***
В целом, начинался этот день не так уж и отвратительно. Самолёт снижался над Гонконгом: в иллюминаторе мелькали ровные столбики небоскрёбов, море рассекали танкеры и сухогрузы, с высоты трёх тысяч метров казавшиеся щепками. Аэробус всё сбрасывал высоту, и уже можно было различить отдельные деревья на склонах и автомобили на пригородных трассах. На вершине одного из холмиков-островков, пригоршней рассыпанных в Южно-Китайском море, Занзас заметил огромную статую сидящего Будды. У просветлённого ублюдка были лицо и улыбка Савады. Занзас отвернулся и залпом допил виски. Вот уже три года Савада стоял во главе Вонголы. Казалось, за это время изменилось всё, но суть вещей осталась прежней. Реборн добрым словом и пистолетом толкал вперёд Саваду, Савада извинялся, сожалел, но толкал вперёд Вонголу. Мелкий мусор был достоин если не уважения, то признания. Вонгола медленно, но уверенно расправляла крылья и карабкалась к пику былой славы, Савада нёс свет понимания, сострадания и гармонии, умудряясь при этом продолжать учёбу, спотыкаться о каждый второй порог и падать в обморок перед девками. Всё было замечательно и всё шло по плану. По плану Реборна и по плану мироздания, а совсем не по плану Занзаса. В первый год после Конфликта Колец и снятия Проклятья Аркобалено на особняк Варии опустилась локальная ядерная зима. Занзас впадал в маниакально-депрессивное состояние и туда же за ним катилась его армия отморозков. Сквало был единственным, кто хоть как-то поддерживал жизнедеятельность независимого отряда убийц Вонголы, но даже в его истериках и злости начинали проскальзывать нотки апатии. За недолгую Занзасову жизнь Атлантида успела кануть в вечность два раза с интервалом в восемь лет. И Занзас смотрел на дно стакана, будто ожидая, что именно там можно отыскать её заново. Поздний сентябрь в Италии был изумителен, но Занзаса это мало волновало. Запеленавший стены особняка дикий виноград наливался бордовым, в закатных лучах просвечивал янтарным, а Занзас стоял спиной ко всему этому великолепию и палил по садовым скульптурам. Стрельба по мишеням в тире, окнам кабинета и высшему офицерскому составу Варии перестала приносить удовольствие, и жажда разнообразия заставила снизить стандарты. Изящно изогнутая полуголая дамочка разлетелась на мраморные осколки. — Нам нужно поговорить. Занзас был не слишком трезв, но и не слишком пьян, чтобы не отметить чудный выбор местоимения. Савада наполнял многострадальный сад своей грёбаной гармонией, даже не активируя Пламя, и Занзасу становилось всё тяжелей найти Ярость для очередного выстрела. Мелкий мусор у него за спиной говорил спокойно и серьёзно. Что-то про то, что Вария нужна Вонголе, и Занзас тоже кому-то нужен, и, пожалуйста, давай поговорим, и жаль, что так вышло, и, Занзас, пожалуйста, обернись. Занзас обернулся. Нашёл наконец-то в себе Ярость для выстрела, обернулся и ответил единственным доступным и понятным ему способом. Они тогда разнесли пол-особняка, не говоря уже о саде с уродливыми скульптурами. Всё полыхало и рушилось — ядерная зима закончилась падением метеорита. И из столкновения этих двух смертоносных начал на территории Варийской резиденции снова зародилась жизнь. — Маммон пришлёт тебе счет, — бросил тогда Занзас потрёпанному, но улыбающемуся Саваде. Догорало Пламя Неба, отчего-то становилось легче дышать. Это было три года назад. Жизнь Варии возвращалась в привычное, сминающее всё на своём пути русло. Да и Савада был не так уж плох, исключая те периоды, когда он был абсолютно жалок. Как, к примеру, сейчас. Савада умудрился попасть в очередную задницу и потеряться в городе с населением в пару десятков миллионов китайцев. Занзас очнулся от воспоминаний, когда шасси мягко, но ощутимо коснулось взлётно-посадочной полосы. В зале прилётов было полным-полно