Женственность

— Не пострадал? — прозвучал над ухом холодный женский голос. «Синяя Роза? Нет, быть не может. Она бы не успела». — А… нет. — Ну вот и ладно. — Женщина, поймавшая падавшего Котецу на руки, наконец соблаговолила его с этих рук спустить. А потом — арестовала преступника, уведя причитающиеся за него баллы у Котецу из-под носа. *** — Героиня, которая сражается без маски, — голос Маверика отдавался в ушах, — Барнаби Брукс-младшая! Девушка в очках ослепительно улыбалась, заложив большие пальцы рук за пояс джинсов. — Она классная, — шепнула Дитя Дракона. Синяя Роза только хмыкнула. Классная? Да, появилась она тогда очень вовремя, подумал Котецу. Хотя… он и сам бы великолепно справился. — Эти браслеты, — заметил Огненный Знак, — кожаная куртка, распущенные волосы… очень прогрессивно. У нее отличные имиджмейкеры. В его голосе слышался неподдельный интерес. Небоскреб просто молчал. Но Котецу мог бы поручиться, что, когда девушка в очках бросает взгляды в их сторону, Небоскреб под шлемом краснеет и только что не дымится. «Похоже, его типаж». — Пойду я, пожалуй, — пробормотал Котецу. — Эй, — возмутился Тони. — Увидимся на вечеринке. — Котецу ушел, помахивая рукой. *** На вечеринку Барнаби Брукс-младшая надела красный брючный костюм, потрясающе на ней смотревшийся. Она все так же сверкала улыбкой, общаясь со спонсорами и журналистами, не обращала внимания на фотовспышки и держалась как настоящая светская львица. Притом на редкость красивая. Фигура у Барнаби, без сомнения, была спортивной, но вместе с этим по-женски роскошной. Почти как у Агнесс — с поправкой на рост, для девушки немаленький. Над Синей Розой и Дитем Дракона Барнаби возвышалась, как подпора Штернбилда. Хотя сам Котецу все же был выше… Немного. Прошило непрошеным воспоминанием, бесконечно светлым и правильным. Были цветы, и солнце, и улыбающаяся женщина, стройная и хрупкая — ее хотелось заслонить собой, защитить от всего мира. Эта, светловолосая, в очках, нацепленных не иначе как для понтов, другая. Сама кого угодно защитит — и заломает тоже. С ней не будет постоянного страха навредить, и щемящей нежности, от которой хочется плакать, с ней будет иначе, ярче… Барнаби метнула на Котецу прицельный взгляд зеленых глаз. Огромные, кошачьи, очень красивые; в следующую секунду очки Барнаби блеснули, становясь зеркальными, и Котецу опомнился. Кое-кому пора вспомнить о том, что он тут на работе. И в любой момент может этой работы лишиться — мало кому интересны старые герои. Что-то случилось с мистером Легендой?.. Много людей еще смотрят записи его старых шоу, как сам Котецу по воскресеньям? Барнаби смотрит вряд ли. Она настроена на успех и едва ли думает о чем-то еще. Это он невесть с какой радости предается мечтам, которые больше подошли бы подростку. А костюм ей все же идет. И держится она отлично. Котецу продолжал смотреть на новую героиню и все пытался сообразить, почему смотрит, — может, оттого, что будто приклеенная улыбка Барнаби казалась ему искусственной? Хотелось узнать, что за ней скрывалось, за этой улыбкой, и тоже непонятно — почему… «Она тебе в дочери годится». Мысль была более чем неожиданной. Он же не Небоскреб, в конце концов, блондинки — вообще не его типаж, то ли дело — девушки с длинными черными волосами, гладкими и шелковистыми, в которые можно запустить пальцы, которые падают тебе на лицо, накрывают, будто покрывалом — нагретые солнцем, благоухающие розовым деревом… От этих мыслей стало совсем тоскливо. *** — Напарники? — Искусственной улыбки как не бывало. Барнаби смотрела на Котецу так, что он невольно почувствовал себя жуком, приблудившимся у нее под ванной — отвратительным насекомым. — Я — с ней? — Первый дуэт героев, — отозвался Ллойд. — Только не лезь вперед. Твоя задача — оттенять мисс Брукс. Женские ассоциации стоят за нее горой, ее взлет обещает нам большие прибыли. — Да вы