***
Бродяга почти такая же безликая тень, как и Македонский, но, в отличие от него, Бродяга не считает нужным за кем-то подгребать. Пожалуй, он горд. Невыносимо горд и своим вниманием удостаивает немногих. Большую часть времени «преемник Табаки», как Шакал сам называет состайника, молчит и находится в полуадекватном состоянии. Бродяга производит странное, неоднозначное впечатление — его хочется растрясти, заставить наконец раскрыть глаза неясного оттенка полностью. Но мальчишка настолько расслаблен и раскован, что приставать к нему никто не решается — дурная слава бежит впереди него. Без лишних слов он ударит и, развернувшись, отсалютует, и съедут рукава свитера, что так полюбила моль, и мелькнёт на секунду малахитовая чешуя, которую наблюдатель сочтёт за обман зрения. Сказочник говорит отрывисто, едва шевеля бескровными губами, и хрипло — постоянное молчание даёт о себе знать.***
Бродяга привык отстраняться от проблем, криков и визгов — он просто уползал в свой мирок, который населяли мудрые ящеры, на чьих могучих спинах строились империи. Бродяга закрывал все щели, и скорлупа поглощала паренька, обещая защитить. Он разводит руки, проталкивая своё тощее тело вперёд сквозь толщу солёной воды, и видит перепонки между пальцами. Бродяга шевелит ногами и легко преодолевает тысячи лье — ноги превратились в хвосты, искрящиеся серебром. Руки до локтей напоминают акульи плавники — и Бродяга безумно растягивает губы. Океан вновь принял его. Позвал Домой. И Сказочник штопором вкручивается в тёмную, безрадостную воду, стремясь опуститься на дно — к своему другу. Тихе ждёт его сотни лет, терпеливо прозибая вечность среди моллюсков и рыб-удильщиков. Его глаза — печаль и скорбь по старой жизни, от взгляда в них можно задохнуться от боли — с этой болью сравнимо лишь лишение плавников, когда красноглазые змеи вгрызаются в склизкое тело Бродяги и вырывают куски плоти, перегрызают мышцы. Тихе, оберегая единственного человека — посланника, пребывающего в лучах искристого солнца, закрывает глаза. Он слишком стар — морщины изрезали его лицо. Голос подобен трубе — громок и глух, разносится на многие километры. Но сердце — огромное и зелёное, что замедляет свой темп с каждым годом, подобно сердцу младших из его рода — оно горячо и полно надежды. Бродяга обнимает морского гиганта за шею и шепчет тёплые слова в глуховатые уши. Они говорят на неведомом языке — два наречия сплетаются, два мира притираются друг к другу. И Тихе своим монотонным голосом рассказывает быль Океана — самого первого, векового, повествует о необычайных судах и отважных юношах. Тихе плачет, крупные слёзы текут по лицу — Бродяга не в силах назвать это мордой, слишком человечно выражение скорби. Бродяга плачет вместе с другом. Они поделили одно сердце на двоих. В Бродяге живёт дух вечного Океана — он преисполнен боли и отчаяния, с которой жить трудно, практически невозможно. Он гладит Тихе по лицу и обещает вновь вернуться, когда солнце откроет дорогу в море.***
Бродяга привык мало говорить, но много и внимательно слушать, потому он всегда в курсе происходящего в стаях. В году существует только два дня, а точнее две ночи, когда Бродяга оживляется и начинает много говорить, выплёскивать свои эмоции, преобразованные в слова, на окружающих. Великая Ночь подкрадывается незаметно, совершенно внезапно накрывает Бродягу, и он точно знает — не отпустит до утра, не отпустит до тех пор, пока он не расскажет быль чудесных миров. — Эй, ученик великого учителя, ты ещё не унёсся в безоблачные дали, ещё не плюёшься желчью на сидящих рядом? — верещит Табаки, радостно позвякивая где-то рядом. Шакал ухитряется производить много шума, даже не имея доступа к своим чудо-вещичкам. — Тогда настал твой час отправлять нас, о внимательных