с мясом, приборы и чай. Хина остановил его, когда тот уже собирался убежать, забрав со стола монеты. — Ты знаешь, где это? — спросил он, протянув визитку. Тот с интересом изучил ее. — Знаю. — Это гостиница? — Нет. — А что же это за адрес? Мальчик криво усмехнулся и закатил глаза. — Это бордель, мессир! Мальчишка не соврал, мадам Лорье на самом деле дала ему адрес местного дома терпимости, и Хина внутренне сгорал от возмущения. Но его уверили, что там сдают комнаты, и пришлось идти, потому что ночь на улице была худшей перспективой, чем ночевка под одной крышей с блудницами. Мальчик, которого звали Леналь, вызвался проводить столичного гостя за небольшое вознаграждение. И Хина с радостью принял помощь, пусть она и не была бескорыстной. Всю дорогу до нужного дома Леналь болтал, волоча его саквояж, а Хина тихо радовался тому, что он не один и хотя бы сыт. Эшшир встретил его совершенно не так, как он того ожидал. В Министерстве сказали, что его ждут с нетерпением и помогут обустроиться. Но кроме пары прохожих и возницы возле его кареты не наблюдалось встречающих. А это значило, что завтра ему нужно будет найти здешнего представителя Наместника и отдать ему направление, вытребовав нормальное жилье и место для работы. Он устал после долгого пути, продрог и, кажется, простыл, в голове начало шуметь, а нос заложило. Здание, к которому они пришли, ничуть не напоминало обитель греха, такое же серое и унылое, как и все другие. Леналь дернул колокольчик и сгрузил поклажу на ступени крыльца. — Тут работает моя сестра Элиза, — сообщил он. — Она стирает и убирает за девушками. Я ее позову, думаю, что на чердаке осталась еще свободная комната. Хина постарался отрешиться от происходящего, потому что еще никогда не бывал в подобных заведениях, а голую девушку видел всего раз в жизни — у речушки, что протекала недалеко от его родного города, — и на тот момент ей было всего десять, как и ему. Он до сих пор ощущал некоторую скованность перед женщинами, ведь даже его первая близость случилась в Академии, куда не пускали дам. Дверь неохотно открылась, и в узкую щель выглянула служанка. — Элиза, я привел мессира, он желает снять комнату, — сказал Леналь. — Клиент или постоялец? — Только комнату, верно, мессир? — Леналь задорно улыбнулся и подмигнул. — Только комнату, — подтвердил он. Дверь резко захлопнулась, и Хина решил, что она уже и не откроется. Но спустя минуту загремела защелка, к которой крепилась цепочка, и им открыли. Элиза была совсем не похожа на брата — сутулая, хмурая девица с надвинутым на самый лоб чепцом. Леналь, хоть и не блистал нарядом, напоминал скорее лукавого бесенка с россыпью веснушек на носу и вьющимися рыжеватыми локонами, заправленными под вязаную шапочку. — Входите, мессир, — прокаркала Элиза, впуская его. Леналь же отправился обратно, унося заработанную монетку. Хина с интересом оглядывал убранство холла, поражаясь полной тишине. Он представлял себе, что где-то тут, за закрытыми дверьми, должно быть, разгоралось настоящее веселье, лилось вино и ласковый женский смех, и плелась паутина удовольствий. Но бордель будто и не был им вовсе. Это показалось Хине странным и даже загадочным. Элиза, втащив его саквояж внутрь, закрыла дверь на все замки. И вдруг Хина ощутил, что его ласково взяли под локоть. Сзади к нему прильнуло мягкое, соблазнительное тело, затем незнакомка обошла его, прижалась спереди и сцепила тонкие руки на шее. Нежная грудь притиснулась к нему чересчур откровенно. — Мессир… — пропела юная нимфа. И «нимфа» не было ласковым эпитетом: девушка явно была полукровкой. Будучи магом, Хина чувствовал это в теплой ауре, что ее окружала. В столице козырять полумагическим происхождением было дурным тоном, но, по-видимому, не здесь. — Может, хотите выпить? Хина не поддался ее магии, для него это была слишком слабая наживка. — Мне нужна комната, а не компания, — холодно ответил он. Она сразу поняла, что ее чары не подействовали, и, тут же отпрянув, замерла. На тонком прекрасном лице застыла горькая обида, а ласковые ручки больно толкнули в грудь. Элиза даже ухом не повела, словно не заметив ни выходку девицы, ни ее злость. Словно Хина пустое место, а ведь он был младшим инспектором Министерства, не каким-то там забулдыгой с улицы! И мадам Лорье, несомненно, знала, куда направляла его. Знала, но все равно отказала ему в гостеприимстве и отправила искать угол в борделе. — Ступайте наверх, мессир, — сухо велела Элиза. — Карла! Иди к гостям! Сбоку приоткрылась дверь, Хина услышал задорную игру на пианино и громкий смех, но дверь быстро захлопнулась, и все стихло. Воцарилась полная тишина. Карла еще мгновение смотрела на него, а потом, резко обернувшись, ушла наверх. Хина не стал спорить, но все происходящее его озадачило. Сначала отношение мадам Лорье, агрессия Абрахаса, потом — открыто используемая в частном борделе магия. Эшшир показался ему захолустным городком, в котором произошло вопиющее преступление, переполошившее всех жителей, но теперь он видел, что все не так просто. Совсем, совсем не просто. И он хотел знать, что же не так… Элиза поселила его в коморке под самой крышей. Она принесла свечу и свежее белье, но умыться или хоть немного счистить дорожную пыль он мог только после ухода гостей, а значит, утром. Хина не сильно расстроился от этих неудобств. Усталость накрыла его, словно чугунным колпаком. Он быстро сбросил одежду, затолкал свой саквояж под низкую койку и упал на постель. Во сне ему явился наставник, Дугаль Лагар. Он шествовал по главному залу для торжеств в Академии, разглядывая Хину мутными подслеповатыми глазами и вызывая извечные смущение и страх. На нем была форма Министерства, и хоть он уже давно ушел на пенсию, но все еще носил амулеты боевой магии. — Я приехал в город, Учитель, — сообщил ему Хина. Лагар теребил узловатыми пальцами черный шнурок и искоса посматривал на ученика. — Я вижу, Хина. Я все вижу, даже когда меня нет рядом. Будь настороже. Не закрывай глаза… Хина знал, что это не явь. Чувствовал, но даже во сне не хотел обманывать своего Учителя. — Я сплю. Как же я могу?.. — Все правильно. Отдыхай, — приказал мессир Лагар. Хина не мог понять, чего от него хотят. Что значат эти слова? Бдительность? Недоверие? Осторожность? В него было вложено так много сил и терпения, а он, безумно желая оправдать надежды, что были на него возложены, все равно не открылся своей внутренней магии. Хина ощутил, что губы сковало онемением, а глаза начали слипаться. Учитель приказал: — Спи! И он уснул, провалился в еще более глубокий сон. Комната кружилась перед глазами, когда Хина снова очутился на чердаке. В ногах у него сидела Карла. Ее длинные каштановые волосы блестели в тусклом свете свечи, влажные губы разомкнулись, а в глазах плескалась темнота. Глубокая, чернильно-черная, словно масляная краска. Хина приподнялся на кровати, но Карла не дала ему встать, крепко сжимая бедра. — Уходи! — потребовал Хина, но она лишь склонила голову. Чернильный блеск в ее глазах завораживал, опутывал дурманом гипноза. — Уходи! Ее тонкая рука поползла выше, послышался хриплый смех, и когда она откинула голову, это уже была не Карла, а Элиза. И Хина все пытался оттолкнуть девушку от себя. Отдирал руки, отпихивал, закрывался. А когда сил не осталось, провалился в туман, отдаваясь. Утром его разбудил беспрестанно барабанящий в окно дождь. Он не помнил, что ему снилось, но сон не был приятным, отчего-то Хина был в этом уверен. И казалось, что с момента отбытия из столицы прошло не три дня, а целый месяц. Все тело ломило, в висках трещало, а пальцы кололо от желания потренироваться. Хоть и понимал, что, скорее всего, это будет безрезультатно, но все же не бросал надежду, что его старания принесут плоды. Поездка вымотала его, как и вечерние поиски ночлега. А ведь выезжая из столицы, он хотел чего-то нового, неизведанного. Нуждался в смене обстановки и думал, что задание, которое ему дали, не осложнит его жизнь. В Академии все было так просто, несмотря на постоянное напряжение и бесконечный бег по кругу. — Доброе утро, мессир Денар! — услышал он глубокий хриплый голос и тут же вскинулся. В проеме двери стоял незнакомец. — Вы успели отдохнуть? Хина подтянул одеяло повыше, растерянно взирая на беспардонного пришельца. Мужчина выглядел респектабельно, хоть и был хмур, словно утренняя непогода за окном. — Кто вы? — Луи Аллестейр, уполномоченный представитель Наместника, префект. Эшшир находится в моем ведомстве. Добро пожаловать, — с кривоватой усмешкой сказал он. Весь его облик говорил о собранности: идеально расчесанные волосы, выбритый подбородок и хорошо, с каждой деталью в тон, подобранный костюм. Хина покраснел, понимая, как выглядит: растрепанный, заспанный, его застали в борделе, где в любое мгновение можно встретить продажных девиц и их клиентов. Не так Хина планировал представиться местному обществу. И уж тем более человеку, с которым будет вынужден работать. Он шустро натянул одежду, заправил расхристанную рубашку в штаны и пригладил волосы. Затем упал на колени и вытащил из-под кровати саквояж, желая предъявить направление. Пальцы подрагивали, пока он лихорадочно рылся среди смятых вещей в поисках документов. Аллестейр глухо кашлянул. — Ваши бумаги уже у меня, — сообщил он спустя минуту, и Хина повернулся к нему. — Вы так долго спали, мессир Денар, поэтому мы решили ускорить события. К тому же я хотел пригласить вас на завтрак. Точнее, на обед, поскольку уже полдень. Элиза принесет вам зонтик. — Мои бумаги… они у вас? — у Хины отнялась речь от ужаса. Ведь его просто обобрали! Нет, кошелек все еще был на месте, а вот инструкции и направления, его материалы, работа. Кто-то просто вытащил это все из саквояжа, пока он спал, и отдал префекту. Хина жил в Академии и прекрасно знал, что недоступной собственности не бывает, особенно в комнате, где обитают десять мальчишек. Но это было возмутительно, уму непостижимо — столь нагло лезть в его вещи, так, словно его хотели унизить. Что, видимо, оказалось недалеко от истины. — Как вы посмели?! — прошипел он. — Я… — На улице идет дождь, — совершенно спокойно заметил Аллестейр и пошел к лестнице, так что Хине ничего не оставалось, как последовать за ним, схватив с переполненной вешалки свой кардиган. Аллестейр играл по собственным правилам и, похоже, не желал церемониться с таким никчемным человечишкой, как он. Эмоции застилали глаза, и Хина рванул следом за Аллестейром, совершенно не думая об осторожности. За что и поплатился. Ступив всего шаг за порог комнаты, Хина чуть не оглох. Он судорожно зажал уши и согнулся, пытаясь спастись от боли. По телу прошла волна, затем вторая. Магия вибрировала в каждой клеточке его тела. Хина ощутил, как из уха выкатилась влажная дорожка, и, мазнув рукой, увидел на