Ветер

1. Ротгер Вальдес переступил порог своей комнаты, закрыл дверь, прислонился к ней, затем прикрыл глаза и постарался успокоиться. В его доме сейчас находился человек, с которым немного страшно было бы встретиться прямо сию минуту. Нет, Ротгер далеко не был трусом, он умел бросаться в самое пекло, презрев опасность, и смеяться в лицо смерти, но сейчас любая бравада отступала перед неясной неуверенностью, почти растерянностью. Все-таки это было как-то слишком странно — увидеть того, кого знаешь уже не то что годами — десятилетиями, не своими настоящими, а человеческими глазами. Раньше он был уверен, что если они и встретятся, если вдруг судьба и позволит им поговорить, то вряд ли это окажется долгим и приятным разговором. Скорее бой насмерть, в котором даже в глаза не посмотришь — слишком высоко они оба взобрались. Можно было предположить тысячи вариантов их встречи, но о той, что должна была произойти в скором времени, Вальдес никогда бы и не подумал. Он просто не поверил бы, что Ледяного Олафа Кальдмеера можно взять в плен. Почему-то ему всегда казалось, что в случае поражения этот человек уйдет на дно вместе со всем флотом. Но сейчас… Сейчас этот человек в его доме и никуда не денется. Сейчас этот человек, наверное, спит. Или бредит от ран. Сейчас он в такой безопасности, в которой, наверное, и не был никогда. Вальдес запер дверь, быстро подошел к окну и распахнул его. Ворвавшийся холодный ветер разлился вокруг, внося беспорядок, ледяные иглы холода и удивительное чувство свободы. Вальдес вдохнул его полной грудью, успокаиваясь после полного бешеных событий дня, и растворился в нем. Будь его воля — его дом продувался бы всеми ветрами. Будь его воля — он рассказал бы своим друзьям намного больше, чем они когда-либо могли узнать. Будь его воля — он сидел бы сейчас в другой комнате, у кровати человека, с которым познакомился больше двадцати лет назад. Когда решил, что может ненадолго покинуть свои края и заглянуть в чужие земли; что хочет увидеть будущих врагов, посмотреть им в глаза и узнать, чем они живут и во что верят. Это было одно из тех сумасшедших чувств, которым невозможно противиться, такое же безумное, как и то, из-за которого он стал человеком, — любопытство. Тогда он вновь стал ветром, наполнил чужие паруса и не сразу понял, что, наверное, не стоило уходить слишком далеко от дома. Хотя бы для того, чтобы не проникнуться случайной и неправильной симпатией к тому, которого надо было называть врагом. Он и столкнулся-то с Кальдмеером случайно, просто пролетал рядом и остановился, поймав его взгляд. Чтобы так смотреть на море, надо не просто любить его — надо жить им. Вальдес и сам им жил, и потому, увидев отражение себя в серых глазах, замер рядом и уже не смог забыть то чувство родства и понимания, что возникло в душе. Всю ночь Вальдес просидел у чужого окна, смотрел на то, как мечется в бреду его пленник, на то, как не отходит от его постели верный адъютант. Смотрел и не мог решить, рад ли он такому подарку судьбы. — Ты беспокоишься? — Ветер остановился рядом и принял облик прекрасной крылатой девушки. — Ты боишься за них? — Ветер оказался с другой стороны и стал собственным двойником, сестрой-близнецом. Сестры обняли Вальдеса, легко касаясь его прозрачными руками, вплетая пальцы в его волосы. — А когда ты пришел бы на их корабль сам, а не их привели к тебе… — Ты повесил бы обоих. — Ведьма поцеловала его в губы. — И ты даже не пытаешься отрицать это, — рассмеялась ее сестра. Вальдес улыбался обеим и молчал, боясь, что его голос могут услышать даже сквозь ветер и оконное стекло. Да, повесил бы. Да, он, будучи человеком, и не подумал бы делать поблажки врагам. Все по чести: есть приказ не брать пленных — значит, их не будет. Жизнь ветра — не жизнь человека, даже он понимает разницу... А теперь