Невеста северного ветра

Вьюжит-кружит метель, заметает терем княжеский. Заледенели слюдяные окошки – даже крыльца не видать. Как ни лютует зима, а в горнице тепло и уютно. В печи угольки шуршат-переливаются, серый кот на коврике полосатом свернулся, мурчит тихонько... Только вот с завтрашнего дня не видать мне больше отчего терема. Трудится мороз, выплетает инеистые кружева... Четверо детей у князя Ивэна: три дочери и сын. Старшая дочь – Василина-искусница, высокая, статная, брови соболиные, очи соколиные. Захочет – ковер диковинный соткет со всем царством, со зверями лесными и птицами небесными, захочет – кружево сплетет, за которым по тонкости и богатству узора сам мороз не угонится. Посватался нынешней весной к княжне Василине Восточный ветер. Лестно князю Ивэну такого зятя иметь, да и в долгу он перед братьями-ветрами: сколько раз они ему помогали, когда он, волю отцовскую пытая, за тридевять земель ходил, когда яблоки молодильные добывал, когда невесту свою, прекрасную Любаву, из плена выручал. Пришло время долги отдавать. Ударили князья по рукам, вышла Василина на крыльцо и унес ее вихрь на восход, к зеленым холмам и туманным долинам. Младшая дочь – Светлена-целительница, скромная и веселая, приветливая и нежная. Каждую травку по имени знает, любую хворь вылечить может, собственного брата когда-то от лихоманки спасла, настоями целебными отпоила. Полюбилась она доброму Южному ветру, посватался он к ней летом. Вышла полгода назад княжна Светлена на крыльцо, ровно крылышком лебединым ее накрыло. Унес ее ласковый жених в свое королевство, туда, где душистые луга и лазоревые цветы. Средняя княжна - Русана-сказочница, Василины на два года младше, меня на год старше. Не дается ей ткать и прясть, а из трав целебных она лишь ромашку признает, да и ту в венке. Зато как никто умеет Русана слова складывать, на нити ровно драгоценные камни нанизывать. От Синего моря до Белых гор песни ее поют, сказки ее волшебные рассказывают. Приглянулась Русана озорному Западному ветру, посватался он к ней нынешней осенью. Вышла сестрица на крыльцо - только и свистнуло. Унес ее жених на закат, в дубовые-кленовые леса, рыжие, что кудри Русаны. Трещат поленья за печной заслонкой, перекатываются угольки, затягивает ледяным кружевом окошко. Плачет моя свирель, и кажется, что вьюга за окном ей подвывает тоскливо. Когда-то еще сыграю? Нет у князя Ивэна четвертой дочери, а сын уродился – курам на смех. Княжич должен быть высок и широк в плечах, одеваться ладно, говорить складно... верхом ездить на богатырском коне, подвиги совершать, меч-кладенец в могучей длани держать, врагов рубить без жалости... хотя какие у нас там враги? Не повезло отцу. Может, и вышел бы из меня толк со временем, если бы семь лет назад не приключилось со мной болезни лютой. Заигрался я, отбежал далеко от двора и попал в снежную бурю. Спасибо, какой-то воин незнакомый меня заприметил и спас. До сих пор не знаю, кому спасибо сказать, как по имени величать - помню лишь смутно, как меня на руках несли, да еще глаза – не синие и не серые, а как тени в зимнюю лунную ночь. Как потом ни искал, ни спрашивал – не нашел, а отец так и вовсе считает, что помстилось в жару. Сестренка-десятилетка меня выходила, травами отпоила, но с той поры так и остался я тощим да хилым. Ни ростом не вышел, ни статью, ни подвигов ратных, ни удали молодецкой – только и умею, что на свирели играть, ровно не княжич, а пастух какой. Нет у князя Ивэна четвертой дочери... только вот на днях посватался к нему старший из братьев, суровый и жестокий Северный ветер. Не посмел отец отказать, и потому на рассвете заберет меня Северный ветер в свое королевство, туда, где ледяные горы и холодные камни, где вьюги и метели, где не бывает ни цветов, ни лета, ни солнца. Богаты братья-ветры. Пасется в долинах Восточного ветра бессчетное множество белоснежных коз, тонкорунных овец и гладких коров, цветет на склонах холмов синеглазый лен. Не будет у княгини Василины недостатка ни в шерсти, ни в полотне, ни в молоке и масле. В садах Южного ветра круглый год наливаются соком фрукты, в лугах его – целебные травы, в полях его хлеба колосятся, хлопок распускается. Будут у княгини Светлены и цветные платья, и наливные яблоки, и румяный каравай, и корзинка с ягодами – лишь попроси. Водятся в лесах Западного ветра лисы и белки, куницы и соболя... только ни к чему княгине Русане драгоценный мех, не любит она, чтоб зверя лесного