About today

Today you were far away and I didn't ask you why What could I say I was far away You just walked away and I just watched you What could I say How close am I to losing you? The National, "About today"

Сегодня пасмурно, и это идеально подходит происходящему вокруг. Стоя у бокового выхода, я докуриваю сигарету, пока он уходит с Хирото, Мидзуки и Кеем в улицы центра: серый фон и цветные линии реклам. Он навряд ли сказал мне пару слов за сегодняшний день, не попрощался: может быть, я вылетел у него из головы, из этих рассеянных, живущих сразу в нескольких измерениях мыслей, или я настолько само собой разумеющееся в его системе координат, что прощаться необязательно, как с мебелью в доме, или подумал, что я докурю и догоню их. Я бы обычно так и сделал, но сегодня только смотрел, как он удаляется, пока толпа не замкнулась за их спинами. Я не думал, что он придет сегодня. Тем не менее, он был здесь, слегка пьян, и я молча впустил его. Чикин прибежал, заслышав приход гостя, узнал его, склонив голову и принюхавшись. Он нагнулся, чтобы потрепать моего кота за ухом. Он проявлял к Чикин больше близости и расположения, чем ко мне. Это серьезное молчание, будто напущенное на себя специально, как если бы он почувствовал себя уязвленным, заговорив со мной, или если бы ему надоело со мной разговаривать в принципе и я навевал на него только скуку, было нетипично для него. Я знал, что причина не имела ко мне практически никакого отношения. Не знаю, почему я не замечал до того момента в отеле. Может быть, действительно раньше он ничем не выдавал себя, или я был недогадливым. Тогда мы проскользнули в его номер, который он делил с Сё. Практически все были в гостиничном баре, и мы сами сбежали оттуда. Быстро целуя его в темноте, я снял с него пиджак и футболку вместе с цепочками, которые он тогда любил носить, и опрокинул его на спину, не сдержав радостной и предвкушающей улыбки. Он вытянулся, судорожно и нетерпеливо выдохнув, и раздвинул ноги. Я толкался в него и терся, не соображая, покусывал его шею, линию подбородка и аккуратную ушную раковину, и он легко надавил мне ладонями на грудь, чтобы я приподнялся и дал ему расстегнуть наши джинсы. В этот момент раздался стук в дверь, но он едва ли счел его достойным внимания, занятый выдергивание моего ремня из пряжки. Стук повторился, а за ним последовал голос Хирото: - Сага? Сё? Вы там? Он замер, резко повернувшись к двери. Настойчивый Хирото постучал еще раз. - Сейчас уйдет, - шепнул я ему на ухо, пытаясь вернуть его внимание к себе. Он выругался и вылез из-под меня, чуть ли не бегом направляясь к двери. - Сага! – прошипел я сквозь зубы и попытался сначала схватить его за руку, чувствуя разочарование. – Знаешь, сколько у меня уже не было секса? Конечно, отлично знал: мы были в туре, да и я давно не спал ни с кем, кроме него. Он махнул рукой, призывая меня заткнуться, и распахнул дверь. Я перевернулся на спину и раскинул руки почти в отчаянии: было бы у меня что-то под рукой, я бы запустил этим в него. - О, привет. Спал?.. – интонация Хирото стала неуверенной, и я понял, что он заметил меня. Сага сообразил, что в комнате темно и это, наверное, смотрится странно. Он резко ударил по выключателю, и я невольно зажмурился от яркого света. - Тора? Я махнул Хирото рукой, не поднимаясь и предоставляя Саге выкручиваться самому. - Мы зашли тут… - Сага кашлянул. – В баре пролил на себя пиво, надо переодеться. - А я как раз туда, не хотел один, - Хирото расцвел. - Да там почти все, даже Сё. Я сейчас. Он судорожно – я знал, что сердце у него сейчас дико колотится, - нашарил в своей сумке футболку и натянул ее, мятую. - Тора? Идешь? – спросил Хирото. - Нет, я тут, пожалуй, останусь. Устал. - Ну ладно. Они вышли, переговариваясь о пустяках, а я медленно уснул там. Мне было лениво встать, будто меня накрыло плотным одеялом какого-то дурацкого секрета. Я сдружился с ним сразу, несмотря на его странное поведение и фразы, слетающие с языка торопливо, натыкаясь друг на друга, и мягко. Это было даже странно: слишком несуразный, но я не мог остановить себя от болтовни с ним, я всегда оказывался где-то поблизости. С ним мне было проще всего. Я относился ревниво к тому, что он сближался не только со мной. Он был не из тех, с кем людям легко и кого они зовут выпить каждый вечер, и