Neverland

— Дезмонд? — Отъебись, пожалуйста. Дезмонд не посмотрел на него, не повернулся, не поднял взгляда — он просто хотел, чтобы его оставили в покое. Не трогали, в конце концов, не ебали мозг этим сраным ассасинским кредо — он его, блять, десять раз в гробу вертел вместе с теорией заговора, которой бредил отец, вместе с тамплиерами, которые контролируют все на свете, включая производство презервативов и туалетной бумаги, который отслеживают каждый их гребаный шаг, поэтому жить можно только в глуши — в каждом, мол, городе, есть свой штаб, свои неспящие псы, готовые разодрать глотку, поэтому нужно жить в общине, напоминающей доисторическую, просто — еще немного, и придется охотиться на мамонтов и воевать с соседними племенами — как же, блять, жалко, что мамонты вымерли, а соседних племен не наблюдается вообще, только их ебаная Ферма, где от силы — три десятка человек, лица знакомые настолько, что от каждого из них тянет блевануть. И отец был ебанутым, нет, серьезно, Дез не удивился бы, если тот ни с того ни с сего решил бы вдруг, что нужно следовать древним ассасинским традициям и отрубить ему палец — отец был просто помешанным, это было бы в порядке вещей. Палец ему пока не отрезали, но творили другой пиздец, и просто хотелось исчезнуть. А тут еще и этот. Клэй. Просто пример для подражания. Подающий надежды ассасин, которого отец ставил Дезмонду в пример, и говорил, посмотри, мол, вот, еще немного, и Клэю можно будет дать настоящее Задание, такое, что аж с большой буквы, и что ты, Дезмонд, должен стать лучшим, но нет, ты нихуя не делаешь, а теперь посмотри на Клэя. — Дезмонд, что случилось? А не пойти бы тебе нахер, подающий надежды Клэй. Но вслух Дезмонд ему этого, конечно, не сказал. Он пнул ржавую бочку, стоявшую в раздражительной близости, и закрыл лицо руками. Слабым быть нельзя. Ему вбивали это в голову с самого, мать его, рождения, промывали мозги, тренировали, как гладиатора перед самым ответственным боем, которого не было, которого не существовало, как не существовало и ебнутой отцовской теории заговора. Больше всего на свете хотелось жить, как нормальные подростки, пиздить журналы с голыми телками, курить травку за школой, гонять на байке по ночам и ходить на тусовки, выкрадывать у отца полупустые бутылки виски, но даже отец его, Мастер ебаных ассасинов, виски не пил, и вообще алкоголь достать тут было — в чертовой глуши — задачей из серии невыполнимых. У Дезмонда было смутное представление о нормальной жизни — из тех фильмов на кассетах, которые полудохлый проигрыватель воспроизводил через раз в лучшем случае, но даже то, что он видел, было упоительным и манящим. Клэй сел рядом, на сырую холодную землю. Как же хорошо, блять, спасибо всем богам, в которых Дезмонд не верил, что он просто молчал и не лез со своими разговорами, просто сидел рядом, такой пиздец правильный. Хотя лучше бы его рядом не было. Дезмонд, конечно же, знал о нем все, что только можно было — потому что на их ебанутой Ферме — едва ли десятке домов, притиснувшихся друг к другу, как выжившие во время зомби-апокалипсиса, все обо всех знали. Это хуже, чем деревня и хуже, чем ебаный ад. Он знал, что Клэй нихуя не поймет, что скажет — отдай свою жизнь во благо Ордена, и поебать, что ты хочешь пожить еще, он сам был готов свою жизнь отдать — и потому, конечно же, был примерным ассасином. Дезмонд в жизни не хотел бы стать хоть немного похожим на него. Он хотел бы жить где-нибудь в Нью-Йорке или Чикаго, или не важно где — в нормальном большом городе, где никого не ебет, что ты делаешь, как живешь и когда чихаешь. Тут это всех, конечно же, ебало. — Дезмонд. Ты сам знаешь, Уилл всегда хочет как лучше. Этому Уиллу поебать будет, если его сын сдохнет после очередной тренировки, он просто скажет, что разочарован, что тебе, сын, следовало бы быть еще сильнее, вообще непобедимым, каким-нибудь богом, порожденным чьим-то больным сознанием. Это были не тренировки — а сущий ад, окей, по большей части — хотя тренировать терпение было не так больно, но не менее мучительно. В какой-то момент он привык — в конце концов, терпеть его и учили. Выжидать, прятаться, быть бесшумным, любому нормальному человеку было бы насрать на это, но не