Виноватая

Она смотрит на часы, волнуется. Кэсс помнит, что ей нельзя волноваться. Она отгоняет эти мысли прочь и с натянутой улыбкой спрашивает у подошедшей к ней девушки: - Чего желаете? - а потом опускает взгляд и рассматривает её, рассматривает с ног до головы. Ей на вид лет девятнадцать, максимум - двадцать один, и она мягко улыбается, сжимая в руках маленького ребёнка. Она прижимает его к своей груди, изредка постукивает перед его лицом ноготками и заливисто смеётся. Кэсс поджимает губы. А когда ей звонят, с затаённым дыханием выдыхает в трубку тихое "Алло", стараясь себя не выдать. Кэсс срывается с места и перевешивает табличку на двери. Она стоит перед полицейским участком, сжимая запястья и вытирая щёки. Ей кажется, что она может расплакаться, что плачет прямо сейчас, и слёзы текут по её бледному лицу. Но она не должна быть слабой перед мальчишками, нет. Кэсс не хочет признаться себе, что страх - внутри неё. Кэсс дико, невероятно боится. Она тянет их за уши, хватает ртом воздух и думает, что им нужно спать. Что как только они придут, она оставит в их комнате две чашки с чаем и молча уйдёт. Кэсс смотрит на них, смотрит... - Я же волновалась! - и ненавидит себя. Она опускается за прилавок и убирает ото рта пирожное, захваченное ей с кухни. Кэсс перебирает в руках мягкую шёрстку Моти и закрывает глаза, откидываясь назад. Хлопает дверь. Она не знает, куда они убежали снова. Ей не хватает сил подняться, и она убеждает себя, что это - сон. Просто один страшный сон. Кэсс правда, правда плохо. Она думает о себе. О своей несложившейся жизни, полной надуманного счастья и пустого конфетти. Она вспоминает сестру, милую сестру с её улыбками, желатиновыми мишками и полётами через всю страну. А потом, как родители разъехались, и она осталась с отцом, который спустя пару лет завёл новую жену. Как она огрызалась на неё все пять лет, а потом уехала в Сан-Франсокио, пытаясь извиниться за всё. И это всё давило, нещадно давило на неё, грозясь убить. Когда ей стукнуло двадцать, телефонный звонок прервал всё. Извещение о смерти - похороны - двое детей. Она не верила, не хотела верить. Кэсс ненавидела всё, а в особенности свою сестру. Она была готова для открытий, готова для мира, как на неё, совершенно ничего не понимающую, свалились они. Тогда же она рассталась с Мэтью. И со Стьюи. И с Робби. Кончилась её молодость, и она готова была плакаться миру вечно. Она не любила детей. Она ничего не знала о детях. Кэсс стала матерью в двадцать один год. Она не замечала за собой ничего. Она никогда не умела решать задачи, никогда не хотела собирать завтраки и обеды в школу, никогда не успевала забирать их, и поэтому просила старшего из них присмотреть за братом. Он слушал. Кэсс поднимается с пола и закрывает глаза, взбираясь по высокой лестнице. Она хочет забыться, дойти до дивана и объесться мороженым, смотреть мелодрамы и плакать в платок. Ведь ей уже поздно выйти замуж. Поздно влюбиться. Её молодость давно прошла. Они забегают в дверь и бегут по лестнице. Она боится, что будет плохой для них матерью. Что они возненавидят её, будут избегать, и когда-нибудь она останется одна. Правда одна. - Извини, тётя Кэсс, - обнимает её со спины Тадаши, и она удивлённо вздрагивает, вспоминая, что у неё размазалась тушь. - Нам правда очень-очень жаль, клянусь тебе, пара месяцев - и он возьмётся за ум. Окончательно. - Иди спать, - она закрывает глаза и старается говорить, чтобы голос её не дрожал. - Уже поздно, вы устали. - Угум, - целует он её в макушку и пружинистым шагом поднимается по лестнице, готовясь зайти в комнату. - Постой, - оборачивается к нему Кэсс и тут же опускает взгляд, вспоминая о косметике. Поздно. - Я приготовила вам чай. Он улыбается ей, и Кэсс кажется, что она хотя бы пыталась. Кэсс знает, что никогда не станет им матерью. Кэсс знает, что мама только одна. Кэсс подходит к мальчишкам и целует их в щёки, убирая их волосы в сторону. Тадаши что-то бормочет. - Обещай, что если надумаешь жениться, она будет в состоянии о вас позаботиться. Кэсс кидает на него последний взгляд и неуверенно улыбается. Кэсс не сестра. Но Кэсс даже не пыталась.