мне хотелось, чтобы это чувство, будто я единственный могу быть его близким другом, - чтобы это чувство не было всего лишь блажью и игрой моего воображения. Потому что есть только один шанс на миллион, что кто-то легко сойдется с таким странным парнем, как он, и я сошелся и никого не хотел больше пускать к нему. Я долгое время не осознавал всего этого. - Хочешь есть? Он посмотрел на меня слегка удивленно, как будто пришел к моему коту, а я не должен был вмешиваться и напоминать о своем присутствии. - Собирался заказать пиццу, - ответил он, выпрямляясь. - Валяй. Я спать. - Уже? Я только пожал плечами. Отвечать ему не хотелось. Сага знал, что это значит: мы не будем заниматься любовью сегодня. Он и сам не хотел. Я сказал «заниматься любовью», сказал «любовь». Я занимаюсь с ним любовью, он трахается со мной. Мы начали это давно. Отыграв последний концерт тура в Токио, собирались отметить на афтерпати, и Сага уперся: его дом далеко, лучше он сразу вернется. Я был взбудоражен, мне не хотелось терять ни одной части моего праздника, и я позвал его переночевать у меня. Он уже бывал в моей квартире, иногда мы заигрывались допоздна, но он всегда уезжал, и я был этому рад. Проводить с ним ночь в одной комнате, даже в одном доме было слишком интимно, слишком близко. Я никогда не знал, что такое «любовь». Всегда считая, что у любого слова или вещи должно быть свое определенное, истинное значение, я пытался разобраться, каково оно для этого чувства, по которому все сходят с ума. Ни малейшего прояснения никогда не было. В детстве мне говорили – взрослые, по телевизору, в комиксах, - что мужчина должен защищать своих любимых. Не имея ничего другого в запасе, я решил, что моя любовь будет заключаться в этом, что это самая настоящая правда: люби кого-то и защищай его, люби того, кого защищаешь, кого сможешь защитить. Когда я увидел его впервые, все внутри меня подпрыгнуло. Он был светлым, тонким, хрупким, прозрачным, не полностью материальным, шатающимся, неплотным. Он был красивым. Мягкость и непрочность принадлежат женщинам благодаря их полу, в мужчинах я никогда не находил ничего подобного. Как он мог быть таким? Это не должно было доставить проблем. Я не раз видел красивых людей, но, не имея возможности обладать ими, спокойно примирялся с этим. Это не стоило мне никакого труда и в этот раз. Но было что-то особенное, и это заставляло меня инстинктивно избегать прикосновений к его рукам и остановок в одном номере во время туров. Когда мы зашли в мою квартиру, он, войдя, низко поклонился и извинился за то, что стал таким неудобством. Это было так глупо, что я рассмеялся. - Держи, - я протянул ему полотенце и новую зубную щетку. - Зачем тебе еще одна щетка? – он покрутил упаковку в руках. - Их надо периодически менять, я покупаю сразу несколько. - Надо же. Спасибо. Он положил все на спинку дивана и начал снимать футболку. И это был тот самый момент. Что-то щелкнуло у меня внутри, и я не подумал, прежде чем протянуть руки и коснуться его тела. Он замер от удивления – голова скрыта в наполовину снятой одежде. Я не остановился. Мои ладони заскользили вверх: ребра, задеть край футболки и потянуть, грудь, плечи, руки. Футболка на полу, я держу его запястья. Он, взъерошенный, смотрит на меня растерянно и смущенно. Пауза стала длинной, но я не мог пошевелиться, кажется, от страха. - Если начал меня раздевать, - говорит он первым, стараясь звучать непринужденно, но его слова больше обычного скомканы в кучу, - то доведи это до конца. Я дергаю пуговицы на его джинсах – слишком резко, потому что он пошатнулся, чуть не упав на меня. Сжимаю его бедра, поддерживаю, и тут же толкаю к стене, целую его, и он невозможно податливый и развратный, открывает рот, облизывает, кусает, громко дышит, и я заставляю его стонать, лаская языком нежную кожу за ухом, легко надавливая пальцами на тонкую шею, прижимаясь так сильно, как могу. - Мы друзья? – вдруг говорит он, толкаясь мне в руку. Я не сразу понимаю, что он говорит, как будто я вдребезги пьян, а его голос доносится из плохого радиоприемника. Зачем такие глупости спрашивать? - Конечно друзья, - отвечаю ему. Всегда были хорошими друзьями. - Не смей снова играть за мою команду, - говорю ему, медленно возвращаясь из своих воспоминаний в сегодняшнюю реальность и хватаясь взглядом за