Известно, что в июне это дерево цветет жёлтым цветом.
Находящийся на тридцать первом году своей жизни, юноша со светлыми волосами, не спеша выходил из своеобразной Кельи, обустроенной в подвалах Ратуши. Если же быть более точным, то время было между полуднем и часом, глаза юноши были светло-серые, а весь разворот души его был исписан смыслом жизни. На нём были летние шорты, а на плече висела подержанная вязаная сумка, в которой лежали различные книги о Боге, Магии, Дьяволе и садоводстве. Придерживаясь "культа” Проходимцев, юноша имел глупейшую, на взгляд Пережитков, привычку, свойственную всем кто не относился к их роду — любовь и заботу о природе. Абсолютное множество немногочисленных садов было доведено до совершенства. Городские газоны подстрижены точно по линеечке (ровно 1 дюйм высотой), растения политы и выровнены по цветовой гамме и быстроте роста. Рассчитаны их восприимчивость к свету, тени и предпочтение определенной почвы. Земля прополота, сорняки выкорчеваны. Невиданная красота некогда загубленной природы царила в городе. И всё это было воздвигнуто Проходимцами. Не потому, что их кто-то заставлял, вовсе нет. Новые дети занимались этим только потому, что для них это было истинным удовольствием. В юных сердцах с самого рождения теплилась любовь к растениям, цветникам, всему зелёному миру! И никто не мог понять, откуда она появилась у них. Дети могли отказаться от ужина, обеда, завтрака, леденцов и прочих сладостей. Могли махнуть рукой на приглашение поиграть в догонялки, салочки или прятки. Интереснее всего на свете для них были эти зеленые травинки, хрусткие листья, расписанные прозрачными прожилками и хрупкие бутоны нежных цветов. Дети могли даже вступить в драку, если их очередь по уходу была пропущена. Если скользнуть взглядом чуть дальше, мимо домов, то можно увидеть, что не только хозяйские лужайки были удостоены такой чести. Городская площадь, не покрытая властной рукой, была всегда прибрана, кусты подстрижены, стволы деревьев хорошенько выкрашены, а на улицах, если пройти к главному продуктовому-складу, нельзя найти ни одного опавшего листочка. Лишь подстриженные кустарники и ухоженные ели, тихо перешептывались на своем языке. Мальчишка потянулся, встав на мыски и вынув из-за уха помятую сигарету, прикурил, направляясь в сторону шоссе. Путь его проходил вдоль пустынной дороги мимо зажиточных домов на Оприс-стрит, потом по забытым окопам, вырытым против разной нечисти еще в сорок восьмом году, во время последней войны, а там уже по одиноко милосердной матушке природе, счастливо обогревая её зеленый наряд своим присутствием. По началу любой скажет: "Двинулся!", — но чуть позже, пораскинув мозгами, поймет, что идея пройтись от одной ограды к другой по прямой, не так уж плоха, если путник один из новых детей. Ближе часам к пяти, выкурив тринадцать сигарет, сплюнув на нагретую трассу двадцать два раза и трижды кашлянув, блондин находился уже где-то на середине намеченного пути. Одинокие машины проносились с точностью раз в двадцать минут. В некоторых случаях они останавливались напротив юноши, но как только убеждались, что все в порядке, трогались дальше, не задерживаясь ни на одну лишнюю минуту на природе. Надо сказать, что находясь всего лишь на тридцать первом году жизни, парень оставался проворен и крепок. Преобладая излишками энергии, мальчишка ловко справлялся с любыми препятствиями на своем жизненном пути. Не сказать, что путь был преисполнен высших тягот или же, что ему вовсе невесело жилось, но многие Проходимцы зарабатывали себе на хлеб с раннего возраста по неизвестным для них причинам, что вызывало массу вопросов, ответы на которые не давал никто. Ни один Проходимец не знал, почему его так зовут. Никогда в своей жизни новым детям не рассказывалось, почему их место проживания — улица, а Пережитков —дом. Нет, они вовсе не жаловались. Но подобное разделение вызывало интерес, а горячее любопытство поджигало пятки да так, что дети поневоле пытались заглянуть в чужие окна больших и просторных домов. Обычный возраст для Проходимцев, составлял где-то от двух до двадцати лет. После этого тела