***
- Мужчина, азиатской внешности, возраст тридцать пять лет, смерть наступила около шести часов назад. При первичном осмотре тела никаких внешних повреждений не выявлено. Приступаю к вскрытию… - ты откладываешь диктофон в сторону, обходишь вокруг секционного стола. - Спорим, естественные причины? – с легкой ухмылкой произносит юноша и присаживается на край письменного стола. Чуть склоняет голову набок, наблюдает за твоими точными, доведенными до автоматизма движениями. На нем темно-синие брюки, красные кеды и белая рубашка, синяя школьная куртка висит на спинке стула, красный галстук небрежно закручен в рогалик и засунут в карман, торча оттуда коротким хвостиком. - Спорить с тобой? – закатываешь глаза и качаешь головой. Ты знаешь, что смерть естественная. Тебе уже давно достаточно одного взгляда на труп, чтобы понять насильственная смерть или нет и определить время. Но не можешь же ты сообщить об этом Рогозиной до проведения вскрытия и всех положенных анализов. Поэтому пока это дело рассматривается ФЭС как подозрительная смерть. - Полагаю, ты не скажешь мне, от чего именно он умер? – интересуешься как бы между прочим. Мальчишка фыркает в ответ: - Так неинтересно. Вздыхаешь с досадой. Иногда он говорит, что ты должна уже с легкостью определять и причину смерти, и время до секунды. Говорит, что ты должна чувствовать ее прикосновение и к живым. Только ты не хочешь убеждаться в его правоте. Ты понимаешь – тебе не убежать от этого проклятия. Ты смирилась за все эти годы, но тебе по-прежнему страшно. Рогозина появляется через час. - Валя, результаты! – еще в дверях требует женщина. Ты видишь, она предельно взвинчена и раздражена. Полковник в несколько широких шагов приближается к столу, складывает руки перед собой, прижав ладони друг к другу, смотрит умоляюще: - Прошу тебя, скажи, что он умер от естественных причин, или несчастного случая. Мне звонят, каждые пять минут! Смерть иностранного гражданина на международном рейсе… - Тромб, заключение уже готово, - ты ловко перехватываешь выползающие из принтера листы, складываешь их в черную папку с логотипом ФЭС и протягиваешь ей. Галина заметно расслабляется и одаривает тебя нежной улыбкой. - Хорошо! Обрадую наших, что ноябрьские праздники не отменяются. А нам с тобой все-таки удастся выбраться в деревню к отцу, столько собираемся! Он говорит, тыквы в этом году уродились… - Галя тихо смеется, - не знает, куда девать. - Мы заберем! Я пирог приготовлю, да и просто запеченная кусками с сахаром она очень вкусная, – мечтательно прикрываешь глаза, а Галя легонько морщится. Прежде чем уйти, полковник почти неуловимо касается твоей руки, в глазах лучится нежность, и у тебя на душе становится невозможно тепло. Слышишь легкий смешок, когда двери морга закрываются за подругой. Поворачиваешься к мальчишке, который по-прежнему сидит на столе. - У тебя нет дел? – ядовито интересуешься у него, он пожимает плечами. - Возможно, - звучит неопределенный ответ. - Скоро Хэллоуин, – добавляет неожиданно спустя несколько минут молчания. - Говорят, в эту ночь мертвые могут спокойно гулять среди живых… - взгляд становится задумчивым и немного отстраненным. Смотришь на него удивленно, чуть приподняв бровь. Парень встряхивает головой, чтобы скинуть с себя оцепенение, уже привычно улыбается и спрыгивает на пол. - Я бы попробовал твой тыквенный пирог, - с задором в голосе заявляет он и направляется к дверям.***
Поселок присыпан снегом и залит теплым желтым светом уличных фонарей. Галина паркует машину во дворе. Пригревшиеся за поездку близнецы нехотя выбираются с заднего сидения, но в дом не заходят, топчутся на одном месте, зябко ежатся. Ждут указаний - пакетов с продуктами и вещами вы с собой привезли тьму – багажник забит под завязку. Ты тоже сонно потягиваешься – из города перед праздниками вы выбирались долго, и удалось подремать; ловишь мгновения умиротворения с вальяжно кружащимися снежинками, пока полковник не начала командовать. В доме тепло, пахнет смолой и немного лаком для дерева. Николай Иванович хвастался