***
В один из медленно тянущихся будней Нерисса влетает в комнату Веры, принося с собой запах моря и дома. На вопрос «что стряслось» она не говорит ни слова – лишь сворачивается у кровати Веры, задрав одну ногу и вытянув на полу вторую. Волосы рыжими волнами скользят по лицу. Вера осматривает ее платье на наличие грязи или крови, но оно все такое же чистенькое и беленькое. От всей иронии ситуации Веру тянет улыбнуться. Нерисса, не отрывая взгляда, смотрит на ноги Веры, как будто те способны ответить на любой ее вопрос. И говорит ее же ногам – «Нам нужно уехать». Вера начинает смеяться, ведь они уже говорили об этом. И все всегда шло по одному и тому же сценарию. Она спрашивает: -И куда же мы пойдем? И ей не хочется быть к ней жестокой, но все эти разговоры уже немного отдают горечью во рту, немного выматывают и немного встают поперек горла. Нерисса пожимает плечами, все так же не отрывая взгляда от Вериных ног: –Мы могли бы уехать к морю. И все та же херовая ирония все так же приводит Веру в смех. -И как же мы доберемся до туда? -Сядем на автобус, - отвечает Нерисса, отбросив прядку с лица. «Сядем на автобус», - произносит она уже более твердым голосом. Вера встает и потягивается — все лишь бы отвлечься и не дать себе поверить, что в этой задумке – безумной с самого начала – есть хоть толика смысла. Она идет к своему шкафчику, перебирает косметику – лишь бы хоть как-то себя занять. -И как же мы расплатимся? – спрашивает Вера, нанося на губы красную помаду. В зеркале отражается, как Нерисса смотрит ей в спину, обводит взглядом каждую косточку и изгиб. И говорит: -Мы отложим денег. При наших зарплатах нас здесь не будет уже в мгновение ока. Вера смеется, ведь эта ее идея так безумна, что и впрямь может сработать, но все слишком хорошо, чтобы быть правдой. Вместо того, чтобы сказать, что думает на самом деле, она достает лак для ногтей и говорит: -Дай ногти накрашу. Пальто, что я дала тебе пару недель назад, начало крошиться. Нерисса не отступает. Ее взгляд скользит по лицу Веры, по заживающему синяку на скуле, и она говорит: -У нас бы все получилось. Ты же знаешь, что все бы получилось. Вера сглатывает слюну и берет Нериссу за руку. Та вздрагивает, Вера вздрагивает, и в их памяти вновь проносятся никак не кончающиеся ночи, переполненные тошнотворными запахами, скрипящими кроватями на пружинах и синяками. У переживаний нет своих предпочтений. Их может спровоцировать что-угодно, даже такая малость, как подрезание крыльев своей не в меру мечтательной подруги. У Нериссы тонкое запястье, и косточки впиваются в руку Веры. Сожми покрепче - и синяк останется. От одной мысли об этом у Веры как никогда прежде пересыхает во рту, и ее осеняет, что рука Нериссы потяжелела. Ее пальцы длиннее Вериных и тоньше. У Нериссы такие красивые косточки, не бывает настолько красивых. (И вот опять, простакам вообще кажется, что все их существование – сплошная выдумка) Оттенок лака создает впечатление, будто пальцы Нериссы изо всех сил передавили. Кожа вокруг ногтей бледнеет, и кажется, будто сами ногти держали в белизне, пока они не утратили свой изначальный цвет. И Нерисса говорит ей: -Хороший цвет. Вера приподнимает голову, Нерисса слегка улыбается, ее губы складываются в едва заметный изгиб. Она говорит: -Он и правда мне нравится. И Вере лишь остается закусить губу: судя по выражению лица Нериссы, кажется, будто она извиняется, хотя ни черта плохого не сделала. И Вера говорит: -Хорошо смотрится. Они больше не затрагивают тему побега, лишь обсуждают, как спрятать синяки и разрывы на губах.***