пальцах кровь. Аллестейр удивленно оглянулся, все такой же спокойный и собранный. Однако, увидев его состояние, он запаниковал. — Что с вами, Денар? — Музыка! — прохрипел Хина, хотя, конечно же, кругом стояла тишина. — Это… му-зыка… В воздухе плескалась магия. Она грохотала, бухала в голове, словно набатом, резкая, пульсирующая и злая. И голоса… требовательные и бесцеремонные. В глазах помутилось, Хина ничего не видел перед собой, только неясное марево. Колени больно стукнулись о твердый пол, когда он начал оседать, и Аллестейр подхватил его. Внезапно запах леса забил ноздри, словно они оба оказались на опушке. Ветер, солнце, вода… Туман вокруг, белесый, густой… — Денар, откройте глаза! Денар! Но Хина уже не мог удержаться в сознании, он плыл, карабкался, продираясь через эту чертову музыку, словно сквозь кустарник в чащобе. Его магия прокатилась волной по коже, горло сжалось, вырвав хрип. Напоследок он услышал резкое «хватит!» и отключился. Очнулся Хина в той же тесной коморке под крышей. Элиза промокала его лоб холодной тряпочкой, а рядом стояла самая прекрасная женщина на свете. Почти прозрачные раскосые глаза и полные, пухлые губы очаровали его. Она тряхнула собранными в косу длинными волосами и, повернувшись, взглянула в дальний угол, туда, где стоял Аллестейр. Он был в комнате, держал кардиган Хины, сжимая его своими крупными, неаристократичными ручищами. Его вид немного отрезвил Хину. — Пришел в себя? — Да, — сказала женщина. — Прости, Луи. Тот только поджал губы. — Накажите виновных. — Конечно, я уже все сделала. Мессир Денар, — она повернулась к нему. — Мы приносим свои извинения. Я думаю, вы поняли, кто наши девушки. Они не очень хорошо ладят с чужой магией, слишком капризны. Это полностью наша вина. Хина с трудом понимал, о чем она говорит. Элиза дала ему воды и убрала компресс. — Мессир Денар, вы меня слышите? Хина тяжело сглотнул и попытался встать, превозмогая звон в ушах. — Слышу. И вижу. Аллестейр отдал Элизе его кардиган и кивнул лакею. — Это хорошо. Вы поживете у меня. Я вас забираю. Хина криво улыбнулся и упал на постель. — Хотите меня добить? — Скорее сохранить, чтобы вернуть обратно. Вы теперь на моём попечении. Хина хотел что-то съязвить, но перед глазами снова поплыл туман, и он мог только ощущать, как его переправляют до кареты, усаживают на мягкое сиденье и куда-то везут, а потом кучер вносит его на руках в светлый просторный дом с высокими потолками. — Ваши инструкции, — сказал Аллестейр и протянул бумаги, когда Хина наконец покинул выделенную ему комнату и спустился вниз. Он практически пришел в себя, уже несколько часов сгорая от стыда, что не смог поставить щит. Ведь всего-то нужно было отгородиться от волн магии, которая чуть не разорвала его голову на части. Но он не смог, недоставало практики. Его поселили в удобной спальне, дом находился недалеко от центра Эшшира, и Хина должен был радоваться такому исходу, но все было как раз наоборот. Этот город приводил его в замешательство. Как и Аллестейр, который повел себя благородно, при этом не питая добрых чувств по отношению к представителю Министерства. Все вышло слишком странно. За окном смеркалось, и слуги зажгли свечи. Целый день прошел зря из-за его слабости. И Хина не знал, имеет ли право что-то требовать. Вспомнились горькие слова, услышанные от Абрахаса в карете. Жалкий маг… Эшширу нужен практик, а не недоучка-теоретик. И осознание правдивости данного утверждения накрыло холодной волной. Бумаги в руке задрожали. — Вы знаете, зачем я здесь, мессир Аллестейр? Тот поднял на него глубокий темный взгляд, и Хина на мгновение подумал, что Наместник сошел с ума, поручая подобному субъекту власть в городе. Аллестейр был очень, очень сильным человеком. — Зовите меня Луи, сделайте милость. Буду рад ответной любезности. Хина фыркнул. — Можете обращаться ко мне как хотите, только оставьте официальный тон! После всего… я этого не заслужил. Аллестейр сцепил руки в замок и уложил локти на подлокотниках, откинувшись в кресле. — Я не хотел вас оскорбить, Хина. — Нет, именно этого вы все и хотели, — холодно ответил он. — Но я все равно раскопаю, что тут происходит. Потому что именно за этим я и приехал, вы это понимаете? Хина знал, что выглядит жалко, но отступать от своей цели был не намерен. Не теперь, когда понял, что помогать ему никто не станет. Он вдруг ощутил мощный приступ бунтующей силы, скованной в его теле крепким замком. Его магия плескалась внутри, ожидая, пока он выпустит ее наружу. Это было похоже на удушье, но Хина понятия не имел, что с этим делать и как освободить себя. Аллестейр, кажется, это заметил. Он встал и налил воды, а потом усадил гостя в глубокое кресло. И Хина опять ощутил исходящий от него спокойный и безыскусный аромат леса, трав и свежести. Его безликая аура ускользала от Хины, словно трусливая рыбина в холодной воде. Но это казалось нормальным, многие люди лишены какой-либо оболочки, и все, что витает вокруг них — лишь бесплотный дымок чужой магии. — Я помогу вам, Хина, — пообещал Аллестейр. — Зря вы думаете, что я против вашего присутствия в городе. Наверное, я единственный, кто хочет, чтобы вы остались и своими глазами увидели все, что происходит в Эшшире. Хина родился в маленьком городке Пуле, и никогда не думал, что сможет не только учиться, но и закончить Главную Магическую Академию столицы. Его отец был плотником, а мать молочницей — не слишком подходящее происхождение для одного из столичных студентов, среди которых были дети приближенных к королю людей. Сестер и братьев у Хины не было, поэтому все надежды родных были возложены на него. Отец хотел, чтобы он работал в мастерской. Мать мечтала о хорошей семье и полном очаге для него. А вот сам Хина думал о другой жизни, за тесными границами Пуля и мирка, в котором вырос. Ему повезло, что однажды у них остановился Ллегаль, старый друг дедушки Денара. Ллегаль, боевой маг, служивший в Министерстве, был добрым другом деда и его должником. За что, Хина так никогда и не узнал, да и не имело это значения. Хине тогда исполнилось пятнадцать лет, и он с благоговейным восхищением смотрел на амулеты Ллегаля и его длинные седые волосы, стянутые в тугой хвост, выправку, отточенную годами, гордый разворот плеч, плавность и выверенность каждого жеста. Ллегаль почти не обращал на него внимания, говорил крайне мало и всегда по делу. А когда ему настал час уходить, Хина узнал, что едет вместе с ним в столицу. Мать выплакала все глаза, а отец до самой кончины деда не сказал ему ни слова, злился за то, что тот оторвал от дома единственного сына и увел из семьи. Ллегаль тоже уже три года как умер, но Хина все еще вспоминал его с теплом и благодарностью. Как и своего деда, который позволил мечте стать явью. Именно Ллегаль стал его первым наставником, открыв новый мир, пускай он и был полон всевозможных сложностей, жесток и зачастую несправедлив. Хина все равно всегда испытывал благодарность. Именно о Ллегале думал Хина, когда следующим утром пришел с Аллестейром на конюшню, чтобы выбрать скакунов для поездки. Аллестейр напоминал Хине старого наставника. Он мало говорил, только когда это было необходимо, и казался в меру открытым и искренним, несмотря на общую серьезность и даже угрюмость. После стычки из-за похищенных инструкций Хина тем же вечером написал свой первый отчет для Министерства (хлесткий и едкий) и долго ломал голову, стоит ли его отсылать. Так ничего и не решив, ушел спать. И в темноте долго думал о том, что ему сказал Аллестейр. О магии, вспыхнувшей в доме мадам Пиренн, хозяйки борделя, которую он видел, как только пришел в себя, и о местных, что отнеслись к нему с таким пренебрежением. Хина и сам понял, что в доме, где живут потомки волшебных существ, не может быть никакой магической безопасности. Комнатка на чердаке была защищена щитом, как и открытые помещения. А вот выход на территорию полукровок, которых все принимали всего лишь за искусных шлюх, мог обернуться огромным риском. Не для людей, конечно. Но Хина, хоть и не перешел рубеж, уже не был обычным человеком. Мадам Лорье знала это. Только вот за что она презирала его столь сильно, Хина не понимал. Лишь за то, что в его саквояже лежали направления Министерства? Юркий грум Аллестейра оседлал для них двух лошадок и вывел их из конюшни. А сам хозяин отдавал слугам последние указания. Хина рассчитывал быть в городе еще до заката, ему хотелось поговорить с Десятником после того, как он поговорит с местными. Их должны были сопровождать несколько солдат, но Аллестейр отослал их. Это экономило время, но Хине показалось, что префект был с ними слишком суров. — Вы хороший наездник? — спросил Аллестейр, взлетая на крепкую спину своей гнедой. — Дороги за городом плохи, советую держаться покрепче. — Я вырос не в столице, — коротко сказал он, ничуть не пугаясь, — так что не упаду. Они выехали за ворота. Дом Аллестейра был небольшим, двор и витой забор были спроектированы на совесть. Буйно заросший сад утопал в кустарнике и высоких плодовых деревьях, а летом за оградой, наверное, пышно расцветали розы всех возможных сортов. Красные, как кровь, белые, нежно-кремовые… Лошадь мерно шагала по расстилающимся на брусчатке лужам, и Хина лениво рассматривал улицы. За поворотом находилась главная площадь с фонтаном-скульптурой, трактир, дома, муниципальные здания, но сегодня их путь лежал в противоположную сторону. Лоудшор находился в двух милях от города на юге. Хина озаботился встать чуть ли не на рассвете, но Аллестейр не возмущался из-за раннего подъема, словно вовсе не ложился. И ему почему-то стало неловко, что он даже не выразил префекту благодарность. Но Хина быстро утешил себя тем, что Аллестейр тоже ничего не сказал насчет столь нагло изъятых бумаг, как будто так и надо. Как только они выехали за пределы города, и вокруг расстелились поля, ему захотелось узнать, о чем думает его попутчик. Аллестейр смотрел только вперед, почти не отвлекаясь от дороги. На горизонте показалась знакомая мельница, и Хина вспомнил Абрахаса Карра в пивнушке — взмокшего, говорливого, с покрасневшими от выпивки глазами. Был ли он искренен с ним? Действительно ли считал, что все те люди, тела которых лежали в подвале Министерства, скованные трупным окоченением, истерзанные и полусгнившие за то время, что их везли, заслужили свою участь? — Аллестейр… Луи, — поправился Хина, — расскажите мне про ту ночь. Вы помните, как это было? Аллестейр покачивался в такт шагу своей гнедой и все еще смотрел перед собой. Хина на мгновение залюбовался той естественностью, с которой Аллестейр управлял своей кобылкой, — словно она стала частью его собственного тела и четко следовала тем импульсам, что он посылал ей. — Люди могут рассказать вам больше. — Крестьяне не были там, они не видели