Cravachée de lumière, la mer houle à la mort Ses clameurs solitaires sur les bouées du port. Alors les dents serrées il jette ses galets A la gueule des noyés, pour voir la mer pleurer.
Calogero — À la gueule des noyés
Кроме него никто не заходил так далеко на север. Точнее, никто кроме него не возвращался из таких путешествий. На своей «Полярной звезде» он не только доходил до Холодного когтя, но и после, выйдя вновь на необъятные просторы океана, прокладывал свой курс ещё дальше, туда, где исследованные континенты оставались далеко позади, а навигационные приборы молчали, словно застыв в ужасе перед этими чёрными водами. Позднее он не раз возвращался туда, каждый раз идя всё дальше в сторону манящего северного горизонта. Его очаровывали непроглядные туманы, пронизывающий ветер, который, казалось, был способен разорвать корабельные цепи. И хотя он готов был поспорить, что знавал больше женщин во всех портах Бас-Лага, чем вся его команда, эти режущие поцелуи ветра были ему куда желаннее теплоты пьяных объятий. Ему нравилось, когда колющий снег, облепляющий перископические колпаки над дымовыми трубами, через мгновение обращался в ледяную корку, а он продолжал вести корабль, даже не различая пути в окружающем его белоснежном мареве — ведь только перестав полагаться на своё зрение в этих неизведанных водах, он мог ощущать дыхание океана, каким были вздымавшиеся за бортом волны. Когда же туман рассеивался, он видел, как его окружали громадные замёрзшие глыбы соленой воды, мерцающие даже под этим размытом светом слепого неба. Он никогда не любил карты. Или вернее сказать, не любил видеть эти испещрённые глупым почерком куски бумаги. Для него не существовало разделения на проливы, моря, океаны — для него они были единым целым, и любая попытка упростить понимание этого мира, вписав его в рамки восприятия тех глупцов, которые вряд ли хоть раз знали качку палубы под ногами — вызывали в нём приступы гнева. Он вообще не любил границ. Он знал, что невозможно приручить эту движущуюся мощь, как невозможно приручить и то, что она скрывает в своей глубине. А скрывала она порой слишком много. Как раз тогда, огибая в первый раз Призрачные скалы, как прозвала их его команда, он готов был поклясться, что слышал манящие его крики каких-то существ, чей образ был навеян то ли моряцкими легендами, то ли его собственными ночными кошмарами. Он знал о гриндилоу. И после той ночи он был уверен, что теперь гриндилоу, проклятые гриндилоу, знали о нём. С другими расами он не встречался, хотя слышал, что существуют целые подводные королевства, некоторые — процветающие по сей день, некоторые — воюющие за своё процветание, и обломки других, уже познавших своё крушение, чьи катастрофы навсегда укрыло мягкое дно моря. Но было внизу и то, чему ещё только предстояло явиться, отчего вся материя морского пространства насыщалась благоговейным страхом перед тайнами впадин и расщелин, пронизывающих земную кору. За годы плаваний он научился чувствовать и уважать эти немые предупреждения, которые океан дозволял ему прочесть.***
До того, как застрять на верфях в Устье, мальчишкой, он часто выходил в море, пробираясь на пришвартованные к причалам Келлтри суда, умоляя капитана взять его юнгой «хотя бы на одно плавание», и затем, позднее, когда его круг знакомств расширился за счет не самых почётных членов общества, ему случалось ступать на палубу в том числе и пиратских судов. Неизвестно, как сложилась бы его жизнь, не уступи он просьбе отца, который, видя его одержимость морем, убедил его поступить в кораблестроительное училище и добился для него потом места на главных верфях города. «Прояви благоразумие, Александр. Лучше кораблестроительный завод сегодня, чем завтра — пенитенциарная фабрика». Как хорошо, часто думает Алекс, вспоминая эти слова, что отец не дожил до того дня, когда ему пришлось бежать из Нью-Кробюзона. Конечно, то была не его мечта. Учёба, особенно теория, давалась Алексу нелегко, куда больше он узнавал в ходе тяжёлой, но шумной и увлекательной работы, и самое главное — он всегда