Великий Дух благоволит извращенцам

Чем может привлекать нормального человека чужой уродливый шрам? Хорохоро не имел ни малейшего понятия, но эта странная и болезненная тяга нестерпимо зудела на кончиках пальцев всякий раз, как Рен снимал перед ним свой жилет. Каждый день новое испытание: в офуро, на тренировке, в номере перед сном. Хорохоро яростно грыз ногти, до красноты тёр ладонями колени, выкручивал себе пальцы – и всё бесполезно. Его ломало. Ему было просто жизненно необходимо потрогать этот проклятый шрам. Вот и теперь он сидел на футоне, незаметно вытирая о шорты потные ладони и беззастенчиво пялился на спину Рена, пока тот натягивал трусы, сушил полотенцем влажные после офуро волосы, а потом придирчиво ощупывал перед зеркалом грубый рубец на груди. Хорохоро чуть не подавился слюной. Хотел бы он вот так же запросто прикасаться к его шрамам, но после ранения Рен долгое время никого к себе не подпускал. И даже старые заслуги Хорохоро тут оказались бессильны. – В чём дело? – спросил Рен, встретившись взглядом с его отражением в зеркале. Хорохоро поёрзал на месте и облизнул губы. Почему он раньше не подумал о такой прекрасной возможности? Сейчас станет ясно, что он двинутый на шрамах извращенец, и Рен повыдёргивает ему руки, чтобы больше не чесались. – Можно посмотреть? – сглотнув набежавшую слюну, попросил Хорохоро. – Чего ты там не видел? – удивился Рен. – Каждый день вместе моемся. Таращишься, как в первый раз, честное слово. Он порылся в сумке и отыскал в ней тюбик с мазью, которую Джун посоветовала втирать после ванны, чтобы смягчить зарубцевавшуюся кожу. Хорохоро немного оживился и мобилизовал всю свою наглость. – Давай помогу со спиной, – невинно предложил он, и чтобы сохранить независимый вид добавил: – Не хочу видеть, как ты превращаешься в йога. Рен безразлично пожал плечами и уселся на футон, без вопросов подставляя товарищу беззащитную влажную спину. Хорохоро впился осоловелым взглядом в одинокую каплю, стекавшую по завитку татуировки, и от волнения у него пересохло во рту. Подобрав ноги, он расположился позади, и, не веря своему счастью, сделал то, о чём мечтал уже на протяжении недели: робко коснулся шрама указательным пальцем и прочертил им вниз, вдоль рубца. Рен дёрнулся. – Неприятно? – забеспокоился Хорохоро. – Нет, – ответил Рен. – Вообще никак. Хорохоро терпеливо обвёл шрам по контуру, подушечкой пальца изучая его выпуклые, неровные края и распаренные струпья. – Ты совсем ничего не чувствуешь? – Я чувствую, что ты сейчас проделаешь во мне дыру, – проворчал Рен, и, не глядя, хлестнул Хорохоро по руке полотенцем. Тот поморщился, выдавил мазь на ладонь и принялся за дело. Кожа в центре шрама была совсем не такой, как по краям: тонкая, красноватая и неоднородная, совершенно без волос. Высыхая, она натягивалась, как мембрана, блестела глянцем, угрожая лопнуть от любого неосторожного движения. Хорохоро нервно и учащённо дышал. Шрам соблазнял его своей уязвимостью, так и манил приникнуть к нему губами, попробовать на вкус языком. Дорвавшись до него, Хорохоро больше не собирался скромничать. Придерживая Рена за плечи, он склонился к спине и медленно, с наслаждением, лизнул полоску изуродованной кожи, которая, увы, отдавала только пресной водой и терпким запахом лечебной мази. Рен ахнул и чуть не двинул Хорохоро под дых. – Эй! Я же хочу помочь, – возмутился Хорохоро, перехватив острый локоть. – Ты что-нибудь почувствовал? Рен почувствовал. Но даже себе побоялся признаться – что конкретно. Не просто физический контакт – а долгое, волнительное прикосновение к душе. – Пошёл ты! – огрызнулся он, поднимаясь с футона, но Хорохоро перехватил его поперёк груди, мягко уложил на лопатки и навис сверху, припечатав над головой руки. – Сделай одолжение, не дёргайся, – попросил он. – Ты нарушаешь моё личное пространство. – Знаешь, очень странно слышать это от человека, у которого я дважды отсосал. Рен густо покраснел, нахмурил брови и отвернулся. – Тоже мне, достижение. – Имею право, – серьёзно заявил Хорохоро. – Между прочим, я чуть не сдох, пока ты там кровью истекал. Так что полежи минуту спокойно. Рен замер, обдумывая откровенное признание. Хорохоро, конечно, не лгал. Ну и что? Будто бы это что-то меняло. Будто бы Рену есть дело до его переживаний. Да пошёл он… Тем временем, Хорохоро тронул кончиком языка уголок шрама под ключицами, и Рен глухо застонал, сотрясаясь от лихорадочной дрожи, пронизавшей его от груди до копчика – сладко, мокро и горячо. О духи, да пусть трогает, жалко, что ли… Похоже, они окончательно свихнулись. Рен подчинился, согнул ноги в коленях и упёрся ступнями в татами. Таких странных проявлений дружеского участия между ними ещё ни разу не наблюдалось. Хорохоро припал губами к его шее – не поцелуй, всего лишь лёгкое прикосновение – и тело Рена вытянулось под ним в тугую струну. – Это лишнее, – пробормотал Рен. – Успокойся, я знаю, что делаю, – обнадёжил его Хорохоро. Он скользнул ладонью вниз по груди, от ключиц к солнечному сплетению, куда однажды вторгся, разрывая плоть и ломая кости, меч; погладил напряжённо подрагивающий живот и, с молчаливого согласия Рена, стащил с него трусы. – Какой ты предсказуемый, – разочарованно выдохнул Рен и шире расставил ноги. – Даже не мечтай, – ехидно отозвался Хорохоро, поглаживая рельефный красноватый след от резинки, а потом пропустил сквозь пальцы короткие, жёсткие волоски. – Сегодня брать в рот не буду. Рен скривился и требовательно двинул бёдрами навстречу. Хорохоро не стал его мучить. Широкая, мозолистая и скользкая от мази ладонь размашисто прошлась по приподнятому члену, в считанные секунды приводя его в вертикальное положение, и Рен отозвался тихим стоном. Довольно усмехнувшись, Хорохоро снова припал губами к подсохшему шраму: целовал, вылизывал истончившуюся кожу, повторяя языком малейшие неровности, щедро сдабривая слюной. Позже он натрёт тут всё этой вонючей мазью до блеска, но сейчас здесь была его территория. Рен захлопнул рот ладонью и метался на футоне, немыслимо изгибая позвоночник, ожесточённо толкаясь в руку, перепачканную теперь ещё и сочившейся от возбуждения смазкой. И плевать он хотел на шрам, на безумные фетиши и на то, что Хорохоро успел уже дважды кончить в трусы и заляпать его всего своей спермой. Какое это имеет значение, если им невыносимо хорошо друг с другом? К тому времени как Рена оглушило долгим и опустошающим оргазмом, он мало что соображал. Помнил только, что после Хорохоро лениво целовал его плечи и, бережно втирая мазь в размягченный слюной рубец, говорил о своей странной страсти. Так чем же может привлекать нормального человека чужой уродливый шрам? Рен, конечно, не имел ни малейшего понятия, но для себя твёрдо решил одно: если кто и сможет ещё раз прикоснуться к его душе – то только Хорохоро.