всего. — Я видел, но говорить тут не о чем. Они умерли, что тут сделаешь? — А Зверь? Что известно о нем? Хина был уверен, ему есть что рассказать, только вот делать этого он не хочет. Ленивая усмешка прокатилась по губам Аллестейра, когда он взглянул на Хину. В темных глазах плясали блики неясного солнечного света, который рвался сквозь плотные тучи. И Хина впервые подумал, что у Аллестейра притягательный взгляд, значение которого вечно ускользало от понимания. — О Звере я могу вам рассказать сколько угодно. Но вы и сами слышали, что он кровожаден, глуп, охоч до насилия и очень-очень опасен. И это вся правда. — Сплетни. — Это правда, неужели вы не верите в слепую жестокость нашего Зверя? — Почему же тогда он не убивает простых крестьян, не ест овец и не охотится на маленьких детей, а предпочитает воинов? Отпугивает дезертиров? Прячется? — Потому что он любит вкус стали, а не липкого страха? — Слишком умно для глупого Зверя, — парировал Хина. Аллестейр хмыкнул. — Вы и не такое услышите о нашем Звере. Для всех он герой, намного больший, чем тот же Каремон Отважный. Но на деле это просто животное. Вот и все. Аллестейр говорил так уверено, будто доподлинно это знал, и Хина задумался, что, возможно, так оно и есть. Хотя где-то глубоко внутри его глодал червь сомнения. В Лоудшоре Хина потерял впустую четыре часа. Стоило только заикнуться, что он из Министерства, как перед его лицом захлопывали дверь. В одном месте ему даже чуть не вылили помои на голову. Хина еле успел отпрыгнуть и гордо погрозил кулаком толстухе на балконе, которая в ответ плюнула в его сторону и потрясла ведром, а потом позвала «милого Луи» отведать ее каравая. Тот, естественно, отказался, тогда дама еще раз взглянула зло на Хину, и ушла в дом. Это было выше понимания Хины, а Аллестейр, наблюдая его возмущение и бессилие, только посмеивался. И Хина не хотел признавать, что эта улыбка задевает его за живое. Потому что он никогда не думал, что суровый и критичный сановник может так открыто проявлять радость и беззаботность. Сегодня же Аллестейр веселился от души и выглядел по-иному, не столь официально. Лоудшор был маленькой деревенькой, в которой промышляли в основном ремесленничеством, возделыванием полей и выпасом овец. Близилась зима, урожай уже давно собрали, и возле огромного амбара стояли дружинники с вилами и огромными косами, защищая своё добро. Домики внутри поселения стояли не впритык, но ближе к центру был небольшой островок, где к местной церковке прилегали несколько покосившихся зданий. — Что это за заведение? — спросил Хина, рассматривая толстую дубовую дверь, выкрашенную охрой. — Трактир, — сказал Аллестейр. — По соседству с церковью? — удивился Хина. — Местный святой отец не против опрокинуть стакан-другой, может сразу и грехи отпустить, не отходя от стойки. Какие у вас грехи, Хина? — У меня нет грехов, — выпалил он, и тут же вспомнил все свои проделки в Академии. — Уверены? — с ухмылкой спросил Аллестейр, и Хине захотелось его придушить. Целый день тот наблюдал за его бесплодными попытками узнать хоть что-то, но даже не предложил поговорить с кем-то из жителей, чтобы они уделили ему время. Стоило задуматься, почему он сам не мог пересилить гордость и попросить? Ведь Аллестейр не отказал бы, но просить Хина не умел. Он быстро шагнул к трактиру и дернул за ручку. На него тут же пахнуло запахом сивухи, немытых тел и мочи. Внутри было темно — горело всего пару свечей, зато в очаге ярко полыхал огонь и коптился окорок. Под лестницей сидели музыканты и играли на самодельных лютнях, и если бы не шум и гам, Хина мог бы назвать музыку красивой. Аллестейр вошел за ним и стал за спиной, но незамеченным ему остаться не удалось. Мужчин в трактире было не меньше, чем женщин, и все они пили, ели неровно нарезанные сухари из засохшего хлеба и опрокидывали стакан за стаканом крепкую сивуху, от одного запаха которой у Хины лились слезы. После холода улицы щеки горели, а от спертого воздуха, пропитанного сотней разных запахов, взмокли виски. Хина не хотел говорить о Министерстве, тем более он уже понял, что этим людям глубоко плевать на заботу о них государства, если эта забота запоздала на пару десятков лет. Но, к несчастью, среди выпивох был Абрахас Карр. Мельник снова был пьян и мало следил за языком. И просто не мог упустить шанса выставить Хину на всеобщее обозрение. — Эй, мессир Теоретик! — неприлично окликнул он Хину и махнул рукой. Аллестейр напрягся и удивленно взглянул в его сторону. — Это наш друг из Министерства! — продолжал вопить выпивоха, привлекая внимание окружающих. — Мессир Дунар! Он поймает нашего Зверя! Скрутит его в бараний рог и отнесет на плече в столицу! Он маг, правда, только книжный… Абрахас демонстративно встал из-за стола и отодвинул стул, приглашая к себе, и Хина подошел, превозмогая отвращение. Нос Абрахаса напоминал сливу — красно-синий, распухший, а глаза налились кровью. Завсегдатаи таращились на них, словно на пришельцев с того света, особенно на Хину. — Присядете, мессир? — спросил Абрахас. В трактире все еще длилось неловкое молчание, но его тут же развеял Аллестейр, взмахнув рукой и приказав налить всем присутствующим за его счет. Люди обрадовались и загомонили еще громче, чем прежде, требуя к столу обещанную выпивку, вознося пьяные благодарности Аллестейру и обсуждая пришельца и Министерство. Хина поневоле подумал, что люди Эшшира и его окрестностей все без исключения были странными, даже чуточку сумасшедшими. Естественно, после такого представления говорить с Хиной никто не захотел. И сразу стало понятно почему. — Как ваши успехи? — лениво проговорил Абрахас. — Может, выпьете со мной? — Это вряд ли, — прошипел Хина, раскрасневшись от бесцеремонных взглядов. — Обиделись? — дохнул он перегаром, склонившись к нему. — Не стоит, я делаю вам одолжение… Чем быстрее вы уедете отсюда, тем лучше, мальчик. Что это было за одолжение, Хина так и не узнал. От стойки вернулся Аллестейр и увел его. И уже давно он так не радовался колючему северному воздуху, как в тот момент, когда вышел из провонявшего кабака. На обратном пути, пока они скакали в город, Хина замерз и постоянно вздрагивал. Дорога заняла не больше получаса, но ему показалась бесконечной. — Как вам люди? — спросил Аллестейр, когда вдали выросли очертания города. Лошадь всхрапнула. — Они меня ненавидят. — Нет, не вас, Хина. — Хорошо, они ненавидят Министерство. Аллестейр пришпорил кобылку, и та возмущенно фыркнула. — И снова вы не правы. Они ненавидят войну, которая заставила людей идти за Черту. Они ненавидят тех, кто вернулся, но в то же время, они их жалеют, хотя эти люди и крадут их честно заработанный хлеб. Зима тут лютая, весна похожа на осень, а саму осень вы видите… Когда приходит лето, эти люди от света до света гнут спину, чтобы накормить своих детей в холода. — И как это оправдывает Зверя? — Я не оправдываю Зверя. Я лишь хочу рассказать вам, что чувствуют эти люди. — Чего вы все намереваетесь добиться, мессир Алле… Луи? Я могу признать свою полную некомпетентность, но если я вернусь в столицу, то приедет кто-то другой. И я не поручусь, что его хватка будет нежнее, чем моя. — Хватка? — с оттенком иронии переспросил он. — Да, хватка. Что бы вы обо мне ни думали, я верен Министерству, и всегда буду. А вам лучше помочь мне в моем деле. Потому что это касается не только меня, но и всех вас. Аллестейр отвернулся, рассматривая уходящее за горизонт солнце. — Я вам помогаю, Хина, даже больше, чем вы думаете, — сказал он, пришпорил лошадь и галопом помчался в сторону города. Оставалось только глотать пыль из-под копыт его скакуна, потому что догнать всадника не представлялось возможным. Всю дорогу до Эшшира Хина не мог избавиться от ощущения, что он чем-то обидел своего сопровождающего. И его это беспокоило, хотя и не должно было. Тем вечером с Десятником увидеться не удалось. Он уехал на доклад к Наместнику и должен был вернуться в течение недели. Аллестейр предложил сходить в трактир мадам Лорье, выпить эля, но Хина отказался и заперся в своей спальне. Оставшись один, он достал свои инструкции, перечитал их и снова спрятал в саквояж. Написал заново отчет, сделав его более терпимым по отношению к местным и Аллестейру, и запечатал сургучом с крошечной именной печатью. Утром следовало отправить письмо в столицу. Хина встал, размял затекшие конечности, потер отбитый верховой ездой зад и подошел к окну. На улице кто-то стоял и смотрел в его окно. Темная фигура, не освещенная фонарем, показалась Хине зловещей и опасной, отчего нервные мурашки побежали по коже. Попятившись, он дотянулся до свечи и потушил ее. Затем вернулся к окну, отодвинул занавеску и осторожно выглянул, но на дороге уже было пусто. В раздерганном состоянии он лег в постель и, измученный тяжелым днем, вскоре заснул. Хине снилось, что он там, на улице, стоит рядом с соглядатаем и смотрит в собственное окно. Видит за занавеской тусклый свет и тень от неясной фигуры. Медленно утекают минуты, и внезапно сбоку раздается приглушенный, но мощный рык. «Так может рычать только легендарный Зверь», — думает Хина. Не в силах скрыть панику, он бросается бежать, сам не зная куда, лишь бы уйти от Зверя. Улицы сливаются в сплошную серую полосу, темные окна домов смотрят на него, словно пустые глазницы. Добежав до трактира, он видит широкую, прочную дверь и хочет проскользнуть внутрь, но мадам Лорье захлопывает ее прямо перед его лицом. Глухой звук хлопнувшей двери бьет по нервам, и Хина снова бежит. У него в запасе всего пара секунд, максимум минута. Зверь догоняет, и удары сердца отдаются в ушах, а в груди разливается пустота. Ноги заплетаются, бег тянется целую вечность, а потом Хина спотыкается обо что-то и падает. Рвет свои дорогие столичные брюки из тонкой шерсти, которые совсем не согревают в лютые эшширские морозы. Зверь хватает его зубами за шиворот и тащит за собой, но когда Хина оборачивается, то видит, что это Абрахас Карр — красный, потный, с посиневшим от холода носом. Абрахас смеется и, протягивая стакан, просит выпить с ним. Хина сильно вздрагивает и вдруг оказывается в постели, в спальне особняка Аллестейра. Он полностью обнажен, его ноги полыхают, словно в огне, потому что их вылизывает Зверь, сверкая голодным опасным взглядом. Сначала пальцы, ступни, затем голени и бедра. У Зверя длинная вытянутая морда, острые клыки, мокрый, шершавый и жесткий язык, которым он ведет по телу. Хина охает, чувствуя, как в паху все горит, напрягается и дрожит. Гордо торчащий член пачкает живот вязкими каплями, и Хина жалобно стонет. Ему неловко оттого, что грубоватые ласки Зверя так возбуждают его, приносят радость и запретное удовольствие. Он проваливается в пустоту. А потом его нежно целуют мягкие человеческие губы, крепко, сильно, до