мог любоваться кораблями. Недостроенными, сквозь скелеты которых сияли лампы неспящих рабочих, и теми, что под шумные возгласы цеховиков, механиков и всякого сброда спускались на воду, извергая клубы пара. А ещё ему были видны десятки других судёнышек, из Шанкелла, Гнурр-Кетта и Хадоха, которые стаями стекались со всех концов Железного залива к Устью, чтобы дальше, пройдя ещё несколько миль, наконец отдохнуть после изматывающего плавания у покрытых гниющими водорослями скользких кробюзонских причалов. Он точно не мог сказать, когда придумал свой собственный проект корабля, однажды тот просто целиком возник у Алекса в голове, безукоризненно прекрасный, от форштевеня до транца, с бронированным корпусом, сияющими паровыми трубками и парусами белее снега. С той самой минуты он не переставал слышать в ушах биение его будущего двигателя — каждого из них — пока ночами при свете масляного светильника копировал по памяти увиденные днём у инженеров чертежи, отбирая и дорабатывая для себя лучшие идеи. А когда выдавалось свободное время — ходил в море, маневрируя между морскими змеями, охотившимися среди тёмно-серых волн Железного залива. На то, чтобы построить его «Полярную звезду» потребовалось десять лет. Будучи поначалу ограниченным в средствах, Алекс проявил невероятные даже для него самого ухищрения, чтобы организовать, а потом самому же и выиграть заказ на спроектированный им корабль. Эриннерциальный вычислитель, расположенный вблизи бушприта, позволял кораблю развивать уникальную по соотношению к его дедвейту скорость, а на его вооружении находились несколько мантийных пушек. Для своего времени Алекс, наполовину самоучка, смог создать самый передовой корабль, который по оснащению превосходил все торговые и разведывательные посудины Кробюзонского флота. С военными, правда, тягаться не мог. Вдобавок к тому моменту, когда в сухом доке заканчивались последние приготовления к спуску «Полярной звезды» на воду, Алекс имел уже в своем подчинении столько людей, сколько уместилось бы в каком-нибудь квартале Устья Вара. Он пользовался уважением, удивительным образом умудряясь сохранять панибратские отношения со всеми своими рабочими, и мгновенно располагать к себе тех, с кем он виделся впервые — случайных знакомых у него было бесчисленное множество. Алекс был в шаге от того, чтобы реализовать, как ему казалось, дело всей его жизни. Но в какой-то момент всё пошло не так.***
— У тебя есть сутки на то, чтобы исчезнуть из города, — с порога вываливает Ноэль, без стука ворвавшись в пропахшую сигаретным дымом квартиру Алекса. Тот как всегда шутливо смотрит на него через отражение в зеркале. На заплесневелых от вечной влажности обоях сияют блики электрических светильников. С Ноэлем Пиксом — агентом милиции Нью-Кробюзона, он познакомился в каком-то кабаке вскоре после начала своей работы на верфях. Алекс, на чём свет стоит поносивший в тот вечер городское правление, так до конца и не понял, что именно помешало Ноэлю воспользоваться парой заклинаний и пришить ему обвинение в подстрекательстве к мятежу или после того, как чуть позднее Алекс умудрился разбить ему нос пивной кружкой — в нападении на представителя власти. В результате дело ограничилось нетрезвой дракой, последующими признаниями в обоюдном уважении и началом самой странной и крепкой дружбы. — Ты что, наделал от моего имени карточных долгов в Вороных Воротах? — усмехается Алекс. — Лучше скажи мне, в этом галстуке я не выгляжу закоренелым городским идиотом? — Ты скоро будешь переделанным идиотом или, в лучшем случае, мёртвым, — Ноэль запирает дверь и рывком (Джаббер, откуда у него вообще такая сила?) разворачивает Алекса лицом к себе. — Ты знаком с Палмером? — зло спрашивает Пикс. — Да или нет? — С кем? — С тем сумасшедшим парнем с Барсучьей Топи, он ещё ставил эксперименты с изменением пространства. — Да они там в своем квартале все поголовно сумасшедшие! — прыскает Алекс, скидывая железную хватку Пикса. — Эй, да успокойся же! Я могу ошибаться но, кажется, несколько месяцев назад я вроде как помог достать одну