Выбор

Это вино должен пить только Король. Такое указание получил виночерпий от принца. - Его он любит больше всего, - добавил Леголас, передавая запечатанную резной пробкой бутыль. Праздник летнего равноденствия отмечался в Лихолесье неизменно год за годом. И пир, сопутствующий ему, был одним из самых пышных. Неудивительно, что многие попали под опасную силу вина, мягко околдовывающего разум. Не оказался исключением и сам Король Трандуил, к концу празднества вставший со своего трона слишком тяжело опираясь на резной посох. Сделав жест слугам, Леголас подошел к отцу, беря его под локоть и обеспокоено вглядываясь в лицо. - Вам необходимо отдохнуть, мой Король, - чуть хриплым голосом произнес он. Король как-то поник головой, от чего его золотистые волосы закрыли лицо шелковистой завесой, то ли соглашаясь, то ли не слыша. По коридору, освещенному мигающим огнем факелов разносились разноголосые звуки шагов: чуть сбивающийся - Трандуила, ведомого за руку сыном, неспешные шаги Леголаса, и четкие - двух слуг, шедших немного позади. В королевских покоях слуги освободили Трандуила от тяжелой мантии и хотели уже снять ветвистую корону, как принц, до этого стоящий чуть в стороне, задумчиво прикусывающий губу, сказал, что поможет разоблачиться Королю сам. Дождавшись ухода слуг, принц подошел с легким поклоном. - Отец, дозвольте мне... - Трандуил, стоявший посреди комнаты чуть заметно кивнул. Привстав на носки Леголас осторожно снял корону, выпутывая пряди из шипов, и положил ее на ближайший столик. Не удержавшись провел ладонью по гладким волосам, от теплого затылка вниз к лопаткам, и ловя немного удивленный, хоть и затуманенный взгляд, покачал головой, беря отца под локоть и ведя к постели.  Трандуил сидит чуть отклонившись, опираясь ладонью. Сон клонит ему голову. Леголас тем временем снимает черные с серебром сапоги, поднимается с колен и расстегивает короткий, до середины бедра, камзол. Отец уже почти спит, и рукава приходится стягивать с особым усилием. Бережно уложив Короля на спину, Леголас смотрит сверху вниз на спящего, еще полу одетого отца. Прикусив внутреннюю сторону щеки он кладет ладонь на лицо Трандуила. Внутри все трепещет от предвкушения, но на какой-то момент он чувствует отвращение к себе. Сейчас все в его власти, он может уйти, и ничего не будет, сонный отвар не оставляет последствий, может остаться... Нет, он не может отказаться. Он проводит кончиками пальцев по высокому лбу, отводя тонкие пряди, становится на колени и сам кладет его руку себе на лицо. И трется щекой о ладонь, целует тонкие линии и чуть видные вены, прихватывает губами пальцы, плотно обхваченные витыми серебряными кольцами, которые он снимает по одному, и некоторое время держит в руке каждое, проводя пальцами по переплетениям драгоценного металла, ощущая нагревшее его тепло, представляя, как будет принадлежать ему это тепло, пусть и ненадолго. А потом поспешно раздевается сам и склоняется над отцом. На Трандуил только штаны и рубашка, такая тонкая, что через нее просвечивают соски. Он обхватывает один прямо так, через ткань, проводя языком, оставляя влажное пятно на ткани. Он слышит мерное биение сердца, когда кладет ладонь на грудь спящего, какая-то странная, щемяще-ранящая нежность наполняет его, и он прижимается приоткрытым ртом к сомкнутым губам, одновременно освобождая пуговицы рубашки от мелких петель. Как обезумевший целует он каждую черту любимого лица, и гладит длинные волосы, укрывающие подушку расплавленным серебром. Переходит на шею, длинную, стройную, такую красивую, стараясь все же не оставлять следов от своих прикосновений, чтобы не возникли вопросы. Кожа у ключиц самая нежная, он еле сдерживается, чтобы не прикусить ее, но сильнее надавливает языком, желая большего контакта с этой нежно-упругой плотью. Наконец ложится сверху, опираясь на колени, неловко обнимая, приподняв отца за поясницу. Ведет губами и языком по телу, впитывая тепло, наслаждаясь мягким вкусом его кожи. Он останавливается, проведя напоследок языком по чуть выступающей бедренной косточке, и задумчиво смотрит на застежки брюк. А после с несколько отрешенным видом расстегивает их. Целует открывшуюся кожу, касается бархатистого члена, приятного на ощупь, но равнодушного.  Леголасу приходит мысль об увядшем на жаре цветке, сильном, но сейчас поникшем. Его собственный член все настойчивей требует внимания к себе. Не желая пачкать мраморно-белую кожу, он отстраняется и с облегченным вздохом сжимает пальцы на твердой плоти. Миг наслаждения был кратким, но таким желанным, оставляющим после себя восхитительное послечувствие. Если бы неприятный осадок, оставшийся на дне сознания, не портил его. Со смесью благодарности и стыда он целует напоследок тонкие губы и прижимается лбом ко лбу отца, прислушиваясь с закрытыми глазами к спокойному дыханию. Утром опять все будет по прежнему.