и благодарных слушателей, в мир ползающих чудовищ… — Таких, как ты? — слышится сонный голос Лэри, которого незамедлительно затыкают и велят не высовываться. По высокопарности предложений можно догадаться, что гневную тираду вещал недо-сенсей. — Дай хоть «Поля» хлебнуть, — сипло просит Бродяга, когда бандерлог вновь сопит куда-то между лопаток, а Табаки принимает относительно мирный вид. Не проходит и минуты, как кто-то услужливо подсовывает бутылку. Сказочник не аккуратен — обливается сам и расплёскивает жидкость на свернувшегося в ногах Курильщика. Тот мямлит что-то недовольно и зарывается в одеяла, вызывая массу пререканий. Переломав штук пять спичек, Бродяга наконец прикуривает. Ритуал соблюдён — можно начинать. Планеты третьего круга, висящие в далёком неприкосновенном космосе, умирают медленно, отдавая свою жизнь существам, растущим в них. Когда осьминог готов родиться, планета раскалывается, покрывается трещинами, но сначала на её поверхность выливается содержимое яйца - то, что питало диковинных существ на протяжении многих лет. Родная планета держит чудовищ несколько дней, подготавливая их к полёту в бесконечность. Налетавшись в безвоздушном пространстве, увидев всю красоту космоса, маленькие осьминоги падают на планеты низших кругов и поселяются в водах, предпочитая моря с высоким содержанием соли. Год за годом невиданные чудовища растут, пуская щупальца и наполняя воду тьмой, обвивая планету, присасываясь к ней своими гигантскими присосками, которые всё ещё скрыты водой. Подобным образом осьминоги живут сотни лет, прирастая к морскому дну. Щупальцами чудища бороздят глубины вод, которые не знающие люди принимают за отдельных существ, потому что чудища огромны и, кажется, они повсюду… — Чудесно! Когда поедем в Дом у моря, отыщем этих осьминогов и зададим им жару, — эмоционально радуется Табаки. Радость Шакала бурная и не знает границ — если он веселится, то к нему обязаны присоединиться все, находящиеся рядом, независимо в каком они расположении духа. У Бродяги слабое сердце, и от криков Табаки становится дурно. Измятая сигарета проваливается в складки одеяла — вновь Курильщик оказывается под ударом. Он возится, мелет что-то про лис и высовывает головёнку. Ночь Сказок продолжается, и Бродяге слишком хорошо — почти так же, как и в мире Океана. Он курит сигареты Лорда, пока тот не видит, и по очереди пьёт из всех бутылок, пробуя все снадобья Табаки. А дальше были рассказы, залитая водой кровать и дружное перемещение на пол… Ночь Сказок продолжала держать Бродягу в своих руках, вынуждая вновь делиться историями, и тот послушно выбалтывал секреты миров, находясь под хмелем.***
Бродяга безразличен к изменениям как в своей жизни, так и в жизни Четвёртой в частности, но новый жилец успешно выводит из состояния апатии. Курильщик пускает корни, чувство, будто тот решил занять своим огромным Я всю комнату. Помещение маленькое, и Бродягу, если честно, заколебало постоянное мельтешение и нытьё Курильщика. Он не понимает простых истин, не желает этого делать. Бродяга видит, как Дом отторгает мальчишку в красных кедах, стремится выкинуть в Наружность, где тому самое место. У парня слишком острое зрение на подобные вещи, и этим он схож со Слепым. После убийства Помпея, которое Бродяга опять же провёл в полуадекватном состоянии, купаясь в море под фиолетовым небом, Курильщик становится невозможен. Фазана, а бывших Фазанов не бывает, перекашивает каждый раз при взгляде на Слепого — по лицу Курильщика едва заметным бликом пробегает тень отвращения. К Слепому. Из-за того, что тот убил — убил по надобности. Но Курильщик считает себя умнее всех, выше негласных законов Дома и презрительно кривит губы, в которых живут никотиновые червячки. Бродяга — уравновешенная