Океан

      В доме стояла непрерывная тишина. Она являлась неотъемлемой частью штаб-квартиры Ордена Феникса, после войны. Само здание, все его комнаты, каждый уголок этой древней обители молчали в память о погибших героях войны.       Наверное, человек, стоящий напротив лестницы, ведущей на второй этаж, немедленно бы заткнул мне рот за излишнюю сентиментальность. Его холодное сердце не умеет чувствовать. Его руки не согревают. Его душа соткана из леденящих узоров на окне в морозный зимний день. Его глаза кричат о боли.       Этот человек — Драко Малфой. Еще пару минут он постоял, разглядывая обои, изъеденные временем и грязью, орнамент резал глаза своей бесвкусицей.Малфой слышал, как за ужином все семейство Уизли, вернее то, что от него осталось, обсуждает его. Если честно, мнение этих придурков мало волновало его, но сказать, что-нибудь мерзкое в их адрес, так и подмывало. Что ж, Драко, ты обещал Нарциссе держать себя в руках. И «ой», как нелегко придется. Юноша сжал кулаки, чувствуя, как напряжение и злость закипают в его венах. Просто поднимись наверх. Это, возможно, и не скрасит жалкое пребывание в этом захудалом домишке, но хотя бы позволит побыть наедине со своими мыслями. Первый день проживания в штаб-квартире прошел так, что его захотелось выблевать. Малфой целый день сидел в своей комнате, изучая потолок и скудный пейзаж за окном. Миссис Уизли пару раз заходила к нему в комнату «поправлять шторы», она даже пыталась заговорить, но Драко оставался непоколебим. На все вопросы, он отвечал коротко, сухо и холодно, что очень расстраивало заботливую и теплую миссис Уизли. Стоило, наверное, прибегнуть к банальной вежливости. Разве? Пф. Если уж он и раньше особыми манерами не отличался, то почему должен быть мил с этими рыжими «выродками». Для него все семейство было херовой пародией на волшебников и улыбаться им, с аппетитом поедая луковый супчик он себе позволить не мог. Чертова идеальная семейка, вездесущая со своей заботой. Нахера она вообще нужна? Впрочем, плевать. Пора подниматься.       Было бы очень забавно, услышать разговор оптимистов с Малфоем, если бы они сейчас шли бы ему навстречу. — Зато, осталось пробыть здесь на один день меньше, — произнес бы один из их шайки с фальшивой улыбкой, а другой бы добродушно похлопал Драко по плечу. Малфой бы отряхнул ткань своего свитера и плюнув бы в рожу ублюдку, добавил: — Да, впереди осталось еще триста шестьдесят пять дерьмовых дней, — и «дерьмовых» здесь ключевое слово. А затем, он бы набив рожу одному из них, или еще парочке, покончил бы с собой «авадой».       К счастью, а может и к чьему-нибудь несчастью, оптимисты не спускались вниз, скрипя ступенями.       Он двигался по лестнице, глядя себе под ноги и считая ступени. Она спешила к ужину, шлепая по полу босыми ногами. К черту запреты на расстояние, Грейнджер. Со всей своей скоростью девушка буквально «налетает» на Малфоя, чуть ли не сшибая его со ступеней. Руки гриффиндорки упираются в его широкие плечи. У Гермионы перехватывает дыхание, сердце бешено колотится, а он лишь хрипло, на одном вздохе произносит: — Грейнджер, — и брезгливо, грубыми движениями убирает ее руки с себя. Грязь. Не более того.       Гермиона сдувает прядь волос, так небрежно упавшую на лицо и хмыкает, задирая высоко нос. С виду, ей плевать. Она непроницаема, ведь стены, построенные для защиты, сделаны из непробиваемого материала, но вряд ли кто-то знает, что творится за этой крепостью. — Малфой, — на выдохе произносит она, глядя ему в глаза и, чуть отодвигая его в сторону рукой, проходит вниз по лестнице.       «Чертова грязнокровка, — думает он, брезгливо отряхиваясь от ее прикосновения, — теперь придется новый костюм покупать». Он морщится, однако, не говорит ничего, отпуская Гермиону. Не хочется пререкаться. Говорить с гриффиндорской зазнайкой и чопорной маразматичкой.       