штуковину для его преобразовательной установки, а что? — Вессельский... — только и может сказать Ноэль, и в отчаянии закрыв лицо руками, опускается в кресло. Потом он резко вскакивает и начинает нервно вышагивает по комнате, старые половицы фальшиво скрипят под его ногами. Из всех его объяснений — про какой-то заговор, вмешательство Ткача, бойню рукохватов и массовых зачистках, которые теперь проводит правительство, пытаясь выйти на Палмера, он по их мнению, виновен в организации — из всего этого Алекс понимает для себя главное — он вляпался в самое масштабное дерьмо в своей жизни. — Алекс, — Ноэль трясет его за плечо, вырывая из кошмарного раздумья. — Тебе надо бежать. Он чувствует, что паника едкой желчью разливается по всем его внутренним органам. — Алекс! — голос Ноэля чуть теплеет. — Да? — Я помогу. Спустя пятнадцать лет Алекс всё так же отчетливо помнит следующий за этим день, хотя ему по-прежнему кажется, что всё произошедшее случилось не с ним, а с его искусственной пустой оболочкой. Вместе с Ноэлем они выходят на улицу через четверть часа после состоявшегося разговора. Профессия агента милиции обязывает Пикса знать все щели и тайные ходы Нью-Кробюзона, и Алекс даже не старается понять, куда и как он пытается его провести — улицы города превратились для него в паучью сеть. Неосознанно он замечает, как та или иная тень, затаившаяся в закоптелом углу полуразрушенного дома, молча кивает им, глазами указывая по направлению следующего лаза или скрытой двери. У Ноэля везде есть свои люди (и не только люди). Или же в городе слишком много тех, кто так же, как и Алекс, были обязаны ему своей свободой. Они пробираются к порту через сеть подземных каналов, о которых Алекс, живущий здесь всю жизнь, не имел ни малейшего понятия. Поднимаясь и снова падая в зловонную грязь, давя копошившуюся под одеждой живность — кровососущих обитателей гниющей воды, они наконец выходят к докам. Алекс останавливается на мгновение в приступе вынужденной асфиксии: готовая к завтрашнему торжественному отплытию «Полярная звезда» предстает перед ним в полном облачении и ему попросту становится нечем дышать. Интересно, думает Алекс, когда его немного отпускает, как много кораблестроителей угоняют свой собственный корабль в день его спуска на воду? Ноэль замирает рядом, точно так же не в силах оторвать взгляд от величественной машины. — Ты знаешь, что делать? — тихо и почти завороженно спрашивает он. — Надеюсь. Абсолютно уверенным я могу сейчас быть только в одном, — Алекс поворачивается и смотрит Ноэлю прямо в глаза. — Мне понадобится первый помощник. Погони за ними нет, и в излучину Широкого Вара они выходят беспрепятственно. Западный ветер, многократно усиленный эриннерциальной установкой, надувает паруса, унося их всё дальше на восток в воды Железного залива. Алекс столько раз проходил этим маршрутом, что несмотря на окутавшую берега маслянистую темноту, он вплоть до секунды может предсказать, когда по сторонам от реки перестанут виднеться уходящие вглубь полей зелёные изгороди фермерских хозяйств, кормящие плотоядный город, или когда их сменят рыбацкие посёлки со своими жалкими лачугами и притонами, насквозь пропахшими солью и потом кожи всех цветов. Устье Вара, как и сам Нью-Кробюзон — это огромная живая метрополия, подобно Какотопическому пятну, искажающая и пожирающая всё, до чего дотянется, прекрасная в своей животной ненасытности, навсегда остается позади.***
Над городом постоянно кружат птицы и снуют пилоты в аэрокабинах. От концентрации соли воздух, окружающий их, кажется тягучим и маслянистым. Под ним — в коридорах искусственных ламп и бликов солнечного света — вечное кишащее движение из сотни крей, тритонообразных существ, дельфинов и морских змей. Отовсюду лохмотьями свисают цепи, исчезая где-то в непроглядной мгле. Сам город — скопище мачт, труб, украшенный останками растров и подвесными мостами — представлен всеми воплощениями больной фантазии мастеров, которые пытались возвести из ничего дома, церкви, больницы, рынки и притоны. Создаётся впечатление, что кто-то