Верить

Нападение оказывается не то, чтобы неожиданным – но застаёт врасплох. Нурарихён с большей частью Хякки Яко ушел несколько часов назад – беспорядки в Эдо уже стали чем-то привычным, так, неприятное дополнение к новым территориям. Только вот в отсутствие главнокомандующего на особняк раньше никто нападать не решался. Хотя, в общем-то, Ёхимэ знала, что спокойной жизни в Эдо не будет до тех пор, пока Нурарихён не утвердит свою власть. Она улыбалась вслед Хякки Яко, уходящему на патрулирование территории или очередное столкновение с недружелюбно настроенными ёкаями. Она улыбалась, встречая их, когда израненных, когда нет, но всегда – победителей. Верила в них. В Нурарихёна. Но сейчас, кажется, пришло время поверить в саму себя. Маленькая, болезненно-хрупкая Ёхимэ смаргивает злые слёзы и трёт ладонями глаза. Затягивает волосы в хвост отчаянно-рваным движением. Не время раскисать. Совсем не время. Журавли на ножнах Нэнэкиримару щёлкают клювами в ожидании свежей крови, их отражения осыпаются белыми перьями на дне зрачков Ёхимэ. Принцессе страшно. Страшно-страшно-страшно. До закушенной губы, до дрожи в коленях. Она не хочет думать о том, как ёкаи смогли обойти Хякки Яко Нурарихёна. Думать об этом больно. Думать об этом – значит усомниться в нём. Усомниться в нём – самое страшное предательство, которое только может придумать Ёхимэ. Поэтому она крепче сжимает в ладони Ненекиримару, прося поддержки у дерева и стали. Глупенькая птичка, променявшая золотую клетку на бездонное небо и подрезанные крылья. Она не собирается отступать. Она – жена главы клана Нура, главы Хякки Яко. Жена Нурарихёна. Она не может просто так сдаться. Веру в Нурарихёна никто и никогда не сумеет вытравить из неё. – Ёхимэ! Карас Тэнгу, вылетевший из-за поворота, смотрит на неё ошалелыми застывшими глазами. Ёхимэ знает, чувствует, что он хочет сказать, – приказ Нурарихёна защищать её она слышала своими ушами. Такой неправильный приказ, такой ненужный. Но глупые указания можно не исполнять, ведь так? – У нас всё получится. Карас Тэнгу замирает на полуслове, подавившись собственным протестом. В звонком голосе уверенности хватит на троих, и Нэнэкиримару в плену тонких пальцев неслышным шёпотом поёт о судьбе и смерти. – Мы выживем. Непременно. Маленький человечек против своры диких монстров. Две жизни в одном теле. Карас Тэнгу предпочёл бы выступить против Хякки Яко в одиночку, вместо того чтобы отправлять несносную беременную девчонку на поле боя, но в глазах Ёхимэ он видит свой приговор. Она уже давно сама для себя всё решила, и теперь Карас Тэнгу остаётся лишь позаботиться о том, чтобы она не попала в ещё большие неприятности. «Дура», – сплёвывает он в сторону, не особо заботясь о положении и приличиях. – Идиотка, – клокочет внутри полузадушенным воем, и Ёхимэ порывисто обнимает его. Улыбается так, как умеет только она, согревая до кончиков крыльев. – Спасибо. Последнее, о чём думает Карас Тэнгу, прежде чем сорваться в гущу боя, это о том, что у него изначально не было ни единого шанса. Против женщины, покорившей самого Нурарихёна. *** – Он сдох, – шипит ёкай. – Сбежал, поджав хвост, – щербато скалится обломанными клыками. Он чувствует свою смерть – она лижет ему пятки, пробирая холодным ужасом до самого нутра, тянет длинные, суставчатые пальцы. И потому ёкай частит, стараясь в свои последние минуты сделать как можно больнее. Его раздражает человеческая девчонка, так наивно и бесстрашно стоящая перед ним. Его раздражает слишком открытый взгляд, в котором отражения журавлей перемешаны с теплом и ухмылкой его собственной гибели. В котором чистая, ничем не замутнённая вера. Все, что он может, – попытаться выбить из неё этот чёртов свет. – Он жив. Для Ёхимэ это истина, непреложная и не поддающаяся сомнению. Для неё верить в это так же