новых людей переставали стареть и сильно видоизменяться. Именно поэтому большой разницы между повзрослевшими Проходимцами нельзя было найти, когда все старые — Пережитки заметно старели с каждым годом всё больше и больше. Повзрослев, чаще всего Проходимцы покидали родные края, становясь частью новой Охраны или переплетали свои узы с именем Путешественников. Мало кто решался остаться в родном городе. Задавая многочисленные вопросы, дети требовали получения на них ответов. Чаще всего Проходимцы задавали их самым старшим людям, надеясь получить от них понятное расположение вещей и основ жизни. Они обращались к своеобразным наставникам и самым старшим в их "племени" — Пережившим или же Пережиткам. Пережившие рассказывали лишь самое необходимое, выдавая минимум информации. Они скверно покачивали головами, заслышав едкие детские вопросы о том, что было до Переломной войны и никогда на них не отвечали. В свою же очередь дети обожали спрашивать совершенно обо всем, что им доводилось видеть, но в ответ получали лишь заботу и ласку, да крохи элементарной информации, которую должен знать каждый Пережиток и Проходимец, проживающий на белом свете. Никто и никогда не отвечал детям, почему у них нет дома, родителей и почему они живут на улице совершенно одни. Зато они получали ароматный кусок пирога от Миссис Кольт и теплую ванну у семейства Венди, которых по ошибке постоянно называли Вендиго. В силу своей незанятости, Проходимцы становились своеобразной рабочей силой, которая выполняла всю простецкую работу крохотного городка. Чаще всего они занимались уборкой территории, готовкой в пекарнях и мелким производством необходимых продуктов. Хотя все необходимые вещи и можно было найти на старом складе к северу от Ратуши рядом с дорогой, которая вела в сторону противоположного городка — Каларенсии, лежащим на тридцать девятой дороге. Несмотря на свой возраст, Проходимцы были мастера на все руки, будто та информация, которая необходима человеку для выживания, (и ни йотой больше) была заложена в них изначально. К вечеру, после тяжелого дня дети собирались под дверью одного из домов. Сначала был слышен шорох, игривый смех, а затем ватага детей запевала свою любимую песнь, которая так досаждала и одновременно забавляла всех Пережитков. Взрослые выходили из домов, раскуривая свои трубки, и с умилением слушали странные песни.Мы крота нашли в саду, Там сегодня плачет ведьма, От того ль, что ей в гробу Помешали дети? Расскажи нам, расскажи Расскажи без страха, Почему не сыновья? Дети, что та плаха. По секрету, тихо в полночь Расскажи, что там на небе, Кроется за тучи-клочья, Засияв вблизи на теле. Просим вас, мычим в подушку, Что же за делёж? Почему вы Пережитки, Ну, а мы, как в землю нож? В чём отличия у нас У Пережитка с Проходимцем, Расскажи нам, расскажи, А не то прольём водицы. Слышишь, слышишь, Это древо жёлтое цветёт, Вскоре, вскоре вас настигнет И к июню вырастет. Тихо кроется в тумане, Нечисти лишь полный строй Вот для нас вы за дверями, А для нас за кораблём. Спрашивать мы можем долго, Но сдаётся толку нет. Мы с собой возьмём метёлку, И пойдём просить обед.
Чаще всего последний куплет повторялся независимо от интерпретаций песен, которых было ровно столько, сколько раз дети пели под дверями взрослых и добродушных. Таких, какими хотели казаться Пережитки. Но Проходимцы видели, как их боялись. Как взрослые вздрагивали, заслышав детские голоса, как они нервно сглатывали, вручая детям еду и одежду, которая была им до забавного велика. И первым это заметил Максимка, совсем случайно заслышав глупейший разговор двух Пережитков. Поздно вечером, одна из проезжающих машин со стороны Каларенсии высадила двух дам в зрелом возрасте. Они пренебрежительно оттряхивали свои пальто и пугливо озирались по сторонам. Расплатившись, они поспешили в гости, постукивая каблучками по холодному асфальту и неловко перебрасываясь ругательствами в сторону ветра, треплющего их хрупкие шляпки. Видно было сразу, что они не местные. Всех своих мальчишка мог узнать в лицо. Этих же он видел впервые. Максимка увязался за ними и, чтобы не замерзнуть, высоко