— Время пришло, — проговорил Проул, твердо и печально. — Время для того, чтобы ты выполнил свой долг, посвятив себя высшей цели. С сегодняшнего дня ты более не будешь одинок, не будешь пребывать в единственном числе, в тебе начнет сиять искра другого, навсегда.
Главный коридор Арка еще никогда не казался таким длинным. Каждый шаг уводил его все дальше от себя самого. Останется ли он собой, соединив искры? Будет ли он вспоминать о Старскриме с этой разрывающей на части болью, или те странные дни и ночи, проведенные с искателем, будут квалифицированы как плохой промежуток жизни, то, что следует ограничить и стереть?
Будет ли он сожалеть о каждой сделанной и сказанной некогда мелочи?
Он уничтожил Старскрима. Уничтожил то, что любил.
Ты должен был видеть его лицо…
Другая его половина была холодно-спокойной. С десептиконами он проделывал и худшее. Он убивал их, отрывал конечности, пронзал мечом их искры. По отношению к Старскриму он всего-навсего нарушил данное обещание, позволив искателю уйти.
Персептор был прав. Он создан лишь для ненависти и войны.
— Порой я думаю, Проул, не легче ли вернуться на Кибертрон и отдать им Матрицу?
Статика в голосе Проула искажала спокойную речь военного, будь они наедине, он наверняка кричал бы:
— Возможно, ведь ты утратил понимание того, что значит быть Лидером. Нашим Лидером, созданным Альфой Трионом и получившим безграничную власть от Эмирата Ксаарона. Ты нужен нам, Оптимус. Нам нужен тот, кого мы будем почитать, живой Прайм!
— Они боготворят Матрицу, не меня!
Разозленный всерьез, Проул остановился. Шевроны на полированной броне сверкали как шрамы.
— Шлак, Прайм, а есть ли разница? Я присягал трем Праймам и живу при четвертом. Но верил я только в тебя.
Прайм выдохнул. Проул разбирался в мельчайших нюансах его статуса, даже если в них ничего не смыслил сам Прайм. Его Вице-Командир побывал в слишком многих битвах, на слишком многих передовых. Политические интриги Старейшин, бесконечное давление стремящихся укрепить свое положение альф, протесты пустышек, мехов отказавшихся поддерживать какую-либо сторону — от всего этого Проул предпочитал держаться подальше.
— Я знаю, что ты равнодушен к Миражу, — продолжил Вице-Командир. — Возможно, это и к лучшему, учитывая, что большую часть времени он будет представлять на Кибертроне Прайма в твое отсутствие. Но ты должен хотя бы оказывать ему уважение.
Вина и малая толика протеста заставили Прайма проговорить:
— Ради этого он бросил Хаунда.
— И это большая жертва. Уважай хотя бы её.
— Где Хаунд? Как он?
— Сейчас не время. Прайм, они уже начали петь первую из возвещающих твое появление песен.
— Пожалуйста, Проул, Хаунд с тобой в родстве, он из твоей касты… С ним все в порядке?
— Он не Старскрим, — прошипел Проул, чувствуя, куда клонится спор. — Он поступит, как должно, и отойдет в сторону, руководствуясь рассудком настоящего меха, а не атавистическим эмоциональным хламом.
— С Джазом ты так же механичен? Или твоя звериная половина дает о себе знать, лишь когда ты с ним?
Дверцы за спиной Проула негодующе вздрогнули.
— Это другое.
— Неужели?
— Я не Прайм. Дух Праймуса не обитает в моей искре.
Прайм бросил на Проула сердитый взгляд. Тот в ответ только покачал головой и зашагал дальше по коридору.
Вскоре они услышали отголоски шума трех сотен знатных автоботов и сотни людей. Гулкая акустика главного коридора несла звук и запах. Человеческие феромоны страха напоминали тихие печальные всхлипы среди жара звукозапахов протомассы и смазки. Проул вел Прайма сквозь сердцевину Арка глубоко в его брюхо, через закрытые холодные уровни — в единственное помещение, бывшее достаточно большим, чтобы вместить всех собравшихся. Ангар, в котором Прайм впервые повстречал Страскрима, увидел его вблизи, лежащим ни полу, с оптикой излучающей ненависть.
