Так мир сказал за нас

В конце концов, ему рассказал Проул, другие просто не посмели. И даже Проул не сказал, а прошептал на высоком автоботе — древнем языке поэтов и воров, и исповедей предателей. — Прайм, ты должен его убить. Отведи его на станцию прослушки. Он не заподозрит ничего. Никто ничего не увидит. Нет. Но все ждали чего-то. Каждый из них, начиная от воинов-автоботов, которых странные развилки на путях войны завели столь далеко от дома, до тех, кто остался на Кибертроне, надеясь собрать рассыпавшиеся осколки цивилизации. Все до единого. Если Прайм успокаивался, он достигал глубинных коммуникаций, доступных ему как кибертронцу и лидеру, чувствуя беспокойство, непрекращающийся шёпот в электромагнитном эфире. Нечто зрело в рядах бойцов, угрожая вылиться в мятеж. Нечто, о чем не говорили вслух, но что неизменно присутствовало в каждом беглом взгляде и каждой короткой вспышке искросекса. Все чаще из киберментального течения просачивались слова. Иногда это были «перемена» и «десептикон», иногда — «Прайм» и «позор». Теперь его окружение не пыталось скрыть подозрение и страх: понимание того, что плелся заговор, нити которого вели к Старскриму. Поначалу за подобные слова Прайм едва ли не отвесил Проулу затрещину. От ярости, столь чуждой и органической в механическом теле, его трясла дрожь. — Я не убью его, Проул, он слишком важен для нас. — Для нас? Для тебя, Прайм. Проул оставил Прайма в одиночестве. Он был один потому, что отдал себя Старскриму, надеясь получить в ответ слишком многое. Окружение Прайма могло понять острую жажду физического наслаждения. Они могли простить, глядя на покрытое боевыми шрамами тело Прайма — грустное свидетельство жизни, полной самоограничений. Но они никогда не смогли бы простить то, что последовало после. Потерянный, Прайм бродил по залам Арка, делая вид, что проверяет готовность бойцов и их вооружение, но втайне надеясь найти его. Однако он оставался неуловимым. Приход ночи сулил атавистическую боль циркадианного ритма. Лежа на койке, Прайм ждал Старскрима, но тот не приходил, и Телетраан Один шептала голосом, полным тефлона: «Сегодня ночью он у Персептора». — О чем они говорят? — спрашивал Прайм, удивляясь, от чего так болит в груди. Казалось, собственный экзоскелет слишком мал для него. Сочленения ломило так, будто они были растянуты до предела возможного. «Не могу сказать точно — Персептор поставил звуковую защиту в своей каюте», — продолжала нашептывать операционная система. — «Но я расшифровала три строчки песни: Мой цикл повторяет твое имя. По старой традиции её поют перед заключением Уз искр, когда двое решают…» — Стоп, — прерывал Прайм. — Довольно. Для второй беседы с Праймом Проул собрал больше доказательств, привел новых свидетелей. Прайм не перезаряжался с их первого разговора, измученный мыслями о Персепторе и Старскриме. Ему казалось, что он ранен глубоко и опасно, но ни одна диагностика не показывала где и в чем, и как излечиться. Может быть, вылечиться уже невозможно. Мираж тоже был здесь. Его по-автоботски голубые глаза горели от возмущения так, что казались почти белыми. Позади всех плелся Уилджек с таким видом, будто мечтал оказаться на другом конце галактики, а не в каюте Прайма предъявляя доказательства просчета лидера, свидетельства его слабости. Прайму хотелось, чтобы они ушли, ему необходимо было собраться с мыслями. Но он не мог думать под их взглядами, полными нетерпеливого ожидания решения, которое он должен был принять. Проул не даст ему времени на размышления. — Прайм, пойми же. Мы захватили его в плен, он позволил нам. Почему с тех пор, как он оказался у нас, десептиконы на Земле затаились? Чего они ждут? Прайм отвернулся, пытаясь думать и