И каждый ненавидит друг друга в этом гребаном мире. Да-да, наверное, такие заботливые мамочки, как миссис Уизли сказали бы, что ненависть развивать в себе вредно. Она чернит, губит и заволакивает твою жалкую душонку в огромную черную дыру. И хер ты вытащишь ее оттуда. Конец. Ты погиб. Это правда. Нужно отметить, что есть два типа ненавидящих людей. Нет, их не выделяли ученые(потому что «ненавиделогов» или «ненавидеведов» не бывает, по крайней мере в нашей вселенной).       Итак, два типа: ненавистники, не скрывающие свою настоящее лицо и ненавистники, скрывающиеся под масками. Первый тип гораздо лучше второго. Они говорят откровенно, не скрывая своего презрения и ненависти. Вторые же, будут сладенько улыбаться тебе. Каждый день. Их улыбка подобна старому, почти засохшему пирогу: остывшая, безвкусная и противная.       Грейнджер и Малфой относились к первому типу людей. Они по-настоящему ненавидели друг друга. Впрочем, важно отметить и то, что второй из них презирал первую, видя в ней только грязную кровь. Гермиона же просто отвечала ненавистью на ненависть. И так они жили на протяжении шести лет в Хогвартсе. Что ж, мир полон идиотов, и они не исключение. Казалось ,что такое отношение к друг другу должно было изменится после войны, да и взгляды Малфоя тоже могли бы поменяться, но нет. Это было что-то типа трещины, или пропасти, над которой вряд ли когда-нибудь построят мост.       Гермиона вошла в кухню, смущенно улыбаясь всем. Во главе стола сидел мистер Уизли, напротив Гарри — Рон, а вот Джинни расположилась прямо с Поттером. Люпина не было, а Тонкс устало наблюдала за ложкой, плавающей в ее тарелке. Друзья бодро пригласили девушку присесть вместе с ними. Но чувствовалось что-то такое в их голосах, что отталкивало и от вкусного пирога с патокой, и от совместных посиделок за столом; звучали они так глубоко и грубо, что можно было почувствовать тяжесть всех потерь, лежащих на их сердцах. Война изменила их. Заставила быть сильными. Заставила повзрослеть. Научила плакать и сострадать. Отняла самое ценное, пробила непробиваемое.       Гермиона четко осознала это, все еще стоя в дверях, и уже не слушая разговоры за столом. Она редко сидела за общим столом по вечерам. Чаще всего приходила только, чтобы забрать еду и вновь отправиться в свою комнату, чем вызывала страшное недовольство у остальных. Гермиона мало ела, говорила только по делу, и слишком мало спала, проводя все ночи за книгами. Ее это вполне устраивало, тем более что, внешне она старалась не проявлять своего состояния и прочей ерунды, держа себя так же высоко и статно. Она смеялась над шутками Рона, всегда помогала Тонкс с Тедом и часто улыбалась. Ей было необходимо создавать вид, чтобы и поверить самой себе: все в порядке. И она верила. Верила ,упиваясь сладкой иллюзией. Спокойно проговорила: — Я, пожалуй, поужинаю у себя, — кивнула и, взяв поднос, уже приготовленный миссис Уизли, вышла из комнаты.       Голоса вновь ожили. Шепот разнесся по кухне, прерывая тишину, которая воцарилась на пару секунд после уходя Гермионы. — Бедная девочка, — вполголоса проговорила Миссис Уизли, — совсем плоха стала, — она как-то странно дергала руками ,будто возмущаясь сложившейся ситуации, однако говорила она с состраданием. — Любой бы на ее месте сломался: жить с осознанием того, что твои родители тебя не помнят, еще хуже, чем потерять их навсегда, — произнесла Тонкс, ставя свою тарелку в раковину. Рон с Гарри переглянулись, и тут же отвернулись друг от друга, чувствуя какое-то странное чувство вины.       А Гермиона судорожно вздохнула, поднимаясь по лестнице. Она вспоминала, как сама лично накладывала заклинание на своих родителей. И давно бы уже сняла его, если бы не одно маленькое «но». Хоть и война закончилась пару месяцев назад, темные волшебники до сих пор берут верх над всем волшебным мирком, сея хаос и разрушение, не пропуская ни одну грязнокровку, а уж тем более магловскую семью. Да, добро не побеждает зло, потому что мы не живем в чертовой сказке. И Гермиона отлично осознает это. Война продолжается, и смерть Темного Лорда — не помеха этому. Люди гибнут каждый день, пожиратели не отступают, а Дамблдор погиб. Разумеется, все надежды на Гарри, с аппетитом поедающего луковый супчик миссис Уизли.