отцу Дезмонда. И, как он считал, самому Дезмонду тоже. — Клэй, пожалуйста, уйди. — Дезмонд, — Клэй тяжело вздохнул и панибратски обнял его за плечи. — Как будто ты не знаешь, что это в порядке вещей. Как раз где-то в твоем возрасте я сломал себе пару ребер все на той же гребаной тренировке, и проклинал весь этот Орден, все это Кредо, вместе с его Мастером, вместе с его правилами и законами, но, знаешь, что? Сильнее всего я проклинал собственное бессилие. Ты поймешь, Дезмонд, это придет. Этот парень — старше его лет на семь — считал, что он уже и пороха нюхнул, и все в этой жизни знает, и вправе давать советы. Пошел бы он. На этот раз Дезмонд сказал это вслух. — Иди нахер, Клэй, со своими нравоучениями. Не трогай меня. — Ты так и не понял, — Клэй покачал головой, поднимаясь на ноги. — Дезмонд, я хочу как лучше. Я хочу помочь тебе. Точно как отец, убивающий своими гладиаторскими тренировками раз за разом и полощущий мозги. Тоже всегда хотел как лучше. — Дезмонд. Если тебе нужна будет, серьезно, нужна будет помощь. Просто поговорить или дружеское плечо, или — не важно, что, ты можешь прийти. Ты же знаешь, где я. Господи, о чем это я, тут все обо всех знают все.

***

Конечно, Дезмонд не пришел. Он не стал бы добровольно идти плакаться к тому, кто был воплощением всего того, чего Дезмонд хотел избежать. Клэй пришел сам. Просто заглянул на семейный ужин, разорвав напряженную тишину, едва прерываемую звоном посуды, своим беспечным: «Можно, мистер Майлз?» И ввалился в дом. То есть он был нормальным — конечно, он был нормальным, и не то, чтобы сильно безбашенным, но сам Дезмонд не рискнул бы так бесцеремонно вваливаться даже в собственный дом. — Мистер Майлз, а Дезмонд?.. — невнятно спросил он и в ответ на вопросительный взгляд Уильяма неопределенно взмахнул рукой. — Нам нужно поговорить. О многом. Дезмонд не знал, чего ожидать — нет, конечно, бушевать отец не стал бы — он вообще почти никогда не поднимал голос, только вот разговаривал так, будто отдавал приказы, и, казалось, единственные теплые оттенки в его голосе Дезмонд слышал в далеком детстве. И то не уверен был, что это ему не почудилось. Но тут, видимо, роль сыграла отцовская предвзятость — к Клэю тот относился едва ли не мягче, чем к собственному сыну. Видимо, все потому, что Клэй подавал надежды. Отец кивнул — сдержанно, как и все, что он делал, и Дезмонд с трудом заставил себя не вскочить из-за стола, а встать спокойно — теперь он предпочел бы любую компанию тяжелому гнетущему молчанию, которое было самим воплощением всего, что его окружало — дом, отец, сама жизнь в этом месте. Едва они спустились с крыльца, Клэй обнял его за плечи — точно как тогда, когда приебался к нему после тренировки, но теперь он был — само спасение и раздражал уже куда меньше. Дезмонд даже был бы не против, спасай его Клэй подобным образом от каждого чертова семейного ужина. — Расслабься, — посоветовал тот. — Просто расслабься. Пойдем выпьем, окей? — Выпьем? — переспросил Дезмонд, помня, что тут достать что-то «неуставное» — подвиг похлеще геракловых. — Тихо, — хохотнул Клэй, увлекая его в сторону своего дома — он жил там один, и что стало с его родителями — единственное, о чем Дезмонд не имел представления на этой гребаной Ферме. Отца ему заменил Мастер — они тут все были «братья и сестры». — Я надеюсь, тебе хватит сообразительности держать язык за зубами? Дезмонд обиженно фыркнул. Дома у Клэя творился откровенный пиздец начиная с самой прихожей и, наверное, везде точно так же. Разваленные по полу вещи, бумаги — вот это зачем? Ассасины не испытывали потребности в бумажной волоките. Им нужно было прятаться и убивать, еще параноить все время — куда без этого. Возможно, просто дань времени, намек на нормальность. Еще не поздно, но пасмурно — что странно для лета их ебаной Южной Дакоты, и в полумраке Дезмонд пару раз наткнулся на брошенные посреди комнаты ботинки, темную маскировочную куртку, еще что-то непонятное. — Ты раньше пил хоть раз? — поинтересовался Клэй, открыв один из кухонных шкафов, и извлек оттуда узкую бутылку с чем-то янтарно-темным. Дезмонд покачал головой, все пытаясь понять, с чего вдруг этот парень проявлял такое дружелюбие. — Можешь попытаться чем-нибудь