Холодное танго

Мы часто вместе ходили на танцы. Выбегали поздним вечером из дома и, как маленькие дети бежали через кварталы до танцплощадки, где под громкую музыку отбивали каблуками ритм, бушующий внутри и снаружи... Ты тогда так улыбалась мне, что вся жизнь сжималась до идеальной формы твоих тонких и очень пылких губ, в которые я был влюблен еще со школьной скамьи. Танец, казалось, длился столетия. Сменялись годы, твои яркие наряды, но не менялось место и время. Когда музыка смолкала на мгновение, ты дергала меня за воротник рубашки своими нетерпеливыми пальцами и требовала, чтобы я шевелился, двигался, спешил куда-то. И я спешил, пытался поймать необходимый нам темп, для того чтобы эта безумная гонка никогда не останавливалась. — Потанцуй со мной, беби. Когда в танце участвуют двое, то тела сливаются воедино, превращая их в сплав безупречных движений. Мы никогда не останавливались и, наверно, уже не сможем остановиться. А мне бы так хотелось поймать твой взгляд и понять, что ты действительно чувствуешь. — Я чувствую, как в сердце расцветают цветы, дарлинг, ты бы мог подарить мне все те букеты, что проросли в нашей душе? Ты бы мог? У меня нет сил отказывать тебе, нет сил быть грозным и сильным, каким ты желала меня видеть. Поэтому я просто следовал за тобой, повторял каждое па и надеялся, что не оступлюсь. Что мы выйдем из очередной кавалькады и замрем на мгновение рядом, прижимаясь в жаркой поддержке, цепляясь за несуществующую связь губами и задыхаясь от шепота: потанцуй со мной. Мы находили друг друга в шумном зале, сцеплялись руками, безумствовали, словно вечность за спиной, и я не замечал, как ты ждешь от меня чего-то. Чего-то важного, что я пока не был готов тебе дать. Ты вышла замуж в двадцать два. Это было так же спешно, как и все твои шаги. Мне оставалось только мечтать, что брак не будет счастливым, и ты упорхнешь из жадных ручонок моего соперника и снова будешь танцевать. И я был прав: ты не была счастлива, рожала детей в надежде, что они смогут спасти тебя от разочарования и одиночества, и все так же проклинала тот день, когда поверила ярким словам. Но если в танце ты была непосредственна и непостоянна, то в отношениях ты была прочна как скала, и даже измены и банкротство твоего благоверного не заставили тебя отвернуться от того, кто, по мнению каждого и даже тебя самой никогда не был достоин. Но ты была достойной за двоих. Мы танцевали на юбилее твоей свадьбы, что-то медленное и воздушное, ты забылась в ритмах и держала меня за руку, спокойно вальсируя, устало опуская глаза и задорно приподнимая уголки губ. Мы кружились так заразительно, так пылко, что твой нерадивый муженек явился на танцпол набить мне морду, просто чтобы доказать самому себе, что еще немного, но мужчина. Ты тогда скандалила, во всей красе проявляя свое недовольство, свой слишком жесткий для женственной леди характер. Тогда я из вредности решил ухаживать за твоей дочерью. Она была серой копией тебя, но так просто было обманываться, делать вид, что это ты блистаешь рядом все той же молодостью и безграничным оптимизмом. Но она была слабая. Она была не ты, хоть и притворялась каждой клеточкой своих чувственных губ. На нашей свадьбе ты пожелала нам счастья, а потом подарила мне танец, который лишил меня рассудка. Я никогда не забуду те собственнические прикосновения, которыми ты пыталась напомнить, что я лишь твой партнер, что я душой и телом должен принадлежать тебе. И я принадлежал, так искренне и пылко, что в первую брачную ночь обозвал свою женушку твоим именем. Это было фиаско с большой буквы, и будь она тобой, непременно устроила бы истерику и сцену грязного разбирательства, но она всего лишь обидчиво надула губки и продолжила играть роль моей совершенной леди. Я бы был для тебя прекрасным супругом, любящим и нежным, я был бы твоим воздыхателем, боготворил и носил на руках, я ценил бы каждое мгновение, подаренное нам судьбой. Я был бы, если бы ты умела ждать и дала мне хоть пару лет оценить то, что я по-настоящему должен был ценить, а не отпускать на волю самое драгоценное, что когда-либо удавалось получить. Я не любил твою дочь, что хоть издали и напоминала мне тебя, но все так же оставалась внутри копией твоего неудачного муженька. И наш брак был еще хуже, чем твой, но твоя дочь цеплялась за меня, как репей, надеясь, что когда-либо я смогу полюбить ее так же, как и тебя, и тогда же отдам все те чувства и ласки, что мечтал отдавать лишь тебе. На твоем пятидесятилетии мы танцевали квикстеп, кружась в безумном вихре твоего сбитого дыхания и моих умоляющих прикосновений. Ты была так легка, несмотря на возраст, так грациозна, словно не миллионы шагов были пройдены нами от бейзика до сентады. Словно не тысячи танцев соединяли наши души и разрывали наши тела. Ты всегда опиралась на мой подставленный локоть при болео и прижималась всем телом при переносах, старательно вдавливаясь грудью в мои разрывающиеся от удушья ребра. Твой муж проел во мне плешь, любуясь нашими поворотами, а ведь он даже представить не мог, что в тот момент творилось в наших глазах. В них яркими всполохами мы делились ничем не скрываемой страстью и никогда не сказанными словами. В тот же вечер ты мне наконец отдалась. Уже не девушка, уже потерявшая былую спесь и растратившая стеснение. Ты готова была на все, лишь бы выплеснуть скопившиеся невостребованные желания. Наши восьмерки в постели и волькады друг в друге могли бы смести все убранство гостиничного номера, но лишь измяли испуганные простыни. Ты стала моей, но лишь на это необъяснимо короткое мгновение. Синяя птица попалась в земные сети примитивных желаний и перестала быть столь недостижимой. Но длилось это так же недолго, как и все наши танцы. А потом стало уже все равно… Я развелся с твой дочерью – с твоим слабым подобием, которое уступало тебе во всем и тем более в постели. В ней не было ни совершенства, ни красоты. Лишь иллюзия моего и твоего танца, который я искал. И ловил каждую возможность повторить то, что оказалось еще более недостижимо, после развода. Прикоснуться к невероятному и потерять его навсегда – как бы мне хотелось развернуть всю нашу жизнь и схватить тебя за раскрасневшееся щеки на одном из наших безумных вечеров вспотевшими руками и кричать, кричать тебе в лицо, что мы не просто дружим, не просто танцуем, сводя друг друга с ума, что может быть все иначе, и стало бы. Непременно стало бы… — Потанцуй со мной, беби. Меня оттаскивали от гроба, когда я пытался вытащить тебя на ледяной мраморный пол и заставить вновь танцевать со мной. Ты могла бы наступать мне на ноги и путать кадены. Я бы не обиделся, я был бы счастлив от любого проявления твоей пылкой страсти, что всю жизнь была только моей, но дарилась всему миру. Твою могилу я украсил цветами, что скопились в моей душе. — Теперь они проросли, дарлинг?..