подпрыгивал, играя рукавами большой рубашки Мистера Тода. На языке завертелись короткие строчки из недавно придуманной песенки. Мальчишка даже не мог вспомнить, с чего именно эти слова пришли ему в голову, но их так радостно подхватили остальные дети сегодня вечером. Они пришлись им по вкусу и дети запели так, будто знали эту песню всегда, но почему-то её забыли. Сияя от восторга, чуть ли не дёргая от удовольствия ножкой, они жмурились и запевали новые строчки снова и снова. Вот только на лицах Пережитков, привычно слушающих их пение, застыл тупой ужас. Уголки губ, поднятые только что вверх, безобразно сползали вниз, открывая их рты широко-широко и делая из них темную, устрашающую бездну. Глаза стали такими большими, что шли в идеальное сравнение с фарфоровыми блюдцами. Они неловко застыли. Замерли, будто из них весь воздух выкачали. А потом кто-то закричал. Кричали долго, пронзительно, пока дети не остановились, чтобы обернуться на возглас Миссис Треблайн, которая уже упала без чувств. С тех пор дети не слышали ни одной из песен из уст Пережитков. — А ты слышала? Недавно эти малявки собрались под дверью одного из жителей и запели о нём... — Да ты что?! Может, им показалось? — Нет, Миссис Треблайн от страха даже упала в обморок. Я представить не могла, что та самая крепкая старушка начнёт кричать, а если уж и в обморок упала... значит им не показалось. — Ничего себе. Наверно это всё оно нас запугивает. Глупости всё это, конечно, но ведь всем до сих пор страшно. Пустило свои ядовитые корни и следит. — Да-да. Надеюсь когда-нибудь мы подожжем его вместе со всеми этими новыми детьми. И вот в голове Максимки быстро-быстро завертелись те самые слова, и он все никак не мог понять, что же в них такого было. Не удержавшись, они вырвались сами собой, и он запел, испуская ярым, нечеловеческим возгласом строки, рвущиеся откуда-то изнутри.Слышишь, слышишь? Это древо жёлтое цветёт, Вскоре, вскоре вас настигнет И к июню вырастет. Вас настигнет, покарает Помнит, помнит всё оно. Вас же ждать он не заставит Вскоре к вам июнь придёт. Беспокойтесь, милы дамы, Убегайте со всех ног. Вскоре, вскоре Проходимцы Наберут свой оборот. Сообщайте и кричите! Нет придурки вам прощенья! Верещите и визжите, Ждать немного возвращенья. И не ждите вы спасенья. Я везде. И я — оно.
Нервно вскрикнув, дамы побежали к ближайшему дому, принявшись тарабанить по входной двери, оставив юного Максимку в полном недоумении. После этого в нем что-то заклокотало и зашкворчало, разлилось огнивом в животе и жидкой магмой заструилось по венам. Оголив свой живот, стоя один на холодной улице и пустой после произошедшего головой, Максимка увидел горячее жёлтое пятно, расплывающееся внутри бледного, обтянутого кожей животика, так приятно греющее его изнутри. Как маленькое солнышко. Как синее пятнышко на плите у Пережитков. После этого ни один Проходимец больше не засыпал с мыслью, что он замёзрнет ночью. Холод больше детям не грозил. По вечерам они, как обычно, приходили к своим матрасам, собранным за домами недалеко от окопов, и ложились рядом друг с другом, протягивая руки к Максимку. Кто-то клал голову на его живот, кто-то касался его плеча, кто-то обвивал всем телом его пятку. Те, кто приходили позже, просто ложились впритык к успевшим занять хорошие места. Когда Максимка закрывал глаза и холод начинал трогать его, изнутри вырывалось то самое пламя. Маленькое горячее солнышко, сидящее в животе. Оно, обуяв все тело, невидимым потоком переливалось в кровь остальных детей, и тех, кто просто пристраивался как можно ближе. От детей исходил приглушенный свет. Они как маленькие светлячки, сияли в кромешной ночной темноте. Максимка был один из первых детишек, оставшихся после Перелома в образовавшемся городке. Городок — это было громко сказано. Даже слишком. Поселение имело около двенадцати домов, свободно разбросанных на трех улицах, которые были названы в честь основательницы — Розалинды Оприс Роуд. Основан он был по окончанию Переломной войны. Максимка ничего бы о ней толком не знал — Пережитки очень не любили затрагивать эту тему, — если бы не чужой дневник, зарытый на