Воспоминания оживили чувства Прайма.
Помнишь, как он лежал под тобой, Прайм, выгнувшись, алая искра отбрасывала взволнованные сполохи на стены. Как он поспешно жевал капсулы энергона — на выразительном темном лице застыли недоверие и благодарность, ведь он не ел неделю — только для того, чтобы вытошнить их тебе под ноги потому, что часть его систем отключилась от голодания.
Старскрим голодал и сейчас и, о Праймус, в этом была его вина.
Воздух в ангаре был теплее, чем обычно, нагретый смесью меток-запахов работающих двигателей, протоплоти и металла. Тьму рассекал росчерк лазера, в чьем дрожании были видны миллионы созвездий. Свет притягивал глаза и оптику к возвышению, на котором должна была пройти церемония. Когда-то оно служило платформой для межзвездного транспорта, изящного и радужного. Сейчас же сквозь вентиляцию и трубопроводы на корабль из пустыни просочилась пыль, покрыв все поверхности толстым налетом скрипучей старины.
Шепот смолк, когда Прайм вошел в ангар, трансформационные пласты его экзоскелета сияли. Звучали песни — для людских ушей лишь странные звуки и трели, но для живых механических жителей Кибертрона и его колоний красивые и печальные —, но и они постепенно стихли.
На краю возвышения, на троне-койке из сплава титана и кибертрониума восседал Эмират Ксаарон. Старейшина был настолько стар, что его протоплоть утратила свою трансурановую массу, затвердев до обычного золота, от чего мех был дряхл и ценен одновременно. Он никогда не перерождался и не брал массу у других мехов, его тело было именно тем, в котором еще при правлении Праймона зажглась его искра. Даже люди понимали важность этого огромного золотого автобота, неспособного к трансформации, деформированного многими войнами.
Тихо поскрипывая сочленениями, Ксаарон поднялся навстречу Прайму. Стоящий рядом с Эмиратом Мираж оставался незаметным, но лазерный луч, выхватив его из тьмы, начал чертить на броне узоры, пока альфа не засиял всеми цветами спектра: от микроволн до инфракрасного излучения, от ультрафиолета до рентгеновских лучей.
Приглашенные альфы сбились в отдельную группу, заняв самые лучшие места. Несколько альф, явившихся без приглашения, сверкали в углах сплетениями недифференцированной протоплоти. Большинство из них оставалось в кибертронской антропоформе, демонстративно отказавшись от маскировки под земные объекты. Раньше Миража едва ли не презирали за то, что он перенял привычки солдат-автоботов. Неудивительно, что ему пришлось мастерски овладеть искусством исчезновения.
Но сейчас элита вновь признала Миража ровней. Ведь Прайм выбрал его. И уже не важно, что сам Прайм был выбран от безысходности и отчаянья. Никто не вспомнит о том, как горячо оспаривали альфы то, что Матрицу поместили в живого меха, а не водрузили на законное место в Храме. Нынче простили все.
Ксаарон поднял руку в торжественном жесте. Послышался низкий зловещий гул, ставший еще громче, когда его подхватили голоса собравшихся мехов. Инфразвуковые лейтмотивы Прайма звучали с частотой в 18,98 герц, которой вторила 17-герцовая гармония. Люди жались друг к другу, распространяя вокруг себя запахи страха и благоговения. Пение давило на все аспекты их психики.
На более новом языке автоботов Ксаарон пропел, используя вопросительную гамму звуков:
- Зачем меня позвали сюда?
Вопрос был повторен с убывающей и возрастающей интонацией.
«Что-то вроде 12-тактового блюза», — объяснил Спайку Джаз, когда пришел черед Прайма выводить те же самые аккорды на их с Проулом церемонии.
- Отчего ты хочешь разделить себя, ведь сила в твоей искре тогда, когда искра цельна? Я не могу допустить подобного, ты должен доказать необходимость своего поступка, — слова сугубо церемониальные, но Ксаарон был достаточно стар, чтобы помнить, как некогда у Старейшины приходилось едва ли не силой вырывать разрешение на связывание искр. Ведь были времена, когда подобный акт не был частью культуры мехов, а высшими идеалами считались целостность и одиночество.
