Сын зари

Как упал ты с неба, денница, сын зари! разбился о землю, попиравший народы. Ис. 14:12

Из всего этого множества нас всегда было двое. Что было у нас? Наши силы? Святыни? Слово Божие? Наша наивность и непорочность… Так вспомни же, брат, чего из всего этого нехитрого списка мы лишились теперь? Чего лишился ты? Чего лишил тебя я? Здесь всё ровно. Вечное блаженство – без всплесков эмоций, страстей и гнева. Ни людей, ни демонов. Вечное однообразие. А потом… что-то пошло не так. Пошло вместе с твоими губами, несмело прошедшимися по моей неприкрытой шее. Не холодными и не горячими. Всё в пределах нормы, но, тем не менее, настолько волнующе, что все нормы полетели к чертям, которых тогда ещё и не существовало. Алые пятна на моей фарфоровой коже расплывались, точно отблески зари, чьим сыном тебя нарекли при рождении. Сын зари. Был ли ты кому-либо сыном? Был ли отцом? Я не знаю. Но я точно знаю, что ты был мне братом. Был, пока не стал любовником. Тонкие пальцы всё увереннее скользили по непривыкшему к столь откровенной ласке телу, вызывая легионы мурашек. Кровь прилила к щекам. Бог всё видит. Сможем ли мы скрыть эту скверну? Зачем же он дал нам эти грязные органы? Зачем искушает нас в этой обители постоянства? Ответь мне, брат! Пока ещё брат… Пока ещё всё это можно скрыть и прекратить. Но ты молчишь. И вместо ответа твои губы ровной полосой накрыли мои. В мире, где не существовало секса, мы открыли его. Мы создали его, чтобы все, кто познает его за нами, стали вечными молчаливыми рабами этих дьявольских ощущений. Всё те же чужие неугомонные пальцы проходятся по груди, по неприлично чувствительным бусинкам затвердевших сосков, раз за разом безмолвно проклиная подрагивающий комок сцепившихся, словно в смертельной драке, крылатых тел. Распростёртые на святом одре у основания этого непорочного мира, мы придали смысл неведомому ранее, запретному слову «грех». Мы не знали что нужно делать. Смешные в своей неопытности и неловкости, мы хаотично касались друг друга, причиняя отравленным телам нестерпимое наслаждение. На одних лишь инстинктах, данных нам словно в насмешку, ты проходился острым, ставшим нестерпимо горячим языком по моему изнывающему телу. Спустившись вниз, ты начал, словно обезумевший, вылизывать мой внезапно потяжелевший и напрягшийся орган. Мне показалось бы это жутким, если бы были силы об этом думать. Но сил не было ни на что. Ни на что, кроме обжигающих собственные уши, грешных стонов удовольствия. Потом ты спустился ниже и, помогая себе руками, пробрался языком в запретную ложбинку. Я помню, как ты крутил головой, проникал языком всё глубже, а я лишь кричал и сжимал светлые пряди волос онемевшими от напряжения пальцами. Резко перевернув меня на живот, ты вошёл в меня – влажного от твоей слюны и собственного возбуждения, основываясь на непонятных мне, своих демонических порывах. И трижды будет неправ тот, кто скажет, что тогда их у тебя ещё не было. Я знаю, это было рождено вместе с тобой. Я знаю. Я занимался сексом с дьяволом, и никто не отнимет у меня этих порочных, но таких сладких воспоминаний. Ты входил в меня рвано и глубоко, оголяя миллионы скрытых нервов под пылающей кожей. Закрыв глаза, я ощущал эту внеземную бешенную скачку, ощущал нереальную наполненность где-то внизу, внутри себя, и вместе с этой наполненностью рождалась наполненность духовная. Да, вы можете мне не верить, но я, бывший когда-то частью белой крылатой массы, возымел собственные ощущения, воспоминания и надежды. Это дарило мне жизнь. Не существование, а жизнь. Настоящую. Трепетную. Желанную. И засыпая в объятиях твоих белоснежных крыльев, я знал, что и ты чувствуешь то же самое. Но жизнь имеет право даровать только Бог. Как смели мы, жалкие песчинки в Его бесконечной пустыне, возыметь то, на что не имели никакого права? Я проснулся и закричал. Закричал, увидев то, что мы сотворили с твоим телом. Длинные белоснежные когти за одну лишь ночь появились на тонких ангельских пальцах, а безупречный рот исказила тонкая надменная улыбка в обрамлении пугающе острых клыков. Я в панике выставил руки перед собой. Никаких изменений. Всё ровно. Всё по уставу. В глазах Господних я был всё также невыносимо чист, словно и не было этой ночи. Но ты… Что же мы наделали, брат? Ответь мне, почему я день за днём корю себя, когда ты сладко спишь в самом сердце преисподней, созданной нашими горькими поцелуями? Но спи, Люцифер, спи спокойно. А я готов за двоих гореть адским пламенем твоей неугасающей зари.