все как-то странно, теперь надо не сделать той же ошибки и в человеческом обличии, надо не привязаться слишком сильно… Штормовые порывы ветра резкими, хлесткими ударами достигали трех фигур, застывших на карнизе, проходили сквозь них и разбивались о каменную стену. По щеке одной из ведьм покатилась слеза, ее глаза начали выцветать и стекленеть. — Ничего не поделаешь, — сказала другая. — Теперь ты сам будешь следить за ними. Девушки медленно растаяли в воздухе, а Вальдес подумал, что уже скоро рассвет и стоит, наверное, выпить за победу. Ведь еще утром он и сам не верил, что переживет этот день. Кальдмеер оказался именно таким человеком, каким его знал Вальдес, и от этого становилось как-то неправильно грустно. Люди не должны оправдывать ожидания. Люди всегда разочаровывают — это в их сути. Но тот, кто смотрел ему в глаза и раньше казался до неправильного правильным, сейчас завораживал скрытыми внутри силой несломленной воли и горем, глубоким как море, поглотившее его корабли. Он представился. Адмирал вражеского флота. И ведь не выкрутишься теперь, не сделаешь вид, что все не так, как есть. Но представить Олафа Кальдмеера, скрывающего свое имя и звание, юлящего, чтобы выжить, не получилось бы ни у кого из двоих присутствующих. Поэтому Вальдес отшутился, а Руперт промолчал. У Вальдеса и своих дел всегда было великое множество, но иногда, если выдавалось достаточно свободного времени и появлялось желание заглянуть в северные земли, он искал именно Олафа. Он давно за глаза звал его по имени. А еще поражался его способности выбираться из любых, даже самых безнадежных ситуаций, не идя на сделку с совестью. Сколько бы его ни била судьба, Олаф Кальдмеер всегда поднимался и шел дальше, всегда выживал, но ни разу не оступился. Даже сейчас он жив, но в плен он не сдавался и не сдался бы никогда. Наверное, Вальдесу стоило все-таки благодарить слепой случай, так странно сведший их. Раньше, следуя за Кальдмеером, Ротгер видел, с чем доводилось встречаться морякам севера, и не мог не восхититься несгибаемому мужеству, с которым Олаф встречал каждый бой с древним проклятием его земель. Сейчас тело подводило его, Олаф смотрел нечитабельным взглядом, не имея возможности даже безболезненно повернуть голову. Его адъютант стоял рядом, мучаясь от бессилия, захлебываясь своей верностью и неспособностью ничего исправить. Они оба были сейчас полностью в его руках. Вальдес улыбнулся: пожалуй, он был доволен тем, как все произошло, теперь главное — убедить своих пленников, что они в безопасности и что на самом деле им рады. Не сможет доказать хотя бы одному из них, что можно если не доверять ему, то как минимум не ждать ничего плохого, — потеряет обоих. Иногда Вальдесу казалось, что он на охоте. Подкрасться, показать, что от него стоит ждать чего угодно — остроумных шуток, лихих рассказов, в меру экстравагантного поведения… Чего угодно, только не вреда. Смотреть в глаза Руперта, беспечно улыбаться, потому что если хоть что-то окажется не так, тот умрет, но не отойдет от своего адмирала. Более того, подойти не позволит. Вальдес помнил, когда в первый раз увидел Руперта фок Фельсенбурга подле Олафа. Тогда темная и совершенно неожиданная ревность поднялась со дна души. Раздражало тепло в глазах Ледяного, обращенное к этому юноше. А потом стало спокойнее. Сейчас он был благодарен Руппи за все: за спасение Олафа, за верность и упрямство в служении своему адмиралу. Вальдес приходил почти каждый день. Он и сам не замечал, как ноги вели к комнате то ли пленника, то ли гостя — хотелось бы считать его последним. С приходом весны все изменится, придется вспомнить и разделяющее их море, и вражду стран. Поэтому хотелось наговориться с неожиданно приятным собеседником сейчас, чтобы потом помнить не только образы, что отражаются в пустых глазах ветра, но