Мираж начал петь пронзительно красивым голосом, который мог бы устыдить и профессионального певца.
Он выводил первые строфы медленно. «Праймус древний ждет нас всех» плавно перетек во вступление «Мольбы, обращенной к тебе». Глядя на Миража, Прайм мысленно сравнивал его скучные, бесчувственные интонации с безнадежной, отчаянной песней Старскрима, спетой для Спайка. Когда Мираж завел пенье по третьему кругу, до Прайма долетел обрывок разговора между Карли и Спайком: «Эта не похожа на ту, которую ты ставил мне», Спайк прошептал в ответ: «Я думаю, что та была настоящей, а эта так, просто церемониальная». Удивительно, но порой люди могут быть невежественны и проницательны одновременно.
Мираж купался во всеобщем внимании, явно наслаждаясь происходящим и не собираясь сокращать отвратительно длинную песню.
Когда альфа наконец закончил пение, он поднял улыбающееся лицо к Прайму, будто говоря: смотри, я превзошел самые смелые ожидания.
Прайм кивнул, как того требовала традиция, и повернулся к Ксаарону. Он сам провел множество церемоний, и ему было непривычно стоять на своем теперешнем месте.
Внезапно на него накатила волна удушающего страха, будто его воздухозаборники затянуло герметичной пленкой, и он не мог дышать. Каждый из собравшихся смотрел на него, ожидая того, что он откроет грудь, обнажит искру и скажет те слова, что приведут его к забвению и беспамятству.
Рядом с ним маленький зеленый автобот что-то яростно шептал Проулу, старавшемуся, без особого успеха, держаться спокойно. Около двадцати ботов поспешно покинули помещение.
— Прайм, — буркнул Ксаарон. — Сейчас не время волноваться.
— Да, — кивнул Прайм, чувствуя себя так, словно с каждым словом у него перегорал новый чип. — С Миражом сольюсь я.
Радостные крики послышались из толпы собравшихся мехов, люди захлопали в ладоши, а Мираж выглядел готовым взорваться от гордости, и немного печально улыбался Ксаарон. Пьянящий запах энергона наполнил ангар, и началось празднование. Пауза продлится ровно два часа, после чего Ксаарон официально одобрит союз, и Прайм откроет свою искру Миражу…
Он не мог находиться здесь.
Тяжело дыша, Прайм покинул ангар, следуя по тепловым следам ушедших ранее воинов-ботов. За ним по пятам бежал Проул, чья броня взволнованно дрожала.
— Лучше оставайся на Церемонии, Оптимус. Мы самостоятельно справимся с этим.
— С чем?
Проул не хотел говорить. Остановившись, он кашлянул и принялся разглядывать стену прежде, чем вздохнуть:
— Замечена незначительная активность десептиконов, к югу отсюда. В экспериментальной лаборатории, занимающейся ускорением элементарных частиц.
— Уверен? Порой люди воюют друг с другом еще хуже, чем мы.
— Это десептиконы. Но они никогда не подбирались так близко к Арку. Возможно, именно на это намекал Персептор.
Прайм промолчал.
— В любом случае тебе здесь нечего делать. Возвращайся на Церемонию. Мы сами…
«Активность десептиконов», — размышлял Прайм. Неужели они что-то ищут? Адронный коллайдер не сможет производить энергон в количествах, достаточных для того, чтобы десептиконы пошли на риск, тем более, так далеко от собственной базы. На выходе его едва ли хватит на одного.
Одного.
Если мех совсем оголодал. Если у него достаточно научных знаний для того, чтобы использовать коллайдер.
К ним подбежал Санстрикер, почти такой же золотой и сияющий как Ксаарон. Красивый автобот пристально посмотрел на Прайма.
— Ты разве не должен…
Санстрикер и Проул быстро переглянулись. Вице-Командир кивнул. Прайм почувствовал золотую ладонь на собственном предплечье, услышал тихий шепот: «Оптимус, останься со мной, я знаю, что это сложно…».