дне пригородного окопа. Не так уж и давно мальчишке пришла в голову одна очень интересная мысль. А что, если прибраться в окопах? Вырытые ямы кольцом опоясывали городок. Их так и не трогали с самого окончания войны, наказывая Проходимцам держаться подальше, потому что дети могли случайно упасть вниз и не суметь выбраться. Максимка последнее время обводил взглядом вырытые ограды, жаждя хотя бы узнать их глубину, и однажды утром, решившись, что, в крайнем случае, виноват будет во всем сам, резво рванул к ближайшей ограде. Лихо запрыгнув внутрь, приземлившись на руки и выпрямившись, Максимка понял, что на деле окопы не такие уж и глубокие как это казалось изначально. Потому полоска земли была на уровне его плеч, когда как блондин имел рост в шесть футов и два с половиной дюйма. Внутри была огрубевшая, пересохшая земля, несколько сорняков вылезали по краям, а недавние ручейки дождя облизывали сухие стены-преграды. Из интереса мальчишка решил пройтись по всему окопу, а не любоваться одним местом и, к своему удивлению, он нашел несколько предметов, которые были плохо закопаны. Некоторые наскоро закопанные предметы торчали из сырой земли. Некоторые книги можно было хорошо разглядеть, если подошвой ботинка смахнуть сухой слой земли, оставляя лишь окоченевшие, приевшиеся следы грязи на разноцветных картонных обложках. Если оттереть их края и корешок, то можно было различить название и имя-фамилию автора. Собрав таким образом четыре книжки, парень уселся на землю прямо там, откуда он взял последнюю книгу, и с интересом принялся их разглядывать. Первая книга называлась "Повелитель мух" Уильма Голдинга, вторая — "О, дивный, новый мир" Олдоса Хаксли, третья была про какое-то метро, и как в нем жили люди аж в двухтысячных годах, а последняя, четвертая книга, принадлежала неизвестному автору и носила название "Последнее обещание". Открыв страницу наугад, мальчишка тут же проникся чтением, неловко перебирая в своей голове столько неизвестных слов... От интереса прикусив губу, Максим читал урывками вплоть до того момента, как мать Мелиан Сойер не предала собственное дитя. После того, как камушек немаленьких размеров ударил Джанин по голове, блондин поднял глаза, изрекая единое и всеобъемлющее "вау". Когда же умер Хрюша, из-за большой скатившейся на него глыбы, а чуть позже, оставшийся один Ральф убегал от Джека и его ватаги, раненного, уставшего, его выкуривают из собственного укрытия и после всех тех убийств, смертей, завоеваний и крови, все заканчивается так, как в обычной доброй сказке. Мальчишка не произносит ни звука, с упоением глотая необычные эмоции, зарождающиеся в его груди. Максимка никогда не сталкивался с подобным. В их городке витал приторно сладкий привкус доброты, иногда покрывая по утрам улицы влажным туманом тайн, но понятия "смерть", "предательство", "завоевания", "утрата" или "боль" были не более чем словами в справочнике. Они не имели морального подтверждения. Проходимцы не понимали этих слов. Они их никогда не чувствовали. После этого Максимка сбрасывает в сумку все оставшиеся книги, уверенный, что содержание остальных ничуть не хуже. Юношу завораживает осознание того, что эти произведения слишком необычные. До этого Максимке прочитавшему всю литературу, которую он мог найти в своём родном городе не удавалось найти и испытать при прочтении ничего подобного. В этих книгах них нет доброго поучительного повестования, слегка отдающего весельем и смехом. Они вызывают куда более сильные и странные чувства. Юноша никогда не думал, что кому-то нужно убивать, что мир может обернуться против тебя, и алая горячая кровь останется на твоих пальцах лишь потому, что тебя не устраивало чье-то существование. Книги, содержащие в себе всю запретную информацию, были уничтожены в год окончания войны, по словам Мистера Тода. На руках у людей оставались справочники и безобидные путешествия по другим мирам. Веселье, радость, счастье, смех и небольшие преграды, которые легко преодолеть с помощью силы дружбы, любви и доброты. Покопавшись немного в земле, юноша нашел еще одну книгу, отличающуюся от остальных тем, что она была