и теплый отблеск каминного огня в седых волосах. С ним было легко. Достаточно прямолинейный человек, чтобы можно было обсуждать разные темы и узнавать совсем новую для себя точку зрения, но при этом деликатный, не пытающийся вызвать на агрессию, достойный и грамотный соперник в любом споре. Ротгер смотрел ему в глаза и думал, что судьба — кошка, что он знает этого человека так долго, что уже должен был начать разочаровываться от личной встречи, но, наоборот, желал хоть на шаг или слово стать ближе. — Господин Вальдес. — Олаф смотрел в глаза Ротгера, чуть наклонив голову. — Наверное, странно говорить подобное, но иногда мне кажется, что я с вами встречался раньше. — Конечно, встречались, — быстро ответил Вальдес, улыбнулся и отпил вина. — Или вы забыли об этом, господин адмирал? — Я не о нашей встрече в море. — Олаф отставил бокал и сложил пальцы. — Просто иногда ваш голос кажется мне таким знакомым… — Мало ли схожих голосов, — отмахнулся Вальдес. — Ваша правда, — задумчиво согласился Олаф. — Но не думаю, что я бы вас с кем-то спутал. — Это приятно, но все-таки я настаиваю, что встреча с адмиралом цур зее не осталась бы мной незамеченной. — Я не всегда был адмиралом. — Действительно. Вино, разговоры о битвах минувшего, пламя в камине и буря за окном… Вальдес смотрел на своего гостя и видел в нем спокойствие того, кто до конца был верен себе. И сколько бы мертвецов ни приходило к нему из тьмы, он мог без страха смотреть им в глаза. К нему хотелось тянуться и будучи человеком. Обнять и рассказать, как нравится слушать, когда он говорит о море. Как любишь его тихую силу и несгибаемую волю… Вальдес улыбался ему одной из самых своих беспечных улыбок, иногда рассказывал о судьбе пленных, предпочитая все же обсуждение более нейтральных тем, которые не так сильно задевают гостя, не выбивают из колеи, показывая, как на самом деле легко ранить Ледяного через его людей. — Ты оставил его ради нас? — Крылья не были раскрыты, но девушка с жемчугом в волосах легко ходила по воздуху, и иногда грациозность и пластичность ее движений перетекала в легкий танец. — Тебе грустно? — Ее сестра сидела рядом с Вальдесом, положив голову ему на плечо. — Ты убегаешь? Под ними была земля, над ними — небо, впереди — море. Все кружилось, и лишь крыша, на которой находился Вальдес, казалась неподвижной опорой. А еще — силуэты. Там, внизу, на скамье у ясеня сидел Олаф, рядом стоял Руперт. Не видно было, что они делали, но, кажется, просто молчали. — Хочешь знать, что будет, если ты сделаешь шаг навстречу? — Ведьма, парящая в воздухе, перестала сдерживать движения до шагов и затанцевала. — Хочешь, я расскажу тебе свою историю? Вальдес рассмеялся. Он знал все эти истории и моряцкие байки из первых уст, ему не надо было повторять очевидное. — Мне кажется, — шепнула на ухо другая ведьма, — мне кажется, у вас взаимно. — Никогда не поверю, — отмахнулся Вальдес. — Можно проверить, — одновременно сказали сестры, и в воздухе появилась третья. Они стянули Вальдеса с крыши и закружили в воздухе. — Почему ты не хочешь проверить? — Это же так интересно! — Кто знает, может, проклятие спадет? Вальдес смеялся и кружился в танце, не прислушиваясь к искушающим речам. Сегодня он не придет к Олафу, сегодня он будет танцевать так, что, будь он смертным, умер бы. Так, что, не будь он сам ветром, забыл бы любое горе. — Если хочешь… — Мы можем… — Стать им. Слова ударили в самое сердце. А ведь раньше он думал, что у ветра есть только желания, за которыми он летит. Вальдес рухнул на землю и оказался вновь человеком. Другое он планировал, но и так неплохо… Он встал, отряхнулся и быстро пошел в дом. Пересекаться с пленниками не хотелось совсем. 