Петрикор

После дождя Бельмэр всегда выходит на улицу. Запах прибитой к земле влажной пыли любят ее дочери. Они, счастливые, бегают по саду и стряхивают влагу с мандариновых деревьев, визжат, когда брызги летят им в лицо, смеются, и дышат так глубоко и часто, что едва не теряют сознание. Бельмэр смотрит на них и пытается отпустить свое прошлое, где прибитый дождем к земле пепел пах иначе, где детские крики были криками боли и отчаяния, где объятый пламенем остров мудрецов задыхался от дыма. Им всем тогда сказали, что это — справедливость. Бельмэр видела лишь геноцид. Они отчалили с разрушенного острова только под утро, когда каратели внимательно осмотрели прибрежные воды на предмет выживших. Добивали быстро и без колебаний — всем хотелось поскорее выйти в открытое море, подальше от запаха и призраков погибших. Дождь нагнетал атмосферу тревоги, и любой неявный силуэт в безумной смеси дыма и тумана ввергал суеверных матросов в панику. Даже вернувшись на корабли, дозорные старались говорить шепотом. Тем офицерам, кто сумел сохранить присутствие духа, приходилось работать за пятерых, остальные были ни на что не годны. Кто-то расставался с содержимым своих желудков, кто-то, как и Бельмэр, оцепенел. Их не трогали. В то утро Бельмэр выкурила свою первую сигарету. Это была самокрутка, ее Бельмэр сунул один из капитанов. — Смотри на горизонт, — сказал он тихо и устало. — Видишь, небо розовеет? Там начинается новый день. И Бельмэр смотрела. Вдыхала сигаретный дым, кашляла, беззвучно плакала и смотрела на тоненькую линию слияния моря и неба. Днем она вгядывалась в солнце до темноты в глазах, а вечером, наблюдая за тем, как закатное пламя тонет в море, она снова курила. Прошел первый день ее новой жизни. Три дня спустя их приветствовали на базе как героев. Бельмэр не знала, почему она не ушла, едва ее ноги коснулись земли. Возможно потому, что все еще ненавидела пиратов, а может, потому что идти ей все равно было некуда. Капитан, угостивший ее сигаретой, покинул свой пост на той же неделе, сославшись на старые раны и преклонный возраст, но все понимали, что это предлог. Его отставку приняли и устроили традиционные проводы. Потом Бельмэр рассказали, что капитан был другом того самого Саула. О выжившем ребенке Бельмэр узнала только когда увидела листовки. Награда значилась такая, что девочке лучше было бы умереть на том острове вместе со своими близкими. Но Бельмэр страшно хотелось, чтобы девочка сумела скрыться и начать новую жизнь, завести семью, состариться с ней. Возможно, это хоть на мгновение заглушило бы ее, Бельмэр, чувство вины. По ночам ее мучили кошмары, в них маленькая синеглазая девочка с немым упреком смотрела прямо в душу. Свои рассветы и закаты Бельмэр встречала с сигаретой в зубах, по остатку сигарет в пачке она считала прожитые дни. Иногда после дождя запах расковыривал едва зарубцевавшиеся раны на памяти, и снова ввергал Бельмэр в бездну отчаяния. Бельмэр так и не подала в отставку. После очередного задания она просто не вернулась на базу. Отправила корабль, а сама не поплыла. Бельмэр решила остаться на этом забытом Богом и разоренном пиратами острове, разбить сад, купить дом… Еще ей нужно было подыскать семью для двух сироток, найденных в море среди обломков. И раздобыть штатскую одежду. И что-нибудь из еды, детей ведь нужно было кормить, пока у них не появится мать. Бельмэр не знала, что едят дети. Зато малышка Ноджико знала: она уже ела все то же самое, что и взрослые, а вторая девочка пока только пила молоко. На рассвете робко прижавшись к Бельмэр Ноджико даже не прошептала — выдохнула: — Ты ведь нас не оставишь? Наблюдая, как после дождя радуга путается в волосах ее дочерей, Бельмэр улыбается. Аромат мандаринов щекочет нёбо, смешиваясь с запахом сырой земли и пыли, он гонит прочь горечь прошлого и лечит раны. Бельмэр вдыхает воздух полной грудью: мандарины, дождь и земля. Запах ее семьи.