Когда Вера возвращается домой, Лоуренс спит. Развалившись на диване, без рубашки, с раскиданными в разные стороны длинными конечностями – всем своим видом выражая слабость и беззащитность. Он напоминает Вере голодающих детей из социальной рекламы «Спасем Африку!». На полу бутылка, липкая по краю, источающая запах выдохшегося пива. Вера чувствует его в дыхании Лоуренса, когда наклоняется за поцелуем. Он открывает глаза, такие замутненные и темные, и бормочет: -Привет, детка. Давно ты дома? Вера убирает прядь волос ему за ухо. Они сальные и пропитаны потом. -Несколько минут как. Когда ты в последний раз мылся? Лоуренс потягивается, его лоснящаяся от пота кожа обтягивает ребра. -Там опять какая-то срань с давлением в трубах. Вера кивает и целует его в шею, в плечо. Лоуренс обвивает ее плечи руками, и каждая косточка кажется остро заточенным кинжалом. Его дыхание у виска отдает кислотой и жаром. В ее голове стучит мысль – «Как же я смогу оставить его? Как же я смогу оставить нас в таком положении?» Наступил момент, когда занятия любовью стали ежедневной обязанностью. Все эти движения и прикладываемые усилия. Лишь один из них испытывает удовлетворение. Лоуренс засыпает с остывшей на груди спермой. Вера вновь целует его и старается изо всех сил, чтобы не морщиться от его дыхания.***
-Так странно, - говорит Нерисса, сигарета покачивается промеж ее липких от блеска губ. – Похоже, меня все устраивает. Вера отрывает взгляд от ее ногтей, кисточка замерла в ее руках. И говорит: -Что-что ты сейчас сказала? Нерисса лениво выдыхает дым и пожимает плечами. -Я не говорю, что я счастлива. Просто меня все устраивает. Вера давится звуком, напоминающим то ли удушье, то ли смех. И говорит: -А что же твой план побега? -Мне все еще хочется убежать, – Нерисса разваливается в кресле, ее длинные ноги перекинуты через подлокотник, волосы свисают с другого. Она говорит с сигаретой во рту: -Мне все еще хочется, но во мне ничего не надломится, если вдруг не выйдет. Мне будет грустно, но будет ничем не хуже всего того, что с нами уже случалось. Я пострадаю немножко и продолжу жить дальше. Дым струится изо рта Нериссы, обвивает ее как любимую женщину и устремляется в потолок. -Я буду и дальше мечтать, – говорит Нерисса, ее глаза следят за дымом, провожая его вверх. – Буду мечтать, что я могу быть как дым. Вере хочется сказать ей, что от дыма не осталось и следа, он испарился. Что быть дымом это не быть вовсе. Но это будет не так уж и мудро с ее стороны, ведь Вера сама уже давно не жила.***
Скрюченный дядечка – детская страшилка, ожившая наяву. Он не может скрыть под аристократической внешностью разящий от него запах смерти, когда Вера заходит домой и видит его сидящим в кресле Лоуренса. Она сразу же тянется за пистолетом, целится и изо всех сил старается остановить дрожь в пальцах. Скрюченный дядечка одаривает ее скрюченной улыбочкой и говорит: -Не стоит, моя дорогая. Она не опускает пистолет, сжимает зубы, стучащие в такт ее трясущимся рукам и коленям. -Какого хера вы здесь делаете?! Скрюченный дядечка пристально разглядывает квартиру, и временами на его лице застывает совершенно нечитаемое выражение. Это не отвращение, да и не жалость, и совсем не сожаление. Он напоминает Вере мальчишку-хулигана, подобравшего себе цель для издевательств. Уставившись в стену, он говорит: -Только небольшая проверка. -Я же сказала, что достану всю сумму, – говорит Вера, ее голос скачет как по кочкам, а сердце бьется об ребра. - Я говорила, что достану. -И я ни на секунду в тебе не усомнился, - Скрюченный Дядечка поднимается с кресла, его паучья тень спадает на стол и устремляется к ногам Веры. - Я лишь