Затвердела ли его протомасса до простого окисляющегося металла? Готов ли он был принять свою судьбу? Запах энергона был тошнотворен в своем изобилии. Очень давно Прайм не испытывал всепоглощающий голод оставшегося без пищи меха, еще со времен первых военных кампаний, которыми он командовал. Но он помнил боль тела, которое в поисках энергии начинает поедать себя самое, снимая с экзоскелета плоть, ослабляя, а то и убивая своего хозяина.
Прайм дождался, когда он остался наедине с золотым автоботом.
— Санни, — проговорил он, заставляя молодого меха поднять подбородок. — Я должен идти. Меня не будет два часа. Всем говори, что я занят чем-то важным.
— Ты все-таки собрался в ту лабораторию, — с обидой проговорил Санстрикер.
— У меня есть и другие обязанности, требующие моего внимания. Я вернусь еще до того, как закончится Пауза.
Санстрикер не смог бы удержать его. Тем более, когда Прайм буквально вибрировал от болезненного возбуждения, и сила вливалась в его корпус так, будто он готовился к битве.
Еще один воин-автобот вылетел из Арка, оставляя за собой конденсационный след в сумеречном небе. Прайм закинул на плечи реактивный ранец.
В воздухе он был неуклюж и с трудом выбирал направление, так и не поняв до конца аэродинамической логики. У автоботов не было нужды овладеть искусством полета, ведь искусственная гравитация Кибертрона не способствовала летающим десептиконам, давая преимущество ботам с наземной трансформой. На Земле это преимущество исчезло, и умение летать стало решающим фактором. Аэроботы старались, как могли — ведь искродети Уилджека были созданы для того, чтобы оспорить воздушное главенство десептиконов —, но и их едва ли можно было считать серьезными конкурентами.
Для десептиконов утрата Старскрима была серьезным ударом, и в первую очередь в тактическом плане.
Прайм следовал узору магнитных силовых линий планеты. Через несколько минут он увидел контуры расчертивших пустыню дорог, дуги, отметившие спрятанный под землей коллайдер, огромные восьмерки и концентрические круги выбеленной почвы. Признаки нападения отсутствовали: не было дыма, перевернутых транспортных средств и выжженных отметин.
Заряд в реактивном ранце закончился, на постепенно спадающей скорости Прайм спланировал вниз и приземлился на каменистую поверхность. Он едва успел сделать шаг прежде, чем сознание скомандовало ему:
«Трансформируйся!», и его протомасса утратила материальность, став темной материей и смещенными атомами, страпельками и субъядерными силами. Трансформация причинила боль, впрочем, как и всегда, когда масса перемещалась из одного измерения в другое. Первыми от его экзоскелета отделились плечи, поменяв положение рук, искра переместилась еще глубже в корпус. Зрение отключилось, когда его голова опустилась в грудную клетку, которая перестала быть таковой, но оптика была ему больше не нужна — топография утратила цвет, но приобрела тысячи других деталей: от плотности камня, находящегося на глубине шести футов под землей до игры света и тени в гранях крошечной песчинки.
Остаток пути Прайм преодолел в трансформе, поднимая клубы пыли. Радиоэфир молчал. Так тихо. Даже контрольно-пропускной пункт был пуст. Автоматически Прайм укрепил экзоскелет, так чтобы тот мог выдержать удар взрывной волны.
Он достиг внешней орбиты коллайдера — массивного здания, вход в которое было трудно распознать в его нынешней маскировке, поэтому Прайм вновь трансформировался в антропоформу. Огромный зал вел к туннелю, пролегающему вглубь, к коллайдеру. Он мог определить, что на нижних уровнях коллайдера нет живых существ, лишь пустота.
Все его чувства вопили, модулируя сигналы об опасности. Ошибка. Это не то место, по которому можно бродить в одиночку.
А мгновение спустя из темноты Прайма позвал голос. Искра Прайма ответила едва ли не раньше его самого. Голос десептикона, с трудом выговаривающий слова земного языка, скрипящий как металл по металлу. Голос Старскрима.
— Старскрим? — откликнулся он, надеясь вопреки всему.
— Тут темно. Я не могу двигаться.
