Прощание

Много лет назад Дункан дал себе обещание, что непременно вернется сюда, к зеленым полям и бескрайним вересковым пустошам своей родины, но не предполагал возвращаться вот так. В его давних мечтах оба горца из клана Маклаудов бродили бы по побережью и смотрели на холодное море с шотландских скал, чьи хищные очертания не особенно изменились за пять столетий. А вместо этих прогулок он стоял над могилой Коннора, по-идиотски сжимая в руках вересковый букетик, и думал о том, что из всех возможных мест их любимой Шотландии он приехал именно в то, которое Коннор при жизни всячески избегал, и куда предпочел бы вернуться только вперед ногами. Что же, хоть это желание родича он смог исполнить. «Хизер, любимая жена Коннора». Дункан посмотрел на старинную надпись, к которой не очень приветливый резчик по камню, живущий в соседней деревне, добавил еще одну строчку, и вспомнил все те дни и века, которые они с Коннором провели, сражаясь бок о бок и отдыхая от битв в компании друг друга. Чтобы нанять для работы шотландского резчика, Дункан представился местным жителям отдаленным потомком Хизер и Коннора. Было смешно полагать, что жители отдаленного горного поселения отпустят его без вопросов, чужаки здесь бывали нечасто. Но сейчас, стоя возле надгробного камня, Маклауд задавался вопросом, лукавил ли он, говоря об их родственной связи. Они оба были горцами из одного древнего клана, но то влияние, которое оказал на него Коннор, было сильнее уз крови. Глядя на них, многие удивлялись, как это двое бессмертных могут дружить, а не драться за Приз, лишь завидев друг друга. Но Коннор предпочитал обретать новых друзей среди подобных себе, в то время как остальные собирали лишь только их головы для коллекции. И сейчас, оглядываясь на прошлое и вспоминая людей, смертных и нет, с которыми его связывали теплые отношения, Дункан всерьез полагал это отчасти влиянием Коннора. Правда одна: их всегда было двое. А теперь второй горец с той же фамилией спал под слоем шотландской земли глубиною в шесть футов, а он сам, Дункан Маклауд, третью ночь подряд просыпался от очень живых снов, в которых он вновь и вновь отрубал Коннору голову. Его меч снова чертит в воздухе сияющую дугу, летя к чужой шее в смертельном приеме, от которого сложно найти спасенье, и которому его научил старший друг и любимый из родственников. Голова летит прочь, а тело Коннора неловко оседает на землю, заливая крышу, где проходил поединок, кровью, выталкиваемой из перебитых артерий все еще бьющимся сердцем. Это не первая голова, срубленная Маклаудом, а потому он хорошо знает, что смерть тела немного запаздывает, хотя человек — не лягушка, способная прыгать с отрезанной головой, но окончательный финал и следующая за ним передача энергии приходят чуть позже смертельного удара. Вот только на сей раз это был вовсе не враг, а потому в тревожных снах Дункана Коннор не умирал, а поднимался с крыши, и, встав на четвереньки, слепо шарил руками, разыскивая потерянную его телом часть. А его голова, отлетевшая от удара на добрых семь футов, укоризненно смотрела на Дункана. Даже во сне он хорошо помнил, что все это — поединок, удар, смерть — было планом Коннора, но светлые глаза отрубленной головы были так грустны, что он ощущал себя виноватым и даже виновным. Они смотрели прямо ему в душу, и сам факт этого взгляда к тому же внушает надежду на то, что Коннор все же не умер, и что эту нелепую в своей окончательности гибель бессмертного еще можно исправить. Тот Дункан, который заснул, хорошо знал, что потеря головы для таких как они — это единственная рана, от которой не вылечишься. Но спящий Маклауд, ведомый надеждой, шел к отрубленной голове с мыслью пришить ее к телу обратно. Этой ночью во сне он даже взял голову в руки, придирчиво рассмотрев перерубленный позвоночник, зевы артерий и уже спавшиеся стенки вен на предмет хирургии post mortem, и по его рукам текла кровь, куда больше крови, чем должно было быть у старого бессмертного. «Постой на могиле», — так сказал ему Митос три дня назад. Тогда этот совет показался Дункану глупым и даже слегка неуместным. Стоять на могиле у человека, которого сам же убил, в его виденье мира сперва показалось кощунством. Но оказалось, что Митос не только по обыкновению видел чуть больше, чем следует, но и хорошо знал, о чем говорит. Хоронить Коннора было отнюдь не легко, но подержав в руках его мертвую голову наяву, он, кажется, смог избавиться от иллюзии, что друг еще может выжить. И от очередного кошмара, в котором Коннор бы месяцами выкапывался из могилы, много раз погибая от недостатка воздуха и опять воскресая, чтоб сделать еще пару движений к свободе. — Ты был моим лучшим другом, — сказал Дункан Маклауд, обращаясь к могиле. Камень был нем, но он понадеялся, что Коннор все же услышал. Бессмертные не часто вспоминали о Боге и о религии, но в этот день Маклауду остро хотелось поверить во все, о чем писали священные книги. Особенно в жизнь после смерти. Дункан вздохнул, и решительно положил свой букет на могилу, а затем, повернувшись, пошел в ту сторону, где над холмом поднимался легкий дымок. Прочь от прошлого. К людям. И к жизни.