разбавить. Чем… не знаю. Колы нет. Смешно будет — виски с апельсиновым соком? Не знаю. Дезмонд? Он снова покачал головой, чувствуя, как по венам разливается адреналин от одной мысли о не дозволенном ранее. Ничто не истинно, все дозволено, кроме нормальной, конечно же, жизни — по этому правилу они тут жили. А Клэй, который был чуть ли не сраным примером подражания всех юных ассасинов, сейчас разливал им виски по железным кружкам — бокалов все равно не было. — Дезмонд, — ему определенно нравилось звать его по имени, — Дезмонд, послушай. Я тебя понимаю. Нет, серьезно. Ты думаешь — что я знаю о гребаном одиночестве? Господи, парень, просто поверь на слово — я знаю о нем, столько, сколько не хотел бы в жизни. Никогда. Дезмонд? Пей. Такие разговоры они, знаешь, располагают. Дезмонд щедро глотнул из кружки и чуть не закашлялся — жарко и горько обожгло язык и гортань; чтобы проглотить, пришлось сделать усилие, но через считанные секунды жар ушел в легкое тепло, растекавшееся по пищеводу. Возможно, это было не так противно. Плевать, как это было, если от этого должно стать лучше. — Зачем ты?.. — он неопределенно пожал плечами, не зная, как сформулировать вопрос. Но Клэй понял. — Ты думаешь, что ты сейчас один. Что все помешаны на одном и том же, том, чего не существует в самом деле, том, чего никогда не произойдет. Оно есть, Дезмонд, поверь, ты узнаешь позже — оно действительно есть, но я не о том. Ты заебался, я заебался, нужен еще какой-то предлог? — Заебался? — Поверь, — Клэй невесело усмехнулся и плеснул еще виски в свою кружку. — Действительно. Тут есть, от чего устать, хоть меня и посылают на эти задания, я что-то делаю, я не гнию тут в однообразии, но я не… Я просто заебался. Не важно, от чего. — Расскажи? — превозмогая себя, Дезмонд сделал еще глоток и опустил подбородок на сложенные на столе руки, лениво глядя на Клэя снизу вверх. — Это все, знаешь… от тоски. Да, от тоски, Дез. От того, что нет цели, нет якорей в жизни — понимаешь, о чем я? Что этот Орден… это да, великая цель, но я не вижу смысла. Глобального. То есть — нам нужно победить тамплиеров, но это точно не случится на моем веку, мы уже тысячу лет пытаемся что-то сделать, но нихуя, так и сремся, как две собаки, лаем, кусаемся, но одна другую победить не может. А смысл для меня — он?.. Он в чем? Какая-нибудь девчонка, которая нарожает мне детей, и я буду уматывать их с младенчества на этих тренировках, надеясь, что, может, что на их век выпадет финал этой бесконечной грызни? Или что? Я тоже заебался, Дезмонд, поверь, и я могу представить себе, что ты чувствуешь сейчас. И ты можешь меня понять — я уверен, ты понимаешь, и у тебя тоже нет никакого смысла теперь. Дезмонд невесело улыбнулся и потянулся к бутылке — каждый следующий глоток давался все легче и легче, становилось теплее, и будто само притяжение к этой земле, выжженной солнцем земле из Фермы, становилось слабее и слабее. — И вот ты понимаешь, Дез, что нормальной жизни у тебя не будет. Что ты не сможешь спокойно жить, зная, что десятки людей умирают из-за этой бесконечной холодной войны. Иногда, конечно, и не холодной — ты слышал о крестовых походах? Или войне за независимость? Это все та же грызня. Не важно. Ты просто не сможешь спокойно жить, работать в каком-нибудь офисе, или официантом, или раздавать листовки на улицах, не сможешь вытащить эту срань из своей головы и стать безразличным. Значит, ты положишь свою жизнь на эту херь. На эти дебильные вылазки, задания, и больше ничего у тебя не будет. В этом нет смысла. И конца у этого нет. Нахуя? Я не знаю. Мы не можем успокоиться, тамплиеры, конечно, тоже, и это закольцовано. Как змея, которая жрет свой хвост. Уроб… Не помню. Не выговорю. Не важно. Будут новые войны и новые крестовые походы, а выхода — нет, его не будет, никогда. И какой тогда смысл? Значит, смысла нет. От этого не горько? Тебе, Дезмонд? Он понимал. Понимал, и чувствовал, и был решительно не согласен отдавать свою жизнь за эту бесконечную бессмысленную борьбу. — Да, — просто ответил Дезмонд и, схватив бутылку, глотнул прямо из горла, стараясь не морщиться и не думать о том, как он потом будет возвращаться домой к отцу. — Я понимаю. И это… действительно пиздец.