Отбросив предыдущие сомнения, Прайм углубился во тьму. Переходы и мостики мешали его продвижению. Неодимовые магниты, которыми был оснащен ускорительный торус коллайдера, странно действовали на его электронику, заставляя зрение рябить и расплываться.
— Где ты?
— Тут, Оптимус.
Прайм мигнул оптикой, но вновь увидел лишь темноту.
Он включил сонар, и звуковой сигнал принес очертания: изящный размах крыльев, загадочный и красивый профиль Старскрима. Прайм потянулся в темноту.
— Праймус, Старскрим, я боялся, что Мегатрон серьезно навредит тебе.
— Он всего-навсего побил меня. Он всегда так делает. Со мной все будет в порядке.
Голос был до странного лишен эмоций — гордая отдаленность, которую Прайм слишком давно не чувствовал в Старскриме.
— Нужно выбираться отсюда.
Позже, оглядываясь назад, Прайм думал, что не будь он в этот день поглощен виной, мысли он более ясно, все могло бы пойти по-другому. Но когда отчаянный звуковой сигнал уловил лежащий на земле корпус, воздухозаборники, крылья и руки, которые могли принадлежать только Старскриму, он, не задумываясь, преодолел последние десять метров и склонился над неподвижным телом.
Быстрый взгляд по-десептиконски алых линз. Но почему они темнее, чем помнилось ему? Он успел обнять Старскрима за плечи прежде, чем прозвучал крик «Нет!»
Оптика искателя активировалась. И в багровом отсвете Прайм увидел лицо, до боли знакомое и чужое одновременно. Он смог лишь ошарашено прошептать:
— Ты такой бледный…
Лицо бледное от того, что это не он.
Время застыло. Вопль «Нет! Это дес…» был заглушен рикошетом нуль-лучей.
На стенах с гулом зажглись прожекторы. Прайм уставился на меха в своих руках. Казалось, у него в памяти замкнуло логическую цепочку: ему отчаянно хотелось обнимать Старскрима, но вместо этого он сжимал Скайварпа, с бледным как у призрака лицом, расцвеченного черным и фиолетовым — оттенками ушибов на человеческой коже. События принимали оборот столь чудовищный, что на мгновение Прайм растерялся.
Этого просто не может быть…
Скайварп выскользнул из его объятий, и Прайм увидел дюжину десептиконов с нацеленным на него оружием и Проула, в сияющем церемониальном убранстве, с магнитными кольцами, обхватившими шею точно петли. Ужас был вытравлен на живом металле лица тактика. Долю секунды видел все это Прайм прежде, чем взревел в обжигающей ярости, а все оружие выстрелило в единый миг.
***
У абсолютной темноты был собственный привкус — тяжелое как сироп отсутствие кипучего света.
Попробовав на вкус темноту, он понял, что это именно она, что его оптика включена и показывает ему пустоту только потому, что вокруг лишь пустота и есть. Тело ломило, будто после падения с большой высоты, но системы самовосстановления уже запустились: микротрубки открывали молекулярные затворы, трансурановый элемент кибертрониума в холодном делении расщеплялся на составляющие атомы титана и платины, обеспечивая прочность и электропроводимость экзоскелета, достаточные для того, чтобы он оставался жив, пока протомасса растет и заполняет образовавшиеся в его корпусе лакуны.
Прайм выставил системы регенерации на минимально необходимый для функционирования уровень, отказавшись от восстановления цвета и маскировочной подсветки. Он был уверен, что стал пленником, а значит, ему придется какое-то время продержаться на своих нынешних энергоресурсах. Послав сигнал сонара, он понял, что находится внутри круглого ограждения, металлической комнаты, стены которой были слишком высоки для того, чтобы перебраться через них. Вернувшиеся сигналы сонара, показали ему глубокую стартовую шахту; стены из армированного бетона, покрытые листами стали, слишком гладкие, чтобы взобраться по ним. Шахта казалась слишком старой для того, чтобы быть частью коллайдера. Его переместили как можно дальше от возможной спасательной операции.