приставку. - Я не собирался. Хочу поработать над мелодией. - Ладно. Почему-то я не могу закрыть за собой дверь - оставляю небольшой проем. Может, на меня напала своего рода клаустрофобия: закрою дверь – и все, окажусь в темном вакууме, оторванный от всего мира, и не смогу вернуться. Я засыпаю медленно, иногда приоткрывая глаза, чтобы увидеть полосу света, просачивающегося под дверью и между нею и косяком. Теплый электрический свет становится воплощением его, потому что он там, окруженный этим светом, его причина. Он может приходить сюда, есть и ночевать здесь, гладить моего кота. Когда-то такого не было: он оставался, только если мы занимались сексом. Все происходило постепенно, немного неуклюже, и мы никогда ни о чем не говорили. Он задумался и безо всякой причины оставил ладонь на моем рукаве, когда мы стояли в коридоре; я не сдержался и обнял его перед выходом из дома, поцеловал в шею сзади, узнав, что от этого по его спине тут же пробегают мурашки; он пришел ко мне в номер одной дурацкой ночью после того, как перепихнулся с девицей, лег рядом, не обращая ни на что внимания, и уснул – впервые мы спали рядом, не трахнувшись перед этим. Может быть, в тот момент – это была зима и дурацкий Саппоро – я впервые почувствовал, что хочу, чтобы он был рядом, что мне это необходимо, до самой смерти. Слово «любовь» вдруг приобрело в моем словаре четкое значение, пусть и не вербализируемое и мною самим еще осознаваемое только смутно, с опаской, нежеланием рисковать. Я плохо спал и несколько раз просыпался среди ночи. В моей кровати его не было, свет в соседних комнатах был погашен. В коротких перерывах меду пробуждениями мне снились лихорадочные сны, создаваемые моим страхом. Для меня все испортилось, когда я начал чувствовать страх. Он становился все более тяжелым и никогда уже не оставлял меня. Наверное, он вышел на поверхность в тот идиотский вечер, когда я наполовину в шутку сказал ему, будто они с Хирото напоминают влюбленных подростков. Я хотел, чтобы это звучало как безобидный подкол, но сам не мог не всматриваться в выражение его лица со всей своей серьезностью. - Глупости, - он хмыкнул. – Хотя, ты знаешь, мы встречались. Недолго, в самом начале. Этого я не ожидал. - Что?! - Ну, - он пожал плечами. – Так вышло. Сё и Нао наверняка знали, они все замечают. - То есть я единственный, кто не знал. Он рассмеялся. - Ты бы хотел быть с ним и сейчас? В ответ на мой полувопрос он ничего не сказал, только слегка приподнял брови, и я абсолютно не мог понять, что это значит. Запустив пальцы в его волосы, я откинул челку с его лба, заставил запрокинуть голову, а он был безразличным и спокойным. Тогда на меня что-то нашло, и это был наш самый грубый секс. Я кусал его кожу, не обращая внимания на негодующие вскрики, сжимал его так сильно, что красные пятна от моих пальцев казались неестественными, держал его руки, вжимал своим телом в постель, вбивался в него жестко и больно, не позволял кончить ни себе, ни ему: мне не нужна была разрядка – мне нужно было как можно дольше чувствовать, что я обладаю им. Я не хотел делать ему больно, заставлять его морщиться, шипеть и кричать. Моим непреодолимым, неконтролируемым желанием было держать его, чувствовать его во всей остроте и силе, надавить на его тело так, чтобы стать как можно ближе, чтобы ни одного зазора не осталось между нами. Это было недостижимо. Потом он недовольно ворчал. Я смотрел на него и слабо воспринимал. Он выглядел избитым. Я чувствовал себя так, словно с этого вечера мне стало очень тяжело жить, и избавиться от этого ощущения, снова погрузиться в приторную легкость не было никакой надежды. Я боялся потерять его. Не знал, что это значит: терять хорошие отношения с членом своей группы, друга или партнера по сексу? Я не мог представить, каково это – потерять Сагу, и что будет после этого, будто весь мир был построен на том, что он есть у меня. Я боялся до чертиков: его ведь вообще-то и не было у меня, он просто стоял рядом и мог уйти в любой момент, когда только захочет, и я никак не мог ни повлиять на его желания, ни признаться, что это имеет для меня значение. Когда я проснулся утром, он был рядом. Я увидел его обнаженную спину: он лежал на боку, отвернувшись. Сквозь окно проникало яркое солнце, расчерчивая его кожу тенями и светом. Будет солнечный, но