\
На самом деле, все начинается не совсем с ужастиков. Все начинается почти с ужастиков. С мультика Мой Маленький Пони, если быть точнее. (Кёнсу всегда знал, что от розовых лошадок ничего хорошего ждать не стоит. Они очень коварны, эти розовые лошадки. То ли дело Пороро.) Как бы то ни было, его старшая сестра смотрит с ужасом то на градусник, то на самого Кёнсу, а температурящая племянница рыдает, требуя мультиков про супер-пупер-пони, и Кёнсу, как подобает правильному прекрасному принцу и не менее правильному прекрасному дяде, отправляется вызволять диск с этими самыми розовыми пони из драконьего логова, более известного как DVD-салон, что в трех домах от них. Сначала все идет как по маслу. Благополучно сориентировавшись в мультфильмах про Барби, фей, ведьм и даже кукол-зомби (кто это вообще придумал?), он находит Тот Самый Диск, где, по словам малышки, Розовый Пони и Голубой Радужный Пони должны спасти мир. (Кёнсу действительно нужно показать ей Пороро.) Насвистывая песенку, он уже направляется к кассе, но ему не суждено расплатиться и уйти так просто. Не в этой истории и не в этот раз, когда смерч из кучи младшеклассников, хихикая, сшибает его с ног, резко вылетев из-за очередного стеллажа с дисками. И да, сшибает. И мало того, что гордость Кёнсу пребольно ударяется, а если уж совсем честно — умирает в адских муках, потому как его, взрослого парня, умудряются снести с ног маленькие дети. Ушибается и его голова, когда он, пытаясь удержать равновесие, обрушивает на себя рядом стоящий стеллаж. Упс. Ползая по полу, собирая диски и попутно радуясь, что это хотя бы был не стеллаж с какими-нибудь фарфоровыми слониками, Кёнсу надеется на то, что никто не заметит этого (позорного) происшествия и что ему удастся незаметно все прибрать. Но, конечно же, этого не происходит. Парень с бейджиком на груди (менеджер? продавец?) насмешливо смотрит на Кёнсу, а сам Кёнсу мысленно включает отсчет до того момента, когда эта насмешка превратится в раздраженность от устроенного бардака и лишней работы. Но он ошибается, так как продавец лишь ухмыляется уголком губ и протягивает Кёнсу руку: — Не вписались в поворот, да? — в глазах у него смешинки, и только тогда Кёнсу замечает, что это привлекательный продавец. Очень привлекательный продавец. Очень привлекательный продавец, который, вместо того чтобы разозлиться на неуклюжего покупателя, улыбается и собирает с ним диски. Кто бы мог подумать. — На кассу? — кивает очень-привлекательный-продавец на диск в руках Кёнсу. Тот согласно мычит что-то нечленораздельное в ответ и идет за ним, задумываясь о том, как комично, наверное, он будет смотреться с мультфильмом про розовых пони в руках. Почему-то ему хочется оправдаться перед этим продавцом, и это ему совсем не нравится. Довольно тревожный знак. Правда, оправдываться и не приходится. — Любите ужастики? — между делом, заходя за стойку с кассой, спрашивает продавец, и Кёнсу недоуменно моргает. Конечно, Мой Маленький Пони не внушает доверия (что вообще нужно было принимать, чтобы сделать пони розовыми?), но не настолько же. Только вот, когда он опускает глаза вниз, в руках у него вовсе не Мой Маленький Пони, а какой-то крайне сомнительный фильм с не менее сомнительным названием Кровавая Резня. На обложке изображена девчонка с перерезанным горлом, а название выполнено в стиле стекающих капель крови. Ну и безвкусица. И как это вообще попало к нему? Похоже, обрушив полку и кинувшись все прибирать, он перепутал диски. В здравом же уме и твердой памяти Кёнсу никогда бы такое не купил. Он уже поднимает голову, собираясь, скривившись, сказать свое не смотрю такую фигню, но на полпути его взгляд цепляется за футболку продавца. Вернее, за рисунок на ней. И, кажется, обожженный монстр (?) с ножами вместо пальцев относится к той самой фигне, которую Кёнсу не смотрит. Это определенно точно персонаж ужастика. А если это персонаж ужастика, значит, этот очень-привлекательный-продавец (Ким Чонин, указано на бейджике) любит ужастики. А если этот очень-привлекательный-продавец-Ким-Чонин любит ужастики, то он любит и людей, которые любят ужастики. А Кёнсу не любит ужастики. Не слишком сходится. (А хотелось бы, чтобы сошлось.) Чонин вопросительно