человеческого мусора. Над всей этой кашей из чемоданов, людей, объятий и эмоций, на высоком шесте красовалась приветственная табличка на итальянском. «Бестолковый Занзас». Гордо задрав подбородок и немигающими глазами глядя в пустоту, под табличкой стоял кукольный наставник Савады. Занзасу было откровенно лень как-то на всё это реагировать. На периферии сознания вспыхнула и погасла ярость, не оставив за собой ничего. Бросив на мелкого паскуду раздражённый взгляд, Занзас направился к выходу. Казалось, за три года Ребон подрос совсем чуть-чуть. Впрочем, Занзаса мало волновали проблемы взросления и полового созревания аркобалено. — Рад видеть, что ты изменился в лучшую сторону, — крикнул Ребон ему вслед. От бодрости в его голосе стало ещё тошнее. — Пристрелю тебя в машине, — устало бросил Занзас, толкая стеклянную дверь. Реборн засеменил следом, собирая умилённые взгляды девушек. В салоне автомобиля пахло натуральной кожей и деревом. Занзас опустил боковое стекло и закурил, в зеркале заднего вида отражался план парковки и табличка с перечёркнутой сигаретой. Реборн тем временем уютно устроился на пассажирском сиденье, маленькие ножки не доставали до его края. — Тебе оттуда всё видно? — решил начать светскую беседу Занзас. — Мне видно, что у Цуны проблемы. И на этот раз — не из-за нас, — Реборн сосредоточено возился с ремнём безопасности. — А ещё я очень рад, что ты сорвался сюда и готов помочь. Даже не зная всех деталей. Занзас вяло заметил, что ему не хочется тушить сигарету, чтоб свернуть Реборну шею. К тому же, хитрозадый киллер был не так прост. — Намёки засунь себе в шляпу. Что с Савадой? — Ушёл из дому и не вернулся, — развёл маленькие ладошки Реборн. — А ещё с ним ушёл и не вернулся весь его боевой цирк уродов? — сигарета непривычно горчила. Глубоко за раздражением и ленью маячили беспокойство и тоска. — Нет, Хранители Десятого Вонголы чувствуют себя прекрасно. И мешать нам не будут, — Реборн поднял на Занзаса ничего не выражающие глаза. С его шляпы таким же немигающим взглядом пялилась какая-то ящерица. Словосочетание «Десятый Вонгола» всколыхнуло целый спектр чувств и эмоций. Занзас наблюдал, как они гелиевым воздушным шариком надуваются где-то в районе солнечного сплетения, поднимаются вверх, и выдохнул их вместе с сигаретным дымом. Волшебное слово «Вонгола». Она была смыслом, была причиной и следствием. Была полоской медленно восходящего красного солнца на горизонте, осколками хрустальной мечты. И кто бы не стоял в её главе, Вонголе грозила опасность. — Мешать — это когда люди делают свою работу? — скривился Занзас. Оранжевые глаза неведомой твари заглядывали в самую душу. — Мешать — это когда ты оказываешь Хаято первую помощь при инсульте. Он очень впечатлителен, а тут Десятого кто-то похитил. К тому же, все Хранители сейчас разбросаны по миру, заняты делами Семьи. Они не успеют. Хоть время у нас и есть, его не так уж и много, — Реборн задумался на минуту и добавил: — Хорошо, что ты был свободен и прилетел лично. Занзас закатил глаза. Цирк в исполнении Реборна плавно перетекал в театр абсурда, и единственным, что удерживало Занзаса в салоне, был Савада. Вечные проблемы Савады. Вечное сожаление Савады. Его вечная извиняющаяся улыбка. Савада был в очередной полной жопе. Но Реборн ждал прилёта Занзаса десять часов, и это, похоже, было частью его педагогических планов. А значит, Савада был относительно цел и относительно жив. Сигарета перестала горчить, и Занзас плавно вырулил с парковки. За окном замелькали небоскрёбы, цветущие кусты гибискуса и указатели на китайском и английском. — Если вкратце, план такой — глупый Занзас едет спасать глупого Цуну. — Глупый Реборн получает прикладом в зубы, — одной из основных причин, по которой Занзас ещё не прибил Реборна, было отсутствие информации. Реборн