***

Домой идти не пришлось — он был просто не в состоянии. Через какое-то время и еще какое-то количество глотков, и едва смог выдавить, что ему «кажется, хуево», и Клэй оттащил его в ванную. Дезмонду казалось, что его выворачивает наизнанку, и внутренностям не терпится с ним распрощаться и исчезнуть, начала ныть голова, от выступившего пота слезились глаза и, в общем, было хуево. Очень. Клэй вовремя проскользнул в ванную, помог умыться и попытался довести до кровати — но мир шатался настолько, что Дезмонд упал на диван и невнятно убеждал всех уйти, повышая голос, ворочался и бессмысленно махал руками. — Херово выглядишь, приятель, — на утро сказал ему Клэй, когда он нашел в себе силы сползти с дивана и выбраться на кухню. Он уснул не раздеваясь, и теперь одежда мерзко и влажно липла к телу, от жары и духоты продохнуть было невозможно. Сам Клэй выглядел отвратительно бодро, и в светлой футболке и шортах ему наверняка было просто заебись. Дезмонд неразборчиво пробормотал что-то наподобие доброго утра, стянул толстовку и, бросив ее на соседний стул, жадно потянулся с запотевшему стакану с водой. Клэй хмыкнул и отвернулся к окну, глядя на улицу — там кто-то ходил, кто вопил — тренировки не прекращались вообще, кто-то жаловался на все подряд и, в общем, активно воспроизводил тот суррогат нормальной жизни, в котором они тут все существовали. — Отец не искал? — Не, — Клэй влез на кухонную тумбу и, подтянув ногу к груди, положил подбородок на колено. — Не думаю, чтобы они сильно волновался. Наверное, рад, что ты наконец нашел тут друзей. Ну да. Наверное, можно было так сказать — друзей, потому что вот Клэй, подающий надежды охуительный ассасин, оказался не таким засранцем, каким Дезмонд его считал всегда и, пожалуй, был самым понимающим из всего окружения Дезмонда — почти родственной душой. — Ладно, Дез, не думаю, что ты сейчас сильно захочешь есть. Можешь пока отлежаться у меня, и где ванная ты, хах, знаешь. — Ну спасибо, — буркнул Дезмонд, осушив второй стакан воды. — У тебя, кстати?.. — Ебаные тренировки каждый день. И даже прямо сейчас. Нахуй. — Нахуй? — со смешком переспросил Клэй. — Ну, впрочем, да, нахуй так нахуй.