высыпал из холщового мешка металлолом из опилок латуни, железа и клубка цепей, и бесформенная колючая масса бесполезной груды деталей стала прообразом для очертаний городских шпилей и крыш. На его раскачивающихся над безднами Вздувшегося океана улицах стоит вечных шум от хора тысяч немыслимых наречий, скрежета трущихся друг о друга бортов и предостерегающего шипения волн бескрайнего и ошеломляющего моря. Каждый город построен на погребенных людских останках, но то был единственный город, что вырос на костях затерянных кораблей. — Никому раньше не удавалось самому отыскать Армаду, — женщина в синем платье держится с нескрываемой властью и достоинством. — Тебя бы следовало повесить, как шпиона. Алекс не может отвести взгляд от ее лица. Высокомерное, с тяжелыми и, пожалуй, слишком вычурными чертами, оно испещрено шрамами, которые гипнотизируют, стоит ей заговорить, и Алекс с силой пытается подавить в себе возникшее вдруг вожделение к этому утончённому уродству. Он готов поклясться, что Ноэля, который стоит чуть поодаль, обуревают такие же мысли. Вессельский не удостаивает женщину ответом, и, самовлюблённо ухмыльнувшись, обращается к стоящему рядом с ней мужчине. Он не может не заметить, насколько болезненно эти двое похожи друг на друга: лицо его обрамлено такой же изощрённой сетью белых шрамов. — Мне казалось, что только мудрым людям под силу превратить скопище бродяг, грабителей и случайных неудачников в самодостаточную и эффективную государственную машину, — нарочито размеренно произносит Алекс. Его голос резонирует от стальных перекрытий и металлической обшивки корабля правителей. — Не говоря уже о том, чтобы по достоинству оценить удачу и решимость тех, кто отважился проделать весь этот путь, столь легендарными слухами вы овеяли свой город. Алекс делает шаг вперёд, и ещё один мужчина — на вид старше человека со шрамами, плавным и многозначительным движением кладет руку на эфес своего меча. Под его серым костюмом угадываются очертания жилистых мышц прирождённого убийцы. — Я предлагаю вам взаимовыгодное сотрудничество, — обезоруживающее улыбаясь, Алекс вскидывает руки в примирительном жесте. — Ты? Нам? Да как он смеет? — женщина нервно оборачивается к своему спутнику, ища у него поддержки. — Условное гражданство Армады и стоянка для «Полярной звезды» в обмен на разведывательные и посреднические услуги её необычайно умелого и сплочённого экипажа, — притворно не замечая её гнева, продолжает Алекс. — Ну и, конечно, небольшой процент от добычи в качестве оплаты скрытого потенциала моих матросов. Сумму, думаю, стоит обговорить отдельно. Алекс замечает, как Убийца в сером едва заметно ухмыляется, в то время как лицо женщины бледнеет ещё сильнее, что делает её похожей на утопленницу. Мужчина со шрамами берет её руку и на протяжении нескончаемых мгновений смотрит ей в глаза, словно ведя им одним слышный диалог. Со стороны кажется, что ему удается её в чем-то убедить. Она начинает дышать спокойно, к ней возвращается её прежняя надменность. — Мы вообще-то всё ещё здесь, — не сдержавшись, комментирует Алекс. — Джаббер милосердный, ну хоть бы раз… — Ноэль уже привычно закатывает глаза. Убедившись, что их личный кризис разрешился, оба правителя оборачиваются к Алексу и Ноэлю. — Александр Вессельский… — произносит мужчина. — Капитан Вессельский, если позволите. Убийца снова ухмыляется уголком губ. По всему видно, что он забавляется разыгрываемым спектаклем. — Ваша бесцеремонность по всему делает вам честь, — человек со шрамами наклоняет голову в легком поклоне. — Добро пожаловать в Армаду, капитан. Многие последующие месяцы в перерывах между рейсами Алекс упивается жизнью плавучего города. Скрипами цепей на мостиках, мерцающими каркасами разобранных судов, блестящих в лучах южного солнца, вечным шелестом сушащегося белья, развешенного на всевозможной высоте между мачтовых балок. В его громоздкости, причудливости конструкций и диссонансах звуков, сопровождающих жизнь многочисленных кварталов, он видит блёклую, но, несомненно, лучшую версию Нью-Кробюзона, и, потеряв