анализировать спокойно. Но все чего он достиг — чувство боли, идущее глубже механики его экзоскелета, разъедающее протомассу, ту особенную плазмаплоть, что соединяет органику и машину. Вот, что значит быть преданным. — Он соблазнил тебя, — продолжал Проул. — и Праймус знает, кого еще… Стена скрипнула, принимая вес Прайма. — … и ему стали доступны секреты, которые десептикон не должен знать. Он уничтожит нас. Стена казалась иллюзорной. Возможно, ему удастся распасться на атомы, просочиться сквозь преграду. Возможно… — Доказательства слабы, Проул. Я не могу принять их. Но войны начинались из-за гораздо меньшего. Все, что раздобыл Проул: обрывки, шепот на просторечном десептиконе о плане переворота, что мог вырасти в нечто большее, чем просто льстивые слова в ночи. Старскрим всегда был десептиконом. Автоботам так и не удалось покорить эту жестокую расу, вырезать последнего из них. Даже потеряв на время Мегатрона, они спаслись, укрывшись в тени своего негласного предводителя — Второго после Лидера. Прайм скривился, вспоминая давний разговор и свой вопрос: «Стар, почему Мегатрон не расправился с тобой? Ведь ты для него — серьёзная угроза». Ответ Старскрима был небрежен: Мегатрон считал его полезным, хотел держать поближе к себе. Так много скрытых значений. Все — ложь, и все до единого — правда. — Прокрути запись еще раз, Уилджек. Проул смотрел на Прайма в упор, молча требуя принять решение. Переведенный голос Старскрима напоминал скрежет сгибаемого металла. «…я не люблю Оптимуса Прайма… ты гораздо лучше…» И Персептор — Персептор! — предатель отвечал ему на том же ужасном коде. «Я посмотрю, как глупец Ксаарон и остальные проглотят свои слова, когда увидят мое торжество…» «…я покорю Прайма, он встанет предо мной на колени… что было его, станет моим…» «Я помогу, ведь я люблю тебя… мы найдем поддержку. Есть те, кто хочет заключить с тобой союз, те, кто хочет перемен. Они признают твое превосходство над остальными и осмелятся бросить вызов Старейшинам… ты победишь…» Уилджек извинялся за каждый виток статики, каждый украденный звук: — Мне очень жаль, прости, Оптимус. Прайм был неподвижен как камень. Подслушанная запись раскрывала паутину лжи, бесподобную в своем хитроумии. В этот самый миг их пленник, ставший любовником Прайма, планировал с Персептором и, Праймус знает, кем еще переворот. — Персептор для нас потерян? — спросил Мираж. Проул покачал головой: — Не знаю. Посмотрим, что решит Прайм. Но он не мог решить. Его разъедали воспоминания о наслаждении, столь остром, что оно казалось едва ли не богохульством. Преступно использовать тело другого меха лишь для того, чтоб ощутить подобное, но Прайм был жаден и легко уязвим, окунаясь с головой, впервые за всю свою жизнь, в физическое удовольствие, и Старскрим нашептывал ему такое… «Ты не должен быть тем, что они тебе навязывают. Ты — больше, чем Носитель Матрицы. Ты можешь уйти от этого…» Все ложь. Проул продолжал допытываться: — Что ты делил с ним? Ты подвергал нас риску? На Кибертроне Старейшины всерьез обсуждают возможность того, чтобы передать Матрицу другому, — сделав над собой усилие, он закончил. — А то и совсем забрать. Прайм обернулся к своему Вице-Командиру, его голосовые процессоры звучали так, будто механизмы в них совсем износились: — Я не занимался с ним искросексом, Проул! Искросекс. Слово было произнесено вслух. Он использовал органический термин, превратив нечто прекрасное в уродливое и оскорбительное. В отсеке повисла тишина. Вздох Прайма был полон отвращения и презрения к самому себе. Перед Старскримом он позволял себе быть беззащитным. Он забыл о том, что он Прайм, и просил, умолял, как впервые изведавшее муки чувств искродитя, познать искру Старскрима. Но