Извечный символ мудрости - змея. Когда на хвост с угрозой поднимаясь, Раздув свой капюшон, как парус пестрый, Ярится кобра, пред ее глазами Одни враги. И вот она метнулась И смертоносный яд свой как защиту Пускает в ход в ужасном ослепленье. Ужели символ мудрости - змея? (Мария Амфилохиева. "Общие места")
Я теряюсь. Теряю самого себя. Медленно - но неотвратимо. Позвонок за позвонком. Хотел бы сказать "осыпаюсь" - но нет, забыть о течении времени, убаюканным его плавностью, мне не дано. Время - мой жестокий палач. В руках у него топор, и пусть рубит он нечасто - позвонки отлетают по одному с резким болезненным хрустом. Теряется самый мой дух - а ведь когда-то, казалось, был таким сильным и негасимым... Теряя позвонки, я вылезаю из собственной кожи - но спрятаться все равно не выходит. От этой напасти можно только защищаться с оружием в руках - а моей обнаженной душе как раз блокировать удары и нечем. Одиночество - плохая броня. В одиночество можно закутаться с головы до ног, задраиться наглухо - под этим доспехом поселится злое, голодное пламя, которое меня не пощадит. Угрюмый характер - это ошейник с шипами вовнутрь, раз за разом вонзающимися в горло. Я сам себя держу на коротком поводке и сам себе делаю больно. Изо дня в день. Даже моя защита сражается против меня.***
Перед самым закрытием дверей Лабиринта всегда возвращаются Бегуны. Расхристанные, запыхавшиеся, взмокшие, но неизменно - с довольными улыбками на усталых лицах. Они несут с собой знания, которые, возможно, однажды выведут всех нас из этого места. И когда я думаю об этом - мне мерещится, что каждый шаг любого из Бегунов ценнее любого моего труда. А шаги Стража Бегунов для меня и вовсе - бесценны. Броню, которую я придумал себе, Минхо легко обращает в яд, в жгучую кислоту. Одним взглядом, одной улыбкой - а улыбок у него в запасе предостаточно. Они разрывают меня наискось пулеметной очередью - я могу притвориться, что не вижу их, но не смотреть я не могу. Минхо может показать всему Приюту удивительный фокус - завораживающий и жуткий одновременно. От которого даже у самых закоренелых скептиков зашевелятся волосы на голове, словно при виде преследующего Баскервилей демона. К счастью, сам Страж о своих возможностях не осведомлен. И пребывает в блаженном неведении относительно своей пугающей силы. Но если Минхо скажет мне: "Умри!" - мое сердце и не подумает ослушаться. Замрет насовсем, намертво, словно и не билось никогда.***
- Вот не знал, что ты любитель помедитировать над углями, - Минхо не может просто так пройти мимо того, что кажется ему любопытным. Но нет - я на это вовсе не рассчитывал. Я вообще не предполагал, что Стража Бегунов вдруг одолеет жесточайшая бессонница. - А я не знал, что ты любишь гулять по ночам, - как могу, пытаюсь вторить Минхо. Я действительно не понимаю, почему все приютели разбредаются спать, когда большой костёр ещё не догорел. Какой в этом смысл? - Терпеть не могу. Но иногда шило в заднице требует променада под луной, - Минхо садится на то же бревно, на котором давно уже пристроился я. И кидает в мою сторону короткий взгляд: - Покоцанный у тебя видок... - Всегда примерно такой. Нашёл небывальщину. - И угли ты тоже всегда изучаешь с таким вниманием? - Пока они ещё не прогорели - да. Какой смысл в том, чтобы огонь светил для никого? - Философ подзаборный, - фыркает Минхо. И после короткой паузы добавляет, старательно чеканя каждый слог: - Доморощенный! Я не уверен в том, что Минхо знает значение этого прилагательного, а не делает вид. Мне не обидно. - Галли? - Ну? - "Ну" будет на конюшне, - это импровизация или Страж блистает домашней заготовкой? - Ты со мной разговариваешь, какого черта ты на горелые дрова таращишься? - Тебя это оскорбляет до глубины души? - Галли. Паскуда. На меня смотри. У меня возникает смутное ощущение, что наш разговор вряд ли закончится чем-то хорошим, светлым и радужным. Раскосые глаза Минхо в ночи кажутся совсем чёрными. Словно нарисованные плавными движениями кисточки для каллиграфии, угольно-черной тушью - никакому грубому карандашу не начертить такие завораживающие линии. Отчётливо вижу, как в этих глазах вздрагивает и качается оранжевый отблеск затухающего костра... ...не выдерживаю этой пытки и резко подрываюсь с места. - И тебе спокойной ночи, Минхо. Приятных ночных кошмаров. Он просто издевается. Я уверен: он все знает и издевается надо мной...***