совсем охренели, — сказал Котецу. — По опросам Агнесс Жубер, мисс Барнаби — та, кого хотели бы видеть новой Королевой Героев. — Ллойд нахмурился. — Если не сможешь ее поддержать — увольняйся. Тебя здесь никто не держит. — Не думайте, что мне нравится идея работы в команде, — поддакнула девушка своим по обыкновению холодным голосом. — Особенно с вами. Котецу скрипнул зубами. *** — Она — именно такая, какой хотели бы стать все женщины, — Карина — в тренировочном зале она была именно Кариной, без Синих Роз, — те, которые не ценят свою женственность. — Не всем она дана, милая, — подсказал Огненный Знак — Натан. — Многие мужчины женственнее современных девушек, знаешь ли. — Он лукаво подмигнул. — Конечно, это я не о тебе, ты — весьма приятное исключение… — Тогда о ком? Обо мне, да? — Пао-Лин неподдельно расстроилась. — Что ты, — излишне торопливо заверил ее Натан. — Ты, конечно, неженственна, но… Пао-Лин опустила взгляд. Выглядела она удрученно, и Карина пихнула Натана локтем. — Уй! — Не слушай его, — рявкнула Карина, — он понятия не имеет, что такое женственность. Мужчины могут быть «по-женски» сексуальными, это дано им в большей мере, чем самим женщинам. Еще бы, ведь именно мужики задают параметры для «женской» сексуальности. Но с детьми, к примеру, они себя вести не умеют совершенно. А вот ты, Пао-Лин — как раз наоборот. — Это верно. — Пао-Лин просияла. — Женственность — это сокровище, — проповедовала Карина, воздев указательный палец вверх. — Оно есть абсолютно у каждой девушки. И каждая может от своей женственности отказаться, отринуть ее. — Но тогда ты, моя милая, не сильно женственна. — Натан испытующе прищурился. — Ты тоже не знаешь, что делать с детьми. Вот сексуальности у тебя хватает — это совершенно верно. Карина вздохнула. — Мне кажется, Барнаби просто такая, какая есть, — сказала Пао-Лин не без осторожности. — Женственность тут ни при чем. Она грубовата, конечно, но это универсальное качество… — Она его ненавидит, — рыкнула Карина, — пытается доказать: она лучше. И все это только потому, что он не действует по правилам, которые она заучила в Академии Героев. — А ты? — спросила Пао-Лин. — Пойдешь в Академию, Карина? Карина замолчала. Она вдруг поняла: Барнаби Брукс-младшую ввели в действующий состав героев после Академии. Не до, как обычно поступали с девушками-героями. Похоже, из Барнаби всерьез намеревались сделать новую Королеву Героев. И понятия рода «мужчина-женщина» больше никакого значения не имели. Барнаби заставляла женщин поверить, что они могут преуспевать даже в исконно «мужских» областях. Именно поэтому все так хотели видеть ее Королевой Героев. *** — Ты, старый пень, — глаза Барнаби были холодными как лед, но сама она просто кипела от ярости, — что тебе стоит хоть раз послушать меня?! Или поступить по инструкции?! Для разнообразия! — Прости. — Котецу улыбнулся. — Но, когда люди страдают… — Твоя задача — заработать больше баллов! — Барнаби сверкнула очками. — А не переть неведомо куда, чтобы тебя убили и у меня был повод сплясать на твоей могиле! — Ты… умеешь плясать? — Котецу был удивлен. — Конечно, умею, чурбан ты этакий! — Судя по тому, как дернулись руки Барнаби, у нее был большой соблазн его придушить, но воистину героическим усилием она сдержалась. На нем и без того после схватки с Мартинезом живого места не было. — Это входит в стандартную схему аристократического обучения! — Не похожа ты на аристократку, — прохрипел Котецу и откашлялся. Говорить пока было тяжеловато, и Мартинез угрожал уничтожить Штернбилд к чертям собачьим, разделываясь с героями по очереди; Барнаби, поднявшейся на второе после Небоскреба место по количеству очков, в этой очереди принадлежало почетное место. Она была следующей. Словом, ничего хорошего не происходило и вряд ли могло произойти, но распирало грудь абсурдное, невозможное счастье — может, потому, что