***

В следующий раз Дезмонд сам постучался в его дверь ровно неделю спустя. Они, конечно, сталкивались на улице, перекидывались парой слов и расходились — Дезмонду все еще было немного неловко. Клэй открыл дверь, глядя на него с едва различимым удивлением, и отстранился, давая пройти. В его доме царил все тот же сумеречный полумрак — только на захламленном столике посреди гостиной отдавал неестественно голубым светом экран ноутбука, и снова по полу были беспорядочно разбросаны бумаги. — Что-то случилось? Ну конечно, блять, нельзя же прийти просто поговорить. Обязательно должно что-то случиться — у них тут все этого ждали, все как один жили в бесконечном ожидании чего-то. Но ничего не происходило. Было даже смешно смотреть за тем, как каждый чуть что готов был отдать свою жизнь из-за дебильной паранойи. Смешно и немного страшно. — Нет, — Дезмонд пожал плечами и сел на пол, скрестив ноги. — Просто пришел. — Тоже хорошо. Клэй принялся собирать разбросанные по полу листы. Невозможно было понять, что там написано — бесконечные и бессмысленные комбинации нулей и единиц, короткие слова и целые абзацы текста, и снова мешанина единиц и нулей. — Чем ты сейчас занимаешься? — В смысле? — Вот это все — оно, не знаю… — Дезмонд кивнул в сторону ноутбука, — хобби? — Хотелось бы, — Клэй невесело хохотнул. — Это своего рода тоже тренировка. Дезмонд непонимающе нахмурился. — Это пока на стадии подготовки, и об этом не стоит сильно трепать. В общем, мне нужно будет прикинуться охуительным программистом и хрен знает сколько провести в окружении тамплиеров. Собирать информацию, что-то в этом роде. Ферма — то место, где у людей не бывает хобби. Где все направлено на бессмысленную борьбу. У каждого — от маленьких детей и до стариков в голове одна и та же муть. Даже у хорошего парня Клэя Качмарека. Ебанутая почти-религиозная община. Дезмонд молчал, водя кончиками пальцев по прохладному деревянному полу, неаккуратно покрытому лаком. Клэй собрал бумаги и сел за ноутбук, наполнив гостиную мерным и успокаивающим перестуком клавиш. Из всех этих сумасшедших он был самым… нормальным? Человечным? Дезмонд не мог понять. Не мог понять, но постепенно привыкал по вечерам сбегать в эту вечно сумеречную гостиную на другом конце Фермы, слушать, как Клэй ругается с ноутбуком или шелестит бумагами, привыкал к долгим разговорам — ему не с кем было так разговаривать прежде, отец много говорить не любил, мать его самого слушала, но разговор не поддерживала никогда. Все остальные были чужими и повернутыми на ебанутой теории заговора. Как будто промыли мозг хлоркой. Он не понимал, зачем Клэю так сумасшедше готовится к этому заданию — если он тоже не видел смысла, то зачем? Дезмонд однажды спросил его об этом. — А что я еще могу делать, как ты думаешь? — Клэй тогда отвернулся от монитора и, чуть сощурившись, наклонился к нему. — Нужно что-то делать, чтобы не сдохнуть. Обманывать себя тем, что ты занимаешься чем-то важным, что без тебя не справятся, верить, что не просто какая-то там ступенька — а ты ступенька в бесконечной лестнице. Исхода нет, но можно убедить себя в том, что он существует, и что… Не важно. Эти дурацкие разговоры о смысле жизни — люблю их просто пиздец как — они все такие же бессмысленные. Но зачем-то я это делаю. Тогда я заставил себя поверить в то, что это нужно хотя бы мне. Отдать свою жизнь ради великой цели, красиво, да? Он противоречил сам себе, а, может, и нет, Клэй любил говорить загадками — и Дезмонду показалось, что в его глазах мелькнуло что-то сумасшедшее, затягивающее и бездонное, словно само безумие. Клэй был, в общем, хорошим парнем, но иногда — пугал до дрожи.

***

— Это ощущение — когда ты будто воздуха глотнул. Вот ты проебываешь всю свою жизнь тут, видишь эту сухую траву, дома, одни и те же лица — а потом тебя выпускают на волю. Мы тут как в зоопарке, в клетке, и не знаем ничего о том, что бывает помимо этого. Мы родились в клетке и думаем, что весь мир — он в призме решетчатых стен, или… Как сказать. Не знаю. А когда это исчезает, ты понимаешь, что можно жить — как хочешь. А потом снова возвращаешься в клетку. Тех, кто сбежал из зоопарка… отстреливают? Или сначала прикидывают ценность, а потом уже отстреливают? Не знаю. О чем я… Да. Конечно, одного меня бы никуда не отпустили — мне тогда