личность и, пожалуй, его сложно вывести из себя, но Курильщику можно поаплодировать — своим нытьём он доводит до ручки идеал непоколебимости. Бродяга хранит спокойствие, он тих и меланхоличен, но вид брезгливого Курильщика срабатывает как пусковой механизм. В Сказочнике есть тёмные стороны, которые подавляются скачками в мир к ящерам, но из-за Курильщика парень вязнет в Доме и озлобляется. Бродяга перекидывает ноги через Курильщика и придавливает того к оплёванному полу. Парень неловок и опрокидывает чашки и банки с настойками. «Попадёт от Табаки», — мелькает мысль. Парни барахтаются в луже холодного питья, Курильщик ко всему прочему на осколках расплостался, и на покрывале рождается рисунок из птичьей крови. Фазан дёргается, разве не машет крыльями, не в силах понять, что происходит. Но Сказочник сильнее — он ходячий, Курильщик - нет. Бродяга сжимает тонкое горло со всей злостью, ненавистью, коленом опираясь на живот. Его пальцы — нежные, ласкающие Тихе, — сейчас жестоки и не знают пощады — выдавливают жизнь из подростка, который извивается ничуть не хуже Нанетты, когда её берут в руки. Бродяга давит, не испытывая ни угрызений совести, ни сожаления. Курильщик пускает слюни, и руки Бродяги становятся влажными, что напрочь выметает мысли из головы, не знавшей покоя на протяжении двух недель. Курильщик немыслимым образом изворачивается и кусает за руку. Бродяга тонко вскрикивает и недоумённо глядит на прокушенную, пульсирующую болью руку. И он бьёт Курильщика по лицу. Всё сильнее и сильнее. И комната Четвёртой начинает проваливаться — уже пахнет солью. В Бродяге слишком много невыпущенной злобы, и теперь он отчаянно молотит руками по лицу, что устал терпеть ежедневно. Его хватают за руки, заводят их за спину и под восторженные визги Табаки и надоедливое кудахтанье Лэри оттаскивают от матерящегося Курильщика. Бродяга дёргает ногами, надеясь сигануть по лицу мальчишки, но Горбач ловит его за голые ступни, и Сказочника дружно волокут в ванную. Бродяга кричит ещё долго, после того, как его оставили сидеть на кафеле, стараясь подальше уползти от красных крыльев, что, несомненно, высосут всю злобу. Но Бродяга не хочет лишаться жара в груди, что прогревает внутренности до температуры кипения, не хочет быть вновь вымороженным чудиком. На удивление Македонский держит крепко и ухитряется включить воду. Дракон дышит жаром, согревая дрожащего мальчишку, обнимая крыльями. Бродяга кричит и царапает трогательные плечи, покрытые веснушками и родимыми пятнами, под тонким, сотни раз латанным свитером — злость с треском и кровавыми пятнами на футболке покидает странника. Бродяга делает судорожный вдох и сползает по кафельной плитке. И он плачет, совсем по-детски, наивно и искренне, прижимаясь к Красному Дракону, ища поддержки и защиты. И Македонский укрывает чешуйчатыми крыльями, обещая оставить чужие слёзы, открытое сердце и мутную боль, текущую из растревоженных ран прошлого, с ледяной водой, что льётся в тёмной бездне водостока. Красный Дракон не бросает тех, кто нуждается в нём.***
Во рту Бродяга зажимает сигарету, в правой руке — бритву. Он делает быстрые, поверхностные порезы, не стараясь перерезать вены — ему нужна лишь боль, острая и чистая в своей первозданности. У него дрожат пальцы — наносить себе увечья не так просто, как кажется на первый взгляд. Из ауры вырываются лохматые куски каждый раз, когда Бродяга оставляет блестящие полоски на коже рук. Бродяга страшно уязвим к проклятиям и сглазам, но его это не особо волнует. Его спокойствие, отрешённость и постоянное пребывание в переплетении загадочных миров работают щитом, не подпуская чёрные злостные щупальца. — Зачем ты это делаешь? — спокойно интересуется взявшийся из ниоткуда Слепой. Вожак опирается бедром