***

      Ночь открывает двери, ведущие прямо в подземелья наших страхов. Темнота, вечная, всепоглощающая, уводит тебя за собой, в глубину твоих кошмаров. И как бороться с этим гнетущим чувством? Ты просыпаешься в холодном поту и не спишь, все думаешь и думаешь о том, что тебе снится. Каждый день. Каждую ночь. Кошмары — мерзкая штука. Они не отпускают, играют с тобой, как маньяк с жертвой. Ты истощен.       И именно Малфой проводил каждую свою ночь по-особенному "прекрасно". О, да. Он блуждал по темным закоулкам своего подсознания, встречая трупов на каждом шагу. Он встречал бушующее темное море, заволакивающее его в свои воды. Он встречал пожирателей. Встречал закаты холодного, умирающего солнца. Он видел страдания людей под «круциатосом». Но самым главным кошмаром был, как ни странно, его отец. Холодный и измученный, он являлся к нему каждую ночь, представляясь в разных жизненных ситуациях. Он не говорил ничего, просто смотрел, и эти взглядом можно было убить. Сотни острейших лезвий врезаются тебе в шею, когда на тебя смотрят так: надменно, холодно и строго. И столько же кинжалов вонзаются в сердце при одной только мысли о том, что эти глаза принадлежат твоему отцу.       Ты трус, Малфой. Боишься собственного папочки?       Он просыпается, подпрыгивая на кровати. К черту. Какого хера собственно говоря? Малфой старший давно отбывает срок в Азкабане, и от этой мысли становится легче. Сострадание? Пф. Он получил по заслугам, и дышать от этого только легче. И все же, страх вперемешку с непонятным, но слишком уж изнуряющим чувством затаился в глубинах его души. На внутренности давили ребра, дышать становилось все тяжелее. Кислород казался чем-то вязким, неприятным и удушающим.       Малфой не мог слышать — тишина оглушала. Он не мог нормально двигаться — боль сковывала все тело. Он не чувствовал — все эмоции, чувства были исчерпаны, сжаты в гигантский узел, развязать, который не было сил.       Драко спокойно спустился вниз, надеясь, что на кухне никого нет. В горле пересохло, безумно хотелось пить. Весь дом уже давно спал и все видели свои кошмары. Невозможно спокойно засыпать после той войны через которую они прошли. Прошли все. Но свет на кухне горел, Малфой не обратил на это внимания, впрочем, и спокойно зашел в комнату. За столом сидел Поттер. Этот факт заставил Малфоя усмехнуться, а затем закатить глаза. — Не спится, Поттер? — произнес он так, будто это Малфой сидел за столом, читая газету, а Гарри ворвался в его личное пространство. Отвращение ко всему в этой мерзко-уютной кухне читалось в глазах слизеринца, а ненависть и презрение к Поттеру расплывались в надменной усмешке. Поттер, молчал. Но напряжение чувствовалось в его жестах: кулаки сжались, лицо исказил оскал. — Не твое дело, — Малфой лишь хмыкнул, подходя к водопроводному крану. Рядом стоял чистый стакан ,которым он мог воспользоваться. Что собственно говоря, и сделал. На самом деле, слизеринец не хотел упускать возможности поиздеваться над шрамированным, ну, или хотя бы ударить его. — О, какие мы грубые, — с сарказмом произнес он, заглядывая гриффиндорцу в глаза. — Что, подружка не сделала обещанный минет? — он картинно вздохнул, а вскоре и брезгливо поморщился. Поттер буквально вспыхнул. Он подскочил с места, сжимая газету в кулаках. Малфоя лишь рассмешило это. Он спокойно сделала глоток воды, лицо его не выражало ничего, и лишь насмешливая улыбка была верным показателем, что он может испытывать что-то. — Видимо я угадал, а, Поттер? — он картинно развел руками, продолжая смотреть ему в глаза. Внезапно Малфою стало