Гале, что наконец-то закончил обшивать второй этаж, столько лет собирался! Камин пылает, языки пламени жадно облизывают березовые поленья. Проходишь на кухню с пакетами из супермаркета, сделав небольшую остановку у кресла напротив камина и скинув на него жилетку – знак всем. Уже представляешь, как устроишься на нем с чашкой глинтвейна. Не смотришь на Рогозину, но не сомневаешься - она усмехается. Возможно, с ней ты согласишься его разделить. - Зачем так много сладостей?! – удивленно восклицает Лера, многозначительно плотоядно рассматривая большую чашку на комоде возле двери, заполненную конфетами всех мастей, вафлями и печеньем. Кристина закатывает глаза на сестру, молча забирает у нее пакеты с вещами и направляется на второй этаж. Николай Иванович улыбается. - У нас уже года четыре как дом на соседней улице купил профессор-геофизик, жена у него американка. Вначале сидела дома с детьми, а потом ее в школу местную позвали. Ну, она и организовала своих учеников на празднование Хэллоуина. Теперь они вечером тридцать первого октября обряженные в разные костюмы с раскрашенными лицами стучатся в дома, говорят «шутка или угощение». Вы с сестрой тоже можете к ним присоединиться, я думаю. - Здорово! Настоящий Хэллоуин. Но вначале надо сделать фонарь Джека! – восклицает Лера, но прежде чем броситься вдогонку за сестрой, все-таки стаскивает из горки вафельный-шоколадный батончик. - Опять ведь пятнами пойдет, - неодобрительно качает головой Галя, а тебе остается только махнуть рукой. Борьба с любовью дочери к сладкому абсолютно бесполезна. Она все равно втихаря уплетает шоколадки и таскает конфеты, а потом ходит в красных хлопьях, чешется. Но никакие твои нравоучения или Галины на нее не действуют. Она лишь скучающе их сносит, после стойко выдерживает уколы. А ведь когда-то это был единственный аргумент. Вздыхаешь с грустью, продолжая разбирать покупки. - Я таблетки взяла. Тыква у сестер после часа пререканий, угроз и взаимных оскорблений получается скорее ехидной, чем страшной, с прищуром и кривой ухмылкой. Последний штрих – горящие глаза-свечки, выуженные Николаем Ивановичем из глубин чулана. Критически осматриваешь творчество. - Галь, вылитая ты, когда сообщаешь, что мы работаем на очередные праздники, - удерживая серьезную мину, заявляешь ты и возвращаешься на кухню к пирогу. Николай Иванович делает вид, что поглощен чтением газеты, а подруга что-то ворчит тебе вслед. Близнецы, хихикая, водружают свое творение на подоконник – встречать каждого подходящего к крыльцу. Песочный корж уже в духовке, ты занимаешься приготовлением начинки: взбить сливки с яйцами, цедрой и сахаром, смешать с тыквенным пюре, чуть соли, имбиря, корицы и гвоздики… Его присутствие чувствуешь не сразу, привычный холод подбирается медленно, скользит тонкой струйкой по позвоночнику, касается сознания. Ты замираешь с венчиком в руках – что он здесь делает? Скука или… Нет... Не сегодня… Медленно поворачиваясь, осматриваешь небольшую кухню – пустота удивляет, ты была уверена, что увидишь его, как и всегда подпирающего стенку или присевшего на край стола. Странно. Ты как будто разочарована. Заканчиваешь взбивать начинку, выливаешь ее на почти пропеченный корж и отправляешь обратно в духовку. Теперь совсем немного. - Пахнет умопомрачительно! – тихо с улыбкой произносит Галя. Резко оборачиваешься, она очень близко, вытянуть руку – так и поступаешь. Ваши пальцы переплетаются. Женщина тепло улыбается. - Мне кажется, близнецы рискуют остаться без пирога… - Они тебе этого не простят… Хотя они же у нас ушли на разбой, так что обделенными сладостями не останутся. Полковник смеется, теперь она еще ближе, тебя укутывает ее теплом и травяным запахом духов. Она убирает выбившиеся из прически волосы тебе за ухо, после большим пальцем стирает муку с правой щеки и, хитро улыбнувшись, наклоняется, чтобы чмокнуть в нос – недовольно морщишься. Подруга снова смеется – сейчас она такая легкая и домашняя в серой толстовке с каким-то абстрактным рисунком, черных спортивных штанах с белыми полосками по бокам и шерстяных вязаных носках, с собранными в хвост волосами. Полная противоположность всегда собранного полковника ФЭС в строгом брючном костюме. Видеть ее такой – привилегия, позволенная избранным. И ты одна из них. Подчинившись внезапному порыву, крепко обнимаешь за талию, зарываешься лицом в мягкую ткань. Она не задает вопросов, просто отвечает на объятия с такой же силой, дыхание касается твоих волос. - Я люблю тебя… - ты даже не уверена, говоришь ты или слышишь ее. Одновременно.***