смотрит на него, и Кёнсу, вылезая из своих не слишком радужных мыслей, понимает, что завис. Свой последующий ответ, шокирующий его самого, он слышит будто со стороны: — Ага, обожаю. Он действительно только что именно это сказал? Боже. Чонин, получив ответ, улыбается так широко, что глаза его исчезают в неизвестном направлении, оставляя после себя лишь радостные полумесяцы. Кёнсу не понимает, как можно так радоваться, узнав, что кто-то любит ужастики. (Но выглядит это очень мило, нужно признать.) — И я, — довольно сообщает Чонин, пробивая диск. — Вообще не понимаю людей, которые их не любят. Они многое пропускают, да? И, сказав это, он подмигивает. Подмигивает. Игриво подмигивает. Да Кёнсу влип. — Д-да? — согласно мямлит он, забирая чек и надеясь, что явно появившийся (закон подлости не дремлет) румянец на его щеках не походит цветом на переспелый томат. Еще один позор в Позорную Копилку До Кёнсу. Похоже, пора уходить отсюда, пока в копилку эту не пришлось класть еще что-то. Хватит уже на сегодня. — Приходите еще, — говорит на прощание Чонин, все так же широко улыбаясь, и Кёнсу думает, что никогда, никогда, никогда не вернется сюда. (Но это вранье.) Сестра удивленно округляет глаза, когда с диском про пони, купленным уже на другой станции, Кёнсу приносит тот Сомнительный Диск. Но молчит. Кёнсу благодарен ей за это. Потому что он действительно влип. Не в стиле ужастиков — западать на людей с первого взгляда, но случается и такое. Ничего не поделаешь. Кёнсу всегда был очень везучим.\
— Ну, что берешь на этот раз? — с интересом спрашивает Чонин, и Кёнсу уверенным голосом человека, который знает, за чем он пришел, отвечает, что Кошмар на Улице Вязов. Он приметил этот диск в прошлый раз и даже немного прочитал о фильме в Википедии Ужасов (не спрашивайте). И вроде бы тот обожженный монстр на футболке Чонина как раз оттуда. (Когда Кёнсу думал, что он влип, он не понимал, насколько. Так вот, он даже не влип. Когда влипаешь, можно и выбраться. Он же приклеился супер-клеем. Намертво. Потому что через пару дней он приходит в этот магазин снова, и Чонин встречает его, как старого друга, болтая без умолку об ужастиках и предлагая ему купить что-нибудь еще. Потому что уже месяц он периодически ходит сюда и каждый раз покупает новый фильм, перебрасываясь с явно скучающим на рабочем месте Чонином ничего не значащими фразами и строя из себя преданного фаната хоррор-жанра. Сестра иронично приподнимает бровь на каждый новый диск в обширной уже коллекции Кёнсу, но все так же молчит, и Кёнсу как никогда любит ее тактичность. Зато Сехун, его друг, своей бестактностью окупает пятерых людей, используя Кёнсу как бесплатный видеопрокат и явно посмеиваясь над ним. А Кёнсу все ходит и ходит туда, ловит мимолетные улыбки Чонина и каждый раз надеется на чудо, на то, что круг из этих вежливых спасибо-за-покупку-ждем-вас-снова разомкнется.) Чонин машет рукой перед лицом Кёнсу, и тот понимает, что снова завис. Рядом с Чонином это с Кёнсу часто случается. — Оригинал или ремейк? — повторяет свой вопрос Чонин, и Кёнсу задумывается. Оригинал же обычно лучше ремейка? Чувствуя себя, как на шоу Кто Хочет Стать Миллионером, он наугад выбирает первый вариант и ждет вердикта Чонина. Миллион или не миллион. Чонин удовлетворенно кивает, и Кёнсу улыбается. Угадал. — Одобряю. Ох. Кёнсу не прочь, чтобы Чонин его одобрял. И не только одобрял. Только вот этот формальный спасибо-за-покупку-ждем-вас-снова круг никак не размыкается.\
Кёнсу не смотрит ни один из купленных фильмов. Потому что не хочет растрачивать свое драгоценное время на такие глупости. И он не боится. Совсем не боится. И это не он в детстве настолько испугался фильма про девочку, в которую вселился демон, что плакал два часа подряд и еще неделю отказывался спать в темноте и без мамы. Не он. (Или он?)\