о раковину и глядит исподлобья незрячими глазами, занавесившись спутанными патлами. От Слепого пахнет Лесом — не почувствовать это невозможно, и Бродяга на секунду теряется. Запах Леса родной, он дорог Сказочнику почти так же, как и вечный Океан. Но Лес давно не зовёт — боится и ускользает от мальчишки с изрезанными руками. — Мне нравится боль, точнее нравится ощущать, как откалываются куски защиты, делая меня ещё уязвимее. Подтекает кран, гудят трубы и слышен приглушённый бубнёж из комнаты. Разум Бродяги, к его превеликому сожалению, кристально чист, и парня мутит от осознания, что вдавливает в мокрый кафель. Трещат кости и скрипят суставы — Бродяга скучает по Лесу, ноги его хотят нести в заболоченные чащи, к полям, что засеяны чудо-семенами. Слепой молча курит, и невозможно понять, о чём он думает. — Ты можешь отвернуться? — не выдерживает наконец Бродяга пристального внимания к своей персоне. — Я мешаю тебя? Порой привычка Слепого избегать внятных ответов раздражает, но Бродяга уже перегорел — выплеснул злость на Курильщика. Бледный, словно чего-то ждёт, и явно не ответа на вопрос, на вопрос высказанный. — Он не понимает, Слепой, — резко отзывается Бродяга, вгоняя бритву на внешнюю сторону запястья и резко дёргая. Светло-голубую плитку заливает кровь. Бродяга повторяет действия быстрыми, отточенными движениями. В голове стучит, или, быть может, это сердце так громко колотится в груди. Руки обдаёт острой, пронзительной болью, от которой выворачивает, от которой невозможно скрыться. Руки пылают — Бродяга наслаждается короткими, жалкими секундами, когда сознание мутнеет. — От тебя несёт страхом — ты боишься, — Бродяга не поднимает голову, но ему кажется, что Слепой принюхивается. — Но не своей ненависти к Курильщику — для тебя это нормально, по крайней мере, объяснимо. Ты боишься того, что делаешь сейчас — пугаешься своих же действий. До чего ты дошёл, а, Сказочник? Бродяга не может понять, почему слова Слепого так не нравятся ему. Бродяга стряхивает пепел в лужу крови, словно пытаясь что-то себе доказать, и затягивается снова. Ему не нравится ненормальная, нечеловеческая проницательность Слепого. — Я боюсь, — соглашается путешествующий по мирам. — Уж не меня ли? — не издёвка — вопрос серьёзен. — Нет, ты вызываешь скорее трепет, но никак не страх — не у меня, — Бродяга молчит, невольно прислушиваясь к весёлой болтовне Табаки в комнате. Парень вздыхает — ему не стыдно, нисколько, но да, страшно. — Я боюсь застрять здесь, в Доме, — устало потирая переносицу, Бродяга невольно начинает раскачиваться. — Лес не зовёт меня, Дом не отпускает к Океану… Я боюсь навсегда застрять здесь… Слепой тушит сигарету в раковине и уходит. У Бродяги остаётся поганое чувство оплёванности — последнее слово остаётся за вожаком.***
— Ты можешь объяснить? — спрашивает Чёрный, когда они остаются одни. — Уточни, — Бродяга холоден и насторожен — у него явно поганое настроение. И пересохшие губы, и глаза с полопавшимися сосудами, и замотанные бинтами руки почти до локтей об этом сообщают лучше любых слов. Парень опирается о ножки кровати и закуривает — проваливается в приятную полуявь. — Ты чуть не убил Курильщика, — замечает Чёрный, и по характерному шуршанию Бродяга может догадаться, что тот садится рядом. — Тебя это особо не удивляет, — хрипит Бродяга, изо всех сил напрягая голосовые связки. Сейчас он мечтает о том, как бы поскорее сбежать из Дома, вырвать ноги из трясины, которая образовалась из-за Фазана, и нырнуть в вечное море. И, если честно, его нестерпимо бесит и Чёрный, лезущий с идиотскими разговорами, и даже горячо любимый Македонский, который трёт полы, делая вид, что его не существует. — Знаешь, я ожидал подобного, — Чёрный на секунду задумывается, а после продолжает