головокружения. И от неведомого любовника так сладко пахнет лесом и солнцем, что хочется улыбаться. Но стоит открыть глаза, и Хина видит перед собой совсем не того, о ком грезит. Это Джуллин, старшекурсник из Академии. Старый кошмар оживает, только во сне Хина еще более открыт, обнажен и доступен. Джуллин резко переворачивает его на живот, прижимает горячий член к ягодицам, рычит на ухо и выкручивает руки. Хине больно и стыдно, ему плохо… он плачет, просит прекратить все это и отпустить его. Но мольбы напрасны, и кошмар продолжается… Когда Хина проснулся и открыл глаза, его щеки были мокрыми, как и измазанное в семени белье. Прошла неделя, но Десятник так и не вернулся. Солдаты, что все еще находились в городе, боялись сделать лишний вдох, а не то чтобы говорить о чем-то в отсутствие своего командира. Хина уже давно понял: куда бы он ни пошел и с кем бы ни заговорил, с ним будут вести беседу ровно до тех пор, пока он не затрагивает вопросы убийства солдат. И таких, как мадам Лорье с ее презрительно поджатыми губами и Карр с его агрессивным дружелюбием, было немало. Не мог Зверь настолько запугать горожан, скорее это было похоже на негласную защиту. Аллестейр дал Хине карт-бланш и предоставил полную свободу после того, как они вернулись из Лоудшора. У префекта накопились неотложные дела, и он предпочел решать их, а не нянчить посланника Министерства. Хина мог увидеть его лишь вечером, за ужином. Аллестейр был немногословен, и дружеское участие, зачатки которого он ощутил в деревне, развеялось. Однако то, что он не получил помощь от Аллестейра, не заставило Хину отказаться от своих планов. Он заплатил Леналю, чтобы тот составил ему компанию в эскападах по городу. И мальчишка повсюду ходил за ним, носил его зонтик, и пока Хина вел пустые беседы с обывателями, Леналь ютился на крыльце, как маленький волчонок, сжимаясь в клубок и подгребая ноги к туловищу. Он мерз днями напролет, отрабатывая свои монеты. Но никакие визиты, никакие жесты доброй воли, даже деньги не могли помочь Хине получить ответы на свои вопросы. Почему Зверь убил солдат? По какой причине горожане поддерживают убийцу? Почему Наместнику наплевать на Зверя? Был и такой вопрос: в связи с чем Министерство не отвечает на его отчеты? Ну и последнее: кто такой Зверь и насколько он опасен? Ответов не было, как, собственно, и догадок, хотя Хина сделал все от него зависящее. Поэтому ровно спустя неделю, в воскресенье, после службы Хина пошел в парк, а не с визитами по длинному списку, который ему дал Аллестейр. Все эти люди были немы, словно рыбы. Леналь нес его книгу, разбивая носком ботинка тонкие ледяные корки, которыми за ночь покрылись лужи. В последнее время Хина ощущал, что Леналь стал ему больше, чем слугой. Потому что был единственной душой, которая от него не отказалась. И с ним было приятно говорить, рассказывать о столице и отвечать на тысячи вопросов. — Куда сегодня, мессир? — поинтересовался Леналь. — Мы просто гуляем. — У вас выходной? — Что-то вроде того. — И что мы будем делать в выходной? Леналь даже взбодрился, его лицо озарила настоящая улыбка. — Посидим в парке. — На улице?! Снова? — Леналь расстроился, но тут же шмыгнул носом, запахнул свою истрепанную, но все еще теплую курточку и коротко кивнул. Элиза заботилась о брате в меру своих сил, и пусть на хлеб Леналь зарабатывал сам, прислуживая, но одежду давала ему сестра — хорошую и теплую. Как и угол в той коморке, которую она снимала на окраине. Хина никогда не задумывался о том, что мог бы жить, как Леналь не окажись на него пути Ллегаль. Наставник оставил ему маленькое наследство после смерти, иначе Хина не смог бы доучиться. В столице было мало достойных занятий, если у тебя нет связей или денег. В парке Хина не смог спокойно погулять. Как только они вошли, он тут же заметил нечто, выбившее его из колеи. Леналь обернулся, чтобы узнать, что именно его заинтриговало, и тут же потерял интерес. Словно видел это уже тысячу раз. — Кто это? — спросил Хина. По парку, закутанная в короткое меховое пальто и шаль, шла мадам Лорье в сопровождении хрупкой маленькой девушки. Дама ступала медленно, не поспевая за своей компаньонкой, которой не хватало неторопливого шага. — Это Лори. Дочка мадам Лорье. Она сумасшедшая, — сообщил Леналь. Хина и сам заметил, что с девушкой что-то не так. Она смотрела в небо сквозь упавшие на лицо растрепанные волосы, а мадам сжимала ее руку так крепко, словно боялась, что Лори вспорхнет и улетит, как птица. На вид ей можно было дать лет двадцать, но вела она себя так, словно ей куда меньше. Лори вскинула вверх свободную руку и показывала что-то на небе, чуть не подпрыгивая. Хотя в ее положении это было бы проблематично. Несмотря на хрупкую шею и тонкие, почти прозрачные руки, у нее был большой тяжелый живот, обтянутый теплым шерстяным платьем. Хина понял, что она беременна. — Лори?.. — Да, — подтвердил Леналь, — в тягости она. Обрюхатили ее, солдаты постарались. У Хины что-то оборвалось в груди, словно сердце перестало биться. Ему стало искренне жаль и Лори, и ее мать. Иногда он думал, что не может быть ничего хуже того, что случилось с ним. Но несколько солдат и эта хрупкая девушка? Одна мысль об этом вызывала тошноту. — Солдаты? — Да, они ее изнасиловали, — сказал Леналь. — Это было незадолго до… Она смирная была, никого не обижала, бегала по городу, на небо вечно пальцем показывала и цветы любила. Розы. Лори в сад мессира Аллестейра ходила, мессир Жан был хороший, не прогонял ее. Да и брат мессира любил ее. Мадам Лорье никогда дочку не скрывала от людей, в теплую погоду выпускала гулять с кем-то из служанок. Потом она пропала на целый день. Весь город перевернули вверх дном. А когда ее нашли недалеко от трактира, в котором я служу, слышал, как она кричала и билась. Не усмотрели. — Но как же? Солдаты… их наказали? — А что им могло быть? Мессир Аллестейр тогда пошел к Десятнику, но тот его даже слушать не стал. Свидетелей не было, никто не смог бы доказать. Десятник всегда себя выше префекта ставил, и вызов ему бросал. Мессир Жан не из таких был, он терпел. А то, что Лори вопила, как бешеная, когда видела людей в форме, это для Десятника было не доказательство. Кто будет слушать умалишенную девочку? Наместник, ха! Леналь потер озябшие руки и проводил взглядом мадам Лорье и ее дочь. Мадам на них даже не посмотрела, словно Хины не существовало. Леналь же считался отщепенцем, его никто не замечал, как будто мальчик был невидимкой. — А мужчины в семье Лорье есть? — Нет, в том-то и дело. Мадам Лорье все на себе тащила, тем более дочка никогда бы на замену ей стать не смогла, а теперь и подавно. Она ее возила один раз в столицу к магам, кому-то из вашей братии. К практикам-целителям, но это было еще до того и мало помогло. Хина повернулся в сторону ушедших женщин и увидел, как рвется Лори из рук матери и что та не дает ей уйти. Если бы в роду Лорье были мужчины, Хина мог бы поклясться, что они могли учинить расправу. — Каковы ваши успехи? — спросил за ужином Аллестейр. Он только недавно вернулся. Днем его никогда не было в доме, независимо от того, был ли это будний день или выходной. Леналь говорил, что Луи Аллестейр никогда не хотел отвечать за дела Наместника в Эшшире, но ему не оставили особого выбора. Раньше этот пост занимал старший брат Луи. И весьма успешно оставался бы на нём и доныне, если б его не убили. Хина опасался заговаривать о Жане Аллестейре, он интуитивно понимал, что это сложная, опасная и болезненная тема. — Мизерны, — ответил он, — тем более что Десятник так и не вернулся. Хина уставился в полную тарелку еды, но желания есть совершенно не было. Слуги Аллестейра были выше всяких похвал, вышколенные, умелые тени, которые ничуть не мешали и лишь приносили комфорт и порядок. Хина даже сумел сдружиться с некоторыми и поговорить по душам. — — Ширен, возможно, вообще не вернется. Думаю, не стоит ждать от него чуда. — Не вернется? — Хина удивленно посмотрел на Аллестейра. — Почему? — Слишком труслив. Ведь прошлый Десятник погиб. — Но ведь Ширен может не допустить подобного? — Может, но для этого нужно быть хорошим воином, которым он, увы, не стал. Хина отодвинул тарелку в сторону и полностью отдался разговору, тем более что успел соскучиться по обществу Аллестейра. Как бы там ни было, Аллестейр знал намного больше, чем Леналь, и интриговал Хину. Местные много порассказали о нем, начиная от того, каким железным кулаком он накрыл охрану городка после нападения Зверя. И дифирамбы его смелости и другим личным качествам могли литься бесконечно. Дам Эшшира немало интересовало и то, что в свои годы Аллестейр все еще не женат. Раньше на это никто не обращал внимания из-за Жана, ведь старшие братья всегда брали жен раньше младших. Но Леналь туманно намекал, что Луи может и вовсе не жениться. Хина посмотрел на открытый огонь свечи и сказал: — Несмотря на то, что все словно проглотили языки, я смог сложить картину произошедшего со слов некоторых очевидцев и рассказов ваших слуг. И я дал свою оценку тому, что случилось. Министерство должно получить ответы на свои вопросы. — Мои слуги умеют говорить? — удивился Аллестейр, проигнорировав все остальное. — Немного, — Хина смутился, словно сделал что-то плохое. Но ведь Аллестейр отказался предоставить ему информацию. — Они не выдавали ваших секретов, если вы этого боитесь. Аллестейр наградил его весьма красноречивым взглядом. — Я сам могу рассказать вам все свои секреты, Хина. И с радостью выслушаю ваши. Кровь бросилась Хине в лицо. Во взгляде Аллестейра был вызов и неявный намёк, а он к тому же все еще не избавился от своих снов. Иногда страшных, когда в них появлялся Зверь или воспоминания его несчастливого юношества, а иногда жарких, слишком реальных, и тогда он ощущал знакомый запах леса и млел под твердыми, умелыми руками. Но сейчас Аллестейр явно не имел в виду его глупые мысли и беснующееся подсознание, хотя это и был его единственно важный секрет. Личный, непроизносимый вслух, такой же, как Джуллин и связанные с ним воспоминания. Хина постарался собраться и прогнать дурные мысли, тем более что Аллестейр сам предложил открыться ему, и даже пошел навстречу. — Тогда расскажите мне, Луи, о той ночи. Начните с того, что я могу не знать. — Работа прежде всего, верно, Хина? Аллестейр отложил вилку и отодвинул в сторону тарелку. — Хорошо. Я расскажу, только мои слова могут вам не понравиться, тем более что вы так преданны этой холодной гарпии, Министерству. — Я слушаю, — кивнул Хина. — Судить не буду, я просто должен знать. Аллестейр тяжело вздохнул, словно принял на себя очередные малоприятные обязанности. И Хина именно так себя и ощущал — чужой обязанностью, после того, как его забросили в Эшшир без толики поддержки и нужной информации, не ответили ни на