напарница соизволила прийти к нему в палату. Решила навестить. Перед боем. — Я воспитана как настоящая девушка, можешь не сомневаться, — огрызнулась Барнаби. — Умею играть на пианино и вышивать крестиком. Чего ржешь? И то, и другое — хреново, — призналась она секунду спустя. — Дядя Маверик решил, что герой из меня получится лучший, чем образцовая леди. В зеленых глазах блеснула сталь. Нет, не из-за того Маверик так решил — не потому, что Барнаби плохо вышивала. Просто у нее был секрет, ледяной, острый, с ума сводящий — Котецу теперь знал. А Маверик, наверное, знал с самого начала. Женщины всегда были для Котецу загадкой. Каждая из них, любая, даже собственная дочь. Он не мог понять, как, что и почему в них устроено. Он не понимал, отчего Томоэ сказала «ты должен быть героем», не понимал, почему Каэде хранит фотографию Барнаби под подушкой и присматривается в магазине к набору браслетов как у «героини Брукс-младшей». Женщины были загадкой, которую он не мог разгадать. Оставалось смириться и воспринимать всех их, с кем он был знаком, как Каэде — Синюю Розу, Дитя Дракона, даже Агнесс. Соглашаться и не скупиться на то, чтобы их радовать. В общем-то, он всегда любил радовать людей — будь то мужчины или женщины. Барнаби не вписывалась в его понимание слова «женщина». Она вся была — как на ладони. Похожее ощущение вызывает еж, свернувшийся в клубок — к чему такому еще куда-то прятаться? Все равно никто не решится его трогать, побоится пораниться о колючки, предусмотрительно отрощенные и заботливо укрепленные. У нее не было секретов и загадок, и темных углов в глубине души. Для женщины она была слишком цельной и понятной, как летящая к цели стрела, и упрямой — такую проще убить, чем убедить. А еще она была отлично обучена. Следует признать — в драке, если не принимать во внимание эмоциональные факторы, она была сильнее него. И медленнее выдыхалась. Она была на самом пике своего расцвета, умственного и физического, легче переносила перегрузки; не вызывала ощущение чего-то полуматериального, похожего на мечту. Не одна из красавиц, которыми можно любоваться на расстоянии; слишком живая. Засмотришься на такую — пропадешь, и он, кажется, пропал. Только вот не светит ничего — и не потому даже, что она много младше и ни в грош его не ставит, старым вон пнем обзывает. Потому что единственный ее секрет, ее одержимость, ту самую, выламывающую кости, он уже узнал. Желание отомстить за смерть родителей. Сейчас, с Мартинезом, ей представился такой шанс, а убить ее проще, чем убедить, только, как ни прискорбно, сейчас он не сможет сделать ни того, ни другого. — Вот станцуешь со мной — поверю, что леди. — Говорить с ней как с Каэде было непросто. Слишком непохожа. И эти ее очки, которые так и тянет снять своей рукой; а как быстро она пьянеет, и зеленые глаза заволакивает полупрозрачная дымка… Тогда он был ранен, но впечаталось в память намертво — как и пустая квартира, и нелепая игрушка, которую они все же втюхали Барнаби на день рождения; она устроила эту игрушку у себя на кровати. А говорила еще, что прозвище «Банни» ей не нравится. Или дело в женской сентиментальности? Образцовая леди. Многие вещи, которые Котецу были в тягость, она делала просто, не задумываясь — как дышала. Вроде улыбок на фотокамеру, под которыми — ее болезненная цельность. Цельность, за которую он ее полюбил. — Из тебя сейчас танцор никакой. — Барнаби нахмурилась. — Когда вернешься. Вот, как, наверное, чувствовала себя Томоэ. Тьфу, что за мысли дурацкие. Его раны — вообще чепуха. А еще Мартинез сказал что-то… важное. Вот Котецу вспомнит — и сразу в бой. Одну он Барнаби не оставит, пусть даже не надеется и на этот раз всю славу одной себе заграбастать. Отговаривать ее нет никакого смысла. Синюю Розу или Каэде попытался бы. Барнаби — не выйдет. Ее убить проще, чем убедить, и в этом они похожи. Это привлекает