улыбнулся и продолжил серьёзно: — Цуна занимался тем, чем ему и положено было заниматься. Налаживал дружественные связи с территориально выгодными партнёрами. Но мир не идеален, и наши территориально выгодные партнёры оказались не самыми порядочными людьми. В результате — погром в отельном номере, раскиданные охранники, отключённые камеры наблюдения и полное отсутствие Цуны. Впереди виднелась многоуровневая дорожная развязка. Занзас слегка сбросил скорость и свернул к ней. Дорога виляла, поднимаясь выше и выше, с высоты эстакады были видны порт и залив. — Вот координаты, нанесём им недружественный визит, — голос Реборна убаюкивал. Сезон дождей был в самом разгаре, и воздух был тёплым и влажным. Колёса легко шуршали по гладкому асфальту. Пуля, попавшая в правое переднее колесо, сильно не вписывалась в эту идиллию. Автомобиль резко вильнул, Занзас крутанул руль, пытаясь сохранить управление. — Свинство, — меланхолично заметил Реборн. Раздались ещё два выстрела, одна из пуль попала в дорожный указатель. Кто-то закричал, послышался визг тормозов. — Они ведь знали, что за Цуной кто-то придёт. Неужели, это всё, что они посчитали нужным послать навстречу? — лицо Реборна выражало крайнее презрение и скуку. — Ты видишь, откуда стреляют эти уроды? Я не чувствую их Пламени, — Занзас начинал потихоньку закипать. Пули теперь свистели одна за другой, и виляющий на поворотах автомобиль казался преимуществом. Одна из них всё-таки попала в лобовое стекло, превратив его в ажурную паутину. — И это они называют автомобилем представительского класса с бронированными стёклами? — продолжал скучающим тоном Реборн. — Тебя, мать твою, ничего не напрягает? — Напрягает. Мне, как ты заметил в самом начале поездки, ничего не видно, — Реборн продолжал откровенно развлекаться. — Нахуй, — Занзас резко ударил по тормозам. Он выбрался из автомобиля, громко хлопнув дверцей. Трасса теперь была полупустой, где-то вдалеке пели полицейские сирены. С севера приближались два одинаковых внедорожника. Пламя вспыхнуло и растеклось по венам. Как и всегда в такие моменты Занзас чувствовал, как Ярость поглощает всё — его тело, его разум, всю эту хренову автостраду, весь этот хренов город, весь этот хренов мир, клоунов во внедорожниках, упыря Реборна и идиота Саваду. Всё пылало, сгорало дотла. Ярость приносила свободу. Занзас выпрямил руку и выстрелил Пламенем в приближающийся джип. Тот вспыхнул, завертелся волчком и, пробив парапет, полетел с эстакады вниз. — Милосердие, сукины дети, — Занзас сплюнул и отправил в огненный ад второй внедорожник. Действительно, свинство. И как только Савада таким дался? За пеленой Ярости, Занзас чувствовал, что у Савады была причина. Интуиция, мать её. Абсолютное знание в руках никчёмного мусора. Автострада полностью опустела. Больше никто сегодня умирать не собирался. Пламя погасло, и мир снова стал прежним. И хорошего в этом прежнем мире было мало. Занзас вернулся к автомобилю, Ребон как ни в чем не бывало воевал с ремнём безопасности. Занзас какое-то время наблюдал за этим спектаклем. — Как дела? — участливо спросил он. — Очень жаль, что ты не оставил ни одного из них в живых. Могли бы попробовать узнать, куда они дели Цуну. Это, знаешь ли, сэкономило бы нам время, — Реборн наконец расправился с ремнём безопасности. — Кстати, нам нужна новая машина. — Тебе подыскать с детским сидением? — Вон тот серый седан подойдет.***