голову, влюбляется в этот прототип. Он участвует в похищении буровой установки, даже не потрудившись задуматься о том, зачем она могла понадобиться правителям города. Его заражающий оптимизм усыпляет даже бдительность Ноэля, а потом поворачивать назад оказывается уже поздно. Постепенно город полнится слухами, и Алекс, обычно беспечный к молве обывателей, сам начинает чувствовать затаившуюся угрозу. Глубинные работы под городом, экспедиция Доула на остров анофелесов, вызов Аванка и последовавший за этим недельный шторм, едва не разорвавший город на части. — Почему, чтобы ты увидел всё в истинном свете, обязательно дожидаться наихудшего развития событий? — бессильно говорит Ноэль. Впервые в жизни Алекс даже не огрызается на его упрёки, понимая, настолько справедлив этот гнев. Корабли Нью-Кробюзона появляются на горизонте с первыми лучами солнца. И уже в следующее мгновение плавучий город окутывает полифония звона корабельных колоколов. Алекс вскакивает с койки. На столе в его каюте отбивает дробь телеграфная лента: «Флотилия из Нью-Кробюзона. Броненосцы. Расстояние 35 миль. Будут в зоне выстрела через 2 часа. Приготовиться к атаке». Все корабли армадского флота, стёкшиеся к своему городу-порту, едва по Вздувшемся океану разнеслась новость о пленении Аванка, приводятся в боевую готовность. Пять из них отходят в море, на запад, создав тем самым первую преграду на пути флота противника. Других указаний от правящего совета никто не получает. В эфире повисает угрожающая тишина. В это время в фарватере Армады, словно желая спрятаться за её спиной, начинают тесниться буксиры и пароходы, образуя собой кишащую и беспорядочную массу. Экипаж «Полярной звезды» уже начинает приготовления к сражению. На бегу застегивая китель, Алекс влетает на мостик. Ноэль уже здесь, сосредоточенный и угрюмый. — Кажется, нас ждет шторм посерьёзней чем обычно? Алекс молча кивает.***
Гранатовый свет заката проникает сквозь сомкнутые веки. Едкий запах дыма ударяет в ноздри, и Алекс открывает глаза. Гул в голове такой сильный, что заглушает нестройный хор голосов вокруг и привычный шум моря. Попытавшись привстать на локте, он ощущает резкую боль в рёбрах и со стоном снова падает на железную палубу. Вперив взгляд в вечернее небо, он видит множество дирижаблей, гружёных порохом, шрапнелью и бомбами с нефтью, которые лавой должны пролиться на корабли Нью-Кробюзона. Алекс в недоумении рассматривает проносящийся над ним воздушный флот, когда понимает, что не чувствует привычного дребезжания двигателя, каким обычно отбивали свой ритм двенадцать сердец «Полярной звезды». Забыв про боль, он вскакивает на ноги. Под ним — палуба «Гранд-Оста» — крепости в сердце Армады. Лёгкие Алекса сами собой исторгают протяжный крик, полный животного отчаяния, который сразу же тонет в шуме окружающей его битвы. Неподвижный, Вессельский смотрит на царящий вокруг него хаос сражения, и кровь из раны на голове, смешиваясь со слезами, застилает ему глаза. Словно в бреду, он пробирается к кромке плавучего города, и воздух кажется ему плотнее морской воды, так тяжело дается ему каждый шаг. За ним по палубе тянется кровавый след, темно-синяя форма изрешечена осколками от взрыва. Его начинает знобить. Добравшись до края города, он наконец-то видит море. Пронесшиеся ранее аэронафты в своих кабинах уже начали бомбить нью-кробюзонский флот. Строй кораблей Армады давно разрушен, теперь они хаотично движутся в красной пенящейся воде. Он видит, как десятки судёнышек раскалываются пополам, как они разлетаются фейерверкам из стали, огня и человеческих останков. Отсюда, из Армады, сражение кажется искусственным, и на какое-то мгновение Алекс готов поклясться, что просто видит очередной кошмар. Он смотрит на воду, понимая, что и в ней, насколько хватает взора, происходит движение. Кто-то гребёт в сторону плавучего города, цепляясь за рассеянные по поверхности обломки кораблей, кто-то бьётся в предсмертных судорогах, нелепо дёргаясь во вздымающихся волнах. И везде — обрубки конечностей тех, кто ещё недавно был людьми, кактами, струподелами