bang bang you're dead

Когда лежишь в прокуренной гостиной на жестком старомодном ковре, воняющим чьими-то ногами, осознаешь, что по уши в дерьме. В глазах нещадно рябит, создавая впечатление плывущего потолка, разбивая больнично-белую штукатурку на молекулы и атомы. Почему-то не хочется моргать, хотя из краев глаз уже давно течет соленая жидкость, а слизистая еще чуть-чуть и разъест белок. В дальнем углу комнаты слышится чей-то истерический, балансирующий на тонкой грани с безумным, смех. Кто-то щелкает перед лицом, звук настолько громкий, что в ушах звенит, и все остальные голоса притупляются. В прокуренной гостиной на жестком старомодном ковре чувствуешь, что падаешь... и тебе это нравится. В шестнадцать лет все происходит быстро. Будущее решается тремя скудными смс в сонные семь утра, перечеркивается помятыми шестью тысячами вон в кармане истертых чуть ли не до дыр джинсов и для надежности штрихуется поверх еще раз десять уверенным «мы посидим в кафе, будем готовиться к экзаменам». «В одиннадцать у школы», отстукивает в голове под ритм грохочущего поезда. Зубы мелко дрожат от подкатившего к горлу волнения, а в животе в предвкушении растекается горячая нуга. - Бэкхен! – кричишь, завидев взъерошенного и не менее взволнованного друга на обратной стороне дороги. Переходя улицу, кажется, будто пересекаешь всю прошлую жизнь. И уже точно оборваны все нити, когда идущий рядом Чонин – ваш общий знакомый – вяло кидает «давай шесть тысяч», а потом, будто опомнившись, обранивает «клевые ботинки». Невольно смотришь на заляпанные серой пылью берцы и, не молвя ни слова, протягиваешь помятые купюры, на что получаешь только раздраженные стоны от идущей впереди тройки. Ни один из парней тебе не знаком. - Не холодно? – выгибает бровь один из них – низкорослый, с ярко выраженными скулами. - Нет, - пряча посиневшие пальцы в безразмерных карманах легкого пальто. Не успеваешь опомниться, как оказываешься в какой-то затхлой подворотне. Ветер метает скукожившиеся листья по земле, а в длинных пальцах тлеет красная мальборо. Чонин заламывает брови, усердно пытаясь отвоевать у скучного осеннего ветра огонек. Рядом стоящий Бэкхен также мнется, удивленно смотря на зажатую между пальцев сигарету. - Вы никогда раньше не курили? – слишком длинный парень с глубоким басом мягко интересуется и смотрит на двух друзей с запалом, ассоциируя их с только что зажженной сигаретой, осталось только выкурить до фильтра и сломать о грубый асфальт. – Я научу, - с широкой улыбкой, в которой только Чонин улавливает толику яда, но ему, как всегда, все равно. В первый раз кашляешь, желая только проблеваться прямо Чанелю под ноги, а во второй уже сдерживаешься, только завистливо наблюдая, как долговязый медленно выпускает густую струю белесого дыма изо рта. Разум яростно истерит, мигая всеми оттенками красного, но несмотря на предупреждающую сирену затягиваешься в третий раз, входя во вкус, потому что смертоносная пачка нещадно притягивает взгляд, красным пятном врезаясь в память. Хочешь вдохнуть глубже и чувствуешь, как обжигает всю гортань, никотиновые пары просачиваются в голову, образуя плотный туман, смешиваясь с кровью. Ты бы упал, если бы не вовремя подставленные руки Чонина и «ничего, скоро пройдет». Тихое «во что мы ввязались?» адресовано шатающемуся рядом Бэкхену, в ответ он неопределенно пожимает плечами и уверенно шагает за Чанелем в дом. Внутри их, ухмыляясь, встречает китаец с раскосыми глазами – хозяин квартиры. - Тао, - он протягивает руку каждому, зацепившись взглядом за твою бесформенную легкую одежду и растерянный вид. Не отпуская холодной руки, ведет вглубь квартиры, заводя в свою комнату и попутно указывая на иронично прилепленный знак «не курить» в углу двери. У окна выпускает клубы сизого дыма хмурый парень с красивыми скулами – Чондэ, от него веет горьким шлейфом тоски и уныния. - Зачем ввязался в это? – спрашивает он как бы невзначай, кидая тебе новую сигарету. - Надо же когда-то начинать, - пытаешься отшутиться, но сам понимаешь, что ничего глупее в жизни не говорил. - Не советую, честно, - Чондэ единственный, кто смотрит сочувственно и выглядит самым измученным, его будто обглодали, обнажив все кости, разодрав кровеносные сосуды, опустошив. Снова давишься никотином до двенадцати, один раз только выйдя с Тао на улицу за раменом. Китаец уже не кажется угрожающим, пусть все еще молчалив и не отпускает от себя ни на шаг. У него плохой корейский и слова проглатываются в шипящих звуках, а ты еще не избавился от детской шепелявости, за что огребаешь от обиженного китайца пачкой лапши по затылку – «не передразнивай». В полдень в квартиру вваливается Чанель, и ты наконец видишь то, на что променял