Oremus

Оружием Господь избрал меня, Благословляя на святое дело. Когда огонь обнимет это тело, Найду ли сил не погасить огня? (c) Oremus... Помолимся, братья... Каждый раз, произнося это, я ясно вижу предел своей святости. Как дьявол искушал Господа Нашего в пустыне, так и мое искушение преследует меня, олицетворяя собой все, с чем я призван бороться. Я ясно вижу его каждый раз, когда вновь и вновь испытываю свою веру и благочестие исцелением, пусть и на самой грани. О да, я вижу его, я знаю. Теперь уже кажется, что тому минуло много лет, заполненных молитвами и покаянием, однако и они не смогли стереть воспоминаний, и в этом мне видится нечто воистину диавольское. Родившийся третьим сыном в небогатой семье, я и помыслить не мог о любой другой карьере, нежели духовной, однако же и мое личное призвание было таково. Иногда по ночам мне слышались голоса... Со всем пылом юности и убежденности я принимал их знаками свыше. Да и не было причин думать иначе - святые отцы гордились моими успехами в постижении наук и прочили мне большое будущее среди служителей Церкви. Это было и моим желанием, поскольку иных я до поры не ведал. Теперь, размышляя об этом, я понимаю, что даже Церковь, при всем ее могуществе, не в силах оградить юношество, посвященное ей, от пробуждения природы. Она в силах лишь очернить эти проявления, изменить их, исказив до неузнаваемости, превратить в постыдное, грязное. И в то время, когда мои соученики искали встреч с девушками, чтобы познать плотские утехи, я умерщвлял плоть постом, стараясь очиститься, отмыться от пятнающих меня желаний, еще не вполне осознаваемых разумом, но очевидных для тела. Голоса в моем сознании говорили громче, но слова были по-прежнему едва различимы... Тогда я и встретил Его. О, конечно, так и было задумано. Ничем иным, как высшим (или же скорее дьявольским) замыслом, нельзя объяснить то, что в тот день я сказался больным и отправился не к лекарю, а в город. Сказалось ли скорое принесение обетов или же нечто другое, менее осязаемое, однако после утренней службы, пожаловавшись на головокружения, я пропустил дневные занятия. Недомогание мое ни у кого не вызвало подозрений, будучи списанным на продолжительный пост и ночные бдения. Город был ярким и неизмеримо солнечным для моих глаз, привыкших более к свечам и рукописным страница писаний, а он... Он просто был. Я видел его лишь мгновение, но мне вдруг показалось, что явился ангел. Ангелов ведь так и рисуют – молодыми и прекрасными в сиянии золотых ореолов. А умеют ли ангелы смеяться? И вновь мое призвание, которое я ощущал как никогда ясным, приняло подобное видение за знак свыше, ведь ничем иным не могло быть создание столь совершенное. Поэтому я без сомнения и сожаления сознался на вечерней исповеди в своем проступке, лишь бы рассказать своему духовнику о том, что я видел. Тем ужаснее для меня был его гнев, направленный лишь в малой степени на мое глупое ребячество, но в гораздо большей мере на тот светлый образ, что все еще стоял перед моими глазами. О да, я вижу его, я знаю. С того самого дня мне стало известно его имя. Аларик Морган, проклятый еретик, герцог-Дерини. Гнев духовного отца, обращенный против проклятых колдунов, противных учению нашей Святой Матери Церкви, странным образом низверг золотого ангела с пьедестала, на который я успел возвести его. Низвел до статуса воплощенной порочности, истинной грязи как она есть. А значит, этот образ вполне соответствовал темным желаниям, не изгнанными ни аскезой, ни молитвами, неистребимыми как сама грешная человеческая суть. Я просыпался по ночам на мокрых простынях, истерзанный снами. В этих снах неограниченная, ничем не сдержанная власть над ним, приносила мне... удовлетворение. Отвратительное, животное, опустошающее. Но голоса звучали громче... Громче и яснее. Они умоляли и требовали - овладеть, подчинить. Или уничтожить. Я покинул семинарию за два месяца до принесения священных обетов. Голоса принуждали меня к иному призванию, заставляя поверить, что это угодно и Господу. А кто я такой, чтобы противиться воле его? Теперь, после всех этих лет, когда в моей руке власть над жизнью и смертью десятков людей, я все еще не удовлетворен в достаточной мере. Ее, этой власти, не было и не будет достаточно, пока я не смогу получить его. Целиком, телом и душой, если она, конечно, есть у проклятых еретиков-Дерини. Получить, чтобы снова очистить. Сделать таким, каким я увидел его впервые - ангелом в золоте. Oremus... Помолимся, братья... Только огонь очищает. Только он.