Похоже, никакого другого обращения я от Минхо уже никогда не услышу. "Паскуда". Это слово по отношению ко мне приживается на его устах прочнее прочного - а я день за днём слушаю. Впрочем, сам виноват. Это поделом. Это так мне и надо. А я чего хотел? У Минхо, конечно, мозги тоже по-своему набекрень - но, в отличие от меня, в хорошем смысле слова. Два сумасшествия на одну голову - это, как ни крути, многовато. Их в таком количестве просто не выдают. Страж Бегунов дождется своей бравой девчонки. Которая наверняка ждёт его где-то там, впереди. Ну а я - думаю, сдохну куда раньше, чем Бегуны отыщут выход из Лабиринта. С моим полусуицидальным образом мыслей это будет несложно. Мне никто не помешает поступательно мылить петлю. Моя броня самоубийцы надёжно держит всех на должном расстоянии. Хотя бы в этом - я уверен твёрдо.***
- Так и знал, что ты опять тут торчишь. Не отвечаю. Не оборачиваюсь. Зачем он опять меня дразнит? Почему я опять позволяю ему себя дразнить?... Потому что мой внутренний глупый мечтатель - непостижимым образом ещё не сдох. Трепыхается. И дёргает за невидимые ниточки: молчи, жди, слушай, надейся... Минхо неподвижно стоит за моей спиной. Если бы это не было за гранью идиотизма - я бы обнял его колени. - И долго ты ещё будешь ломать комедию? - Сколько потребуется, - я понятия не имею, какую конкретно комедию Минхо имеет в виду. Может, и правда - ту, о которой думаю я. А может - ничего подобного. Как бы там ни было - другого ответа у меня все равно нет. - Да ты мазохист, - констатирует Минхо. С какой-то странной, не свойственной ему интонацией... - Извращенец. О да. Набор колких словечек у него богатейший. На все случаи жизни. И для меня десятка два наверняка сыщется. - Конспиратор ты хренов... - Страж садится рядом со мной, так что мы соприкасается локтями - вот только если я сижу лицом к огню, то Минхо демонстрирует угасающему пламени свой затылок. - Содомит. Паскуда худая... Одной рукой сгребаю Стража за шею и тяну к себе. Если когда-то моё терпение и было безграничным - за время, проведенное в Приюте, оно стало совсем коротким, как переломленная спичка. Я думаю только о том, как заткнуть этот смеющийся рот, так легко считающий направленные в мой адрес колкие слова. И даже не пытаюсь представить себе последствия.***
Пальцы Минхо снова и снова тянут и сминают мою футболку, скользят по моим ребрам - и не находят, за что ухватиться. Это не щекотно. Эти движения словно взрезают меня - и рвётся наружу, оказывается выставленным напоказ все то, что я старался держать в секрете. Никудышный из меня хранитель секретов, никчемный, даже свои собственные удержать не могу. Впрочем, своей цели я достиг: Минхо больше не до придумывания новых колючих прозвищ для меня. Теперь его рот принужден считать поцелуи, которые я срываю с его губ снова и снова, не в силах остановиться. И я с изумлением обнаруживаю, что Стражу это, кажется, даже нравится. Пытаюсь оборвать затянувшийся поцелуй - Минхо недовольно мычит что-то невнятное и хватает зубами мою нижнюю губу, не позволяя мне сбежать. - Но ты не надейся, вот так с ходу трахнуть меня я тебе не позволю, - не успев толком отдышаться, заявляет Минхо. И сам же цепко держит меня за плечи - как перестал отвлекаться на поцелуи, так сразу нашёл, куда пристроить свои ладони... - И как же ты будешь защищать свою невинность? - рассеянно интересуюсь я. Кончиками пальцев легко очерчиваю брови Минхо, крылья носа, губы, скулы - я учусь осязать моего любимого. Сейчас, пожалуй, вряд ли его провокационные выпады смогут меня отвлечь... Минхо щелкает меня по носу. И голосом гения говорит: - Нападением на твою, естественно! Как же ещё? Смогут...