Трущобы Гонконга походили на многоярусный тропический лес. Этажи уносились вверх, закрывая собой небо. Узкие переулки кутались в сетку из проводов и антенн. А на самом нижнем ярусе, в лесной подстилке, копошилась, барахталась, куда-то спешила и воняла жизнь. Они уже битый час блуждали в водовороте из человеческого мусора, неоновых реклам, хаотичного транспорта, какофонии звуков и запахов. И в этом броуновском движении решительно ничего невозможно было найти. Занзас уже успел пройти стадии отрицания, гнева и торга, и сейчас на всех парусах вваливался в депрессию. Мысли так или иначе возвращались к Саваде. Как-то раз они нажрались на очередном приёме. По правде говоря, нажрался Занзас, а Савада просто не умел пить. Они сидели на полу библиотеки, в камине горел огонь, и мир вокруг начинал обретать гармонию. Во всяком случае, у пьяного Занзаса он вызывал намного меньше желания сжечь всё дотла. Пьяный же Савада вызывал умиление, родившееся, судя по всему, из жалости. — Знаешь, я почти не знал своего отца, — грустно начал Савада. Занзас закатил глаза. — Завали, а? — он предпринял попытку допить остатки виски, но в рот полилась лишь стаявшая с кубиков льда вода. — Я тоже не знал... Это походило на сраную сцену из «Бойцовского клуба». Цуна, похоже, тоже это понял и завозился, ища что-то в карманах. — Я должен позвонить Гокудере-куну, — заявил он, принимаясь тыкать кнопки. Так прошло минуты три. — Савада, — позвал Занзас. Цуна поднял на него мутный взгляд, — ты пытаешь позвонить своему Урагану по пульту от кондиционера. — Пришли, — вдруг объявил Реборн. Занзас вернулся в реальность и с удивлением посмотрел на него. Мелкого киллера уже раз пять должно было переехать случайным мопедом. Но нет, тот стоял, живой-здоровый, и жевал какую-то зажаренную хрень на палочке. Среди нагромождения мусорных пакетов, пустых коробок, внешних блоков кондиционеров и ни о чем не говорящих вывесок на китайском, дверь различить было почти невозможно. Занзас пнул её ногой. В конце узкого захламленного коридора виднелся лифт. — Нам на пятьдесят седьмой. Он же последний, — Реборн дожевал свою гадость. Потом легко, будто мячик, запрыгнул на какую-то коробку, а оттуда на плечо Занзаса. — Что, блядь? — Так удобней стрелять, — спокойно заявил Реборн. Лифт лязгал, скрежетал, трясся, но силой своей механической воли тащился-таки на последний этаж. Занзасу казалось, что в полумраке кабины он всё время ловит на себе оранжевый взгляд ящерицы Реборна. Кипящая на медленном огне ярость всё грозила перелиться через край. Закипала она давно, не с первого этажа, не с нападения уродов на джипах, не со встречи в аэропорту и не со звонка Реборна посреди прекрасной итальянской ночи. Три грёбаных года незакрытого гештальта и неотработанной кармической связи. При всём своём желании быть незаметным, Савада умудрился без разгона и размаха въехать в жизнь Занзаса и прочно там обосноваться. И десять тысяч километров не были этому преградой. Как не были они преградой и для Реборна. Занзас вспомнил, как хренов киллер названивал методично и планомерно, минут пять или десять подряд. Прекрасная итальянская ночь плавно перетекала в паскудную итальянскую ночь. Занзас рассматривал дисплей, но на исходе его терпения в стену полетел всё-таки стакан, а не телефон. Тогда Реборн решил внести разнообразие в их одностороннее общение и прислал SMS: “Ты ведь уже понял, что Цуна в беде?”. Занзас понял это ещё на первой минуте. Это был не первый раз, когда кто-то пытался грохнуть Саваду. Но это был первый раз, когда пришло чёткое и чистое осознание того, что в этом грёбаном мире никто, кроме Занзаса, не имеет права делать Саваде больно. Очаровательное чувство собственности по отношению к кому-то, кто поимел тебя самого. Дав ярости раствориться в себе, Занзас снял пистолеты с предохранителей. Двери лифта открылись с жизнеутверждающим «дзынь» и душераздирающим лязгом. Впереди обнаружился точно такой же, как и на первом этаже, коридор. Абсолютно безлюдный и пустой. — Ну и куда теперь? — с сомнением произнёс Занзас. Ответа не последовало. — Ты что, спишь? Ты, мать твою, спишь с открытыми глазами?! — По данным нашего информатора их тут должен быть целый этаж, — очнулся