было… девятнадцать? Кажется, так. Было еще три парня, опытных, знаешь, таких, которые через все на свете прошли, и, по сути, они-то все и делали — мне нужно было смотреть и набираться опыта, но это ощущение — когда ты, наконец, не ждешь, когда будто бы делаешь что-то во имя общего блага — оно спасает. Ты не чувствуешь себя больше бессмысленным и одиноким. Наверное, поэтому я все еще здесь. Клэй рассказывал о своем первом задании — что-то рядовое, обезвредить группу тамплиеров в Чикаго. Дезмонд лежал на полу и, подложив руки под голову, смотрел в рассветное небо — тот его кусок, что открывало взгляду распахнутое окно. Душно и густо пахло соляркой, лаяли собаки, Ферма просыпалась, а ему не хотелось ни двигаться, ни разговаривать, ни видеть — ничего, кроме куска розовеющего неба, подернутого легкой сизой дымкой облаков. — И знаешь, Дез, я понимал тогда, что все должно пройти как надо — Уилл перестраховался, хватило бы пары человек, но нас было четверо, а я все равно трясся от предвкушения, нервов и чего-то еще. Адреналин свободы. Я тогда увидел в первый раз чью-то смерть — одно дело тренировки, когда ты не можешь потом двигаться сутки, когда у тебя губы в кровь разбиты, когда пот застилает глаза, и ты думаешь — что может быть страшнее? Но это все просто подготовка. Там я понял, насколько все… серьезно. Первый раз страшно видеть — вот парень, с которым ты пять минут назад болтал о жизни — шепотом, сидя в засаде, не веря до конца в реальность происходящего. А потом он убивает кого-то на твоих глазах — но ты понимаешь, что не чувствуешь сожаления. Что тебя настолько плющит от ощущения свободы и собственной всесильности, хотя ты нихуя и не сделал, и тебе не мерзко, да, страшно, но это как будто нормально. Не соображаешь, как будто налакался этой опасности, и мозг отравлен адреналином. Я думал об этом после, — Клэй приподнялся и глотнул из бутылки, — когда сам в другой раз чуть не распрощался с жизнью. И мне было плевать. Великая цель, помнишь, да? Если умирать — то только ради нее. К чему я это говорил вообще? Не помню. Дезмонд неопределенно хмыкнул. Клэй, конечно, рассказывал охуенные истории время от времени — но все равно скатывался в какие-то высокие материи. Столько этих высоких материй кругом — не продохнуть. Но Клэй любил разговоры о смысле жизни. Пиздец как. Он хотя бы не промывал мозги — и с ним не было того ощущения тоскливого одиночества, которым был напоен каждый день на этой проклятой Ферме. Наверное, нужно было выпить еще. Дезмонд сел, опираясь на одну руку, и перегнулся через Клэя, чтобы взять бутылку. Не удержался и ебанулся — хорошо хоть не на пол. — Может, тебе хватит? — хохотнул под ним Клэй. — Белочки-чертики? Дезмонд по-дурацки заржал, уткнувшись лбом в его плечо. Почему-то сейчас это казалось пиздец каким смешным, и, может, действительно стоило остановиться. Или нет. Он завозился, пытаясь подняться, но накрыло снова, и он рухнул сверху, содрогаясь от беззвучного хохота. — Ну и что теперь? — Не знаю, — выдохнул Дезмонд сквозь смех и неловко двинул рукой, задев бутылку — та откатилась куда-то в сторону и тихонько звякнула. — Господи, Дезмонд, ты долбоеб. — Она была закрытая? — Кажется. Пиздец, Дез. Мне кажется, это определенно знак, что хватит. Не судьба. — Ага, — согласился Дезмонд и снова уронил голову на его плечо. — Это жестоко. — Ты тяжелый, и вот это жестоко, — хмыкнул Клэй и поерзал, намекая, что неплохо было бы полежать на ком-нибудь еще. В зоне досягаемости никого еще не было — да и вообще не было никого, и шевелиться было лень. Как-то совсем по-идиотски — лежать и дышать в чужое плечо. За окном надрывались птицы, мерно шумели генераторы электричества, Клэй молчал и думал, наверное, над очередными высокими материями. — Ты щекотно дышишь, — заметил он через несколько минут и замолчал снова. Дезмонд уперся ладонями в пол и чуть приподнялся — Клэй отсутствующе смотрел в потолок и отреагировал запоздало, удивленно приподняв брови. — Дезмонд? Он молчал и смотрел, пытаясь сфокусировать уплывающий взгляд и разогнать мутный туман в голове. Клэй снова позвал его, но Дезмонд только нахмурился, не понимая, чего от него хотят. Долго удерживать равновесие было сложно, и он расслабил руки, позволяя себе снова упасть сверху, и прислонился лбом ко лбу Клэя, прикрыв