хотел убедиться, что все идет так, как должно. -Все в порядке, - говорит Вера, и пистолет опускается ровно настолько, чтобы прочертить ровную траекторию по направлению к его скрюченной груди . – А теперь убирайтесь из моей квартиры. Скрюченный Дядечка уходит, резко повернув голову и театрально взмахнув плащом. Пистолет ударяется об пол, а рыдания Веры с болью разносятся в ее грудь и горло. Лоуренс возвращается после очередного неудавшегося собеседования, замечает опухшие глаза Веры, расходящуюся эхом дрожь, текущую сквозь ее пальцы и собирающуюся в ее ладонях. От него пахнет чистотой, но он как будто надушен трауром. -Что стряслось? – спрашивает Лоуренс. – Что стряслось, малышка? Вера плачет еще сильнее, потому что именно малышкой себя и ощущает – маленькой, беззащитной, гадящей под себя и не способной убрать дерьмо за собой. Она плачет, пока все не кажется пустым, и думает об океане, Нериссе и о ней у моря.***
Она говорит Нериссе: -Скрюченный дядечка вчера был у нас дома. Нерисса поднимает глаза, а они слишком яркие и расширенные. Она бледнеет, и ее губы теряют цвет. Она задает вопрос: -Чего он хотел? -Проверить, как идут дела, - говорит Вера, снимая каблуки, и растирает ноющие ступни. – Так он сказал, по крайней мере. Из Нериссы вырывается смех, он наполнен визгливыми истеричными нотками. Она опирается на дверь, складывает руки на груди и говорит: -Что-то новенькое. «Проверить, как идут дела» прям заебись. Вера ведет ногой и падает ничком на кровать, сворачивается в клубок и утыкается лицом прямо в простынь. Хлопковая ткань сыра и безвкусна. Она слышит, как поднялась Нерисса, ее ноги ступают по плюшевому ковру мягко и неслышно. Нерисса накрывает Веру своим телом, и запах ее волос ударяет в нос. Они чистые, куда чище кожи Лоуренса. От них пахнет солью и песком. Она пахнет древним волшебством, и Вера поворачивает голову, чтобы зарыться носом в ниспадающие с ее головы локоны. Стройные руки оборачиваются вокруг Веры и держат ее крепче. Вера ощущает спиной тепло ее груди. И Нерисса говорит: -Все хорошо. Все будет хорошо, Вера. У меня есть ты. И Вера говорит: -Я так устала. Я так устала, Нерисса. -Знаю, - мурлычет Нерисса, и Вера ощущает аромат ее дыхания.- Знаю. И я тоже устала. -Домик у моря видится мне неплохой затеей. Смех Нериссы стал приятнее, чем несколько минут назад. И он баюкает Веру, качает ее на волнах голоса Нериссы. -Хочу, чтобы ты мне спела когда-нибудь, – говорит Вера, и волосы Нериссы прилипают к ее языку. - Хочу, чтобы ты мне спела. -Спою, - говорит Нерисса и прижимает ее крепче. - Обещаю. Вера хихикает, потому что знает, как тяжко им обеим дается держать обещания.***
Мужчины любят поиграть, и не такая уж это и тайна. У каждого из них есть свои фантазии, от которых они быстро кончают и исходят дрожью, как при мощном землетрясении. Кем только ни была Вера: медсестрой, врачом, монашкой, полицейской, даже приходилось притворяться каким животным то тут, то там. Однако любовь Икабода Крейна к подобным играм оставалась великой тайной за семью печатями. Все началось со случайно найденной фотографии. Она лишь хотела подкрасить глаза, а на столе оказался снимок: наполовину измененное лицо Лили с печатью спокойствия, руки сложены по бокам от обвисшей груди, губы Белоснежки разомкнуты, чтобы принять вовнутрь изогнутый язык Крейна, и его чахлая рука занимается черт знает чем под складками розового платья. И теперь эта фотография хранится в ящичке Веры. Она думала о том, чтобы просто оставить снимок, продолжить прежнюю жизнь, и забыть о паучьем теле, прижимающемся на кровати к измененной оболочке Лили. Но стоило ей захотеть выйти из комнаты, как в ее голове возникли Нерисса и море. Она подумала о доме, о соленом воздухе, подумала о свержении Скрюченного Дядечки с его престола, о том, как скрючится его лицо, когда он обо всем узнает, о свободе и о том, какой на вкус теплый воздух. Она забрала фотографию. Она ее забрала. -Сейчас или никогда, - сказала она снимку. - Сейчас или, блять, никогда.***