искатель никогда не подпускал Прайма столь близко. Однако при этом он с готовностью раздвигал броню, позволяя ласкать струящуюся ткань своей протоплоти. Прайм обманывал сам себя. Искросекс чужд культуре десептиконов, уверял он себя. В первый раз может быть больно. Старскрима нужно подвести к этому нежно и осторожно. Но записи Уилджека рассказали гораздо больше о мотивах Страскрима. Я не люблю Оптимуса Прайма… — Прайм… — грустно прошептал Уилджек. Как удавалось это Миражу — загадка, но он выглядел почтительно и осуждающе одновременно. Память продолжала подбрасывать болезненные воспоминания: Прайм поглаживает золотое стекло выпуклой кабины, изгибы реактивных двигателей. Прайм настаивает: «Откройся мне, пожалуйста, откройся, позволь мне лишь посмотреть». Если Старскрим был достаточно расслаблен, если Прайм был терпелив, его враг-любовник раздвигал грудную броню, открывая алый полусвет искры десептикона, чье сияние пробивалось сквозь щель подобно солнечным лучам во время затмения… …чужеродная и ужасная. И искра Прайма пульсировала, сияла ярче, чувствуя столь близко идентичный источник энергии. Дрожа, загнанный на самые дальние рубежи собственного самоконтроля, Прайм старался приблизить свою искру, ласковым шепотом прогнать ржавый страх их оптики Старскрима — боязнь того, что ты узнаешь правду, Оптимус? Искры не соприкасались, но и этого было достаточно, чтобы между ними проскальзывали сполохи информации. Долгие гонки к земному горизонту, когда небо напоминало полную звезд сине-черную чашу, или закаты цвета оптики Старскрима, дружеские беседы о давно исчезнувшем искусстве Кибертрона, от цикличных узоров Гильгамеха до гармонии пенья Триодиад. Но эти времена прошли. Старскриму наскучила их любовная связь, и он в поисках кого-нибудь умнее ушел к Персептору. Показав Прайму отблеск чего-то невыразимо чудесного, Старскрим забрал это у Лидера автоботов. Непрошенная нечестивая мысль: когда я был с тобой, скажи ты слово, и я сложил бы свое Лидерство ради тебя. Он был уязвим сверх всякой меры. Теперь об этом знали все. Крепкая рука легла на плечо. Проул говорил со странной, чуткой нежностью: — Ты ведь сделаешь все правильно? Вернешь доверие своих солдат и граждан? Он переживет потерю. Старскрим станет для него уроком о том, что случается, если не быть осторожным. Прайм начал отключать циклы эмоциональных программ, один за другим, его охватило оцепенение, будто автоматика заменила разум. — Я сделаю это, — проговорил он. — Но дайте мне время. Он заподозрит неладное, если что-то пойдет не так, как обычно. Окружающий мир поблек. Обескровленные цвета превратились в серый, а края предметов заострились. — И твой союз? Твое обещание заключить Узы искр? Старейшинам необходимо знать твое решение. Прайм обернулся к Миражу. Этот автобот был фаворитом Старейшн, кибертронским альфой — мехом который мог проследить свою линию едва ли не до Праймуса и самой Всеискры. Мираж так долго этого ждал. Он победил многих в этой гонке, потратил немало сил, уговаривая Совет и Старейшин разрешить ему привилегию заключить Узы с Праймом. История Консортов Прайма была запятнана кровемассой и позором. Возможно, потомок Альфы Прайма что-то исправит. — Я выбираю тебя, Мираж. Ты и я заключим Узы искр согласно Законам Кибертрона. Мираж склонил голову, спокойно и торжественно, но его оптика сияла ослепительным голубым радием. Киберфлюиды его победы были сильны, почти тошнотворны — явное свидетельство того, какую битву пришлось преодолеть альфе ради права услышать это предложение. Он обошел автоботов, которые были сильнее и красивее его. И сейчас при свидетелях он наслаждался своим триумфом. Заключив Узы искр с Праймом, он сам почти станет Праймом.

***