Реборн. — Что-то не гостеприимно с их стороны, никто нас не встречает. Попробуем последнюю дверь слева. Занзас выбил её ногой. В маленькой тесной комнатушке, забитой хламом и мебелью, ютилось человек восемь. Четверо пожилых китайцев играли в маджонг, женщина в платке готовила какое-то варево на электроплите, на двухъярусной кровати играли дети, то ли трое, то ли четверо. Неистово орал телевизор, никто не обращал внимания на двух странных белых с пистолетами в руках. — Кажется, нам не сюда, — огорчённо сообщил Реборн. Дверь напротив распахнулась, и из неё в дополна забитую комнату каким-то чудом вывалилось ещё трое. В костюмах и с оружием. — Или сюда, — обрадовался Реборн и успел выстрелить первым. Полыхнуло пламя Урагана, Занзас успел увернуться и выстрелить в ответ. Реборн каким-то чудом оставался у него на плече. Кипящая Ярость перелилась-таки через край. Она опять заполняла мир, испепеляя всё на своём пути, расцветая улыбкой на губах Занзаса. Отморозков в костюмах он выжег одним выстрелом, но этого было критически мало. Всё так же продолжал орать телевизор, а дедули преспокойно играли в маджонг. Впрочем, безмятежность длилась недолго — за спиной послышалось хлопанье дверей, топот и крики. — О, их тут и правда целый этаж! — Реборн наслаждался хаосом. Его естественной способностью и потребностью было генерировать дискомфорт для окружающих и, похоже, на пятьдесят седьмом этаже этой трущобной многоэтажки он нашёл-таки свой рай. — Это жилой, мать его, дом! — Занзас пальнул в толпу вооруженных китайцев, приближающихся из коридора. Долбаная страна, всё не как у людей. Больше негде было устроить мафиозно-преступное гнездо? — Я не чувствую Саваду. Посреди всей этой неразберихи полыхали слабый Дождь и Ураган, догорала Гроза. И ни искорки Неба. Тем более такого Неба, которое всё время сопровождало Саваду. Безграничное и беспристрастное. Всё-таки за три года никчёмный мусор перестал быть таким уж никчёмным. — Попробуем пообщаться с их боссом, — крикнул Реборн, когда они вламывались в соседнее помещение. Ещё одна жилая комната с её обитателями, затем ещё одна. И вот, наконец, хоть что-то похожее на резиденцию местной мафии. Кожаные диваны, расписные ширмы, веера и оружие на стенах. И ровно выстроенная мини-армия вооружённых уродов. — Который из них? — поинтересовался Занзас, рассматривая наведённые на них дула и лезвия. — Бог его знает, они все на одно лицо. Грянули выстрелы. Занзас не шевельнулся. Десятки пуль и кинжалов, сгустки Пламени, волны страха и ненависти; всё, не долетев, сгорело в пламени Ярости. — Где ваш босс, сукины дети? Ведите его сюда. — Занзас, они не говорят по-итальянски. — Ну так поговори с ними сам, мать твою! — Схватив Реборна за шкирку, Занзас легко зашвырнул его в стройные, пускай и несколько растерянные ряды наёмников. Хоть какая-то радость за весь день. Началась привычная свистопляска с выстрелами, трупами, Пламенем и руганью. Савады здесь не было, и компьютерная игра без активного квеста на таком низком уровне сложности казалась откровенно скучной. — Вот этот! — Реборн указывал на протискивающегося к окну типа в красной рубашке. У мелкого киллера дела шли отлично, он, похоже, ничуть не обиделся. Но Занзас всё равно не считал, что они в расчёте. Всё-таки ребенком Реборн был маленьким, а вот мудаком Реборн был большим. Местный босс открыл окно и теперь взбирался по пожарной лестнице. Жалкое зрелище. Отстреливаясь и отбиваясь, Занзас рванул за ним. В пожарной лестнице на такой высоте было что-то ироничное. Впрочем, Занзас не успел этого почувствовать. На крыше было пусто, ветер нежно перебирал провода. Вид на город открывался потрясающий, и Занзас опять же этого не оценил. Местный босс успел куда-то деться. С крыши было два выхода, доступных нормальному человеку — разнообразие