Нериссу бьет дрожь, и, когда она начинает говорить, кажется, будто она готова сорваться на плач: -Ты должна ее вернуть. Ты должна ее вернуть прямо, блять, сейчас. Замерев, Вера хлопает глазами, не в силах поверить своим ушам. -Ты что, шутишь? Нерисса оглядывается по сторонам и наклоняется поближе, так близко, что Вера может пересчитать каждую ресничку, отбрасывающую тень на ее щеки. Та шепчет: -Я серьезна как никогда. Ты должна ее вернуть. Смех Веры со взрывом вырывается из ее легких. Она опирается на стену, чтобы обрести равновесие. -Ну нееет, я тебе, черт тебя дери, не позволю так со мной поступить. ВСЕ, Нерисса! Вот он шанс, которого мы так ждали! -А что будет, если Джорджи узнает?! – ее глаза цвета опавшей листвы, а губы сжимаются в тонкую линию. - Вера, мы не сможем быть свободны, будучи мертвыми! Вера не заплачет. Она напрочь отказывается от подобной привилегии. Она проглатывает застрявший комок, пока он не уходит вниз по гортани, где и оседает мертвым грузом. -Ты передумала? Нерисса опускает взгляд и говорит куда-то прорывающейся сквозь трещины в асфальте траве: -Я же говорила, что меня все устраивает. Рука Веры ударяется об стену, а взгляд становится острым, как битое стекло. -Ты что, совсем не догоняешь? Мне страшно! Мне же так страшно! Не могу я шеей своей рисковать в этих твоих затеях. Я люблю тебя, Вера. Я хочу, чтобы мы обе были счастливы. Но всем здесь заправляет Скрюченный Дядечка! Этот город принадлежит ему! Вера подается вперед, так и не успев себя остановить. Ее пальцы впиваются в руку Нериссы, скопившаяся злость позволяет ей забыть о ее нытье. Она так злится, что сжимает зубы, и зрачки расширяются от гнева. Она притягивает Нериссу поближе, достаточно близко, чтобы впиться поцелуем в ее красивый предательский рот и прорычать на ухо: -Пошла нахуй. Я не позволю себе рассеяться, как дым. Она уходит и не слышит, как Нерисса упала на колени. Она не слышала, как Нерисса пустилась в плач. Она не слышала, как Нерисса умоляла ее вернуться. Она не слышала. И только оказавшись в одиночестве в собственной квартире посреди четырех ободранных стен и смердящей горы посуды, она дала волю слезам.***
Она занимается с Лоуренсом любовью, потому что чувствует, что он этого заслуживает. Он подарил ей чудесное время когда-то, однако воспоминаний о нем недостаточно. Их не хватает, чтобы выбраться из этих сраных обстоятельств, в которые ее загнали. И их недостаточно, чтобы уберечь ее от смерти, если Джорджи прознает – нет, если Скрюченный Дядечка прознает. Она скачет на нем, пока он не откидывает голову и не замирает. Он отчаянно хватает ее за бедра, целует в шею, и она ненавидит себя за желание его оставить. Но тот день, когда он ее спас, тот день, когда она вышла за него замуж, тот день, когда они стояли на балконе и смотрели на процветающее королевство, растворились в прошлом как один много лет назад, растворились в тенях тараканов и Скрюченного Дядечки. Она целует его, когда он засыпает, и вновь и вновь просит прощения. Стоило ей натянуть чудом оставшуюся футболку без пятен или слизи неизвестного происхождения, как звонит телефон. Ей приходит мысль не отвечать на звонок, но она все же берет трубку. Нерисса начинает говорить до того, как узнает, кто подошел к телефону. -Послушай, - говорит она, ее голос дробится помехами. - Ничего не говори, просто слушай. У нас мало времени. Джорджи собрался звонить тебе, но я сказала, что все сделаю сама. Встретимся на заднем дворе. Сама знаешь где. Она кладет трубку, и гудок раздается в ушах Веры будто писк аппарата, сообщающем об остановки сердца.***