одно письмо и словно забыли о его существовании. Хотели ли они знать, что на самом деле произошло? Или вся его миссия — это всего лишь жест доброй воли? — Война за Чертой идет уже больше семи лет, за это время мы успели пережить немало потрясений. И смириться, не в силах переломить обстоятельства. Эшшир — хороший город, и люди в нем живут достойные. У нас нет столичных магов, иначе мы смогли бы защитить себя сами. Но мы выживаем, как можем. Пришлые могут сколько угодно сочинять сказки о Звере, о том, что с ними сделали и как они того не заслуживали. Да, это было: законы гостеприимства нарушены, и люди, которые ели наш хлеб и должны были встать за нашей спиной, обнажили сталь. — Солдаты? — Не только. Лоудшор страдал от набегов уже много лет, хотя к городу разбойники старались не подходить. Сначала местные жители пытались их подкормить, но с каждым годом их становилось все больше. Они не хотели подачек, забирая все. И тогда Наместник выдал нам охрану во главе со своим бастардом. Мой брат… он был не виноват. Внутри города началась настоящая война, Хина. Стоило бы отправить солдат в леса, чтобы они защищали город и окрестности от разбойников, но эти так называемые «защитники» во главе с Десятником сделали своим полем боя Эшшир. Это длилось до тех пор, пока не полетели головы. За каждый проступок они получили по трупу, а натворили они немало… Хина молчал. Он уже знал о несчастьях, смертях и ужасах, которые происходили в Эшшире. О Лори, о найденном на улице мертвом сыне Абрахаса Карра, и не только. Их было слишком много, чтобы можно было стерпеть. Хина уже вдоволь наслушался, как солдаты пьянствовали и бесчинствовали в городе, когда должны была охранять Лоудшор. А главным зачинщиком был Десятник, внебрачный сын Наместника, которому слова нельзя было сказать поперек. И когда после посещения Десятником борделя Жаклин была найдена задушенной, в ярости был не только Жан. Все знали, что префект без ума от девушки, и только ее упрямство и дурная родословная не давали ей уйти в его дом. Бастард запустил это чертово колесо смертей, подняв руку на горожан. А может, этим он хотел уязвить Жана Аллестейра, который постоянно старался повлиять на него и удержать в узде. Это было всем известно. Но Наместник не верил, что его сын сам спровоцировал бесчинства в городе, и хотел найти его убийцу. — Мне больно это слышать, Алл… Луи. Я искренне сочувствую вам из-за смерти вашего брата. Он был выдающимся, умным человеком, но вы сами понимаете, что Зверь и дальше будет убивать и решать все вопросы с помощью силы, и это приведет лишь к еще большим беспорядкам. Это не спасет город, и пусть пока все спокойно, никто не может предсказать, что будет дальше. Что еще может привести его в ярость, заставить убивать. Если вы знаете, кто это, вы должны что-то сделать. Вы должны, Луи… Аллестейр криво улыбнулся, словно услышал какую-то дурную шутку и встал из-за стола. — Прошу меня извинить, — твердо сказал он. Хина тут же вскочил и преградил ему дорогу. — Не уходите! Прошу вас. Аллестейр остановился рядом и посмотрел ему в глаза. Он был зол, и таким Хина еще его не видел. Жестким, несгибаемым, с тонким росчерком крепко сжатых губ и холодом темных глаз. Хина нервничал как никогда, и снова почувствовал, как крепкая петля магии душит его, разрывает на части, так было всегда в пиковые моменты. Энергия не находила выхода и бесновалась внутри него. Уже оседая на пол, Хина ощутил, как Аллестейр подхватил его, не позволяя упасть, и утянул к креслу. Слуга принес воды и компресс, и Хина почувствовал, как на лоб опустилась влажная ткань. Он крепко вцепился в руки Аллестейра, заметив его встревоженный, полный сострадания взгляд. Словно знал, что именно переживает Хина, и как ему плохо. — Магия не несет зла, — приободрил он. — Не надо бороться, Хина, не отталкивайте ее. Это наша… это ваша природа. Она не обидит вас. — Я не достоин… я не могу, — мелко подрагивая, сказал Хина. У него зуб на зуб не попадал, и стыд затопил все его существо, потому что он не оправдал возложенных на него ожиданий. Ни учителя, ни наставника. — Вам лучше? — спросил Луи. — Немного… — с трудом выдавил Хина. Аллестейр улыбнулся и дал знак лакею, Хина сразу же оказался в чужих руках, но взглядом все еще не отпускал его. Аллестейр шел следом, контролируя, чтобы гость успешно добрался до комнаты. — Вы все сможете, Хина, я в вас верю, — сказал Аллестейр, и Хина подумал, что он уйдет сразу, как только его доставят в комнату. Но Аллестейр остался, и Хина слышал сквозь полудрёму, как он ходит по комнате. Утром вместе с завтраком Хина получил письмо из Министерства. Руки дрожали, пока он вскрывал массивную печать. Прошло уже две недели с тех пор, как он приехал в Эшшир, и за это время он отправил два послания, переживая о каждом выведенном на бумаге слове. Слишком многое зависело от того, как именно увидят эту историю в столице. Сочтут ли опасной не только для жителей Эшшира, но и для собственной безопасности? Хина не смог продвинутся дальше уже существующей официальной версии, а слова Аллестейра, к сожалению, сложно было бы вложить в сухой рапорт. Как и боль и обиду людей, пострадавших от действий солдат Наместника. Но как бы Хина ни сочувствовал, он понимал, что место Зверя в клетке, какими бы целями тот ни руководствовался. В письме из Министерства также было мало эмоций. Только указания, и главное из них — поскорее найти того, кто ответит за убийство. Кто прав, а кто виноват, никого не интересовало, и Хине на минуту показалось, что даже справедливость была для них не важна. Прочитав письмо, он еще долго сидел за столом в спальне, обдумывая ситуацию и возможный выход из неё. Потому что решение, если оно и было, никак не находилось. Ближе к полудню он собрался, вызвал Леналя и отправился в трактир. На улице падал снег, объёмными белыми хлопьями покрывая землю дюйм за дюймом. Людей на улицах не прибавилось с момента его приезда в город, и Хина уже привык, что встретить прогуливающихся горожан можно было лишь в послеобеденные часы. Леналь выглядел хмуро и почти не смотрел ему в глаза, спрятав свое мальчишеское очарование за скорбно опущенными уголками губ и хмурой морщинкой на лбу. — Что случилось? Леналь только вздохнул. Они прошли мост, пробираясь к площади. Хина заметил, что ледяная корка на воде кое-где треснула, а в одном месте и вовсе была огромная мутная лунка, от которой шли смазанные следы. — Элиза мне голову открутит, если скажу, — ответил мальчик. Хина понимал, что данное сестре слово Леналю дороже любых денег. Но тот сам не выдержал, помялся и таки поднял голову. — А вы умеете лечить? — Немного. — Вы разве так можете? Теоретики? — Мы можем многое, Леналь, если это не заставляет нас выпустить свою магию наружу. И Хина ощутил, как дрожь снова прошла по его пальцам. Неужели эти пытки будут длиться вечно, если он не сможет перебороть себя? Будь Ллегаль жив, он дал бы ему ответ. А так оставалось уповать только на собственные силы. Хина остановил Леналя и развернул к себе. — Скажи, кому нужна помощь? Элизе? — Нет, с ней все хорошо, просто… — Леналь закусил нижнюю губу и помялся. — Есть один человек, и ему плохо, а вы в силах помочь. Только я не могу вам сказать, кто это. Я обещал и должен хранить тайну. Хина растерялся и не знал, что сказать. Леналь выглядел таким расстроенным и напуганным происходящим. — И как же я тогда помогу ему? Он умирает, твой друг? — Нет. Это глупо, простите, мессир Денар. Забудьте, — Леналь спрятал глаза, а потом вскинулся и постарался улыбнуться. — Мессира Аллестейра не будет в городе три дня. Вам сказали? Хина удивился столь резкому переходу. — Нет. — Уехал он, Наместник вызвал его к себе. Зато Десятник приволок свой трусливый зад обратно, — Леналь непочтительно усмехнулся, но глаза его оставались грустными. — Хотите, я вас к нему отведу? Целую неделю Хина думал о будущем разговоре с Десятником, но теперь, когда тот прибыл, не видел в этом смысла. В конце концов, навестить его время еще будет, тем более что Аллестейр уехал. Хина ощутил сожаление, хотелось, чтобы у него было намного больше времени. — Нет, сначала обед, а потом ты отведёшь меня на кладбище, — сообщил Хина. — А туда зачем? — Я хочу посмотреть могилу Жана Аллестейра. Леналь наминал за троих, жадно и с аппетитом. Каша с мясом была для него невиданным деликатесом. И Хина вдруг понял, что мальчишка недоедает намеренно, явно припрятывая свои немногочисленные монетки для кого-то. Подружки? Младшего брата или сестренки? Но Хина понимал, что не имеет никакого права спрашивать. Если бы Леналь хотел, уже давно рассказал бы, тем более что зачастую он болтал, не смолкая. Хина расплатился и пошел за ним к кладбищу, не в состоянии перестать прокручивать в голове одно за другим предположения, зачем Наместник вызвал Аллестейра. Леналь мастерски петлял среди улочек и нашел самый короткий путь к пустырю, за которым расстилался огромный старый погост. Низкие оградки прилегали друг к другу так тесно, что даже прохода между могилками не удавалось разглядеть. Несмотря на лютый холод, земля была рыхлой и мягкой, готовой принять новых постояльцев. И Хина почувствовал горьковатый душок старой магии, который витал над этим местом. Это было похоже на старые библиотечные залы Академии или сады Министерства, когда сама земля поглощала магию, как губка. Леналь каждый раз окрикивал его, пробираясь все глубже, и не давал отстать, пока они не уперлись взглядом в высокий памятник из белого мрамора. Просто камень без всяких скульптур, только тонкой линией на литой поверхности изображен летящий дракон, и эпитафия. Короткая, сухая. Рядом высилась плита поменьше, скромная и аккуратная. Без имени. Жаклин. Хина коснулся одинокого увядшего цветка, который лежал в изножье. — Это его могила, — сказал Леналь, — нашего мессира Аллестейра. — Каким он был? Жан? Леналь настороженно посмотрел на него и переступил с ноги на ногу. Хина сомневался, что из-за холода, скорее Леналь нервничал и не договаривал. — Он был намного лучше тех, остальных. Он нес свет. — Как его убили? — Я не знаю. Этого никто не знает, кроме мессира Луи. — Но это было в ту ночь, верно? Леналь сурово сжал губы. — Откуда мне знать, мессир Денар, я всего лишь слуга. Хина понял, что он ничего не скажет, и решил не настаивать. Леналь никогда не отступал от своего слова. Удивительно твердое убеждение для бедняка, но он имел на него право. Хине снился Зверь. Он проснулся среди ночи, и вовсе не от страха, ощущая, что живот испачкан в семени. Стянув с себя белье, он вытерся и бросил его в угол, намереваясь потом убрать. Тело все еще звенело от возбуждения, а кожа казалась слишком горячей, словно у него начался жар. В окно светила луна, ее ровное сияние растянулось по ковру белой линией. Хина смахнул со лба испарину