Спокойно вентилируя, он перебрал возможные варианты — от пробивания стены до намагничивания самого себя —, но при его нынешних запасах энергии ни один не подходил. Были теоретически возможные, но если наверху его не ожидает тонна энергона, то, выбравшись из шахты, он свалится без сил как ведро с болтами.
Поэтому Прайм просто сел, привалившись к стене, и приготовился ждать. Он обдумывал обстоятельства своего заключения. Проул тоже здесь, в неволе? Его убили? Остальные смогли вернуться на базу целыми и невредимыми? Они готовят спасательную операцию или едва могут функционировать от полученных ран? И что со Старскримом?
Они его сразу хватятся. Мираж будет в ярости. А Ксаарон едва ли удивится, ведь он перевидал всевозможные — проведенные и тайком, и насильно — заключения уз, которые когда-либо случались под взятыми взаймы солнцами.
Его стаз был прерван треском бегущего по проводам тока и вибрацией пластмассовых мембран — человеческий микрофон или архаичный рупор. Голос, звучащий в динамиках, был искаженным, но до ужаса знакомым. Проклятья-модуляции языка десептиконов, затем по-английски:
«Если я тебе не нужен, отпусти меня!»
— Стар…?
«Мегатрон, трус, покажись».
В ярости сквозили нотки отчаянья. Искатель тоже оказался в плену.
Прайм пытался подобраться как можно ближе к динамику, моля о том, чтобы его услышали.
— Старскрим, я здесь.
Но если он и слышал, ответа не последовало, лишь тихий голос в темноте, а затем — еще один, более громкий и глубокий, тяжелый как лишения.
«Кого ты зовешь, мой Вице-Командир, любовь моя?»
«Ты!»
Прайм услышал кошачью поступь Мегатрона. Английский Лидера десептиконов был практически безупречен. Язык захватчиков, наречие рабов — Мегатрон любил его за умение красть иностранные слова, за способность, просачиваясь в другие языки, разрушать их. В хитросплетениях английского не было тонкого искусства, только ремесло и завоевания. Мегатрон говорил на нем медленно и чисто, лишь с намеком на шелест кибертронского акцента.
Он знал, что Прайм слушает, и хотел, чтобы автобот понял каждое слово.
«Почему бы тебе не позвать своего могучего Лидера автоботов. Ах, ну конечно, он связал свою искру с другим. Он слил в тебя свою похоть, как сливают нечистоты в канавы Тупика».
В ответ Старскрим лишь зарычал, но Прайм знал, насколько сильно бьют слова Мегатрона.
«Мне кажется, пребывание среди автоботов заставило тебя позабыть о своем месте среди нас. Некогда мое имя было высечено на твоей искре, некогда ты желал меня».
«Я никогда не хотел тебя!»
«Ты звал меня Лидером. Ты звал меня Повелителем».
Прайм вжался в стену, приблизив слуховой датчик к динамику. Отчаянье заставляло слабнуть стыки внешней брони.
Ответ Старскрима был полон яда и злобы:
«Ты никогда не был ни моим Лидером, ни Повелителем».
«Как я мог забыть, — издевательски нежно пропел Мегатрон. —
Ты позволил себе стать — как человечки называют это — автоботской шлюхой. Раздвинул для них ноги, открыл протоплоть…»
Старскрим издал скрипучий, полный страдания вопль, и Прайм заскреб пальцами стену, чувствуя, как его схемы горят фантомной болью.
«Сколько грязных автоботов ты впустил в себя? Я думаю: нескольких, но ты был достаточно хитер, чтобы каждый из них считал себя единственным счастливцем».
Даже зная, что Мегатрон играет специально для него, Прайм чувствовал в груди выворачивающую каждый клапан боль. Старскрим тяжело вентилировал, редко и коротко всхлипывая, так же он всхлипывал за миг до перезагрузки, но звук был не тот, совсем не тот.
«А может они узнали о твоих проделках, ведь, когда я предложил Прайму поторговаться за тебя, он отказался».
Старскрим обругал Мегатрона на языке вражды десептиконов.
«Не важно. Ты заново вспомнишь свое место. Я достаточно милосерден, чтобы преподать тебе урок».