прохладный день, пронеслось у меня в голове. Может быть, его спина и плечи тоже холодные, несмотря на лучи света, которые так мягко обволакивают его кожу. Я хотел прикоснуться к нему: протянуть руку и провести пальцами вдоль спины короткую линию, обводя позвонки. Нежность душила меня, но я не шевелился. Я знал, что он не спит, несмотря на его неподвижность и видимое спокойствие. Он мог спать на спине, прямо вытянувшись, или на животе, но никогда на боку. Возможно, он знал, что я проснулся и смотрю на него. Я вспоминал, как мы впервые по-настоящему переспали, не ограничившись взаимными ласками руками и ртом. Он никогда раньше ни под кого не ложился, и я не собирался его заставлять. То, что происходило между нами, к тому времени уже перешло стадию неловкости и замешательства. Сначала я думал, что это был единичный случай: два друга помогли друг другу. Но он захотел еще раз, и я не был против. В конце концов, у нас появилось это – кое-что общее, разделяемое в секрете, сближающее, но непринужденное. Наверное, это был самое счастливое время, ослепительное время. У меня была возможность создавать музыку и делиться ею, была дружба и удобный любовник. Я удивлялся, что раньше не чувствовал такой легкости и удовольствия от жизни, хотя все это тоже было. Кроме, пожалуй, взаимовыгодного постоянного секса, но не такой уж это было и проблемой. В тот вечер мы приехали после съемок клипа. Он чертовски устал и хотел есть. Стоя перед зеркалом в одних своих любимых черных узких джинсах, он рылся в сумке – искал новую бутылочку с пенкой для снятия макияжа. Мне всегда нравилось, когда его так красили – густая чернота вокруг глаз, - поэтому подошел сзади и слега сжал его бедра, прижимаясь, чтобы отвлечь и взглянуть на его лицо еще раз, пока он не смыл тушь, тени и подводку. Застигнутый врасплох, он вскинул голову, и я невольно улыбнулся. Господи, он был такой красивый, здесь, со мной. Я прижался губами к его плечу, и он дернул им с тихим смущенным смешком. Я не смог остановиться: уже целовал его шею, позвонки и лопатки, притягивал его бедра ближе к себе и с удовольствием проводил ладонями по его груди и животу. Он задышал тяжелее и уперся рукой в зеркало. Я накрыл ладонью его член сквозь джинсы, и тогда он подался назад, слабо потираясь задницей о меня и заставляя терять голову. Я посмотрел на его смущенное отражение: розовые щеки, слегка нахмуренный лоб и опущенный взгляд, словно ему стыдно на себя взглянуть. Я убрал руку с его члена и потянул его бедра сильнее назад. Он был таким податливым, что мое сердце забилось больно и тяжело. Проведя ладонью по его спине, я надавил на его копчик, чтобы он наклонился еще больше и прогнулся, снова прижался к нему и сказал: - Я хочу тебя так. Он опустил голову совсем низко, и его спина, шея и плечи превратились в такой красивый изгиб, что я не удержался и подался вперед, чтобы поцеловать один выступающий позвонок. Он коротко застонал: подавшись вперед, я прижался к нему так, словно уже пытался войти в него. В отражении я видел, как он кивнул. Он был передо мной на коленях и упирался руками в стену, с которой соприкасалась спинка кровати, а я входил в него медленно и аккуратно. Ему было больно, он пытался отстраниться поначалу, но я не позволял ему, крепко удерживая его узкие бедра. Он был тесным, невинным – в каком-то смысле – при всей его распущенности и умении доводить меня до оргазма так искусно и развратно своим ртом. Никогда раньше я не чувствовал подобного удовлетворения и наслаждения, как когда впервые брал его – сначала медленно и осторожно, растягивая его, потом все сильнее, вырывая у него громкие стоны. Я почти лег на него сверху, смазано целуя его подбородок и плечо. Его глаза были закрыты. Он то склонял, от откидывал назад голову, как будто мучился от чего-то, полностью его охватившего. Прежде, чем снова выпрямиться, я на несколько секунд сжал его слабо царапающие стену пальцы своими. Это был не дружеский, слишком личный жест, но мы оба тогда этого не заметили. Он вдруг поднялся, садясь на кровати, как всегда бесшумно. Я следил за ним. Он повернулся ко мне. Сутулился сильнее прежнего, жмурился от бьющего из окна яркого утреннего света и улыбался немного смущенно. У меня внутри все перекрутилось и замерло от страха: в следующее мгновение он собирался что-то сказать.