2. — Вас что-то беспокоит, Вальдес? — Только шторм, но он и должен быть в это время года. Олаф тянулся навстречу. Странное дело, Вальдес ожидал от него сдержанности, терпимости к врагу, потопившему почти весь его флот, но никак не симпатии. Никак не того, что ему будут улыбаться в ответ. — Если такая погода привычна этим местам, значит, дело не в ней. Тогда в чем? — Олаф сидел напротив, смотрел спокойно, выжидающе. Можно было отшутиться, перевести разговор на другую тему. Но почему-то не хотелось. — Они плачут. И я не знаю, почему. Я пытался спросить, но они не откликаются. — Они? — удивился Олаф. Конечно, он не обязан был понимать то, о чем говорил собеседник, но от его вопроса стало совсем тоскливо. Сегодня ночью Вальдес обратится к ним и спросит на другом языке, и ему не смогут не ответить, а пока можно посидеть с бокалом вина. А то, что тебя не понимают, еще ничего не значит. У них столько общих тем, так что одну можно спрятать к запрещенным и больше не поднимать. — Вы говорите об астэрах? — Голос Олафа звучал немного осторожно; религиозные споры были слишком зыбкой почвой, которую они оба пока что удачно обходили. — Да. — Вальдес уже пожалел, что открыл рот. Этот разговор явно не мог привести к чему-то хорошему. Как объяснить человеку с совершенно другим мышлением и взглядом на мир, то, что знал всю жизнь, даже до рождения? — Я даже не знаю, что сказать. — Олаф выпрямился и чуть подался навстречу Ротгеру. — Уверяю вас, мой дорогой адмирал, любая другая тема — и я буду счастлив, — отмахнулся Вальдес. — Может быть, стоит сменить обстановку? Я понимаю, что мне не следует уходить дальше положенного, но почему вы заперлись вместе со мной здесь — ума не приложу. — Олаф встал с кресла и чуть отошел. — Уверен, у вас достаточно более увлекательных занятий, нежели быть здесь со мной. — Я бы не сказал. — Вальдес уже почувствовал, как странное веселье начало подниматься откуда-то изнутри, из самых темных закоулков души. — У меня, знаете ли, несмотря на то, что постоянно кто-то останавливается, вражеские адмиралы — нечастые гости. Повисла неуютная тишина. Не напряженная, но не было в ней и того приятного чувства, когда и слов не надо. Олаф отвернулся к окну, заранее игнорируя любые последующие реплики. Холодный, рассеянный, несмелый свет зимнего солнца падал ему на лицо, застревал в почти белых ресницах и заплетался в приглаженных волосах. — Хотите, я вас познакомлю? — С вашими богинями? — С кэцхен, — согласился Вальдес. — Не думаю, что ваша вера пошатнется от этой встречи, а они любят храбрецов. — Боюсь, в отличие от вас, я не считаю эту затею удачной. — Олаф покачал головой. — Я видел их в бою и не уверен, что хочу столкнуться вновь. — Они защищали свой город, вы не можете их в этом упрекнуть. — Не могу, — согласился Кальдмеер. — Но и не вижу смысла кланяться чужим богам. — Они не богини, а ведьмы, с ними надо танцевать, а не кланяться. — Вальдес налил себе еще вина и тоже встал. — Вы многое упускаете, мой любезный адмирал. Олаф обернулся и посмотрел странным взглядом, словно пытаясь понять, шутит ли собеседник. Вальдес широко улыбнулся. — Ну так как? — И все-таки я воздержусь, — снова отказался Олаф, не разрывая зрительного контакта. — Но я не против немного прогуляться и был бы рад, если бы вы составили мне компанию. — Конечно, — легко согласился Вальдес. — Я тут знаю все. Куда бы вы предпочли отправиться? Олаф слегка удивленно вскинул брови и улыбнулся. — Как вы относитесь к тому, чтобы посмотреть на шторм? Я не предлагаю спускаться к самой воде. У вас тут достаточно холмистая местность: уверен, есть места с хорошим видом… — Олаф тут же запнулся. — Но, пожалуй, не стоит. — Отчего же, — легко пропустил чужую заминку Вальдес. — Не все места, откуда можно любоваться зимним бушующим морем, — стратегически важные объекты. К тому же, я знаю такие места, где вода близко, но не достает до суши. Так что не вижу препятствий для небольшого