пожарных лестниц и шаг в пустоту. Тот вариант, в котором хренов китаец встретился с асфальтом, Занзаса решительно не устраивал. На крышу начала выползать массовка. Завидное постоянство в завидном желании умереть. Стреляя в этих безликих и безымянных идиотов, Занзас совсем не чувствовал ярости. Было скучно. Впрочем, Савада сполна заплатит за этот бездарно пролюбленный день. Если они найдут его и если он останется жив. От этих мыслей слабо, но ощутимо кольнуло. Выпустив пару последних в чьей-то жизни пуль, Занзас через плечо посмотрел вниз. Там, на расстоянии пятидесяти семи этажей, шумел Гонконг. А ещё там внизу тип в красной рубашке забирался в машину. Занзас перемахнул через парапет и легко прыгнул на ближайшую лестницу. Он уже собирался рвануть обратно в здание к лифтам, как у него за спиной что-то равномерно загудело. В метре от Занзаса в воздухе парил миниатюрный зелёный вертолёт. Вертолёт пялился на Занзаса оранжевыми глазами, в кабине сидел Реборн. Занзас смотрел на эту феерию абсурда и не понимал, что он чувствует. — Серьёзно, блядь? — дар речи наконец вернулся. — Хватайся, мы теряем время! — Да горите, мать вашу, в аду. Ты и твой убогий Савада. — Занзас, — серьёзно позвал Реборн. Шум ветра, выстрелы, крики будто стали тише, — каждый раз, когда ты сердишься на Цуну, ты сердишься на самого себя. Хватайся! Занзас запрыгнул в вертолёт, пальнув напоследок по уродам на крыше. Те исправно отстреливались в ответ. Спустились с ветерком. Почти у самой земли одна из путь таки попала в вертолётик. Тот прямо в воздухе превратился обратно в ящерицу, и Занзас с Реборном вывалились на тротуар. Реборн ловко поймал своего хамелеона и зажёг пламя Солнца. Хренов китаец удирал вверх по улице, но при таком дорожном движении особого успеха в своём побеге не достигал. Занзас шагнул на проезжую часть и нацелил пистолет на ближайший мопед. Тот в последнюю секунду затормозил, и Занзас за шкирку вытряхнул водителя из-за руля. Реборн уже успел запрыгнуть ему на плечо. Погоня получилась долгой и дурацкой. Босс Варии на мопеде посреди китайского гетто. Охуенно. День планомерно катился в ад, и кто-то должен был за это заплатить. Савада таки умрёт сегодня. — И не из-за нас. Мы упустили китайца, — голос Реборна был холодным и злым. Похоже, последнюю мысль Занзас сказал вслух. — Поздравляю. Они остановились на обочине у овощного прилавка, и куда ехать дальше было решительно непонятно. Вокруг тянулся поток людей и транспорта, звуки сливались в сплошной белый шум. Занзас умудрился заехать ногой в корзину с чем-то капустообразным и вывернуть её содержимое на проезжую часть. На этот беспредел выбежала мелкая китайская бабулька, судя по всему — продавщица, и принялась лупить Занзаса свёрнутой газетой. Занзас медленно выпрямил руку и наставил дуло пистолета бабульке в лоб. Внутри всё белело и звенело от ярости. Бабулька как ни в чём не бывало принялась лупить по пистолету и руке, продолжая вопить что-то на китайском. И тут, посреди хаоса и абсурда, звонко и чётко, почти небесным откровением в кармане Занзаса зазвонил мобильный телефон. Невидящими глазами продолжая смотреть на бабульку, Занзас снял трубку. — Здравствуй, Занзас! — Не сейчас, Савада! — О, это Цуна? — весело поинтересовался с плеча Реборн. — Как у него дела? Кстати, спроси у него, где он. — Занзас, у меня мало времени. Я в монастыре По Лин. Это на острове Лантау. Они забирают... — в трубке послышались короткие гудки. Если в этом мире и существовал предмет, содержащий в себе все ответы на все вопросы Вселенной, то им был телефон в руке Занзаса. Дисплей погас. В нём отражался мужик под тридцать со странным хвостом енота в причёске и нервно дёргающимся глазом.***
