Черная роза, красное яблоко

Темно. Тихо. Только вода по капле стекает в аквариум, где безвольно покачивается роза. Лепесток отрывается и дрейфует к стеклянной стенке. На свету он бы показался пурпурно-алым. Шум лифта. Скрип раздвижных дверей. Вторжение полутьмы, оттенков, теней в идеальный мрак. Нарушение процедуры. Микагэ резко поворачивается на каблуках. — Как вы здесь оказались? — На лифте приехал, — беззаботно отмахивается библиотекарь. — Мне было, знаете ли, назначено. — Значит, — тонко улыбается Микагэ, возвращаясь к привычной маске, — вы готовы заглянуть внутрь себя? — Всегда готов, — Санэтоси возвращает улыбку. Две косых тени ложатся у него за спиной, вытягиваются, растут. В них чудятся гротескные кролики-великаны — по одному за каждым плечом, — но стоит моргнуть, и те превращаются в темноволосых мальчиков со слегка выступающими резцами. Мамия стоит в стороне, отвернувшись — неторопливо застёгивает пуговицы, разглаживает складки на школьной форме. В воде аквариума дрожит фантомное отражение. Девичье лицо — фиолетовые (или пурпурные?) волосы, яркие понимающие глаза. Оно одновременно знакомо и незнакомо. — Бабочки, бабочки на огонь летели… Бабочки, бабочки до углей сгорели… — шепот из ниоткуда, тонкий девчоночий голосок. Микагэ встряхивает головой — и теперь у него в ушах звучит голос Мамии. — Глубже, — он выталкивает из губ непослушное слово. — Теперь она навсегда ребенок. Мурашки по коже, правда? Предлагал ей новое тело, да не взяла. Мамия кивает, не оборачиваясь. Роза темнеет с каждой секундой. — А миру никогда не согреться. В Академии столько ненужных детей. Они живут — и не живут. Видимы — и невидимы. — Еще глубже, — твердо повторяет Микагэ. В ушах грохочет невидимый поезд — или всё тот же лифт? — А глубже – пустые рельсы под звездным небом. И ни меня, ни ее. Ни вас обоих, кстати. Мамия оборачивается. На его лице — улыбка. Такая искренняя. — Вот он, мой подарок, — зачарованно шепчет Санэтоси. — За века ей должны были надоесть яблоки, как вы думаете? — Бесспорно! Точно! — пищат мальчики. Или кролики. Или тени. Не веря себе, Микагэ смотрит, как Мамия протягивает библиотекарю черную розу — на открытой ладони, вместо того, чтобы вонзить стебель в сердце. Впрочем, всё равно ведь не вышло бы. * Гудок. Всего один — ждать не приходится. — Да. Я хотел бы узнать... Он ненавидит обращаться напрямую к Отори Акио: глупо водить настоящие дела с тем, кого планируешь свергнуть. Но порой контакта не избежать. — ...что известно о новом библиотекаре? Об этом... как его? Санэтоси. Санэтоси Ватасэ. Тишина. Вкрадчивая, словно острый шип нежной розы. «Никогда о таком не слышал», — голос Председателя таит насмешку. Как и всегда. Надкушенное яблоко медленно гниёт на краю стола. Рядом с фотографией Мамии. В трубке раздаются длинные, размеренные гудки.