После был скрип протометалла о протометалл, и вопли Старскрима напоминали визг тормозов летящей с трассы машины. Его перекрывали слова Мегатрона — дрянь, мерзость, предатель, позор —, а Прайм мог только кричать «хватит! хватит!» и лупить руками стену, разбивая бетон до самого стального каркаса, заставляя собственные руки истекать смазкой. Старскрим затих, голос Мегатрона исчез, динамик выключился, и прежде, чем Прайм рухнул в темноту, в его памяти звучали только всхлипы искателя
«Праймус, Оптимус, помоги мне…» и издевательский смех Лидера десептиконов:
«Если ты ему так нужен, зачем он пытался тебя убить?».
***
Когда Прайм очнулся, шахту заливал тусклый свет — кто-то подвесил на верхнем краю стены светильник-шар. Его запасы энергии опустились до красной отметки. Он остановил сочащуюся из разбитых рук смазку, перенаправив на восстановление экзоскелета наниты из собственной протосердцевины. Но потраченная на самовосстановление энергия причинила потерю массы, из-за чего его корпус ослаб.
Динамик молчал. Прайм метался между волнением и облегчением. Тишина означала то, что Мегатрон оставил Стара в покое. Два дня подряд он издевался над Старскримом ради собственной забавы и удовольствия. Искателя пытали не ради информации, его искру наверняка взломали еще в самом начале, считав из нее все, что только можно. Два дня подряд Прайм сквозь крошечный динамик слушал вопли и мольбы — свидетельства того, как со Старскримом творили вещи, которым не было объяснения или оправдания. Он понял, что просить Мегатрона остановиться бесполезно, должно быть крики раззадоривали его еще больше. Поэтому Прайм умолк и терпел ужасные звуки в тишине.
Динамик затрещал вновь, принося голос Мегатрона.
«Кто твой Хозяин?»
Царапающий шепот, в котором едва ли различались слоги.
«Громче!»
«Ты — мой Хозяин».
Впервые за последние несколько дней слова Старскрима не были окрашены болью. Вместо этого в них звучало нечто большее, чем опустошенность. Проковыляв к стене, Прайм вжался щекой в шершавую поверхность.
«Кто есть у тебя кроме меня?»
Старскрим горько вздохнул. Он накрепко затвердил урок: соглашайся или будет больно.
«Никого, мой Повелитель…»
«Но ты расстроил меня, Старскрим, ты заставил меня горевать. Я не могу позволить тебе оставаться десептиконом, ведь ты предал нас своей готовностью быть рабом».
«Да, мой Повелитель».
«Как выяснилось, ты хочешь стать автоботом. Но как такое возможно? Принадлежность небу разделяет их и тебя. У автоботов нет крыльев».
В ответ Старскрим издал долгий безнадежный стон. Позже, оглядываясь назад, Прайм пришел к выводу, что искатель, близко знакомый с капризами и желаниями Мегатрона, с его коррозийной злобой, сразу же понял, что его ждет. Но в тот миг Прайм был ошеломлен безнадежностью, звучащей в его голосе.
«Придержи-ка его, Саундвейв».
Жалобная трель на десептиконе — Саундвейв просил позволения уйти.
«Ты останешься. Как еще мои подчиненные узнают о том, что ждет предателей?»
«Нет», — пытался проговорить Прайм, но не издал ни звука. Нет.
А затем раздался звук чуждый, выводящий на предел работу схем и выжигающий дочерна логические связи.
Прайм ожидал крика, но услышал лишь короткие всхлипы и брызги разрозненных согласных.
«Нет, нет, нет», — беззвучно твердил Прайм, лишившись голоса и возможности воспринимать. Его предположение не могло быть правдой, ведь подобного просто не может быть.
Мегатрон смеялся с безумным, не знающим границ восторгом. Что-то тяжело ударилось об пол рядом с микрофоном, что-то у чего была масса наряду с резонирующей пустотой.
У автоботов нет крыльев.