ради шубы убивали, к тому же супруг ее и без шубы согреет. Не за богатство сестры мои выходили – пришлись им по сердцу мужья, шебутные и озорные, но добрые и веселые. Всех богаче мой названый жених. Говорят, бессчетны комнаты в его беломраморных чертогах, бессчетны груды серебра и алмазов в пещерах и ущельях. Говорят… только что мне в том богатстве? Не купить любви за камни драгоценные, не заменит стылое серебро солнечного света и зеленого леса. В роскошных каменных палатах замолчит испуганно моя свирель, затоскует в неволе живое горячее сердце, затоскует, а потом замрет навеки. Вот и рассвет... Обнял я на прощание батюшку, утерла глаза платочком матушка. Сунул свирель за пазуху и шагнул на крыльцо. Ударил ледяной вихрь в лицо, только и успел глаза зажмурить. - Открой глаза, - то ли шепот, то ли свист ветра в ушах. Открываю - чуть не обмер от страха: подо мной пропасть разверзлась. Слева и справа от нее – утесы каменные, соснами поросшие, на дне река шумит, вдалеке горы виднеются, сизые, словно изо льда выточенные, а под ногами - облака. Вздрогнул я и упал бы в пропасть, если б не держали меня крепко руки сильные. - Боишься, княжич Цветан? А я и не знаю, что ответить. И верно, боязно – не дано человеку, ровно птице небесной, над облаками летать. Страшно – и в то же время будто крылья за спиной выросли. Только закрыл я глаза на миг единый, открываю – и уже стою в большом зале. Пол не то ледяной, не то мраморный, вдоль стен сквозняки гуляют, портьеры сизые развевают, а напротив меня стоит жених мой, Северный ветер. Росту богатырского, доспехи на нем сталью отливают, сапоги косматые из медвежьего меха, плащ и шапка высокая песцовым мехом оторочены, сосульками ощетинились, брови густые топорщатся, инеем серебрятся, седые волосы ниже пояса спадают, на поясе плеть извивается хищно, будто живая. - Боишься, княжич Цветан? Опустил я взгляд. Стар мой жених, грозен мой жених, не знает он жалости – ну как прогневаю его ответом? Он реки быстрые льдом сковывает, он плетью взмахнет – и с вишен и яблонь лепестки осыпаются, словно слезы девы, насильно за немилого отданной. Зачем ему такой, как я? Дохнет суровый супруг холодом, и завяну, ровно первый цвет... И не место в беломраморных покоях пастушьей дудочке. Вздохнул Северный ветер, ответа моего не дождавшись, указал рукой на дверь и умчался вихрем, как и не было. А за дверью – спальня, немногим меньше зала. Ложе широкое вместо перины снегом пушистым застлано, и хоть в очаге поленья горят, все равно кровь в жилах стынет. - Что стоишь, княжич, будто не хозяин здесь, а гость приблудный? Что дрожишь? Нешто заморожу? Обернулся я и обмер. Нет больше доспеха на женихе моем, не скрывают лицо его воротник да опушка песцовая. Растаял лед, испарился иней… вовсе и не стар Северный ветер – волосы только сединой подернулись, а брови темные, лицо молодое, смуглое, на губах улыбка приветливая. - Долго ли еще тебя ждать, жених? Сам не помню, как на перине очутился – вовсе не снег то, шкуры мягкие и теплые. Близко-близко глаза – не синие и не серые, а как тени в зимнюю лунную ночь. - Все еще боишься, княжич Цветан? Ждал я тебя долгих семь лет, но если боишься, могу и еще подождать. - Не надо ждать, - шепчу я, в плечо ему уткнувшись. – Не боюсь я тебя больше. Бел снег, заметающий сизые скалы, только шкуры, что брачное ложе покрывают, еще белее. Жарок огонь в очаге, но еще жарче объятия супруга. Лих и грозен Северный ветер, да только вот не замерзаю я, а таю, как льдинка в лучах апрельского солнца. Холодно его дыхание, а губы горячи да ласковы. - Зачем я тебе? Ни стати, ни удали, ни силушки молодецкой… одно только название, что княжеский сын. Или потому и посватался, что впору мне не молодцем добрым, а невестой быть? - И думать о таком забудь, - хмурится Северный ветер. – Давно ты по сердцу мне пришелся, княжич с пастушьей дудкой, музыкант в рваных штанах. Потому и не отдал тебя пурге, не позволил в сугробе сгинуть, отцу на руках принес. Тогда и попросил взамен жизнь за жизнь – чтоб вернули тебя через семь лет, не ребенком, а супругом желанным. О князе не грусти: родится у него вскоре сын – всем богатырям богатырь, ему на радость, княгине Любаве на удивление. А ты мне какой есть люб, музыкант… только один в метель не убегай больше, ладно? Не знаю я, то ли злиться на него, то ли смеяться, то ли плакать. Спрятал лицо горящее на груди у супруга. Смеется мой Ветер, в затылок мне дует, волосы перебирает.