Currant

      Мелан смотрит на широкое блюдо с золотой каёмкой, доверху наполненное крупными ягодами, что ввиду количества уже просто не умещаются вместе и вываливаются наружу, орошая деревянную поверхность насыщенным фиолетовым, почти черным соком, и ему хочется подойти к столу и опрокинуть поднос, лишь бы развидеть увиденное.       Всё в торжественном зале дышит одурманивающим запахом; вероятно, даже лакированная мебель, потрёпанная временем, впитала в себя последние остатки тошнотворно сладкого, врезающегося в ноздри, аромата.       Мелан задерживает дыхание: ещё немного — и он не выдержит, потому как желудок скручивается в тугой узел, грозя вывалить содержимое наружу. Мелану плохо. Мелану кажется, что фиолетовый сок течет в его жилах вместо крови и отравляет сердце. Ему нужен свежий воздух. Но они не замечают. Либо не утруждают себя желанием замечать.       — Терпеть не могу смородину, — в свое оправдание произносит воин, сжимая губы в линию и разворачиваясь.       Ему не до баловства. Он ищет глазами выход, но не находит: кругом сплошные узорчатые стены, испещрённые царапинами, со свисающими корочками мрачных и тёмно-красных обоев. Полосы. Вертикальные золотистые полосы как всплески грязи расплываются на фоне общей картины и создают иллюзию тюремной камеры. Шкафы нависают грозными тенями, их ржавые дверцы издают ужасный скрип, когда неуёмный ветер распахивает окно (стекло оглушительно трескается от столкновения с тумбой) и потоком влетает в зал, колыша рваные занавески. Обилие предметов обихода утомляет. Стены давят. Душа сжимается в мизерный пульсирующий шарик, который того гляди лопнет и потеряется, растворится в густом мареве окружающей бездны без права на реинкарнацию.       Мелан закрывает тревожно мерцающие, как сама мертвенная ночь, глаза. Это помещение старо, как мир. Здесь невыносимо находиться.       Пайон и Эрин, удобно расположившиеся на диване цвета багровой пелены, аккуратными манипуляциями расправляются со столь вкусным и манящим лакомством. Кончики пальцев постепенно окрашиваются в лиловый. Но, лишь самую малость. Дальше — больше. Кустон же, напротив — охотно берёт и ест, не задумываясь над тем, над чем задумывается Мелан. Его губы уже полностью окрашены в фиолетовый, по подбородку тонкой дорожкой струится сок, однако младший вновь и вновь слизывает языком каплю за каплей. Ладони — сплошь в подтеках.       Мелан напряжённо вглядывается в большое окно впереди, за которым небо пронзают звёзды, изредка рассекая кометами.       — Она напоминает мне кровь.       — Расслабься, брат, — говорит ему Эрин, недоумевая, с легкой издевкой в голосе — мол, вот чудак! — и подёрнутых мутной дымкой глазах, — она вкусная. И с чего ты взял, что кровь бывает фиолетовой? Даже ребенку ясно, что она красная. В самом слове кроется его значение.       Пайон крайне молчалив. Правда ест меньше всех и глазами, полными дум, взирает на окружающую его обстановку. Отстраненно, он словно понимает Мелана и отчасти придерживается его стороны, но не может устоять перед соблазном отведать ягоду. Это обстоятельство сводит удрученность к показательному минимуму и дает хоть какую-то надежду.       Мелан закрывает ладонями уши, зарывается пальцами в растрепанные синие волосы и легонько тянет их вниз, но боль не помогает прийти в себя. Он ходит по комнате взад и вперед, а его братья и сестра по духовной линии понятия не имеют, что происходит с их союзником. Его бы воля — стал бы шальным ветром, сорвался и покинул бы это место, забыв как кошмар.       — Смородина способствует улучшенному кровообращению. — Как бы невзначай замечает Кустон, отправляя сладко-кислую ягодку в рот, а Мелану кажется, будто он сходит с ума, потому что так быть не должно. Это немыслимо. Это неправильно. Это... аморально?       Воин бросает на младшего брата полный равнодушия взгляд.       — Какому? Внешнему или внутреннему?       ...И просыпается. Ещё не окончательно осознавши это, Мелан приподнимается на локтях, смотрит перед собой мутным взором и пытается понять природу сна. Перед глазами до сих пор вырисовываются обшарпанные стены, а сердце бьётся так быстро, как не билось никогда раньше. Мелан смещает руку, ненарочно задевает ею издавшую короткий и протестующе-сонный стон Марин и едва заметно вздрагивает. Действительность вонзается в его разум подобно штыку, прогоняя всю сонливость. Воин прерывисто выдыхает и одним осторожным махом невесомо накрывает подопечную сползшим одеялом (вот где рефлексы, помимо сражений, действительно понадобились), после замирая.       Слова девочки и то, как она ела, повлияли на него несколько странным образом, но... причем здесь Эрин и Пайон? И тот мальчишка, слегка кровожадный, ему практически не знаком.       Теперь Мелан совсем не уверен, что в ближайшие несколько дней посмеет посягнуть на лежащую на столе тарелку — Джун в спешке небрежным движением руки набросила на нее полотенце, оставив самый край открытым. Мелан едва поворачивает голову влево. Луна отбрасывает зловещий серый луч, точно предлагая опробовать и смаковать прекрасный вкус.       Фиолетовые губы и пальцы жадных членов сводной семьи, пропитанные яркой жидкостью...       Нет, Мелан больше никогда не притронется к смородине.