его — настолько, что относиться к ней как к дочери получается из рук вон плохо. Не была бы так одержима местью — давно бы его раскусила. А победят Мартинеза — так точно раскусит, и это будет грустно. Молодые девушки всегда больно ранят насмешками, особенно поизносившихся старцев… Кстати, с каких это пор он причисляет себя к этой категории? — Когда вернусь. — Она коротко улыбнулась — словно клинок на миг извлекли из ножен и вбросили обратно. А потом ее лицо стало застывшей маской, и, глядя в холодные глаза, Котецу внезапно понял, о чем говорил Мартинез. Только вот Барнаби не должна была знать об этом — до времени. *** — Оправился? После смерти Мартинеза она стала заметно мягче. Но стальной блеск зеленых глаз не померк: она оставалась такой же. Его Банни-тян. — Извини. — Котецу на ум больше ничего не приходило. Да и что еще сказать девушке, которая способна, порыкивая и перемежая «чертова развалина» с «Эй, Котецу-сан, ты там еще больше не ушибся?», вытащить тебя с поля боя? Только извиниться. Как перед Каэде, когда она злится — на всякий случай. Он и тогда извинился, помнится. — Я к тому, что у нас прием намечается. — Барнаби присела рядом с ним на диван — так осторожно, будто тот мог под ней взорваться. — Знаю. — Котецу подумал о шампанском и почувствовал желание напиться вдрызг, еще более горячее от того, что совершенно неосуществимое. На приеме напиваться никак нельзя, на то есть множество приятнейших баров. — Приду. — Ты задолжал мне танец. — Барнаби вела себя как напористый юнец, начитавшийся книг вроде «Как приглашать на первое свидание». Впрочем, она ведь любила действовать по схемам. — Кхм. Вообще-то, наоборот. — Котецу несколько смутился. Конечно, Барнаби ничего такого не имела в виду. С ней вообще не понять, есть ли у нее личная жизнь или как в квартире — пусто-пусто, только робот из детства и кролик из недалекого прошлого. — Будешь привередничать, Котецу-сан? — Зеленые глаза за проклятыми очками угрожающе сузились. Барнаби засунула большие пальцы за пояс джинсов — знакомый жест, неосознанно чувственный. Нужно запретить молодым девушкам делать такое законом. Особенно на публике. — Думаешь, я забыла, как ты использовал силу Некст для скорейшего заживления ран? А потом обманул меня, когда говорил о способностях Мартинеза? Или… — в сухом голосе проскользнула насмешка, — быть может, ты просто не умеешь танцевать? — Ну… — Котецу почесал в затылке. — Если честно, давненько не практиковался. — Раньше нужно было говорить. Тренировать тебя времени нету. — Барнаби сосредоточенно нахмурилась. — Может, с кем другим на этот раз потанцуешь? — Дело было не в том, что он забыл, как танцевать. Такое не забывается. Но некоторые танцы несли в себе потенциальную опасность — Котецу не очень представлял, что предпримет Барнаби, когда поймет: она его возбуждает. — Я не буду танцевать ни с кем, кроме тебя, — отрезала Барнаби. Она поднялась с дивана и ушла с такой поспешностью, что это больше смахивало на бегство; Котецу остался сидеть с приоткрытым ртом. *** Он собирался на вечеринку, как на первое свидание. С галстуком возился вдвое дольше, чем обычно — руки не слушались. Вот ведь размечтался, тигр в возрасте, засматривающийся на молодых коше… крольчишек. Седина в бороду — бес в ребро... Просто вечер. Выдохни и успокойся. Успокоиться не получалось. Конечно, у него были женщины, и до Томоэ, и после; теми, что «до», он гордился, как личными победами, и сохранял обычно с ними самые теплые отношения, даже если расставались. По первому их требованию он готов был лететь на помощь; Томоэ это пресекла жесткой рукой. Он мог принадлежать только ей, а она — только ему, и это было прекрасно. Настолько же, насколько потом — больно. После этого он зарекся связываться с кем-то всерьез. Кроме того, у него была дочь и работа. Последняя — такая, с которой мало кто смирится. Разве что другая