или хотчи — больное месиво из органики и металла. Где-то на поверхность выходят огромные пузыри воздуха — последний вздох погружающихся в бездну кораблей. Вокруг него армадцы вытаскивают из воды тех, кому ещё можно помочь. Мелкие лодочки курсируют между человеческим мусором и суетящимися рыболюдьми. «Зачем? Зачем они спасли именно меня?» — звучит рефрен у него в мыслях. И хотя болезненная надежда, что кто-нибудь ещё из его команды жив, обреченно бьётся внутри черепной коробки, каким-то шестым чувством он знает — он единственный. Тела экипажа «Полярной звезды» уже начали удобрять собой воду вокруг Армады. Когда битва утихнет, к ним, театрально погружающимся в холод океана, начнут подплывать падальщики, вгрызаясь в мягкие ткани. Пройдет не один день, когда их обглоданные кости наконец коснутся тёмной слизи дна, где они снова смогут стать единым целом с останками своих кораблей. Не в силах выразить охватившие его чувства вины и стыда, Алекс срывает капитанские эполеты с тех лохмотьев, в которые превратился его китель, и швыряет в мраморную пену волн. В тот же момент он ощущает мощный толчок — грянувшие выстрелы с «Сорго» и огонь из стрелкового оружия в ответ ознаменовывают высадку прорвавшихся кораблей Нью-Кробюзона в кормовой части города. Недалеко от него, попав в группу теснящихся людей и струподелов, взрывается снаряд, пущенный с «Поцелуя Дариоха», и Вессельского обдает фонтаном кровавой пены вперемешку со струпьями, которые на лету, сворачиваясь, превращаются в ещё более смертоносную шрапнель. Тех, кто сумел выжить, добивают из кремнивоего оружия высадившиеся солдаты. Застывший под грузом навалившейся на него усталости, он отстранённо смотрит на то, как корпус Нью-Кробюзона теснит обороняющихся армадцев. Такими же невидящими глазами наблюдают за боем те остальные, кому удалось выбраться с тонущих кораблей. На Армаду обрушивается новый шквал бомб, и деревянные кварталы мгновенно вспыхивают оранжевым огнём. В какой-то момент Алекс осознаёт, что второй раз в своей жизни он потерял всё, но теперь у него не будет возможности начать всё сначала. Он едва не поддается желанию лечь на палубу рядом с мертвецами и, как и они, стеклянным взором следить за неумолимо темнеющим небом до тех пор, пока их не поглотит океан или пламя. Но вместо того, чтобы дать усталости парализовать свою волю, он хищно улыбается. В глубине него поднимается волна расчётливой ненависти, и еле державшийся на ногах мгновение назад, теперь он рыщет взглядом вокруг, в надежде найти для себя оружие. Словно вторя его внутренней победе, над городом раздается клич Утера Доула, и Алекс ухмыляется в ответ. Нет, никакого оружия он искать не будет, и мясорубка около буровой установки, где минуту назад истошно надрывались дискомёты и свистели пули, а теперь сият меч Утера — всё это не его битва, думает он и устремляет взгляд обратно к морю. Пусть Меч Возможного источает вокруг себя свой древний свет, но он сегодня будет гореть в тысячу раз ярче. Усилием воли он заставляет себя абстрагироваться, не думать о тех, кого он только что потерял, и взглянуть на происходящее в море так, как он оценивал бы это с мостика своего корабля. Перед ним — боевая задача, и решить её он может, только прибегнув к собственному опыту. Повернувшись спиной к агонизирующему плавучему городу, он возвращается мыслями на несколько часов назад. Джаббер, они пытались атаковать кробюзонский флот, как свора слепых собак. Насколько безумным надо было быть, чтобы поверить, что эти разношёрстные и неорганизованные судёнышки Армады в прямом бою смогли бы потопить дредноуты, оснащённые крупнокалиберными орудиями? «Трезубец» Армады и другие военные дирижабли хоть и являлись их преимуществом, но явно не могли решить проблему плохого вооружения всех без исключения кораблей. Поэтому они и гнали на своих судах прямо под огонь пушек Нью-Кробюзона: не было никаких шансов, что их снаряды долетят до противника с расстояния больше двух миль. На мгновение Алекс увидел перед собой свою капитанскую рубку и впереди в море — тёмные борта