скучно, какая-то невыносимая тоска ударила его прямо в грудь в этот момент. Будто что-то щелкнуло внутри его естества, он подумал о том, как это все глупо выглядит со стороны. Гарри же, будто чего-то выжидал. Он смотрел на Малфоя, будто свысока, хоть и был чуть ниже его ростом. Внутри он весь дрожал, от пробиравшей его злости, и это ярко отражалось на его лице. — Не нарывайся, Малфой, так и калекой остаться можно, — он усмехнулся, думая, что фраза круто звучала. Ох, как же он ошибался. Драко цокнул, закатывая глаза. Гарри подошел ближе, тыкая слизеринца в грудь. — Ты ведь помнишь, что твое положение весьма затруднительно? — на лице Поттера заиграла торжествующая улыбка, будто бы он наконец нашел в чем уличить Малфоя. Что ж, так оно и было: — Твоя мамочка умоляла Люпина о помощи, унижалась ради своего любимого сыночка, так что будь умничкой, иначе вылетишь отсюда пулей.       Драко оставался непоколебим, но глаза его вдруг вспыхнули яростью, и он тяжело вздохнул, подавляя в себе нараставший гнев. Юноша рывком отодвинул палец гриффиндорца в сторону, и скрестил руки на груди, чуть наклоняясь к нему. — Зато твоя грязнокровная мамаша давно горит в аду, — он сладко улыбнулся, хлопнув в ладоши, и решив, что пора заканчивать этот спор, толкнул Поттера в сторону, чтобы выйти из комнаты. Но тут он остановился, стоя к Гарри спиной, и добавил: — Надеюсь, что и папаша тоже.       Он развернулся, досчитав до десяти. Поттер уже стоял к нему впритык, он гневно махнул рукой, готовясь к удару, но тут на кухню вбежала Джинни, следом за ней Гермиона. Драко закатил глаза, глядя, как медленно опускается кулак Поттера. — Гарри, оставь его, — произнесла рыжая и, подойдя ближе, увела в сторону, прочь от Драко. Она была безумно возмущена тем, что проснулась, да и еще из-за такой глупости. Девушка состроила пренеприятную рожу Малфою. — Устроили тут цирк! Вам еще повезло, что отец не проснулся, — рыжая закатила глаза, не переставая цокать и ворчать. Гарри сделал еще две жалкие попытки вырваться из рук Уизли, которые сопровождались оскорблениями в адрес Малфоя. Он просто спокойно наблюдал за этой презабавной картиной. — Он того не стоит, Гарри, — спокойно, с некой нежностью произнесла Гермиона и серьезно посмотрела на нее. Малфой фыркнул. После слов подруги, Поттер немного успокоился и, все же, вырвавшись из рук Джинни вышел прочь из кухни. Рыжая, глянув на Гермиону вышла вслед за ним. Гермиона хмыкнула, бросая свой взгляд на слизеринца и подошла к полке, на которой располагались сладости. К счастью, с ужина осталось пару кусочков пирога, и девушка была совершенно не против полакомиться одним из них. Она спокойно поставила тарелку на стол, взяв в руки нож. Малфой наблюдал за ней, провожая каждое действие взглядом, ей же было все равно. Пару прядей выбились из небрежного хвоста, когда Грейнджер облокотилась одной рукой на стол, и приступила к резке пирога. Она старалась не смотреть на слизеринца, от чего-то было страшно встречаться с ним взглядом. Все в ней раздражало его. Эта неуклюжая походка, растрепанные волосы и дурацкая пижама со звездочками. — Ты бы и вправду не нарывался, Малфой, — легко бросила она, прервав тишину.       Девушка закончила с пирогом и поставила тарелку в раковину, она подошла к дверному проему, все так же на глядя ему в глаза. Глупая Грейнджер, неужели нельзя было промолчать? Слизеринец сжал кулаки, невероятная злость закипела в нем. Он рывком вытянул руку в сторону, тем самым преграждая девушке проход. Глаза его горели, и Гермиона видела, как синие вены проступают сквозь прозрачную кожу на его руке.