написана собственноручно. Чуть позже до мальчишки дошло. Не книга — дневник находился в его руках. Хотя из него мало что было понятно. Автор описывал Переломную войну. Он говорил, что изначально её выиграть будет очень просто. Ведь на их стороне была техника, химикаты, настоящее оружие и самое главное — огонь. Но со временем на страницах проявлялось всё меньше и меньше уверенности в победе. Мощь врага возрастала с каждым днём и хоть оно не проявляло зверского отношения, люди всё равно пытались его уничтожить, будучи убеждёнными, что оно принесёт им только вред. Кто конкретно являлся врагом Максимка так и не понял. Автор не давал ему чёткого имени, названия и описывал очень размыто. В конце концов, автор писал о том, что повсюду стали появляться дети. Это было очень странно и мало объяснимо, пока солдаты не поняли, что те приходят со стороны леса, а по словам некоторых очевидцев рождаются прямо из деревьев. Последними страницами автор предвещал себе и всему отряду скорую погибель. Видимо, так оно и стало. Так же мальчишка обнаружил одну неурядицу. Вчитываясь в корявый почерк, перепачканный по колено в земле, он решил взглянуть на оформление желтовато-измятых страниц. В дневнике были месяца и даты, на каждый день отведена одна страница, которые автор, конечно же, не соблюдал. Но почему-то в месяце было тридцать дней, а не привычных восемнадцать и после мая шел следующий месяц. И он был вовсе не "Маприль". Это был "Июнь". Слово, которое Максимка искал во всех книгах и словарях, которые ему любезно предлагали почитать Пережитки, но так и не мог найти. Слово, которое он искал с того момента, как в нем заговорило жёлтое пятнышко. Удивительное и простое слово "Июнь". Юный Проходимец лениво шествовал по сороковому шоссе, пройдя уже большую часть предназначенного пути. Перепрыгивая через небольшие овраги, он забирался на толстые корни обвалившихся деревьев, вместо того, чтобы обходить их, повторяя путь громоздких машин. Одним словом — Максимка полезно проводил время. Когда дорога начала редеть и обрываться, блондин пару раз доставал сложенный кусок бумаги из заднего кармана штанов, вчитывался в некоторые строчки, высунув кончик языка и тронув его, перелистывал на следующие страницы в одобрительном кивке, будто самому себе, и бодрым шагом направлялся дальше, в трясинистые глубины чужих ошибок. Путешествие продолжалось до наступления заката. К этому моменту юноша уже свернул с шоссе на еле заметную тропу леса, где трава была слегка примята, а ветер становился то сухим и горячим, то прижимистым и до скрипучего треска холодным. Прикусывая зубами белый фильтр сигареты, юноша ухватился за горячий ствол толстой ветви, и нечаянно попав пальцами в терпкую смолу, сиганул вперед, впиваясь ногтями в мягкие, будто бы восковые ладони. Нельзя было перестать стаскивать обертки с невидимых стен. Воздух стал неприлично густеть, становиться спёртым и невыносимым по мере приближения к цели. Мальчишке захотелось взвыть от жгучего ощущения того, как твои легкие усердно сжимают, давят с нескольких сторон на нутро грудной клетки, да так, чтобы глаза лезли из орбит. Пришлось перейти на бег. Резво перебирать под ногами плоские комья земли, чтобы только устоять на своих двоих и достичь главной цели. Неожиданно раздался грохот и с треском земля вздрогнула, подкидывая своих обитателей в нежеланном полете. Сдвиг, шебутной, явно не человеческий взвизг, шаткие платформы под ногами: все это не прекращалось, заставляя мальчишку неловко качнуться и в два прыжка пересечь образовавшийся перед ним проем. До прозрачной стены, невидимой многим обитателям данного мира ровно до тех пор, пока они не пересекут заветную границу, оставалось около двадцати футов, если бы мальчишка продолжил бежать в том же темпе. Но упав вперед, на ладони, он потерял несколько мгновений, из-за которых образованная темная брешь стала сужаться лишь резче и обрывистее. В голове ярче красной тряпки вспомнилась цель короткого путешествия. Неизвестный голос, который звал его, манил с годами все яснее и ярче. Голос этот был глубокий и страшный, но он звал Максимку к себе, обещая ему ответы