В празднование Хэллоуина включились действительно все обитатели поселка младше двадцати. В дверь стучат регулярно, и выдавать конфеты вы ходите по очереди. Сейчас высыпав по горсти карамелек в ладошки двум мелким зомби с весьма впечатляющим гримом, ты возвращаешься в кресло у камина, поднимаешь с пола кружку с глинтвейном. - Кто на этот раз? – лениво интересуется Рогозина, чуть сдвигаясь в сторону, чтобы ты снова села. - Зомби… послушай, а мои обормоты просто так пошли? – неожиданно спрашиваешь ты. На празднование Хэллоуина они не рассчитывали, в отличие от брата, оставшегося в городе как раз ради вечеринки нечистой силы в студгородке. - Нет, мы организовали им костюм, - довольно отвечает полковник, потягивая глинтвейн. - Беглых уголовников… «Я прошёл Сибирь, в лаптях обутый, Слушал песни старых чабанов. Надвигались сумерки ночные, Ветер дул с каспийских берегов»… - Галя! – восклицаешь ты, пихаешь ее в бок. В дверь снова стучат. Покачав головой на вашу возню, Николай Иванович медленно поднимается и идет открывать. Присутствие становится очевидным – он все-таки здесь из-за кого-то... Какого-нибудь подростка, сейчас стоящего у двери… или… Тебе стоит огромных усилий не показать навалившийся страх Гале. Внимательно всматриваешься в лицо вернувшегося в комнату старика – но ничего не замечаешь – не сегодня. - Странно, - задумчиво вздыхает он, опускаясь на диван, - мальчик вроде не местный… Но я точно где-то его видел… - Николай Иванович тянется за кружкой, медленно подносит ее к губам. – Вспомнил! Удивительно, он точная копия нашего соседа, жил под нами. Одно лицо… - чай забыт, Рогозин пристально всматривается в огонь, видит в нем прошлое. – Красивый мальчик был… Повесился. Пришел из школы однажды и в петлю, никакой записки не оставил... Ты, наверно, не помнишь, он тебя из школы до дома доводил. Галя удивленно вскидывает брови, отец продолжает задумчиво вглядываться в языки пламени. Чай стынет. Хэллоуин, канун Дня всех святых… «Говорят, в эту ночь мертвые могут спокойно гулять среди живых…» Поднимаешься, игнорируя удивленный взгляд Рогозиной. - Пойду покурю и гляну, не собираются ли наши загулявшие домой. - Поди, не все сладости еще собрали, - усмехается полковник. Забираешь сигареты с кухни, аккуратно заворачиваешь в фольгу кусок тыквенного пирога. На улице тепло, чуть ниже нуля, и безветренно. Небо – зияющая пустота с яркими вкраплениями звезд. Выходишь за открытую калитку. По дороге вниз до проселка, потом по петляющей протоптанной тропинке между деревьев – останавливаешься на скрипучих мостках. Он стоит у перил лестницы, уходящей в ледяную черную воду. Курит, с каждой затяжкой вспыхивает красный огонек. - Я принесла тебе пирог… Он тут же выкидывает сигарету, забирает у тебя сверток, разрывает блестящую хрустящую упаковку и жадно откусывает, с губ срывается стон удовольствия. - Великолепно! – бубнит с полным ртом. Тихо смеешься – просто мальчишка, уплетающий тыквенный пай. Закуриваешь и ждешь, пока он уничтожит лакомство, только потом задаешь волнующий тебя вопрос: - Зачем ты здесь? - Хотел убедиться, правду ли говорят… - неопределенно отвечает он, начиная сминать фольгу в небольшой шарик. - И только? – ты должна услышать его ответ, сама ты чувствуешь – не сегодня, но тебе необходимо услышать от него. - Еще хотел попробовать твой пирог, - мальчик обезоруживающе улыбается, а ты напряженно всматриваешься в его лицо. – Отменный! – он начинает подкидывать шарик на ладони. - Ты и сама знаешь: скоро, но не сегодня. – «Хорошая ночь… А завтра будет метель».