и поднялся с кровати, ощущая голыми ступнями холод студеного пола. В камине медленно дотлевали угли, но даже жар от огня не поможет согреться этой ночью. Хина не желал больше видеть сны, которые преследовали его с самого появления в Эшшире. Что-то в этом городе действовало на него чертовски странно. Будило старые воспоминания, отрывки прошлого, уже давно забытые и похороненные. Джуллин. Ллегаль. Другая жизнь, слезы матери и разочарование в глазах отца… Боль, с которой он сроднился, снова накрывала удушливой волной. Хина ненавидел собственную слабость, тем более что это не сделало бы ему чести, будь жив Ллегаль. Джуллин уже давно заплатил за причиненные ему страдания, все счета были оплачены. Родители простили его. Но почему-то сердце болит, когда накрывает дымка сна, и перед глазами — все то же прошлое. А будущее не сулит ничего хорошего. Но даже сквозь неприятные моменты прорезались новые детали, которые он хотел бы не замечать за собой. Луи. Зверь… Хина подошел к окну и выглянул на улицу. Пусто, ни единой души. Небо, казалось, полностью затопила огромная Луна. Мурашки побежали по коже. Полнолуние. Зверь мог выйти на охоту и бродить по улицам в поисках новой жертвы. В его снах Зверь не желал зла, но что будет, если его выпустить на волю в действительности? Хина считал, что и одного подобного случая более чем достаточно. Если бы Аллестейр был здесь, Хина бы презрел гордость и спросил у него совета. Но увы, он был один в чужом доме, застрял в незнакомом городе у самой Черты, совершенно не понимая, что делать… До самого утра он не мог заснуть, ворочаясь с боку на бок и думая о Луи. Аллестейр вернулся через два дня. Хина увидел его за завтраком, с газетой в руках, попивающим горячий чай. Он немного осунулся за время отсутствия, скулы заострились, а в уголке губ была крошечная ранка. Словно кто-то ударил его по лицу, и Хина искренне надеялся, что это был не Наместник. Внутри забродило противное чувство собственничества, Хина понимал, что это глупо, но его злило, что кто-то мог поднять на Луи руку. — Доброе утро! — тихо поздоровался он, и Аллестейр склонил голову, улыбаясь. — Как Наместник? Газета дрогнула у него в руках, но улыбка стала еще шире. — Обеспокоен. Жан был лучшим префектом, чем я. Жан многое делал гораздо лучше. Хина отметил нотку грусти, которая сквозила в его голосе. Как и тень боли на лице, которую нельзя было скрыть. — Вы сегодня опять пропадете на целый день? — Боюсь, что да. — А не хотели бы вы прогуляться вечером? Аллестейр заинтересованно посмотрел на него. — И где же? У вас в столице, где гуляют порядочные ученики? — Выбирайте сами, в городе не так уж много увеселений. Трактир Лорье, кабак… — Дом мадам Пиренн? — Да, и дом мадам Пиренн. — Вас никто не съест, если вы немного расслабитесь, Хина. И ему ничего не оставалось, кроме как кивнуть. Хотя он и не хотел идти туда, еще и с Аллестейром, который легко мог понять, что все это ему глубоко не интересно. После разговора с Аллестейром Хина пошел побеседовать с Ширеном, который упорно избегал его последние дни. Десятник оказался тучным дородным мужчиной под сорок, а его лагерь напоминал скопище истрепанных всеми ветрами палаток и неопрятных бродяг, застигнутых непогодой. И пусть на них были доспехи Наместника, затравленное выражение глаз и излишняя настороженность выдавала всю степень страха этих людей. Еще недавно они держали в повиновении целый город, теперь же сами узнали, что такое ходить с оглядкой, когда не поможет ни сила покровительства, ни меч. Ширен сразу сообщил, что в момент нападения его не было в городе. Но привел к Хине тех солдат, которые остались в живых, предав своих товарищей и прячась по углам. Хина зашел с ними в затянутую грязными, пропыленными шкурами палатку Десятника. Невдалеке высился недостроенный барак, но там еще даже не постелили крышу, а зима уже наступала на пятки. И, рассматривая то, как живут солдаты, Хина немало им сочувствовал. Разговора так и не вышло, потому что мужчины прятали глаза и не желали ничего говорить, кроме общих фактов, которые Хина уже знал. О пропаже Жана Аллестейра и о смерти одной из девушек мадам Пиренн, которую задушил прошлый Десятник. Они не хотели умирать, но раньше совершенно не задумывались, причиняя боль другим. Вечером, когда Хина собрался с духом и спустился вниз, он увидел мадам Пиренн в холле. Она была как всегда прекрасна какой-то абсолютно неземной красотой. Казалось, от нее исходит свет и тепло, окутывая, словно теплый пар с примесью волшебства и женского очарования. Хина всматривался в ее томные неторопливые движения, как сомнамбула, хоть и понимал, что это магия. — Как идет расследование, мессир Денар? — глубоким голосом спросила она. — Боюсь, я слишком опоздал со своими расспросами, все хотят лишь побыстрее забыть о случившемся. — Но вы не можете их за это винить? — Как бы я мог, — сухо улыбнулся Хина. Она обошла по кругу, коснулась его плеча и провела пальцем по груди до того места где билось сердце. В ее глазах застыло странное выражение, наполовину плотское, наполовину хищное. — И к каким же выводам вы пришли, мессир Денар? Кого признали виновным? — Вы знаете, что я здесь не для того. — В этой комнате или в этом городе? — она ласково улыбнулась, намекая на сегодняшнюю эскападу. — Карла еще долго вспоминала вас после того, как вы с Луи уехали. Вы смогли ее перехитрить, и сопротивляетесь мне. Она наклонила голову вбок. — Как нехорошо. — Неужели все ваши девушки так категоричны? — спросил Хина. — Мои девушки не привыкли слышать отказ от мужчины. Тем более, от такого привлекательного. Хина убрал ее руку. — А они сами вольны говорить «да» или «нет»? — Иногда, если обстоятельства тому способствуют. Мадам Пиренн снисходительно улыбнулась. — Могла ли Жаклин сказать «нет» своему клиенту? — спросил Хина, и улыбка стекла с ее лица. Томные и неспешные манеры куда-то пропали, и он увидел настоящую боль в ее глазах, хотя она и не ответила. В холле появился Аллестейр, на ходу натягивая свой меховой плащ. И Хина постарался сделать вид, что ничего не произошло, как и мадам, надевая перчатки и отстраненно рассматривая носки своих черных сапожек. Имя Жаклин повисло паузой траурного молчания между ними. — Я оставлю вас, — сказал Хина, когда дальше молчать стало уже неприлично. — А как же наша поездка? — спросил Аллестейр. — Развлекайтесь без меня. Он пошел в сторону лестницы, но Аллестейр окликнул его: — Хина! Почему вы уходите? — Я не хочу ехать в это место, — равнодушно сказал он. И пошел дальше, уже не останавливаясь. Ему было наплевать, что подумает Аллестейр, ведь он вполне мог уехать с мадам Пиренн и развлекаться без Хины. Он это заслужил. Но не прошло и получаса, как в дверь его комнаты постучали, и Хина подошел к двери. Он смело открыл и впустил Аллестейра, всматриваясь в каждую деталь его облика. Хотелось понять, не сердится ли он? В спальне горела свеча, но все равно света было катастрофически мало, и Хина зажег еще одну, чуть не опалив пальцы, так они дрожали. — Я чем-то вас обидел? — спросил Аллестейр, проходя глубже в комнату и рассматривая легкий беспорядок. Хина приводил в порядок бумаги. На минуту повисло молчание, но оно не было неловким. — Нет, вы единственный кто помог мне в этом городе. За это я вам благодарен. — Но? — вкрадчиво спросил Аллестейр. Хина подошел ближе и попытался прочесть ответ в его глазах. Однако увидел лишь опаску и настороженность, тонкую нить плотно сжатых губ. Аллестейр прятал от него правду. — Вы мне не доверяете. Это ваше право, но я все равно этого не заслужил, ведь моя цель, как и ваша — уберечь людей. — Даже если это претит интересам Министерства, которому вы преданы всей душой? Ведь там, в столице, они играют совершенно по другим правилам. — Даже если так, мы ведь не там. — Вы не врете, — удивленно сказал Луи, будто знал это, чувствовал всю искренность, которую вложил в свои слова Хина. — Что вы хотите знать? — Все. — И готовы сами открыть мне все? — Аллестейр хитро улыбнулся, и Хина ощутил прикосновение его руки. И это прикосновение не принесло дискомфорта, потому что он знал, что Аллестейр не желает ему зла. — У меня нет секретов. — Тогда и у меня не должно быть секретов от вас. Спрашивайте, — приказал он, так и не выпустив его руку. Хина заволновался, в груди свился горячий ком и медленно стек ниже. Аллестейр уже давно привлекал его, и подобная близость показалась слишком интимной. — Вы взволнованны. Вам неприятно? — спросил Аллестейр, выждав с полминуты. Он отпустил его руку, но теперь коснулся подбородка, не позволяя отвернуться. Хина покраснел. — Я вам противен? Хина понимал, что его ответ станет определенным сигналом, который даст Аллестейру все карты в руки. Знал, что должен отстраниться и тут же все прекратить, но не мог. Не хотел. — Нет, — сказал Хина. Рука Луи коснулась уже не подбородка, а губ Хины, ласково оглаживая. А затем твердые губы коснулись его губ. От Аллестейра, как и прежде, пахло свежестью и лесом, и Хина не хотел отталкивать его, принимая поцелуй. Его еще никогда так не целовали, требовательно, жадно, с напором, от которого не уйти и не спрятаться за ложной скромностью. Сильные руки притянули Хину к широкой груди, и сразу стало понятно, что поцелуй — это не заигрывание, а вполне твердое приглашение. Он провел ладонями по спине Аллестейра, и открыл рот, впуская его язык. Отвечая на ласку. — А как же мадам Пиренн… — выдохнул он, когда ему удалось хоть что-то произнести. — Я не заинтересован в ее услугах. Думал, что это развлечет вас. Губы Аллестейра легли на его шею, нежно целуя, а руки в этот момент потянули вниз сюртук. Хина помог снять его с себя и расстегнул рубашку. В слабом отблеске свечей глаза Аллестейра казались почти черными, полными едва сдерживаемого желания. Хина сам не заметил, как уперся ягодицами в стол, и ласково сжимал затылок Аллестейра, когда тот целовал его грудь и живот. Луи опустился на колени и аккуратно водил языком по его прессу. Потерся щекой о дорожку волос, идущую к паху, и накрыл ладонью член, вырывая низкие стоны из горла Хины. Это было намного лучше, чем во сне, когда он не мог ощущать и половины того, что чувствовал сейчас. Хина позволил ему расстегнуть брюки и коснуться возбужденной плоти, но терпение уже было на пределе. Тем более после долгого перерыва. — Луи? — позвал он, и тот тут же понял, улыбаясь. Он встал и снова измучил его поцелуями, сминая руками ягодицы и ласково подсаживая на стол. У Хины было не много опыта, но он знал, что стоит Аллестейру еще немного продолжить свои игры с его телом, и он просто спустит себе в штаны. Поэтому Хина повернулся к нему спиной, приглашая к действию, и ощутил дыхание на своей шее. Аллестейр целовал его плечи и гладил спину, спускаясь к копчику. Пальцы скользнули еще ниже. — Ты