на все вопросы. Обещая, что связанная давно сумка, которая висела у него на плече уже двадцать лет и хранила в себе все добытые с таким трудом немногочисленные ответы, больше ему не понадобится. Что больше ни одна свеча не будет ночью освещать книги, в которых были записаны различные магические ритуалы или запретная информация. Отныне у него всегда будет свет над головой, а главное — он сам станет этой магической частью Вселенной. Он получит ответ на каждый вопрос, который когда-либо приходил в его голову. Он поймет все. Ему стоит лишь достигнуть цели. Добраться до края купола, под которым сидит весь мир. Если для этого стоит лишь прыгнуть в бездну в надежде, что вы попадете туда, куда вам необходимо, так почему бы и нет? И он прыгнул. Оттолкнулся от разрушающейся платформы, попав прямиком в зияющий пространственный осколок, который звал его на протяжении долгих лет. Выпал в чёрную дыру, закрывающуюся на пути. Попал за грань купола, оставшись один в невесомом полете, не имея границ в пространстве. И то ли погиб, то ли родился заново.***
Негромко вскрикнув, Максимка приземлился на нечто. Не то что бы было слишком мягко или болезненно, скорее приземление было попросту неожиданным и малоприятным. Скромно кряхтя, юноша поднялся на ноги, потирая затылок, поправил сумку, похлопал себя по карманам, проверяя на месте ли пачка и огляделся. Место не имело форму или грань. Было очень темно. Чувствовалось некое пространство, но, казалось, будто бы в нем выключили свет. Поэтому парень вытянул руку вперед и шел на ощупь. Пройдя около ста футов, не встретив на своем пути ни одного препятствия, вдалеке Максимка заметил приглушенный свет. Он походил на тот, который до сих пор загорался внутри его живота, когда становилось холодно. Подорвавшись, блондин пересек небольшое расстояние, подбегая к источнику света, и наткнулся на широкую дыру. Точнее говоря, царапину. По бокам у нее висели обрывки, будто бы по полотну, предназначенному для картины, резко провели ножом, раскроив его на две рваные части. Мальчишка коснулся руками обрывков, и, засунув в них руки, потянул в разные стороны, открывая себе проход. Свет ударил в глаза. Заставил отвернуться, зажмуриться. Сделав ладошкой небольшой козырек на лбу, Максимка ловко пролез внутрь. Живот неожиданно загорелся ярким пятном, заискрился и... Запел. Ярче конфорок в домах Пережитков, ярче самого света, ярче любого солнышка. Искры посыпались в разные стороны, бурно прыгая и летая, как разъяренные драконы, только размером с ушко булавки. И внутри чувствовалось, как будто бы кто-то схватил это солнышко и потянул его к себе. Ноги волочились сами, поддаваясь немому импульсу, чувству, которое влекло вперед расслабленное тело. Неловко, грубовато, тащило куда-то. Блондин крепко зажмурился, ладонями утирая слезящиеся от яркого света глаза, и открыл их снова. Он находился посередине жёлтой поляны. Лучи так ярко отражались от земли, что все казалось рыжим, солнечным и до невозможного светлым. Маленькие цветы перешептывались между собой, мягко хватали мальчишку за лодыжки и подгоняли вперед, советуя слушаться неизведанную силу. Оглянувшись, Максимка заметил, что путь его пролегает к большому черному ящику, концентрируя в себе такое количество тьмы, что можно было принять его за черную дыру. Когда расстояние до ящика сократилось до трех футов, давление испарилось, и юноша выпрямился, расправил плечи и глубоко вдохнул. Воздух был чистым и прозрачным, заставляя жадно дышать, вдыхать до тех пор, пока в носу предательски не защекочет неведомый холодок, прогоняя необычайно чистый воздух по мешкам легких. Привыкнув к тени, Максимка сделал шаг вперед, и, вытянув ладонь, коснулся холодной стены железного вагона, стоящего посреди поля. Мальчишка обошел бы вагон по периметру, удивленно осматривая его со всех сторон, но заметил то, что слева металл был искорёжен, будто бы вскрыт изнутри кем-то очень и очень сильным. Не смотря на то, что в парнишке уже закипал дикий интерес ко всему происходящему, он развернулся к тому самому месту и нервно сжимая пальцами ремешок своей сумки, заглянул в пустой проем. Внутри