говорить в своей неспешной манере, вымеряя каждое слово. — Я был готов к драке и твоим воплям… — Что, прости? — лениво интересуется Бродяга, шаря по полу в надежде отыскать одну из многочисленных бутылок Табаки. Клочки шерсти, дороги земли, скорлупа, птичий помёт и паутина, что накручивается на пальцы… Никаких бутылок. — Воплям, воплям, — почти радостно повторяет Чёрный. — Но я не думал, что ты сможешь настолько озлобиться, чтобы набраться храбрости убить его, не думал, что ты так ненавидишь его. — Теперь знаешь, — грубо замечает Бродяга — приятное оцепенение сходит на нет, и его вновь обливает помоями мира. — И запомни, Чёрный, ты мне чем-то приятен, но терпеть твои далеко не лестные замечания в свой адрес я не намерен. Ты дал мне кличку - да, я обязан тебе самим собой, но только из-за этого я не готов преклоняться перед тобой. Ты мне не друг и им не станешь, — безапелеционно заявляет Бродяга и поднимается на ноги. Он слишком устал от праздных разговоров — его ненависть к Курильщику из-за них не исчезнет. Бродяге остаётся только одно — надеяться, что Курильщик скоро исчезнет из его жизни. Дом уже отторгает мальчишку из первой, ещё чуть-чуть, совсем немного. А Бродяга умеет ждать — он терпеливо ожидает восхода солнца над новым миром, чтобы отправиться к другу, он ждёт момента, когда зацветут цветы в глубокой чаще, чтобы привести к ним того, кого любит. Бродяга подождёт и сейчас.***
Бродяга — полноценный член стаи, живущий по общим порядкам и законам и лишь одним пунктом пренебрегающий. Часы. Они причина многих ссор и кровавых битв с Табаки, злых бирюзовых глаз Сфинкса, выбитого окна среди осени и краски в волосах. Бродяга любит часы — любые. Наручные и на цепочках, настенные — с гирьками, новые — заманчиво блестящие, и старые — с длинными царапинами по корпусу и ржавыми болтами внутри, любит он рабочие и пришедшие в негодность — он готов тащить все подвернувшиеся под руку механизмы в четвёртую, в то же время желая сокрыть тикающую жизнь от чужих глаз. Бродяга замирает от восторга, лишь заслышав щелчки передвигающихся стрелок, и в благоговейном трепете глядит на циферблат, словно надеясь на ещё большее чудо. Бродяга погряз в тиканье и перестуке — порой кажется, его сердце стучит в такт часам, которые спрятаны у Курильщика на дне сумки. И Бродяга сдерживает себя из последних сил, чтобы не разрыть чужую сумку и не вытащить на свет почти живое существо. В том, что в часах есть душа, парень не сомневается. А вот время - то, что измеряется часами, — Бродяга не любит. Дни до Выпуска сокращаются, и что будет потом, никто не знает. Бродяга останется в Доме — он уже погряз в его стенах, но что будет с другими, он не представляет. И, если честно, он и себя не представляет без этих других. Он не может вообразить свою жизнь без тихого Македонского, который уносит его боль и смывает тайком, думая, что его никто не видит, в раковине, не в силах поверить в то, что «учитель» однажды пропадёт, и шутки и вечное бряцанье вещичек растворятся вместе с Табаки… И Сфинкс — он кажется вечным, чем-то абсолютно бесконечным и не имеющим конца. Бродяге горько и тоскливо, и он вскидывается, поводит головой и выбегает в ночь, надеясь, что та заберётся так глубоко под сердце, что выместит то разрывающее чувство реальности, вымоет боль из жил.***