когда-то… ты уже… — попытался спросить он, машинально переходя на «ты», но Хина перебил: — Да, — и кожей ощутил, что его ответ не понравился Аллестейру. Это была собственническая, животная реакция, но она все равно льстила Хине, потому что он на самом деле хотел бы, чтобы Аллестейр стал первым. Это было бы намного правильнее. Джуллин взял его за год до выпуска и не преследовал ничего, кроме собственных желаний. В Академии, полной мужчин, изолированной от общества и обычных удовольствий, случалось много необоснованного насилия, особенно в годы формирования магического начала среди будущих практиков. Иногда Хина думал, что именно из-за этого он и не перешагнул нужную ступень. И оказался слабее, чем его видели другие. Но не хотел вспоминать, не в такой момент, когда от желания кружилась голова, а колени дрожали в предвкушении будущего удовольствия. Аллестейр быстро отвлек его от неприятных мыслей, легонько укусив за шею, оставил неясный след на коже и резко потянул вниз его брюки. Обнаженную кожу тут же обжег холод прохладного воздуха, и накрыла горячая ладонь. Хина наклонился немного вперед и полуобернулся, рассматривая лицо Аллестейра. — Ты точно этого хочешь? — спросил Луи, и Хину затопила невиданная ранее нежность. — Да. Аллестейр кивнул и расстегнул свои брюки, спустил ниже белье. Мокрые от слюны пальцы мазнули Хину сзади, и он тут же ощутил давление и тяжесть чужого тела. От резкой боли слезы навернулись на глаза, но он даже не пискнул, расслабляясь и принимая его внутри себя. Лицо само собой уткнулась в стол, и горячий лоб прижался к прохладной поверхности. Аллестейр не двигался, продлевая эту пытку. — Давай же! — выдохнул Хина. — Я хочу. Но Аллестейр все равно не послушал, еще раз смочив ладонь слюной и размазывая ее по стволу. — Узко, — выдохнул он, вставляя снова, и второй раз болело не так сильно. Хина задохнулся на вдохе, когда Аллестейр все-таки начал медленно двигаться внутри него, наращивая темп с каждым толчком. — Больно? — Нет, — сорвал он, ощущая немалый размер и тепло чужой плоти внутри. Хина знал, что боль постепенно уйдет, уступая место томлению. И спустя пару минут так и вышло, когда он смог не только принимать его рывки, но и отвечать на них. — Прикоснись ко мне, — кусая губы, попросил Хина. Аллестейр поймал в ладонь его член и нежно погладил, не забывая очертить большим пальцем чувствительную головку. Хина задрожал, когда толчки стали бить под нужным углом, и Аллестейр уловил его дрожь, прижимая к себе еще плотнее и кусая за мочку. Хина все сильнее прогибался в спине и подавался навстречу, шалея от того волшебства, которое творил с его телом Аллестейр. Он знал, что это будет хорошо. Видел во сне, но не думал, что настолько. Тишину в комнате прерывали только тихие стоны и шлепки плоти и плоть. Но их обоих это мало волновало, как и то, что рядом удобная кровать, а они ютятся у стола. Под руку попадали бумаги, которые Хина готовил для отчета в Министерство, чернильница дребезжала от тряски, а в голове не осталось ни одной связной мысли. Только вспышки неконтролируемой похоти и желания, которое так долго оставалось нереализованным. — Хина… — услышал он хриплый голос. И почувствовал, что Аллестейр уже на грани, движения его бедер стали резкими и размашистыми, рука подрагивала, а из горла рвались глухие стоны, похожие на тихий рык. Хина был рад подарить ему это удовольствие, витая в собственном дурмане. Аллестейр замер, проникнув до самого основания, прижал его к себе до хруста в костях и кончил. Изнутри Хину обожгло горячим семенем, а плечи ощутили ласковое касание губ, благодарной нежности. Хина потянулся к собственной плоти, горящей от неудовлетворенности, но Аллестейр не дал. Они выждали еще пару секунд, и он утянул его к кровати, распластав по покрывалу. Хина не знал, куда прятать глаза, когда Аллестейр принял его у себя во рту, а внутри, выискивая простату, оказалось целых три пальца. Удовольствие накатило горячей волной, выгнуло, лишило стыда и воли, когда Хина удерживал голову Луи, прижимая к себе, и насаживался на его пальцы. Бесстыдно, неконтролируемо и совершенно непозволительно. Ощущений стало слишком много, и они были такими сильными, что он просто не смог им противостоять, выплескиваясь в рот Аллестейра. Хина еще ни разу не был столь несдержан, и когда пришел в себя, ожидал, что Аллестейр обидится на него. Но Луи просто лежал рядом и гладил его по спине, прижимая к себе и изредка касаясь губами виска. И поднимая голову, вместо обиды Хина увидел лукавые довольные глаза и тень улыбки на лице своего теперь уже любовника. Впервые под крышей этого дома Хине ничего не приснилось. Когда он открыл глаза, то даже разочаровался, но тяжелая рука, лежащая на его животе, быстро развеяла уныние. Аллестейр не ушел к себе и спал сейчас в его постели. Небо за окном еле порозовело, а в комнате даже не был зажжен огонь. Одеяло совсем не спасало от холода, и грело лишь тепло прижавшегося к нему чужого тела. Голого, сильного и безумно привлекательного тела. Без одежды Аллестейр был еще красивее, чем в ней. И Хина своими глазами смог в этом убедиться. Он тяжело вздохнул и размял руку, пальцы покалывало, как всегда. Тренировки спасали от временных неудобств, но от них все еще не было никакого толку. Он тряхнул рукой и потянулся к огню, второй же погладил запястье Аллестейра. Хина уже не верил в себя, и чувство безысходности захлестнуло с головой. Ллегаль всегда говорил, что магия — это его призвание, и дедушка не стал бы зря мечтать о том, что его внук станет боевым магом. Но что его дед мог знать о магии? Ллегаль так и не сказал, в чем был его долг перед ним. Да это было и не важно. Что бы там ни было, Хина понимал, что это личное дело между Ллегалем и его дедом, который сделал все, чтобы дать внуку возможность выбора. Хина потянулся к очагу, собрал внутри себя все силы, зажмурился и постарался отдать кусочек своей энергии огню. Не вышло. Впрочем, он и не ожидал иного. — Что ты делаешь? — спросил Аллестейр, аккуратно касаясь его плеча. Хина убрал руку. — Ничего. — Ты говоришь неправду, — уверенно сказал он и потянулся за поцелуем, отвлекая от любых выдумок. — Не ври мне, я чувствую ложь. — Чувствуешь? — переспросил Хина. — Да. Аллестейр встал с постели и подошел к камину. Хина не мог глаз отвести от его сильной спины и округлых маленьких ягодиц. Думал ли он, просыпаясь в каморке мадам Пиренн, что когда-нибудь окажется в такой ситуации? Аллестейр тогда показался ему слишком властным и даже опасным. Слишком чужим и агрессивным, чтобы стать ему ближе. Но теперь Эшшир стал для Хины роднее, чем столица за все десять лет, что он прожил там. А Аллестейр ближе, чем любой человек в мире. Ему не хотелось уезжать, не хотелось оставлять Аллестейра, но он знал, что у каждого из них своя жизнь. Поэтому напоследок собирался провести хотя бы немного времени только вдвоем. Одиночества будет предостаточно и потом. — Луи… Аллестейр обернулся, закончив разжигать камин, и теперь за его спиной весело играло бликами пламя. Он был потрясающе красив и соблазнителен. Его грация напомнила Хине Зверя из его снов, Луи был таким же неукротимым и притягательным. Дыхание замирало в груди, и казалось, еще немного — и сердце остановится от странного щемящего чувства близости, которого Хина никогда не знал раньше. — Иди ко мне, тут теплее. Проснулся Хина один. За окном уже давно рассвело, и солнце ярко светило в окно. Его одежда лежала в ногах, аккуратно сложенная и расправленная. И если бы не саднящая боль ниже поясницы, Хина мог бы подумать, что это был очередной сон. Живой, эротичный, бесконечно прекрасный, но все же сон. Аллестейр убрал даже на столе, аккуратно разложив бумаги, которые Хина смял. Огонь уже потух, а грязное белье куда-то пропало. Хина подошел к зеркалу и взял щетку. Из оправы на него смотрел совсем незнакомый молодой человек. Таким себя он никогда не знал, и пальцы снова закололо. Мурашки поползли по коже, вздыбливая тонкие волоски на руках, груди и ногах. Это была его сила. Его природа. Теперь Хина не колебался, он не думал и ничего не ожидал. Просто направил свою энергию в предмет, и у него наконец-то получилось. Щетка накалилась, и стальная ручка опалила кожу своим жаром. Хина подпитывал ее, пока стало нестерпимо держать ее в руках. Это было слабым, совсем несущественным началом, но все же он сделал первый шаг, и гордился им. Одеваясь и спускаясь вниз, Хина и не думал застать Аллестейра в доме. В конце концов, у него была работа и собственные дела, которые не терпели отлагательства. Хина понимал, что сам отдался мужчине, сам лег в его постель, и Аллестейр ничего ему в ответ не должен. Напротив, если бы он так считал, Хина счел бы себя оскорбленным. Словно его тело могло купить ему новую информацию, а ведь он не этого хотел в первую очередь. Аллестейр стоял в холле у лестницы и ждал его. Холодный и чужой. Таким же он был, когда сообщал ему об украденных инструкциях. Холодные темные глаза, плотно сжатые губы, строгий костюм. Не тот, что Хина снимал с него вчера. — Нам нужно поговорить, — сказал Аллестейр и указал на дверь кабинета. Хина без споров пошел за ним, внутри все дрожало от смятения и страха. Он боялся того, что может услышать, и все же хотел знать. В комнате стоял полумрак, в отличие от хорошо освященных комнат кабинет Аллестейра больше напоминал берлогу. — Я слушаю, — проговорил Хина, оборачиваясь к нему. — Я должен тебе кое-что показать. Хина… — он коротко вдохнул. — Хина, прости меня. Он начал расстегивать сюртук, сбросил туфли, брюки, рубашку, а затем и белье. Хина ничего не понимал, растерянно рассматривая его. Аллестейр не смотрел ему в лицо, а потом в этом не было необходимости, потому что он вздрогнул, зарычал и упал на колени, медленно трансформируясь. Это причиняло ему немалую боль, и Хине хотелось закричать на него, запретить. Но процесс уже был необратим. Его кожа обрастала шерстью, кости увеличивались и растягивали плоть, словно это была ткань. Показались клыки, острые зубы и когти. Буквально за пару минут Аллестейр стал волком с огромными светящимися глазами, мощными лапами, широким разворотом плеч и мускулами, бугрящимися под гладкой кожей, теперь покрытой короткой шерстью. Зверь. Убийца. Преступник. Хина догадывался, предполагал, что такое может быть. Но после прошлой ночи хотелось скорее умереть, чем узнать, что это правда. Все его воздушные замки рухнули в один миг, потому что Хина мог понять что угодно, но не убийство. Зверь медленно подошел и ткнулся мордой в его руку, лизнув ее. Хина замер и не отвечал ему. Хотелось плакать, как ребенку, упасть на колени, притянуть его морду к себе и посмотреть в глаза. Найти правду, забыв, что уже давно стал взрослым, и ее просто-напросто не существует. Зверь моргнул и