комками летала сероватая пыль, забираясь в легкие любого живого существа, заставляя того натуженно и гортанно хрипеть. В железной комнате не было ни окон, ни дверей, лишь пол весь вырытый, исцарапанный и ужасно холодный. Когда Максимка забрался внутрь, его живот практически полыхал неведомым пламенем, подталкивал к нутру комнаты. В комнате был железный стол, который был прикреплен к стене металлическими клёпками и привинчен к полу. На столе лежал белый лист, исписанный черными, синими и зелёными чернилами. — Пакт о мире… — глухо прочитал Максимка, скручивая голову над документом так, чтобы его можно было разобрать стоя боком к столу. Внизу стояла подпись «заведующего всем миром», а под ней красной блямбой расцветала подпись «Древа». К стене осталась прикреплена желтая, потертая записка, прибитая гвоздем. Автор данной работы явно старался, так как гвоздь был буквально ввинчен, вбит вкривь и вкось, запачкан кровью, что доказывало спешность действий. «Я прошу прощения у всех тех людей, которые обречены на такие условия жизни впоследствии моей ошибки, которая заключалась в том, что я – управляющий всем выжившим миром — подписал пакт о мире с ним. Мне ничего не оставалось, как сделать это. В ином случае оно могло бы изничтожить абсолютно все человеческое население, впуская в наш мир все больше и больше своих детей. Я видел, они уже бегают по улицам, появляются из ниоткуда, плодятся, как сорняки, и с простыми детьми же их не спутаешь! Поэтому был выдан указ убить всех юнцов в возрасте от года до десяти лет. Это был единственный способ вынести хоть какую-то грань между нами и ними. И вот, я подписал с этим существом пакт о мире. Остатки человеческого населения будут продолжать жить так, как живут сейчас, но эти сорняки будут жить с вами. У них не будет ни крова, ни родителей. Надеюсь, в скором времени они передохнут от ночного и зимнего холода. И теперь я умру спокойно.Оно испарилось и пустило сюда этот тошнотворный яд и у меня осталось максимум пятнадцать минут, чтобы написать это письмо. Пожалуйста, люди, уничтожьте сорняки! Да будет мир в народном чреве, народ судьба, правитель наш, а не какой-то житель прерий, хилых домов или управ. Правитель в этом мире он, но это будет ненадолго! Сожгите, дети, жгите толку! Убейте сорн…». В конце записки шла длинная загогулина черным карандашом, будто у человека ослабла рука и то, чем он писал, начертило большую линию. Максимка яростно выдохнул, облокачиваясь на железную стену. Из ярко полыхающего живота сам по себе вылетел желтый шарик, размером с кулак, и, остановившись посередине комнаты, замер, выпуская витиеватые лозы наружу. Они спустились на железную поверхность, обвили стены, стол, выбежали на улицу — за пределы холодной и мерзкой пыли, опутывая весь мир своими горячими объятиями и, заструились дальше, ввысь, к людям, в синее небо, выискивая свои тайные ходы, порталы и незаметные дорожки. Замерев от изумления, мальчишка опустился на колени и, протянув руки к ярко сияющему шару, увидел в нем его. Отца всех Проходимцев. Создателя новой эпохи и эры. Спасителя людского мира. Жёлтое древо. Максимка запустил пальцы в ярко сияющий шар, в маленькое солнышко, горящее ярче всех конфорок в домах Проходимцев, и вздрогнул, ощутив, как маленькие тоненькие лозы коснулись подушечек его пальцев. Широко открыв глаза, блондин с серо-голубыми глазами, вышедший из Кельи лежащей на Роуд-стрит между полуднем и часом, с исписанным смыслом жизни на развороте души понял всё. Как позже гласили тысячи легенд и писаний: «И вышло Древо в теле своего дитя из разрушительной машины людей, и уничтожил он всех тварей на земле, которых собственноручно создал человек. Решил Он ограничиться обещанием об уничтожении рода людского, а сейчас помиловал. Помог обрести людям покой и позволил им он вести свою жизнь дальше, переплетая свои судьбы с детьми Его, помогая этому миру цвести и благоухать, создавать новые жизни, но ни в коем случае, не вспоминать их былое существование. А люди и не вспоминали, ибо во всем мире царило истинное счастье. И имя принесшего всем созданиям мир было — Максим.»24 июня, 3864 год