героиня. Просто танец, а он представляет себе неизвестно что и ведет себя как девица на выданье. Ну и чушь, подумал Котецу, внезапно разозлившись. Барнаби хотела проверить, умеет ли он танцевать? Он убедит ее, что умеет. На этом — все. *** Он думал, что готов ко всему. Он не был. Он ожидал от Барнаби чего угодно, но не этого — не вечернего платья с открытой спиной. Рукава у платья отсутствовали — не та модель. Руки, сильные, но, без сомнения, женские, с более тонкими, чем у него самого, запястьями; один вид этих запястий мог свести с ума. У Банни очень красивые руки, он замечал и раньше. Ее легко можно было представить за пианино, не зря она говорила про образцовых леди, но это платье… Котецу видел Барнаби в брючных костюмах, в джинсах и кожаной куртке, в бронекостюме, в конце концов, но никогда — в платье. Юбки она тоже не носила, то ли не любила, то ли имиджмейкеры не советовали, а возможно, все вместе. Ее бронекостюм, несмотря на то, что подчеркивал фигуру, не был таким сексуальным, как наряд Синей Розы. Это и не нужно было — рядом с Барнаби Котецу частенько начинал без всяких на то причин мыслить в неподобающем направлении. Сейчас это «неподобающее» достигло апогея. Может, еще из-за того, что очки Барнаби сняла, а обычно растрепанные светлые волосы собрала в прическу, более всего напоминавшую усложненный вариант «конского хвоста». А потом очень кстати грянула музыка — как небесный хор, Котецу замешкался и был вытянут на танцпол, где неожиданно почувствовал себя увереннее. Барнаби, наоборот, засмущалась, положив руку ему на плечо. Высокая, подумал Котецу. Теплая… «Моя». Последняя мысль была явно лишней, и он решил — не думать. Девичья ладонь в его руке вспотела, Барнаби все пыталась выдернуть ее и вытереть о платье, а Котецу не позволял, и при этом им как-то удавалось имитировать подобие танца — хотя лажали оба. Мелькнули знакомые лица: мечтательное Небоскреба и негодующее — Синей Розы, которой Небоскреб периодически наступал на ноги. Потом было шампанское, и танцы, и еще шампанское; последним Барнаби неожиданно увлеклась, может, потому, что Котецу все еще держал ее за потную ладонь, ни в какую не желая отпускать. Рука выскальзывала, Барнаби нервничала, пила и краснела, они танцевали опять, и снова, уже не так, как нужно, а как подсказывали тела; Котецу чувствовал себя помолодевшим лет на пятнадцать… Хорошо, если не на все двадцать. И конечно, она все поняла. И он понял тоже — они обречены друг на друга. Все аргументы «против» рассыпались, как по волшебству, стоило сжать крепче эту чуть подрагивающую ладонь. Если бы они встретились раньше… если… Ему не хотелось думать, что бы тогда случилось. Такое, сумасшедшее, когда срывает крышу, бывает, только если глуп и молод; или — если встретил того самого человека. Мелькнуло полуразмытое воспоминание — темные волосы, цветы, свет, «ты должен быть героем»; но то было — другое. Настолько иначе, что даже вспоминать не к месту. — Свежий… воздух, — выдохнула Барнаби, после очередного танца прижимаясь к его груди. Котецу кивнул. *** — Королева Героев, — проворчала Карина, переступая с ноги на ногу, — по уши втюрившаяся в своего напарника. — Ты будто чем-то недовольна, — удивилась Пао-Лин. Она раскраснелась: напрыгалась со своим Иваном. — Еще бы, — процедила Карина сквозь зубы, — Небоскреб мне все ноги отдавил. — О, у тебя их много? — удивился Натан. — Целых две! — Карина бросила на него обвиняющий взгляд. — Может, хватит уже в танце лапать Бизона за задницу? Ты подаешь дурной пример. — Кому, Тигру? Он сам кому хочет дурной пример подаст. — Натан кивнул в сторону Котецу и Барнаби, державшихся за руки, как школьники. — Пара влюбленных голубков, — добавил он умиленно. — Когда я смотрю на них, мысль о семейных ценностях… — Я ошиблась, — перебила его Карина. Натан и Пао-Лин посмотрели на нее. — Она очень женственна, — признала