Бродяга любит темноту. Любит настолько, что ненавидит. Пустые коридоры зовут, и он подчиняется — всовывает ноги в стоптанные кеды и под неодобрительный взгляд Дракона выскальзывает из комнаты, тихонько прикрыв дверь. Коридор пуст и загадочен. Он выжидает ночного путника, как заправская гончая, чтобы поглотить и утащить его в свои дебри, засосать в стены. Бродяга идёт медленно, прислушиваясь к шорохам и тихому перестуку ног. Он пугливо озирается — не хочет стать жертвой хищника и выбирает безопасные ходы. На полу серебрятся чьи-то следы, видны перья ржавого цвета и комья земли — на них Бродяга старается не наступать. Коридор залит тьмой. Он молчалив и недружелюбен. Бродяге следовало остаться в спальне, а не бродить — что за каламбур, по второму этажу. Но ночь зовёт его, просит заглянуть за каждую дверь и узнать все тайны — соскрести со стен Дома, и ноги несут, и сил противиться нет. Ночью предметы обрастают тенями — возвращаются к своему истинному обличию, и Бродяга мерцает малахитовой кожей и дышит жабрами — не лёгкими. Ночь срывает лишние слои, оставляя лишь кровоточащее настоящее. Некоторым удаётся удержать куски человечности, но и плата за это высока. Бродяга готов к подобному и каждую ночь расплачивается жизненной силой лишь за то, чтобы не обернуться морской тварью — потому мальчишка бледен и худ. Когда Бродяга дёргает ручки, надеясь пролезть в чужой, закрытый мирок — находящиеся внутри реагируют по-разному. Некоторые матерят и выкидывают тяжёлые предметы, как это делает сам Табаки, другие раскрывают двери шире и предлагают зайти. Ночь полна загадок - тот, кто днём вызывает неприязнь, при свете ночника может оказаться благодарным слушателем, и так наоборот. — Пошёл нахер, малолетка, — кричат Псы и хлопают дверью. Тишина дрожит — она чувствует вторжение. Бродяга меланхолично качает головой и продолжает свой путь, вслушиваясь в разговоры стен. Ему пятнадцать — и что с того? Дом принял его и отпускать не желает. Бродяга стар, крайне стар — его возраст равен половине возраста вечного Океана — он пережил с ним три с лишним тысячи лет. Но это там, в том мире, где Тихе спасает от змей, там, где искристая дорога солнца открывает путь… Здесь же он вечно неадекватный мальчишка из четвёртой. Он мил и юн, но это не мешает копить злобу в зелёном сердце и периодически выплёскивать её на окружающих. Состайники смирились с его криками и замашками, как привыкли к Дракону, периодически заходящемуся в приступе эпилепсии. Бродяга проводит в оцепенение долгое время — полностью теряя над собой контроль, доводя себя до состояния, когда мир трещит и образует брешь, в которую нестерпимо хочется сигануть. Вся четвёртая знает два способа, как угомонить Бродягу: Македонский, что скукоживается, когда на него обращают внимание, и Могильник, где ударная доза обезболивающего бьёт по клеткам парня. Бродяга многим обязан Красному Дракону — обязан тем, что ещё не совсем свихнулся и говорит спасибо, утопая в чайных глазах.***
Бродяга — человек неконфликтный, он редко с кем-то ругается, а тем более машет кулаками, предпочитая стрелять глазами и хранить обиды внутри. Потому чаще всего он отступает, не желая калечить другого. — Это ты виноват, — угрожающе шипит Сфинкс. Бродяга сжимается под пристальным взглядом и желает исчезнуть — теперь он понимает Македонского. — Сфинкс, я бы… — робко начинает Бродяга, стараясь незаметно отодвинуться от Сфинкса, но путается в одеялах и падает на пол. Спина отзывается тупой болью. — Я не спрашиваю твоего мнения, — Сфинкс грозно нависает над мальчишкой, который уже резво отползает от состайника. — Я констатирую факты. Бродяге страшно, нет, он в ужасе, чёрт побери! Разгневанный Сфинкс — это последнее, что он хотел бы видеть. Бродяга ползёт, как скарабей — задом наперёд, подтягиваясь руками, развернуться он не может — охраняет тыл, но Сфинкс явно быстрее него — настигает мгновенно. Сказочник кричит и дёргается, ударяется затылком о пол. Скребёт ногтями по деревяшкам и продолжает выть. — Это малая часть того, что сейчас переживает Слепой, — Сфинкс сильнее опирается на ноги Бродяги. Мальчишка вновь шарахается головой об пол и делает жалкую попытку выбраться из-под Сфинкса. Но тот вновь топчет чужие