глаза. — Дезмонд? Теперь это прозвучало уже не так громко, но куда более нервно, будто бы его одолевали смутные сомнения. Дезмонд ощутил легкое, точно на пробу, прикосновение к шее под волосами, и мимолетно подумал — «пиздец», на большее его не хватило. Они целовались бессмысленно-долго, и снова тянуло на поржать, Дезмонд то и дело отстранялся, чтобы просмеяться, и в голове не прекращало вертеться «господи, какой пиздец», Клэя просто трясло от беззвучного хохота, и, не открывая глаз, можно было почувствовать, как его губы растягиваются в улыбке. От него крепко несло алкоголем, от самого Дезмонда, наверное, тоже. Все под то же бодрое ржание он выпутался из толстовки, в которой было невыносимо жарко, и замер с немым вопросом — что дальше? Клэй посмотрел на него внимательно и в то же время безлико-отстраненно и резко подался вперед, опрокидывая Дезмонда на пол, тот чуть не ебнулся головой о ножку кровати, вздрогнул и закрыл глаза. Стало поебать. Он не пугался — чувствуя сухие обветренные губы на шее, и теплые пальцы с жесткими подушечками, скользящие под задранной футболкой и ниже, вдоль ремня джинсов. Дезмонд даже отдавал себе отчет во всем происходящем — насколько мог. Не успев подумать — «зачем», он осознал кристально ясно: все это — от тоски. От ебаной тоски, болезненной и непрерывно грызущей, у них обоих — от тоски. Дезмонд понимал — он немного сошел с ума, почувствовав, что не один тут, и потянулся, как побитый пес к приласкавшей ладони, безотчетно и доверчиво. Как у него получалось о чем-то вообще думать, он не понимал, и это определенно стало последней осознанной мыслью — после накрыло резко, накатило болезненным голодным желанием. Он подался вперед — насколько мог, притиснутый к жесткому полу тяжестью чужого тела, прижался губами к плечу, куда мог дотянуться, понимая, что сейчас нихера не поможет Клэю расстегнуть ремень, над которым тот залипал уже не меньше минуты. Клэй, конечно, справился, сдернул с него джинсы, накрыл член горячей ладонью, и Дезмонд шумно выдохнул, откинул голову, ударившись об пол. Не зная, куда деть руки, обнял за плечи, провел ладонями по бокам, задрал майку, нашарил пуговицу на джинсовых шортах, тугую и мучительно долго не поддававшуюся. Клэй тяжело и жарко дышал в изгиб плеча, медленно и ровно скользя ладонью — как у него только терпения хватало. В какой-то момент дышать стало и вовсе невозможно, Дезмонд захлебнулся воздухом, горячим и осязаемо-густым, словно кусками протискивающимся в легкие, и резко мотнул головой, когда Клэй поцеловал его, жадно и торопливо, казалось, еще немного, и можно потерять сознание. Он тогда больно закусил кожу на шее, из горла вырвался тяжелый хрип, Дезмонд сам толкнулся навстречу, сбивая с ровного ритма, Клэй тихо хмыкнул — почти кожей можно было ощутить, как он улыбается — и обхватил оба их члена, двигая ладонью резко и рвано, плотно сжимая пальцы. Еще немного, и Дезмонда накрыло — до стыдного быстро, резко и сильно, и отхлынуло, оставляя полное опустошение. Утром — уже днем — было, конечно, пиздец неловко просто от того, что Дезмонд не знал, как себя вести. Как себя вообще в таких случаях ведут? Клэй, вроде, и был спокоен, как дохлый удав, но то ли чудилось, то ли действительно в каждом его движении сквозило напряжение. Дезмонд предчувствовал, как ему влетит за пропущенную тренировку, за то, что с утра матери не помог, или — за что угодно. Больше всего, конечно, хотелось, чтобы к нему не приебались — потому что врал он херово. Что сказать — пап, такое дело, я тут переспал с парнем. Переспал. Это вообще можно так назвать — переспал? Нет, конечно, к нему не стали бы цепляться, с какой стати? Отец привык и снисходительно относился к тому, что Дезмонд зачастую по вечерам пропадал у Клэя. В общем, все должно быть хорошо, но вот что делать — хотелось бы знать. С Клэем они пересекались, конечно, перекидывались парой слов и расходились, неловкость не исчезала. Через несколько дней они переспали снова, уже нормально, не на жестком полу, почти не прекращая ржать, и на утро подняться с кровати было действительно сложно, едва ли не мучительнее, чем после тренировки. И решили — ладно, и не с таким люди живут. Решили, в общем, что ебали они оба эту неловкость. Дезмонд успокоился, перестал чувствовать себя полным кретином и наслаждался, как мог.