Казалось, сами электроны были заражены страданием и агонией, которую невозможно выразить словами. Прижавшись щекой к бетону, Прайм безуспешно старался запустить голосовой генератор, пытаясь докричаться до Старскрима и не произнося ни звука. Его датчики запускались и перезапускались снова и снова. Что-то в нем сломалось, оставляя наводящую ужас тень, нависающую недостигшим берега гребнем волны. Происходящее было за гранью его программ – акт, которому невозможно дать разумное объяснение. Пораженный ужасом и болью Прайм прижался к динамику.
Окрашенное ужасом хихиканье десептикона.
Прерывистый звук разбивающихся об пол капель, и спазматическое царапанье.
Когда-то Прайму довелось с отвращением и жалостью наблюдать, как крысу рассекло напополам одной из дверей Арка. Умирающее животное еще пыталось ползти, волоча за собой внутренности и обломок позвоночника. Сейчас Прайм слышал тот же самый, только гораздо более громкий, звук, который может издавать лишь существо, охваченное смертельной агонией.
У автоботов нет крыльев.
«Встань, предатель, — проговорил Мегатрон. —
Ты весь в смазке. Посмотри на него, Саундвейв, правда, он жалок?»
«Да, мой Лорд».
В ломанном английском Саундвейва совсем не звучало уверенности.
Старскрим закричал — бессмысленные слова, слова не имеющие значения — его диски памяти отключались с каждой каплей смазки.
«Не можешь стоять? Не можешь говорить? Ты жалок. Отвечай мне, предатель. Кто теперь твой Лорд? Кто причиняет тебе боль? Кто вселяет в тебя ужас?»
Тихий всхлип.
«Нет», — шептал в динамик Прайм. Его нервная сеть искрила и коротила. Перед глазами мелькали воспоминания: нежный, отвечающий на каждое прикосновение металл крыльев; взгляд оптики, отбрасывающей красные полумесяцы на темные щеки, и тихое «да», сказанное Старскримом в тот первый раз, когда Прайм занимался с ним любовью, позволяя собственной протомассе войти в темную материю его тела; истекающая кровью половинка крысы, дерзкий и жалкий мертвый оскал.
«Убей меня, — скулил Старскрим. —
Убей…»
В динамик Прайм всхлипывал:
— О Праймус, о Альфа Трион, мой Старскрим, что он с тобой сделал.
Мегатрон рассмеялся вновь, и Прайму показалось, что его сочленения свернулись сами в себя как лист металла под воздействием жара.
«У тебя все еще есть амбиции, предатель? Думаешь, сможешь вернуться к автоботам, жить среди них? Да я передать не могу, насколько ты мертв для Прайма. Он презирает тебя, для него ты — бесполезная куча шлака. Он пытался избавиться от тебя, чтобы связать искру с настоящим автоботом. Шпионы доносили мне, что он стыдился тебя и раньше, а сейчас подумай: как кто-то столь высокопоставленный как Прайм может захотеть находиться рядом с чем-то таким же уродливым как ты?»
Старскрим горько застонал.
«Встань, я не позволял тебе сидеть. Подойди, Саундвейв, и покажи своему товарищу, чем занимался Прайм в его отсутствие…»
Статика прокручиваемой записи. Прайм узнал пронзительные вопли собственного эхолокатора и зовущий его по имени голос.
Внезапно присутствие Скайварпа в туннеле коллайдера обрело отвратительный смысл. Если бы Старскрим был способен мыслить здраво, он заметил бы на записи темноту и аккуратный монтаж слов Прайма, сделанный так, чтобы неслышно было, чье имя выкрикивает лидер автоботов. Но сквозь алое марево боли он видел только, как Прайм обнимает его черно-фиолетового брата-близнеца.
«Для тебя всегда найдется замена. Как он может желать тебя теперь? Ты отвратителен даже мне. О, но я все еще вижу вызов в твоих глазах. Думаю, я позволю тебе наблюдать игры Прайма с твоей заменой еще несколько секунд. А затем я заберу у тебя оптику, чтобы ты остался наедине с этими прекрасными воспоминаниями».
В ответ Старскрим издал последний, умирающий вопль. Будто в знак сочувствия светящаяся сфера взорвалась, осыпав колодец дождем из искр, динамик отключился, а Прайм остался сидеть в пустой гулкой темноте.
***