несокрушимого флота противника, под огонь которого они шли, как на убой. Пушки кробюзонского «Утреннего скорохода» снова и снова вспыхивали пламенем, и Алекс едва успевал отдавать приказы, уворачиваясь от попадания. Десять футов под непрерывным обстрелом. В ушах снова прозвучал голос Ноэля — они были готовы открыть ответный огонь. Но Алекс тянул время. «Мы только вспеним воду у их бортов. Огонь не открывать!» Ближе, ещё ближе и... он никогда не думал, что человек может обратиться в пепел всего за несколько секунд, а потом он увидел, как вот так погиб его друг. Отгоняя видение, Алекс мотает головой. По рассеянным вспышкам несмолкающих пушек, дыму и копоти от горящей нефти, он оценивает потери Армады и возможность манёвров для оставшихся на плаву кораблей. Почти половина их флота пошла ко дну, но те, кто жив, не повернули обратно, и Алекс явно различает всполохи орудий армадских канониров, которые, подобно кометам, летят во вражеские дредноуты. Но, увы, оставленные ими пробоины не способны причинить непоправимого вреда железным гигантам Нью-Кробюзона, и те продолжают своё движение, подминая и размалывая в щепки лавирующие перед ним деревянные судёнышки, которые осмелились открыть по ним стрельбу. Что до военных паровых кораблей, находившихся в распоряжении у Армады, то два из них потоплены, а смерть последнего — уже решённый вопрос. Неподвижный и потерявший способность маневрировать, с искореженными пушками вдоль фальшборта, он словно мёртвый кит, колеблется на волнах. Если не увести его с пути кробюзонской флотилии и не перегруппировать оставшиеся суда, Армада потеряет свой последний шанс переломить ход битвы. Но для этого требуется время. И новые корабли. И если времени у Алекса самого не в избытке, то о кораблях он точно позаботится. Наконец-то он знает, что должен сделать. Алекс улыбается в последний раз.***
Небо над волнами окрасилось в темно-фиалковый цвет, и среди сброда облаков и шлейфов едкого дыма, оттесняемого переменившимся ветром, начинали виднеться первые звезды. Никто не мог точно сказать, когда армадцы почувствовали произошедшую в море перемену. Но в какой-то момент битвы воздух словно стал другим — он наполнился яростной надеждой. Несколько минут спустя оглушительный взрыв сотряс кварталы плавучего города, и моряки нью-кробюзонского корпуса вместе с жителями Армады увидели поднимающийся за кормой гигантский столб пламени, который стремительно рос, поглощая небо, словно губительная опухоль. Сумерки, уже окутавшие своей прохладой воды океана, разорвало волной жара, вздыбившегося пепла и стального дождя. «Утренний скороход» — первый флагман Нью-Кробюзона шёл ко дну со всеми запасами топлива для своей флотилии. В его борту зияла огромная пробоина, в которую раз за разом продолжали ударять маленькие буксиры, тащившие раньше по океанским просторам пиратский город. Списанные со счетов после появления Аванка, теперь они отдавали Армаде свой последний долг. Самоотверженные судёнышки, загруженные оставшимися в городе запасами взрывчатых смесей, мчались к боевым кораблям, заклинив свои рули. От удара о борта кробюзонских дредноутов они сминались, подобно бумажным фигуркам, а их раскалённые добела котлы, разорвавшись фонтанами раскалённого металла, превращали их в совершеннейшие снаряды. Нелепые и бесстрашные в своей самоубийственной атаке, они сотнями обрушивались на корабли противника. Рядом с неумолимо погружающимся в воду «Утренним скороходом» один за одним исчезали в тёмной воде другие дредноуты кробюзонцев. Успев перегруппироваться, в последнюю линию обороны города встали оставшиеся корабли флота Армады. Когда огонь, казалось, охватил всю поверхность моря, корпус вражеского флагмана сотряс новый взрыв и, издав скрежещущий вопль трескающегося металла, он беспомощно скрылся в массе набросившихся на него хищных волн. Флота Нью-Кробюзона не стало. В бархатной темноте ночи пожар от горящих кораблей был виден на многие мили, пронизывая толщу воды, подобно свету солнца. Морские волны, насытившиеся галлонами крови, мерно укачивали выстоявший город.fin