***

Он привык. Привыкать — самое дерьмовое. Не в том плане, что все приедается, начинает бесить однообразием — вот тут нихуя. Прошло с полгода — Дезмонд никогда не мог определить, какое сегодня число, и ориентировался больше по временам года, вот сейчас январь, но, нет, даже катастрофический холод не мог прервать тренировок. В этот раз повезло — отец с утра умотал куда-то, вместе с ним едва ли не половина их Фермы, и, что важно, было тихо и никто не ебал мозги. Мать на кухне снимала редкие рождественские украшения — смысла готовить дом к празднику обстоятельно, как говорил отец, не было, потому что в любое время нужно быть готовым бежать-бежать-бежать-прятаться. Сколько Дезмонд себя помнил, они никуда не бежали и всегда жили здесь, на Ферме. В дверь постучали, и Дезмонд поплелся открывать. На пороге стоял Клэй в дурацкой мутно-зеленой парке с накинутым от ветра и сухого мелкого снега капюшоном. — Я зашел попрощаться, — сказал он, неловко улыбаясь, и тут же добавил: — Нет, не навсегда, конечно. Не знаю. Месяц? Надеюсь, что управлюсь за месяц. Дезмонд прислонился плечом к дверному косяку и недоверчиво хмыкнул. Ну да — очередное охуительно важное задание. — Вот мне и выпал мой шанс. Тот самый, кажется. — Тот самый? — Шанс что-то изменить. Сделать самому. Клэй улыбнулся еще шире, окинул вороватым взглядом пустовавшую заснеженную улицу и, приподняв подбородок Дезмонда, мимолетно коснулся губ. — В общем, не хороните меня раньше времени, если что. Если действительно не сдохну, конечно, — он нервно рассмеялся, хлопнул Дезмонда по плечу и ушел. Словно растворился в мутной белой круговерти. Когда прошло три месяца, Дезмонд понял, что его тут, в общем, ничего и не держит.

***

— Сколько тебе сейчас? — спросил Шестнадцатый, резко обернувшись. — Двадцать пять. — Я умер в тридцать один. Или в тридцать два? Я тут около года. Больше или меньше? Или целую вечность? Я жду и не считаю время — вот чем я занимаюсь на этом острове, Дезмонд. Дезмонду казалось, что напугать его теперь сложно, но, когда Клэй шагнул ближе, малодушно захотелось дернуться в сторону. — Теперь ты боишься меня? Если забыть о том, что весь этот остров — от и до — лишь имитация, это прикосновение — кончиками пальцев к подбородку, вынудившее поднять голову — можно было бы счесть настоящим. Как девять лет назад, когда Клэй ушел, растворившись в мелкой снежной крошке. Дезмонд молчал, не зная, что отвечать, и всматривался в лицо Объекта Шестнадцать, с его дикой, живой, безумной мимикой — лицо хорошего парня Клэя Качмарека, когда-то вытащившего его из болота беспросветной тоски. — Прости, что кинул тебя там. Ничего удивительного, что ты сбежал, — продолжил Клэй после долгой паузы и скользнул ладонью по щеке. — Может, все сложилось бы иначе. Если бы я действительно хотел вернуться. Не то чтобы Дезмонд был знатоком человеческих душ — но ему показалось, что в голосе Клэя, его нервной улыбке проскользнуло что-то, неотвратимо напоминающее чувство вины. Он подался вперед и коснулся чужих губ — осторожно, точно впервые. — Я скучал по этому ощущению, — голос Клэя, едва заметно искаженный механическими помехами, звучал глухо и безнадежно, и целовал он Дезмонда медленно, но так отчаянно, словно бы это могло вернуть его самого к жизни. Они будто вернулись в один из случайных дней того удушающее жаркого лета, когда война между Братством и Орденом была далеко, Абстерго ассоциировалось с тамплиерским крестом и ебанутыми рыцарями, а не с бесконечными рядами Анимусов. И если тогда все казалось просто пиздец каким непростым — то сейчас можно было сразу в гроб ложиться. Не теперь — не в эти короткие мгновения — но в общем. — Спасибо, — тяжело выдохнул Дезмонд. — За что? — За то, что я выжил. Это звучит… пиздец. Сопливо и отвратительно. Но все же — ты спас меня тогда. Клэй рассмеялся — легко и свободно. — Ты знаешь, ради чего жил я. — Да. Всегда знал. Потому и сбежал с гребаной Фермы, когда понял, что ты не вернешься. У меня и был-то выбор — или свалить, или… не знаю. Тоже свалить. Не шибко пиздатый выбор, сам понимаешь. — Послушай, мне жаль, что не вернулся. — Да забей. Я бы тоже не вернулся. Просто... Ничего. Просто забей. — Вот видишь, — вздохнул Клэй, видимо — пытаясь за иронией скрыть сожаление, — иногда нам лучше не взрослеть.