Занзас брёл по мощёной дорожке к монастырю. В вечернем воздухе пахло едой, цветами и зажжёнными благовониями. Вокруг сновали туристы с фотоаппаратами, неспешно прогуливались монахи в оранжевом. Всё шло очень сильно не по сценарию, но Занзасу уже было наплевать. Ярость достигла той точки, в которой она превращается в равнодушие. Напротив монастыря на поросшем соснами холме возвышалась огромная статуя сидящего Будды, которую Занзас утром видел из самолёта. К ней вела бесконечная вереница ступенек, лицо Будды выражало абсолютное ничего. Всё вокруг говорило если не о просветлении, то о пути к нему точно. А ещё во всём, в воздухе, в звуках, в запахах и ощущениях скользило неуловимое, но безграничное Небо. Занзас распахнул двери монастыря, но так и остался стоять в проходе. Появившийся из толпы туристов Реборн тоже не спешил заходить внутрь. В пёстро убранном помещении, среди статуй, цветов и свечей, за низким столиком на полу сидел Савада. И пил чай. Сидел, живой и невредимый, и пил, мать его, чай. И единственным, кто в эту самую минуту мог хоть как-то угрожать его жизни, был Занзас. У мелкого мусора была неровная двухдневная щетина, испачканная рубашка, разбитая губа и взгляд человека, способного понять и простить весь мир. Савада смотрел на Занзаса. Занзас смотрел на Саваду и не чувствовал ярости. Ни капли. Внутри было пусто. Пустота звенела и сияла. Занзас думал, что вполне естественным желанием было бы размозжить Саваде череп одним выстрелом, а потом сжечь дотла весь этот хренов Китай. И не находил в себе гнева для этого. Не находил в себе ничего. Если ему и было суждено хоть раз в жизни совершить прорыв точки нуля, то вот он — этот самый ноль. Здесь и сейчас. — Здравствуй, Занзас. Здравствуй, Реборн, — на круглом лице мелкого мусора уместилось всё сожаление Вселенной. Занзас молчал. Савада судорожно сглотнул и затараторил: — Наши партнёры... они хотели поговорить со мной. Но они были не очень-то дружелюбными... — Партнёры... — издевательски тихо повторил Занзас. Он не знал, какой степени просветления или идиотизма нужно достичь, чтоб называть похитивших и избивших тебя людей, партнёрами. — И они отвезли меня за город. Я попросил о встрече с их боссом, но они опять таки не были дружелюбны ко мне. Когда я понял, что с ними и их боссом не о чем говорить и партнёрства у нас не получится, я извинился и ушёл. — Извинился.... — еще раз повторил Занзас, прокручивая в уме картины раскиданных гиппер-режимом отморозков. — Очень жаль, что так получилось с ними. Правда, жаль. Я шёл по лесу какое-то время. И пришёл сюда. Монахи... они сказали, что не дадут мне телефон, пока я не выпью чаю и не зажгу благовония. Я хотел позвонить Гокудере-куну... — Гокудере... — Занзас мрачно и со странным удовольствием продолжал повторять реплики Савады. Пустота внутри звенела и сияла. Гокудера в личном списке смертников Занзаса поднялся на пару позиций. — … но почувствовал, что нужно позвонить тебе, — скомкано закончил Савада. Он продолжал смотреть на Занзаса, и в его глазах не было страха. — Занзас, пожалуйста, не зажигай здесь Пламя. Занзас посмотрел на свою ладонь. Она была окутана ровным стабильным оранжевым Пламенем. Пламенем Неба. Развернувшись, он побрёл вниз по ступеням в летний вечер. — И... спасибо тебе, — раздалось ему в спину. Скорей вопросительно, чем утвердительно. — Ты был не таким уж и бесполезным учеником, Занзас, — крикнул ему вслед Реборн и развернулся к Саваде, всем своим видом говоря о том, что за каждой контрольной следует работа над ошибками. Послышались лепетание и грохот. Занзас брёл по мощённой дорожке прочь от монастыря. Успело стемнеть, зажигались фонарики. Статуя Будды снизу была подсвечена золотистым. В этом свете казалось, будто Он улыбается и сожалеет одновременно. Занзас долго смотрел в Его лицо, потом зажёг сигарету. Затянулся и показал просветлённому ублюдку средний палец. Будда оставался безмятежным.