естественно, как дышать. – Пока мы живы – он бессмертен. У Ёхимэ за спиной – ничтожно малая часть Хякки Яко. Душа от души Нурарихёна. У Ёхимэ под сердцем маленькая жизнь. Плоть от плоти Нурарихёна. Этого мало, всего мало, но для того, чтобы защитить дом и клан, им хватает и этой малости. Своё право жить они готовы выгрызать зубами. Журавли с ножен Нэнэкиримару оплетают запястья и путаются между пальцами золотыми телами, и это настолько взаправду, что Ёхимэ почти видит мелкие царапины, которые оставляют жёсткие перья. Она сияет. Она – маяк, дарующий жизнь тем, кто способен удержать её в руках. Она не смотрит ни на кого, точно знает расположение каждого, и это знание отдаётся колким жаром, лучащимся сквозь рёбра. Позади взвиваются к небу ледяные шпили. Сецура. Над головой всплески чёрных перьев. Карас Тэнгу. У ног крохотные создания, их тонкие пальчики, цепляются за подол цветастого кимоно. Натто Козо и Тофу Козо. Она чувствует их лучше, чем саму себя. Маленькая богиня в человеческом теле. Сила ровным потоком покидает тело, расплёскиваясь золотыми каплями по примятой траве. Это совсем не страшно. Защищать – не страшно. Отдать себя за других – не страшно. – Он сдох! И ты пойдёшь за ним, девчонка. Ёкай смеётся, громко и надрывно, запрокинув голову к потемневшему небу, а в глазах Ёхимэ – жалость. Подобная печатям оммёдзи, такая же беспощадная и бьющая точно в цель, она накрывает слепым бешенством захлебнувшегося лающим смехом ёкая. Теперь Ёхимэ по-настоящему страшно. Она знает, что нужно сделать. Это ведь так просто – одно движение, и всё. Конец. Но она не может. Ей больно. Она не умеет убивать. И это – действительно страшно. – Всё хорошо. Холодная ладонь накрывает глаза, принося с собой спокойствие снежных равнин. В голосе Сецуры нет ни капли былой неприязни, сейчас она похожа на мать, по шагам учащую своё дитя ходить. – Всё хорошо. Не смотри, девочка. Рукоять Нэнэкиримару пульсирует теплом, из-под руки Сецуры иней стекает под рукав. – Глупая храбрая девочка, – шепчет юки-онна и гладит вымороженными пальцами Ёхимэ по виску. Густые ресницы щекочут Сецуре ладонь. Словно обезболивающее. Словно гипноз. И Ёхимэ позволяет. Подчиняется движениям, направляющим её, и сгребает в кулак кимоно на бедре, когда клинок пропарывает чужую плоть. Душа Нэнэкиримару восторженно поёт, наконец-то забрав жизнь того, кто посмел оскорбить его хозяев. Принцесса не закрывает глаз даже тогда, когда Сецура отнимает ладонь от её лица. Когда лезвие с мерзким звуком покидает тело ёкая. Это кажется Ёхимэ слабостью, не достойной жены главы клана. Не достойной той, кого выбрал Нурарихён. Сецура настороженно вглядывается в каждую эмоцию Ёхимэ. Нет, она совсем не хочет зла, просто слишком отчётливо понимает, что по-другому нельзя. Нельзя жить мечтами в мире чудовищ. Нельзя ломаться от любого неосторожного действия. Впрочем, Ёхимэ и не думает ломаться. Она только улыбается отошедшей в сторону юки-онне, пусть и вымученно, но всё так же светло, и в глазах её благодарность, от которой Сецура отворачивается. Она не привыкла к такому. Она просто делает то, что правильно, разве за это благодарят? Когда возвращается Нурарихён, ничего не напоминает о том, что несколько часов назад здесь было сражение – в умении заметать следы Карас Тэнгу нет равных. Разве что иней на примятой траве настораживает главнокомандующего, но Ёхимэ смеётся, складывая ладони на коленях, и говорит, что этим вечером Сецура подарила ей немного волшебства. В ответ на это Нурарихён заливисто хохочет и обнимает одной рукой юки-онну, а другой – жену, прижимая их обеих к себе. Чтобы защитить дом и клан им нужно так немного, самая малость. Всего лишь верить. В Нурарихёна. В Хякки Яко. Друг в друга и в самих себя. Тогда они смогут всё что угодно. Ведь пока они верят – они бессмертны.