Нерисса сидит на контейнере в проулке. Выглядит совсем разбитой – истощенной и едва живой. Увидев Веру, взмывает на ноги и бежит к ней. Ее руки тугими тисками опускаются на плечи Веры, и Нерисса зажимает ту в угол. Вера рычит, почувствовав спиной соприкосновение с контейнером из кирпича, о содержимом которого совсем не хотела знать. -Нерисса, какого хрена? -Тсс, - шипит Нерисса, она смотрит в сторону ворот, откуда выезжает машина, чей водитель и не догадывается об их встрече. - Послушай, у меня не так много времени. Я рассказала Джорджи про фотографию. Вера распахивает рот, и ей хочется закричать, разреветься. Но до того, как ей это удается, Нерисса накрывает его своей рукой. Вера пробует на вкус соль ее слез, крем для рук, духи. Зрачки Нериссы заглотили ее радужку, два черных близнеца с янтарным очертанием пристально смотрят Вере в лицо. Они полны слез и ужаса, красные прожилки резко обозначены в глазных яблоках. -У меня есть мысль. Я достала чары. Не надо тебе знать у кого. Мы сможем обменяться внешностью. Я приму удар на себя. Нерисса опускает руку, а Вере остается лишь молчать. -Зачем? И тогда Нерисса целует ее, быстро и крепко, и ее влажные губы солены на вкус. Вере не дают даже поцеловать в ответ. Она отстраняется и отворачивается от нее, взмахнув копной рыжих волос. Возвращается к контейнеру, срывает с него крышку и с силой отправляет в стену. Копается среди смятых газет и бутылок с просроченным пивом и достает вроде бы две брошки в форме рыбок. Они крохотные, настолько крохотные, что даже смешно. Нерисса поворачивается обратно и тянется к шее Веры. Она напрягается, но пальцы Нериссы осторожно и нежно пристегивают брошку к узлу на ленточке, и делает то же самое со своей собственной. Закончив, она тяжело выдыхает. -Не хочу, чтобы ты рассеялась как дым только потому, что меня все устраивает. Тогда и я сама смогу освободиться. -Пожалуйста, - Вера начинает говорить, и по голосу слышно, что она сломалась. - Пожалуйста, не делай, блять, этого. Мы ведь должны были вместе уйти. Нерисса обнимает ее, так сильно прижимает Веру к груди, что та может почувствовать, как сердце Нериссы ударяется о грудную клетку. Она целует Веру в щеку, и та ощущает хрупкую улыбку на своей коже. Нерисса не произносит ни звука, но Вера чувствует ее слова, приколотые к шее. «Живи за нас обеих».***
Вера смотрит, как ее голова (голова Нериссы) катится по полу, смотрит, как Джорджи ленивым движением поглаживает ленточку, смотрит, как Вивиан отводит взгляд. Она безотрывно смотрит в свои собственные утратившие жизнь глаза и вспоминает глаза Нериссы – текучий коричневый мед, янтарь, вспыхивающий каждый раз при испуге. Изо рта Нериссы вырывается крик Веры, и она продолжает кричать, пока Вивиан не выводит ее из комнаты.***
Вера видит добро в глазах Бигби, желание бороться с обстоятельствами, бороться за то, чтобы стать тем, кем он по мнению окружающих быть не может. Она целует его в щеку, говорит, что еще с ним встретится (зовет «Волком» для пущей игривости) и думает – «Вот и все. Вот так мы и смогли стать свободными». Она берет голову Нериссы и оставляет у него на пороге. Достает ленточку из мусорки и приводит все в надлежащий вид. Стоит ей перепрыгнуть забор, и вкус моря уже на ее губах.