путешествия. Они шли человеческими тропами к тому месту, куда Вальдес обычно добирался совсем иначе. Еще в начале пути он решил, что все-таки стоило сперва разведать путь, а не вести им не до конца окрепшего человека, но потом дорога стала легче, да и Олаф упорно двигался вперед, что придавало уверенности. И когда они вышли к обрыву над самой водой, Вальдес уже ни о чем не жалел. Этот вид стоил долгого пути и сомнений. Стоил того, чтобы показать это человеку, который когда-то врагом шел к этим берегам. — Красиво, — на выдохе произнес Кальдмеер и опустился на небольшой камень. Могучие волны бились о скалы, вгрызаясь в камень, перемешивая в себе землю, случайно попавшие корни и серую пену. Мутная, утратившая прозрачность вода, словно запертая в берегах, пыталась взмыть как можно выше и вырваться на свободу. Олаф смотрел в нее, и взгляд его был пустым. — Не на волны вы смотрите, господин адмирал, — после некоторого молчания сказал Вальдес. — Вы смотрите на мертвецов. Олаф ответил не сразу, а когда ответил, голос его был тихим и уставшим: — Позвольте мне эту слабость. Неправильные в своей слабости слова, неправильным в своей печали тоном. — Я сделаю вид, что не слышал этого. — Вальдес подобрал несколько камешков, поднялся и стал бросать их в бушующие воды, так, словно ему не было и десяти лет. Он всегда был неправильным, всегда привязывался, когда стоило проскользнуть рядом, останавливался и старался идти рядом с теми, кто был ему симпатичен, а не забывал и мчался дальше, как и полагалось бы ветру. Однажды он так же задержался подле мальчишки, что танцевал на краю и упал, и когда другой пролетел бы мимо, он остановился и спросил. Он не помнил своих слов, но помнил ответ. Помнил, что мальчик сказал, будто боится расстроить маму, и тогда они поменялись: ветер остановился в чужом теле, которое непривычно грело, а мальчик ушел, зная, что теперь никто не будет плакать по нему. Сейчас Вальдес чувствовал, что все сильнее привязывается к Олафу. И ведь можно было бы бросить это тело, взмыть ввысь и оказаться на чужой земле. Он стоял у самого обрыва, зная, что если и оступится, то все равно взлетит вверх. Брызги долетали до его лица и замирали каплями на ресницах, а если открыть глаза, то в них попадет соль, и будет противно и больно. — Вальдес! — Ему резко и с силой вцепились в плечо, дернули назад. — Вы что творите?! — А что я творю? — беспечно спросил он, оттирая глаза от морской воды. — Не знаю, но выглядело это так, словно вы прыгнуть хотели. — Серые глаза смотрели напряженно и почти зло. — Господин вице-адмирал, я правильно понимаю: если я еще раз спрошу, что у вас случилось, вы не ответите на мой вопрос? — Да ничего не случилось, — в очередной раз отмахнулся от заботы Вальдес. — Правильно ли я понимаю, — ледяным тоном продолжил Олаф, — что для вас нормально стоять над обрывом с закрытыми глазами в опасной близости к бушующей стихии? — Вполне. — Вальдес просто пожал плечами. Ему не нравилось, когда о нем заботились, тем более Олаф: это он был ранен, а не наоборот. — Тогда спешу вас заверить, — так же холодно продолжал Олаф, — когда мы вернемся в ваш дом, я уточню у первого попавшегося вашего товарища о том, нормально ли подобное поведение для вас. И попрошу впредь воздержаться от совместных прогулок. Мне не хотелось бы стать свидетелем несчастного случая. — Вы слишком серьезно относитесь к жизни своего врага. — Веселья на душе уже не было, но остановиться было невозможно. — Давайте будем смотреть правде в глаза: если бы я был мертв, вам было бы очень удобно. Я, конечно, понимаю, что речь не о теперешнем положении, но вот, например, если завтра — не при вас, конечно, — я где-нибудь поскользнусь и сломаю шею, вы должны согласиться: это было бы неплохой, хоть и недостаточной компенсацией за ваш флот. Хотя… — Вальдес