Карина со вздохом. *** Сначала, когда «на воздухе» Барнаби уснула стоя, в его объятиях, Котецу честно намеревался отвезти ее домой. Когда на полпути напарница проснулась и до ужаса трезвым голосом попросила завезти ее в магазин, потому что дома закончились продукты, а он наверняка захочет приготовить свой чертов рис, Котецу заподозрил тут коварный замысел. Они скупились, препираясь по малейшему поводу и приковывая к себе внимание половины магазина. Когда Барнаби поднесла упаковку мяса к самым глазам, подслеповато щурясь, Котецу почувствовал неладное. — Ты… не видишь? — У меня миопия, — весьма нелюбезно отозвалась его Банни-тян. — А очки я забыла дома. Котецу не больно-то верилось в такую забывчивость. Надо же, оказывается, ей действительно нужны очки. Мысль заставила его улыбнуться, а Барнаби возмутилась почему-то. Они препирались всю дорогу до квартиры, и в прихожей тоже: в какой-то момент Барнаби подошла слишком близко, обличающе ткнула в Котецу пальцем… да так и замерла, растерявшись. Ее губы были чуть приоткрыты — собиралась что-то колкое сказать. Котецу посмотрел на них, потом в невероятные зеленые глаза — и не удержался. Поцеловал. Поцелуй получился суматошным и долгим — Барнаби совершенно не представляла, что делать, но отталкивать его и бежать, похоже, не собиралась. Следовало остановиться; не получалось. То ли выпитое ударило в голову, то ли слишком много было всего для одного вечера, и ладони скользили по ее обнаженной спине, по плечам, шее… Котецу отстранился, только сжав ладони Барнаби: они были холодными как лед. Замерзла. Котецу принялся растирать холодные, все еще влажные руки — только простуды не хватало. Заморозил девушку… Тут бы подумать о последствиях и, опять же, остановиться, а вот не думалось. Даже не так: последствия представлялись исключительно положительные, будто иначе и быть не может. Мир превратился в сказку, и желание не давило тяжелым комом изнутри, а воспринималось как нечто единственно правильное. — Еще не поздно меня выгнать, — все-таки сказал Котецу, а Барнаби немного нервно рассмеялась и потянула его за собой в спальню: — Идем. — Банни-тян… — Хочешь спросить, не пожалею ли я? Если ты сейчас уйдешь — пожалею. Больше у Котецу вопросов не было. Барнаби слишком стеснялась, чтобы помогать ему раздеться, и он сам не решился ей помочь. Раздевать любимую женщину — редкое удовольствие, но на это у них еще будет время… прорва времени. Потом. Так что спешить не следует. Не нужно спешить, напомнил себе Котецу, когда Барнаби, совершенно голая, юркнула под одеяло и замерла, следя за ним зелеными глазищами. Ему казалось, что в темноте эти глаза будут светиться; впрочем, Барнаби не сказала выключить свет, а сам он без света не любил. Ему нравилось смотреть. Ей, похоже, тоже. Она скользила взглядом по его обнаженному телу — этот взгляд ощущался физически, и тяжелело в паху. Барнаби смотрела. Котецу подспудно ожидал, что она смешается, смутится, но ничего подобного. От долгого теплого взгляда его напряженная плоть начала подниматься. Барнаби сглотнула и отбросила одеяло — решилась. Котецу подошел к ней, сел рядом, опустил ладони на полную грудь. — Не бойся. — А я и не боюсь, — надменно вздернутый подбородок, соски, мгновенно затвердевшие; она накрыла его ладони своими, прижала крепче. — Б-будто я стала бы… — замолчала. — Понятия не имею, что делать, — призналась в следующую секунду. Котецу осторожно убрал руки — и вздрогнул от прикосновения. Теперь Барнаби водила рукой по его груди, будто слепая; подушечки тонких пальцев задерживались на полосках давних шрамов, и он почувствовал, что, кроме стали, в ней есть место теплу. Да, Барнаби была очень теплой; а он горел от ее прикосновений. Когда пальцы Барнаби спустились к его паху, Котецу не выдержал — прижал ее своим телом к кровати. Барнаби коротко выдохнула; глядя ей в лицо, он вобрал в одну