ноги. Теперь Бродяга понимает и Лорда, с которым Сфинкс обходился так же. Сфинкс делает шаг вперёд, надавливая на колени Сказочника, который не привык к боли и очень чувствителен к ней. Он думает, что сейчас сдохнет, так и не узнав, что будет после Выпуска. — Сфинкса, зач… — подаёт голос Македонский, наконец решивший дать знать о себе. Парень отлипает от окна, которое старательно мыл, и стремительно приближается к валяющемуся на полу Бродяге. Красные крылья уже мерцают, готовясь вытягивать боль из юного тела, познавшего тёмные стороны Леса и гнев Сфинкса. — Стоять, — вскидывается Сфинкс. Македонский замирает в растерянности. — Пошёл вон. И не сметь потом ему помогать. Бродяга лелеет слабую надежду на то, что Македонский ослушается приказа и останется с ним, попытается как-то помочь, но Дракон секунду смотрит на Сфинкса, а затем, бросив короткий взгляд на Сказочника, выходит из комнаты. — В следующий раз ты будешь внимательнее. Ты запомнишь этот урок, — Бродяга боится поднять глаза выше, боится столкнуться с бирюзой, что отравит своим ядом, и смотрит в район пояса, отмечая коричневые пятна от пролитого кофе. Мелкие детали спасают Сказочника — они хоть как-то отвлекают его… Бродяга зарекается ходить в Лес один и обещает подальше держаться от Слепого и желательно Сфинкса.***
У Бродяги своеобразное чувство юмора — он смеётся над своими недостатками, выставляя их напоказ. И он подкидывает Табаки идею о гонках на колясках, которую учитель с радостью подхватывает и принимается приводить Мустанга в нужный вид. Тяжёлый рюкзак и гирьки отправляются на пол, облегчая транспорт. Табаки добывает где-то номера и клеит их на спинки колясок, заливая пол и одеяла клеем. В комнате появляются длинные белёсые разводы, которые Македонский принимается старательно вытирать. Сказочник недовольно ёрзает, пытаясь привыкнуть к жёсткому сидению и устроить едва шевелящиеся ноги на подставке. Кости ломит — чувство, будто их распиливают циркулярной пилой, а под тёмными, замызганными краской и кофе, в следах пепла, джинсами красуются здоровые синяки. Кажется, что ноги Бродяги фиолетовые с зелёными и тускло-жёлтыми вкраплениями и на них нет целого места — Сфинкс прошёлся от души. Бродяга ненавидит только одного человека — Курильщика. Сфинкса он ненавидеть не может — понимает причину его злости, он бы и сам так себя вёл, случись что с Македонским. Он не говорит с Драконом, потому что тот не любит, но знает, что важен, и когда он, ослушавшись приказа Сфинкса тянет его боль на себя, Бродяга не может молчать. Сказочник скулит и дёргается, невнятно бормоча слова благодарности, говоря о том, что, чёрт возьми, Македонский лучший друг, какого можно пожелать. Впервые за время их знакомства Дракон улыбается — тепло, обнадёживающе и, Бродяга может поклясться, благодарно. Красный Дракон останется с ним после Выпуска — в этом Бродяга уверен. Когда Бродяга крутит колёса из последних сил — всё-таки руки у него слабые, и слышит хохот пришедших поглазеть на гонку Псов вперемешку с ругательствами Крыс, которые тоже болеют за своих колясников, когда он скидывает под колёса немного отставшего Курильщика россыпь камней, он ощущает себя истинно Дома. Холл первого этажа родной и знакомый до рези в глазах, но Бродяга всё равно счастлив — ни больные ноги, ни явно лидирующий Табаки не могут испортить настроение. Бродяга собран из кусочков — он впитал в себя качества тех обитателей четвёртой, которые имели на него наибольшее влияние. Он забрал неходячие ноги Лорда, научился рассказывать Сказки ничуть не хуже Табаки, обзавёлся острым слухом Слепого, перенял манеру разговора Сфинкса. И, наконец, дал свободу жару сердца благодаря Македонскому. Бродяга стал частью Дома, и теперь он знал, что останется в нём навсегда.