Хиро — не Тадаши

Хиро уже пятнадцать — Господи Боже, вырос уже малец. Хиро не любит приторный чай, смотрит всякие научные скучные программы и вставляет редкие едкие комментарии о бредовости слов, льющихся из колонок. Он никогда не носит шапки, довольствуясь какой-то старой кепкой, идёт быстрыми шагами по тёмно-серому, битому асфальту и что-то едва слышно насвистывает себе под нос, обжигая иногда горло холодным вечерним воздухом. Хиро, правда, вырос. Роботы, покрывшись неприятной пылью, стоят на такой же пыльной забытой полке, на которую даже сам хозяин часто забывает бросить хотя бы мимолётный взгляд, означающий, что ничего не забыто. На самом деле, всё забыто, раздроблено на металлические куски, которые режут получше любого ножа, и вспоминать ничего не хочется, слишком больно становится в груди где-то слева. Хиро уже пятнадцать — мальчик, конечно же, вырос, поэтому в сказки веры нет. Сказки просто кидают в Хиро ножи. Хиро шумно гуляет с друзьями после тяжёлых, но таких интересных занятий, весьма ловко шутит на разные темы и улыбается широко-широко, аж мышцы лица сводит. Он не относится к молчаливой категории «я лучше покажу боль зеркалу», просто режущей боли нет, она была сожжена лично им где-то полгода назад, о ней, конечно же, не осталось никаких подлых горьких воспоминаний, быстрое время ведь лечит и накладывает умело швы. Поэтому нет причин жестоко ворошить прошлое и разрывать почти зажившие раны дрожащими руками, вот правда, совсем нет причин. Поэтому Хиро вновь звонко смеётся, чувствуя себя слегка виноватым перед прохожими, но ему действительно весело — счастье словно разрывает его грудную клетку, а лёгкие иногда будто горят. Хиро уже пятнадцать — мальчик, увы, уже знает, что такое боль. Хиро не относится к той самой отчаянной категории, но почему-то не может улыбнуться своему отражению. Хиро — единственный ученик, который не начал ещё свой проект. Конечно, это не обязательно, но ведь все будущие гении любят создавать что-то новое, полезное для человечества, поэтому друзей попросту удивляет эта странная нелогичность в Хиро. Хани даже как-то раз принесла ему крепкий чай с одной ложечкой мёда, думая, что мальчик просто простыл, Гого же тогда его просто ударила слегка кулаком по плечу и сказала своё привычное «не дрейфь». Фред снова пошутил о переходном возрасте, уверенно сообщив, что вся эта фигня проходит, а Васаби лишь потрепал Хиро по тёмной лохматой макушке. Все они говорят, что эта чёртова хандра пройдёт, сгинет навсегда в непроглядной чёрной бездне, не оставив после себя абсолютно ничего. Хиро уже пятнадцать — мальчик верит друзьям, потому что они верная команда героев. Вот только Хиро не хотел быть героем. Он вообще не-герой. Герои ведь верят, что всё будет хорошо, да? Хиро почти не спит теперь по ночам, проклиная чёртову усталую бессонницу. Но слово «бессонница» не совсем подходит к сложившейся ситуации — сны-то есть, да только лучше бы их не было вовсе. Жаркое жгучее пламя, чей оглушительный рёв звенит в ушах, каждый раз ему так бессовестно снится, не желая уходить из сообразительного сознания, и Хиро всегда видит такую знакомую широкоплечую фигуру, бегущую прямо в огненную пасть-смерть, чтобы спасти кому-то такую драгоценную жизнь. Честно, этот самый мотив мог скрасить серую жестокую действительность, но Хиро, правда, не верит в сказки — Тадаши погиб просто так. В одиночестве, которое было совсем не холодным, как его описывают в книгах и статьях; оно обжигающе до костей и плавит кожу, точно масло. Хиро знает, что Тадаши бы не искал виноватых, не проклинал бы профессора, которому был верен, словно пёс, а просто бы жил дальше, ведь яркое солнечное добродушие у него было в крови. Хиро уже пятнадцать — мальчик знает того, чего не знают остальные. Хиро — не Тадаши. Хиро — мальчик с глазами цвета тёмной карамели, который не любит приторный чай только потому, что жизнь, конечно же, не сахар. Хиро — не Тадаши. Почему-то врезается в память ржавой скрепкой, которую не отдерёшь. Хиро — не Тадаши. Хиро — потерянный мальчик пятнадцати лет. Хиро — не Тадаши. Хочется написать ярко-красным маркером на лбу для близких, которые верят, что Тадаши здесь. Хиро — не Тадаши. Хиро не знает, чему верить, но веры в сказки «родные останутся в сердце навсегда» до сих пор нет. Хиро договаривается с такими общительными друзьями сходить завтра в кино, а затем отключает телефон, наблюдая, как через тридцать секунд потухает яркий экран. Сломленный мальчик устал; сломленный мальчик хочет не думать о том, что так продолжаться не может, полгода ведь уже прошло, пора бы привыкнуть уже. Да только вот привычка, как дикий волк, не хочет сидеть на цепи и всегда ловко сбегает, оставляя Хиро с токсичной болью внутри, разъедающей лучше любой кислоты. Ему нужно учиться жить без бодрых утренних пожеланий счастливого дня, без тяжёлой неприятной ладони на голове, без воодушевлённых слов поддержки, которые всегда давали огромное количество нужных сил. Пора бы уже начать… Хиро уже пятнадцать — мальчик сломался и вырос. Хиро не будет верить в сказки до последнего вздоха, ведь они действительно ложь. Хиро уже пятнадцать — жизнь его бросать любила по острым камням-кинжалам. Хиро знает, что эти самые сказки кидают ему в спину ножи. Хиро уже пятнадцать — изломленное сердце сжимается в груди в плену рёбер. Хиро не хочет, как в романах, вытащить его и выбросить от греха подальше. И Хиро — не Тадаши. Поэтому Хиро начинает свой первый проект. Хиро — не Тадаши. И того самого тёплого, согревающего добродушия в нём, конечно же, нет. Хиро просто мальчик пятнадцати лет с глазами, которые темны. Хиро знает, что его первый проект будет самым удивительным в его жизни. Хиро умеет обращаться со сталью. Поэтому у Хиро сердце будет стальным.