протянул последнее слово, и сквозь веселье в его голосе послышалось легкое безумие. — Нет, сейчас как-то рано, надо подождать до тех пор, пока вас не вернут обратно, тогда точно можно. Кстати, вы не знаете, но иногда я люблю ходить по крышам во время дождя. Есть все шансы поскользнуться, не правда ли? Сильная пощечина привела его в себя. Олаф не пожалел силы. Вальдес распахнул глаза и дотронулся до огнем горящей щеки. — Таким ударом все зубы выбить можно, — совершенно спокойно сказал он. — Прошу меня простить за эту вольность, — отчеканил Кальдмеер. — Мне показалось, что вам это нужно. — Да ничего страшного, — тихо проговорил Вальдес. — Это я прошу прощения за неподобающее поведение. Пойдемте обратно, кажется, я безнадежно все испортил. Олаф не шевелился и смотрел куда-то в сторону. — Там что-то увлекательное, а я не в курсе? — Вальдес тут же оказался рядом. — Поделитесь? — Конечно, — Кальдмеер на мгновение сомкнул веки, потом открыл глаза и просмотрел на собеседника, быстро поднял ладони, так же быстро положил их на скулы Вальдеса, удерживая его, и поцеловал. Сухим коротким прикосновением, но в губы — не примешь ни за что другое, кроме романтического порыва. И, видя чужое удивление, спокойно и четко произнес: — Я ошибся, господин вице-адмирал? Вальдес думал, что задохнется, он глядел на Олафа во все глаза и боялся сказать хоть слово. Этот человек все-таки нашел в нем то, о существовании чего ни враги, ни друзья не подозревали — страх. И сейчас страх смотрел на Олафа глазами Вальдеса и напоминал, что бывает с теми, кто остается кружиться в танце с кэцхен дольше позволенного живым. — Значит, ошибся, — спокойно, ровно и абсолютно безжизненно произнес Олаф. — Чем я могу расплатиться с вами за нанесенное оскорбление? У меня нет шпаги, так что позволить убить себя в поединке не смогу, но вы только что так воодушевленно рассказывали о «случайных» смертях. Если вы захотите, я могу… — Нет! — Ротгер вцепился в чужую руку так, словно отпусти он ее — Кальдмеер упадет в пропасть. — Все не так, как вы могли подумать. Я рад, я безумно рад вашему признанию… Просто все немного сложнее, чем может показаться на первый взгляд. — Вам не стоит так переживать, господин Вальдес, — Олаф выглядел как в первые дни их знакомства, не болезненно, но отстраненно, и взгляд его был направлен не на собеседника, а сквозь него. — Уверяю вас, я бы не позволил себе ничего, что могло бы хоть как-то навредить вашей чести или вашему душевному спокойствию. — Послушайте… — Вальдес старался найти нужные слова, но их не было. — Дело не в вас. — Я понимаю. — Олаф смотрел на него, но вряд ли слова могли достигнуть его ушей. — Я привык считать, что разбираюсь в людях, но неверно истолковал ваше гостеприимство. — Господин Кальдмеер, пожалуйста, позвольте мне договорить. — Тот согласно кивнул, но видно было, что собственные мысли опять поглотили его слишком сильно. — Олаф! Кальдмеер удивленно посмотрел на него. — Олаф! — Вальдес разве что по швам руки не вытянул, встал по-военному прямо. — Прошу, дайте мне немного времени. — Конечно, — кивнул Кальдмеер. И это согласие как-то разрядило воздух, убирая напряжение между ними. — Ваш врач не одобрит столь долгие прогулки, — привычно веселым голосом произнес Вальдес. — Пойдемте обратно. — С удовольствием. — И Кальдмеер улыбнулся ему в ответ. 