Your precious skin

Провидение попалось ему в облике мальчишки с ворохом светлых волос-перьев, клочками тумана в глазах и руками: не считая ссадин и крохотных ранок округ обгрызенных ногтей, чистыми и беспокойно мнущимися. Как существу в высшей степени алчному и эгоистичному, ему хотелось скинуть в зияющую раной пропасть маленького херувимчика заместо себя. Переломать затянутые ремнями смирительной рубашки крылья, заковать ноги в чугунные цепи и забрать себе саму суть. Иначе и быть не могло. «Твое тело было рождено, чтобы стать мне сосудом». О такой вещи, как эфемерная душа, он не заботился. Пепелище в груди было таким же, как и у несчастной изуродованной сестры. Да и душу нельзя вскрыть и переделать по своему подобию, правда? А пока все еще не готово, он будет следить. Отпугивать кошмары от светлой, детской головы и наблюдать, подбираясь хищником совсем близко, как он начинает часто-часто дышать в страхе и слезиться непониманием. Фантом появляется незаметно, легко сливаясь с пространством вокруг себя – безумным, как и хозяин. Если бы Лесли знал, этот несчастный глупый ребенок, то вспомнил мимикрию. В природе снаружи многие хищники сливаются с обстановкой, чтобы приманить к себе добычу. Но он не знал иных книг, кроме сказок для детей и учебников для «отстающих». Это Рувику тоже нравилось. Абсолютная чистота разума. И только мысли беспокойно мечутся в этом снегу, словно запуганные кролики. Они обрывочные, и им никогда не собраться воедино. Лесли сначала ничего не замечает, цепляясь взглядом за бессмысленные вещи, названые украшениями для интерьера. Почти не жмурится и не дрожит, заметив располосованные обои в комнатке и протекающий сверху красный. Может быть, этот надоедливый детектив постарался. Он лишь коротко вскрикивает и зажимает себе непослушными руками рот, ненароком обернувшись на тонкий запах гари. Рувик немигающим взглядом следит за ним, отстраненно отмечая, что тело все равно придется приводить в порядок. Незаметно, словно так и должно быть. Реакция мальчишки его не интересовала, как и податливый разум. Ему стоит только щелкнуть пальцами, осыпаясь копотью. Вот, посмотрите. Лесли быстро-быстро мотает головой, закрываясь руками в каком-то трогательном жесте защиты, но покорно идет. У него нет выбора. Да и воли-то скоро не будет. - Тебе не нужно убегать от меня. – спокойно цедит фантом, разрезая взглядом его зрачки напополам. Задевая зрительный нерв и белобрысый жмется, беспомощный. Но нельзя его пугать, нет… Ему хочется проверить, какова его кожа будет наощупь, но, стоит ему протянуть к Лесли руку, тот шарахается от призрака. Не с омерзением и ненавистью в глазах, как этот детектив, а с непониманием и странною болью. - Ой. – вдруг выплевывает слово Лесли, хватаясь за угольную руку с рваными рытвинами гнилых чешуек. Рувик весьма заинтересован в том, что собирается делать этот херувим, оплетая ломкими мыльными пальцами его конечность. Мальчишка неожиданно хмурится и поджимает губы, грустно смотря на эфемерное существо напротив. Ему становится внезапно больно за это страшное, непонятное, терзающее его. Он не может вспомнить, где есть бинты и зачем, собственно, бинты. Просто, когда в прошлой жизни он однажды обжег палец, добрые медсестры заботливо закрыли красную кожу белым и стало совсем не больно. Рувик, прислушиваясь к этим несобранным, расползающимся рябью по воде мыслям, неожиданно позволяет себе полуулыбку на лице. Что за глупость, а? Лесли уже было соскальзывает с разворошенной кровати, на которой они сидят, и китайскими шажками топчет к покосившимся шкафам. Но фантом обхватывает крепко, к себе – насовсем. За этим херувимчиком нужен глаз да глаз, если он способен сочувствовать ему - своему, считай, мучителю. Мальчишка в его почерневших руках становится тут же тихим-тихим, беззвучно двигая губами: «отпусти, отпусти». Белоснежная чистота разума не способна долго держать мысли. Рувика это устраивает. Ему нравится сжимать его, как белую птицу удушающе обнимает напоследок притворившийся дружелюбным щербатый хищник.