руку тяжелую грудь, сдавил, вырывая у напарницы стон. Второй рукой провел по телу, скорее сильному, чем хрупкому, нашел теплую влажность, от желания погрузиться в которую сам себе казался звенящей струной. Барнаби дышала все тяжелее, вздрагивала, глядела зелеными глазами, будто не видя, а потом всхлипнула почти жалобно и подалась ему навстречу. Задыхалась под ним, извивалась, растерянная, растрепанная, шальная; потом нашла рукой его член, и тогда Котецу сорвался. Ей, наверное, полагалось испугаться. В первый раз полагается долго уговаривать и утешать, а он повел себя как животное — но, вместо того, чтобы закричать, она стиснула зубы и привлекла его к себе, а потом вздохнула умиротворенно. — Банни? — Е… ще. Кричать она начала чуть позже — когда он задвигался, толкаясь в нее. Сначала — медленно, потом, убедившийся, что все в порядке, что можно, теперь можно все, наконец, — все быстрее. Женщина, с которой можно быть собой, с которой не плакать хочется — смеяться; с которой можно стать одним целым. В бою или дома, или в постели; они были обречены друг на друга, он понял это сразу и именно этого всегда хотел. Он хотел… Сознание растворилось в абсолютной белизне; содрогаясь, он кончил, чувствуя, как сжимается плоть вокруг его члена. Барнаби задрожала, прикусывая нижнюю губу. Утром все повторилось снова, еще раз, и на этот раз она не смущалась — будто все было именно так, как должно было быть. *** — Опять отказ? — сочувственно поинтересовался Антонио. Котецу покачал головой: — Если бы… Сначала она говорила, что журналисты не должны узнать. Потом вся эта фигня с Мавериком… А потом первая же обнимала меня перед журналистами и рыдала. Правда, тогда она думала, что я мертв. Поняла, что жив — и в скором времени смоталась. Нигде ее найти не могу. — Котецу тяжко вздохнул. — Может, я проклят, Тони, как считаешь? — Это все женские штучки, — ровным голосом отозвался Антонио. — Она проверяет твою любовь на прочность. Возможно, нашла это в каком-нибудь учебнике. — Учебникам нельзя доверять, когда речь идет об отношениях! Им вообще доверять нельзя. — Котецу приложился к стакану. — Кому это, позвольте спросить? — На сиденье рядом с Антонио опустился Натан, после чего первый поперхнулся, а второй принялся его похлопывать… по заднице. — Кажется, я тут лишний, — печально заключил Котецу. *** — …Если ты вернулся в герои, пора бы и мне вернуться. — Банни, — прохрипел Котецу, которого только что поймали на руки, — знаешь, что я с тобой сде… — Или я — с тобой, — поправила его Барнаби. *** — Как неженственно, — прокомментировала Карина. — Почему она все время ловит его на руки? — Чтобы у него оставались силы в другом месте, я думаю, — прокомментировал Натан. Карина запустила в него журналом. *** На свадьбу пришли, казалось, все журналисты Штернбилда. Оглядываясь по сторонам, Котецу чувствовал все большее желание сбежать от греха подальше. — Это твой крест, — с милой улыбкой заключила Барнаби, удерживая жениха под локоть. Хватка была стальной, а белое платье подходило ей идеально, только вот Котецу упорно мерещился вместо платья красный бронекостюм. Тот самый, «кроличий». — Что угодно, лишь бы ты наконец стала моей женой, — пробормотал Котецу. Барнаби счастливо улыбнулась. *** — Не буду я его нянчить! Убери руки от моей шапки! Ты, мелкий!.. — Кажется, она отлично справляется, — заметила Пао-Лин, наблюдая за Кариной. Та как раз пыталась найти общий язык с семимесячным сыном семейства Кабураги, судя по тому, как смеялся младенец — вполне успешно. Семимесячная дочь Котецу и Барнаби дремала на руках у Каэде. — Истинная женственность, — подытожил Натан, предусмотрительно державшийся от детей подальше. — Она дремлет в каждой девушке… и рано или поздно просыпается. — Только не говори, — вошедший в комнату Котецу выглядел изможденным, — что ты решил выйти замуж. Натан загадочно улыбнулся в ответ.