облизнул длинным языком свой черный мокрый нос. Хина заворожённо уставился на его пасть, такие клыки могли бы порвать кого угодно, не только человека, но и животное, перекусить надвое. Он отошел к столу и повернулся к нему спиной. Хотя это было полным безрассудством с его стороны, но если бы Луи хотел его убить, то уже сделал бы это. И не в его силах этому помешать. Хина не оборачивался до тех пор, пока его плеча не коснулась человеческая рука. Аллестейр повернул его к себе и обнял, пережидая, пока Хину перестанет трясти. Гладил по волосам, ласково целуя в висок. — Это был не я, — сказал он. — Это сделал Жан. Хина посмотрел ему в глаза, выискивая правду. Луи не отводил взгляда и был полностью открыт, словно просил поверить ему. — Не бойся меня, прошу. Я просто должен был тебе показать, кто я. Потому что ты достоин правды, Хина. И ты ведь хотел это знать. Жан убил в ту ночь солдат Наместника, а потом пришел ко мне и рассказал, что он сделал, и что они сделали с Жаклин… И не только с ней. Я должен был раньше понять, предупредить то, что случилось. Я хотел его защитить и не смог. Жан не ведал, что творит. В ту ночь было Полнолуние, он… мы не всегда контролируем себя в такие дни. Поэтому я и ушел несколько дней назад. Выжидал, когда снова смогу быть близко и не… — он сглотнул. — Я не убил бы тебя, даже будучи Зверем, но я так хотел быть с тобой, Хина. — Я тоже. Луи грустно улыбнулся. — Ты бы понравился Жану. Он хотел бы для меня такую пару. Хина не мог поверить услышанному. О Жане Аллестейре все говорили только хорошее. Можно было понять, что на него повлияло, но все же… Убийство? Резня? — Жан, он ведь… Как так вышло, почему? Аллестейр тяжело вздохнул, пересиливая себя. Хина понимал, как ему тяжело говорить об этом. Жан ведь был его братом, и он любил его. — В ту ночь было Полнолуние, а он… он узнал, что ее убили. Жан любил ее, ему было неважно, кто она, неважно, какого она происхождения. Он выбрал ее, понимаешь? — Да. — Он не гордился тем, что сделал, и я умолял его забыть… — Аллестейр на минуту замолк. — Жан не смог простить себя, даже несмотря на то, что они натворили. Он был другим. Не мог жить дальше, зная, что забрал чью-то жизнь. Пусть они это и заслужили, каждый из этих уродов, что насиловали Лори, грабили и убивали на улицах. Хина не стал спрашивать, как он умер, но Аллестейр сам сказал: — Он повесился через четыре дня, написал мне записку. Хина не знал, что сказать, как унять его горе. Ведь Жан был немалой частичкой его жизни и он, наконец, понял, как оскорбительны были все те слова, которые он говорил о глупости и ненасытности Зверя. Хина крепко обнял и прижал его к себе, целуя в шею. Аллестейр был таким большим и теплым в его объятиях. Абсолютно обнаженным и доступным, но Хина ощущал себя в большей неловкости, чем его Зверь. — Ты снился мне, — обвиняюще зашептал Хина, отталкивая его. — Ты мне тоже. Каждую ночь. Я думал, что это твоя магия, но потом понял. Ты не боялся меня. Не отталкивал, когда я был Зверем. И в полнолуние ты был со мной. Со мной настоящим. Аллестейр нашел его губы, и Хина не мог уже выдерживать дистанцию. Он позволял целовать себя, скользить руками, оглаживая каждый участок тела. Впитывал его тепло и радовался тому, что Аллестейр не преступил черту. — Ты не сердишься? Прощаешь? — Да… Со стола посыпались письменные принадлежности, чернильница разбилась, расползаясь по полу синей кляксой, но им было все равно. Хина сам сбросил рубашку и притянул его к себе, обнимая за шею. Рука Аллестейра скользнула к нему в брюки и сжала член, пока Хина вовсе не избавился и от них. Аллестейр развел его ноги в стороны, закинув их себе на бедра. Хина откинулся на полупустой стол и посмотрел Аллестейру в лицо, улавливая его взгляд каждую секунду, пока он входил в него. И в этот раз не было спешки или неловкости, их тела двигались в ровном, нежном ритме, доставляя удовольствие друг другу. Жесткий самоконтроль Аллестейра ни на миг не поколебался ни вчера, ни сейчас, и Хина полностью смог расслабится, принимая его в свои объятия. Обвивая ногами и притягивая ближе к себе. Он чувствовал, как каждая мышца звенит от напряжения, набатом стучит в ушах, как испарина покрывает все тело, хотя в комнате не было жарко. А в паху разливалось тепло от каждого толчка, и казалось, что волны убаюкивают его тело. Аллестейр помог ему, втиснув между ними руку. Сжал член, еще сильнее оголил головку и приласкал в рваном ритме, пока Хина не выплеснулся с низким, похожим на шипение стоном. — Жаль, что я не могу отнести тебя наверх, — сказал Луи, и Хина хрипло рассмеялся. — Прислуга будет шокирована? — Она уже… шокирована, — запнулся Аллестейр, ощущая руку Хины у себя в паху. — Не стоит тревожить их больше необходимого, — шепнул он ему на ухо и ласково начал скользить ладонью по налитой плоти вверх-вниз. Аллестейр терпел, сколько мог. И желание, которое светилось в его глазах, запомнилось Хине надолго. Как и его стон, и крепкий поцелуй после.

Эпилог

Пять месяцев. Пять долгих месяцев Хина провел в столице, и теперь возвращался обратно в Эшшир. И в этот раз путешествие ничуть не тяготило, потому что он знал, ради чего преодолевает такое расстояние. И это была не работа. С Министерством Хину уже ничего не связывало, как и со столицей. Он оставил все это позади и ничуть не жалел. Хина выглянул в окно. Карету плавно покачивало, а неласковое зимнее солнце пряталось за серыми тучами. Поле было усыпано снегом, вдалеке виднелась мельница Абрахаса Карра. Аллестейр писал, что Абрахас совсем спился и почти не бывает там, не вылезая из кабаков. Хотя это было и не удивительно, единственный сын Карра погиб, а его жена скончалась от легочной болезни. Горе было менее приятным спутником, чем забытье в выпивке. Еще тогда Хине показалось, что мужчина неискренен с ним. Было что-то в его радушии и браваде. Страх? Злость? Горе? Или просто разочарование человека, который испытал слишком много боли, маскируя ее наносной веселостью алкоголя. В этот раз его попутчиками оказались двое молодых мужчин ненамного старше его. Они не настаивали на беседе, и Хина предпочел ехать молча, думая о Луи и скорой встрече, совершенно не слушая, о чем они изредка переговариваются. Аллестейр не требовал от него никаких обещаний, когда они простились и пошли каждый своей дорогой. Но Хина и сам ничего не мог сказать точно. Он не знал, какое будущее его ждет, и как скоро он вернется, хотя в последнем не сомневался после всего, что было, после их с Луи беззаботных трех недель, пока Хина заканчивал собирать документацию. Безбожно затянутых трех недель, которые можно было уложить и в одну. Пять месяцев — долгий срок, и Хина понимал, что Аллестейр может и не обрадоваться его приезду. Хотя тот и не переставал ему писать, спрашивая о планах, выпытывая каждый нюанс его новой жизни, которая круто изменилась после того, как Хина смог подняться на новую ступень магии, оставив теорию позади. Многое изменилось за время, прошедшее с момента их расставания. Хина смог закрыть дело эшширского Зверя и удостоился приглашения посещать курсы боевой магии, все же получив амулеты практика. Дагаль постарался, не обращая внимания на то, что Хина этого уже не хотел. Его новый статус практика отнял много сил и времени. Дагаль сделал все, чтобы Хину приняли во внимание, бравируя его новыми силами и высокими балами, а также выбил ему курс боевой магии, о котором он еще недавно мечтал. Но то были мечты времен Академии, когда жизнь казалась сухой и пресной, а единственно верным предназначением — служба Министерству. Теперь же Хина жил лишь от письма к письму, которые ему приносили по утрам в понедельник. И каждое из них ему было дороже любой лекции, которую он мог услышать в душных аудиториях. Тренировался, но для одной лишь цели, которую теперь считал правильной — себя самого и собственного развития. По приезде он представил в Министерство собранный им материал об эшширском Звере. Короткие показания солдат, очевидцев, с трудом собранные слухи и, конечно же, пухлую папку с описанием того, что натворил Десятник и его люди — протоколы о налетах дезертиров на окрестные деревни и окраину города, составленные подчиненными Жана Аллестейра. И общее заключение, в котором делал вывод, что, поскольку Зверь больше не появляется в окрестностях, он либо сбежал, либо подох в лесах, куда ушел после стычки. Жан умер, но из-за Луи Хина все равно не мог раскрыть его тайну. И ему повезло, что раздутое бульварными описаниями дело не слишком сильно интересовало Министерство. Впрочем, он в этом и не сомневался, поскольку, будь в этом деле хотя бы кроха их интереса, они не отправили бы расследовать его зеленого студента. В окошке кареты мелькнули дома, они въехали в город, и Хина немного занервничал. Безумно хотелось увидеть Луи, поговорить с ним, войти в его уютный светлый дом и спрятаться за дверью спальни на ближайшие несколько дней. Но Аллестейр не ответил на последнее письмо, и Хина не знал, чего ожидать. Волнение захлестывало, потому что разлука сделала жажду быть рядом с Луи лишь сильнее. Хина понимал, что будет сложно, и что может возникнуть множество преград на их пути. Но должен был попробовать. Когда он вышел на знакомой площади, его ждал Леналь, улыбаясь во весь рот. Он крепко обнял Хину, стоило ему сойти со ступеньки. Мальчишка немного подрос, вытянулся и похорошел. Вязаная шапочка на нем сменилась меховой, и Хина тоже похвастался перед Леналем своим новым меховым пальто с толстой подкладкой. Они вместе сняли его сумки, и Хина заплатил носильщику. — Мессир Денар, я так рад, что вы приехали! — Леналь потащил его в сторону «Сапог дезертира», чтобы посидеть за чашкой горячего чая. Хина случайно обернулся к трактиру мадам Лорье и увидел хозяйку заведения на пороге. Она смотрела на него без неприязни. Спустя пару секунд из трактира вышла служанка с ребенком, а следом Лори. Мина Лорье извинилась перед ним в письме, после того как Аллестейр рассказал ей обо всем, что он сделал. И Хина махнул ей рукой, еле поспевая бежать за Леналем. Ноги скользили по обледеневшей дорожке, но Леналь ничего не замечал. Хина смотрел по сторонам, удивляясь, как же преобразился город с наступлением зимы. Вдалеке показалась вывеска трактира, и Леналь ликующе возопил: — Скорее же, мессир, скорее! Хина только диву давался, откуда такая спешка. Но как только дверь перед ним распахнулась, все понял. Помещение было полно зажжённых свечей, музыканты задорно играли на лютне, а навстречу ему вышел Луи, улыбаясь. — Добро пожаловать домой! — сказал он. И Хина чуть не кинулся к нему на шею, останавливало только наличие полусотни людей в помещении. Но Луи сам взял его за руку и крепко сжал ее, а затем усадил за стол, чтобы расспросить обо всем на свете, что действительно имело значение.