3. Ведьмы танцевали на его окне, кружились в простом и древнем танце, завораживали своей пластикой и красотой. — Ты совсем перестал летать. — Ты считаешь, что если перестанешь быть с нами — изменишься? — Почему ты так много думаешь вместо того, чтобы сделать что-нибудь? Вальдес открыл окно и сел на подоконник. Холодный ветер носился по комнате, а одна из ведьм уже успела залезть к нему на колени и, смеясь, заплетала прозрачными пальцами маленькие косички из его волос. Последние несколько дней прошли в размышлениях и глупой тоске. Времени так мало, человек, которого хочется коснуться все больше — не против, и даже сам сделал первый шаг, и теперь только одна причина держит крепче любых веревок: пойдешь на поводу у своих желаний — потеряешь все. Надо было сказать это Олафу, так было бы честно, но Вальдес никому не признавался в своей сущности, никогда раньше… — Почему ты боишься? Это тебе совсем не идет. Ты сильный и храбрый, не веди себя иначе! — Девушка на его коленях залилась звонким смехом, сняла со своей шеи длинную нитку жемчуга и надела на него. Их словно разбудил стук в дверь. Вальдес открыл глаза, ведьмы тоже замерли в ожидании. — Познакомишь? — Они ничего не говорили, но это было слышно и без слов. Вальдес кивнул. — Входите, здесь открыто, — крикнул он, не сомневаясь, кто его гость. На лице Олафа всегда отражалось мало эмоций, но зато он умел выразительно молчать. На мгновение он отступил, словно желая уйти, но замер. — Вы простудитесь, Ротгер. — Он приблизился к сидящему на подоконнике Вальдесу. — Почему у вас открыты все окна? Могу я их закрыть? Ведьма легко спрыгнула с колен Вальдеса и подошла к Олафу. Тот смотрел напряженно, но не смел отстраниться. Она легко коснулась его плеча прозрачными пальцами и, тут же отдернув руку, засмеялась, обратилась в ветер и улетела прочь, захватив сестер и громко захлопнув за собой ставни. Ротгер, смущенно улыбаясь, почти сполз на пол и распрямился. — Помнишь, ты говорил, будто тебе казалось, что ты встречал меня раньше? Это правда. — Вальдес бездумно поводил носком сапога по ворсистому ковру, потом наклонил голову набок и сделал неопределенный жест рукой. — Я вроде как не совсем человек. Олаф молча кивнул, соглашаясь, не отступая, но и не делая шага навстречу. — А еще я почти такой же, как они. — Вальдес кивнул в сторону закрытого окна. — И если пробыть со мной рядом слишком долго, я могу случайно убить. — Накануне меня назначили капитаном, и я шел посмотреть на свой будущий корабль, — заговорил Олаф. — Только-только пришла весна, было утро, и вода казалась темной лишь у самого берега, постепенно светлея к горизонту так, что самой линии не было видно. На небе не было ни единого облака, и казалось, что море просто заворачивает и уходит наверх, и что в небе тоже вода, и если в него смотреть слишком долго, то упадешь и утонешь… Тогда ты и пришел в первый раз, я правильно помню? Ротгер засмеялся. — Прости, тогда я заметил не так много, как ты, но форму капитана, кажется, видел. Наверное, ты прав, и это был тот самый день. Странно, что ты меня почувствовал. — Я тогда многое ощущал острее. — Олаф все-таки сделал шаг навстречу. — Сейчас не так, сейчас я не могу так же предчувствовать опасность или слишком сильно надеяться на чутье. — Еще шаг. — Не думаю, что это храбрость… — Еще один. — Может быть, ценности изменились? Еще шаг, и он уже стоял не так далеко от Вальдеса, но все еще давал ему возможность для маневра, достаточно места, чтобы обойти, не соприкоснувшись. — Ты еще скажи, что это старость. — Ротгер приблизился несколькими быстрыми шагами. — Знаешь, возможно, я слишком нагнетаю. В конце концов, это тело человека, а то, что я могу обращаться в ветер, может ничего и не значить. Но я не проверял, старался не оставаться с кем-либо слишком долго… — И со мной не останешься. — Олаф поймал его руку и поднес к губам, мягко поцеловал ладонь, утыкаясь в нее лицом. — Кто знает, долго ли мне тут быть и что будет дальше… Так что не бойся за меня. Олаф потянул чужую руку дальше, себе за шею, скользя губами по венам под кожей. — Звучит ужасно, — нервно усмехнулся Вальдес, чувствуя, как от чужого дыхания на коже сбивается его собственное. — Но теперь ты знаешь мой секрет. Так что помни — я тебя везде найду. Олаф только усмехнулся и потянулся к его губам.