дозу утреннего кофеина. Один грамм, рассекающий лезвием поперек груди, больше нет ни прошлого, ни будущего. Ты впервые понимаешь, что значит жить настоящим, когда завороженно наблюдаешь, как Тао с Чанелем скручивают самокрутку – под прозрачной пленкой просвечивает табак и зеленые крупицы травы, ради которой, заламывая пальцы, врешь матери об учебе, а после пытаешься вывести едкий запах из хлопчатой футболки и выбеленных до корней волос. - Глубоко вдыхай, - неуклюжая фраза с сильным акцентом, а после две затяжки подряд без передышки и не вовремя пришедшая на ум мысль «а куда делся Чондэ?». Задерживаешь дыхание на пару секунд, после резко выдыхая, ощущая, как в голове в пену взбиваются мысли и дробятся на куски остатки разума. Помнишь только, как чьи-то теплые руки касаются холодных запястий и прижимают к скользкой стенке ванной, громким хлопком закрывая дверь, погружая в бесконечную темноту. - Тао? – срывается с сухих потрескавшихся губ, обезвоженный язык еле ворочается, выдохшийся под давлением терпкого дыма. - Хун, - слышишь в ответ тихое шипение и глухой стук, его горячие ладони перемещаются на узкие бедра, а затылком больно ударяешься о пластмассовый край ванной. Будто слепой, китаец шарит руками по твоему телу, бессмысленно то поднимая, то опуская края тонкой футболки, но от чего-то хочется, чтобы он продолжал, и даже неловко подаешься вперед, наугад касаясь чужого тела, попадая в шею, рядом с сонной артерией. Чувствуешь пульсирующую вену и, не удерживаясь, кусаешь, оставляя мокрые никотиновые следы на коже. Ваше бесполезное копошение продолжается недолго. Тао задевает пяткой кран, случайно включая воду, и вы только успеваете удивленно отпрыгнуть в сторону, когда дверь открывается и на пороге показывается озадаченный Чонин. Остается только выползти из залитой водой ванной, шатаясь, добраться до гостиной, с громким стуком упав на пол. Слышно, как в нескольких шагах, на кухне, борется с раменом Бэкхен, он пару раз ошпаривается кипятком, а Чанель заботливо вытирает воду с его плеч, чуть ли не сдирая жестким полотенцем кожу, потому что не рассчитал силы. Перед лицом возникает Тао, он садится тебе на бедра, заставляет сесть, в зубах у него зажат еще один косяк, и ты понимаешь, что хочешь, хочешь еще, иначе не протянешь. Китаец ерошит угольные волосы и глубоко затягивается, складывая ладони домиком, выдыхая белесый дым тебе в рот. Втягиваешь горькие смеси, думая насколько это все пошло и безвыходно. Пути назад нет, железные ворота с лязгом захлопнулись еще когда ты вторым сообщением согласился на неловкое, но решительное первое – бэкхеново. - Хун, - снова говорит китаец, втирая пепел в жесткие волоски ковра. У него красные глаза и затуманенный взгляд, ты почти уверен, что это привычное его состояние и до глупого обыденная ситуация. - М? – единственное, на что на данный момент способна каша, образовавшаяся на месте мозга. - Останься сегодня. Тао рисует ломанные линии на бледной тонкой коже, когда Сехун выдыхает белесые кольца и уже не давится химией, а в голове не образуется ослепляющий на время туман. Нет, он все осознает, когда снова и снова передает дилеру насквозь провонявшие табаком и одеколоном купюры, дробя в порошок кости и выплевывая окровавленные воспоминания из прошлого. На руках пощипывают свежие царапины, а колени ноют от фиолетовых цветов синяков, которые отхватил, в очередной раз ввязавшись в передрягу на улице. Сехун давно понял, что по уши в дерьме, когда начал смешивать кофеин с никотином и экспериментировать с дозами. Он не знает, что стало с Бэкхеном, в последний раз они виделись в тот роковой день, когда все решилось слишком быстро. Правда Чанель пару раз обмолвился, что они вроде как встречаются. А Чонин... Чонин стал кем-то вроде домашнего животного, щенка, о котором надо заботиться и выгуливать. Тао говорит, что у него нет определенного места жительства – вечно кочует от одних к другим и не подает признаков наличия у него эмоционального диапазона. Давно потеряв счет затяжкам, Сехун считает бордовые следы от укусов у Тао на шее, чей корейский не стал за это время лучше, но периодичность шепелявых звуков в слогах уменьшилась. «Глубоко вдыхай», вспоминает Сехун и закрывает глаза, темнота вспыхивает красной упаковкой мальборо, возвращая то чувство легкого головокружения неприспособленного к никотину организма. Отчего-то вспоминается голос переломанного изнутри Чондэ – «не советую, честно». Сехун видел его на днях: все такой же тоскливый, только к былому горькому шлейфу прибавилась еще и примесь смерти. Сехун слышит частое дыхание Тао и считает выдохи. Он вдыхает концентрацию кислорода, а выдыхает СО2 вместе с прошлым и заранее загубленным будущим.