Когда в его коллекции находит пристанище уже не первый десяток однотипных фильмов в духе Кровавый Лагерь / Кровавый Топор / Кровавая Игра / Кровавые Помпоны (что?) / Кровавый Залив / Кровавое Отсутствие Фантазии, круг все же размыкается. Кёнсу покупает фильм под названием Хэллоуин (хоть что-то не кровавое) и уже выходит, когда его окликают. На улице ощутимо прохладно, но Чонин, выбежавший следом в одной только футболке, совсем, кажется, не замечает холода, раскрасневшийся и неожиданно смущенный. — К слову о Хэллоуине, — говорит он и опускает взгляд на коврик перед дверью, — как насчет отпраздновать вместе? У меня есть все части Хэллоуинов. Кёнсу не сразу понимает, о чем идет речь. Чонин приглашает его? К себе? Отпраздновать Хэллоуин? Офигеть. А Чонин, улыбаясь легонько, все стоит и смотрит на этот коврик, словно не от Кёнсу, а от коврика этого ответ ждет. Кёнсу кажется, что даже коврик уже согласен пойти к Чонину на Хэллоуин. И Кёнсу тоже согласен. (Еще бы.)\
Весь вечер тридцать первого октября они проводят, вырезая тыквам лица, жаря попкорн и делая друг другу сумасшедший индейский раскрас косметикой, позаимствованной у сестры Кёнсу. Да, кого-то ждет страшная кара по возвращении домой. С Чонином настолько весело и легко, что Кёнсу, погрузившись в эту радостную атмосферу, расслабляется и забывает о том, что еще люди обычно делают на Хэллоуин. Что еще они собирались делать. Поэтому он оказывается совсем не готовым смотреть фильм про Бледнолицего Маньяка, который в шесть лет убивает свою сестру, пятнадцать лет сидит в психбольнице, а в канун Дня Всех Святых сбегает и охотится за другой своей сестрой, потому что в него когда-то вселился Темный Дух Самайна, заставляющий его каждый Хэллоуин убивать членов своей семьи. Судя по количеству частей фильма, у него в родственниках половина Америки, а сам Терминатор при этом — его старший брат. Вот вы бы смогли как ни в чем не бывало разгуливать, если бы в вас выпускали в упор океаны пуль, расстреливали из десятка дробовиков, выкалывали вам глаза, били вас несчетное количество раз ножами, подрывали вас гранатами и (кульминация!) делали из вас веселый хэллоуинский костер? Так что да, Майкл Майерс — его новый кумир. Именно эти мысли об идиотизме сюжета спасают Кёнсу от страха. (Вы этого не слышали.) Но это действительно слегка жутковато. И музыка жутковата. И все жутковато. Все, черт возьми, слишком жутковато. Настолько жутковато, что он, кажется, скоро порвет обивку дивана, так сильно он вцепляется в нее похолодевшими пальцами. И спасибо темноте за сокрытие этой порчи чужого имущества, он обязательно наймет ей хорошего адвоката, если все раскроется. Только вот себе он подходящего адвоката вряд ли найдет. Потому что едва ли Чонин поймет, почему Великий Фанат Ужастиков Кёнсу сидит и дрожит, вцепившись в диван. Так что он собирает все свои силы в кулак и пытается сосредоточиться на том факте, что Майкл Майерс, ходя под напряженную музыку неспешным прогулочным шагом, умудряется догонять и убивать всех своих жертв, которые убегают от него со всех ног. Действительно, Майкл Майерс — его новый кумир. Но Кёнсу не хотел бы его автограф, честно говоря. Уж обойдется и без него.\
Желая, чтобы круг разомкнулся, Кёнсу и не подозревал о том, что будет в этом случае ждать его впереди. Да, они начинают часто встречаться с Чонином вне DVD-магазина, и это прекрасно. Но вместе с этим они всегда смотрят ужастики, и это уже не слишком прекрасно. Это ужасно, на самом деле. Потому что, да, Кёнсу, взрослый двадцатиоднолетний парень, боится фильмов ужасов. Довольны? Его подташнивает от вида крови и корежит от разорванных тел, а резкие моменты заставляют его сердце улететь не то, что в пятки, а пробить к чертям литосферу. Но он не может отказаться от этого. Потому что с каждой встречей он узнает Чонина все лучше и лучше. Потому что с каждой встречей он влипает все больше и больше. Поэтому он продолжает соглашаться на вечерние киносеасы дома у Чонина, рассчитывая в будущем написать бестселлер Как Смотреть Ужастики Боящимся Но Не Хотящим Показывать Свою Боязнь Чайникам. В его способы входит: Уходить в туалет на полфильма, сымитировав ужасную боль в животе, Затыкать уши берушами, чтобы не слышать все эти вопли (Сехун, хоть и козел порой, но может посоветовать что-то полезное), Периодически, слегка отвернувшись от спутника, закрывать глаза на особенно страшных моментах (не использовать в паре с берушами, иначе можно случайно вырубиться), Вместо ужастика незаметно смотреть на Чонина (пункт только для Кёнсу), и многое другое. — Но почему ты вообще продолжаешь врать? — спрашивает Сехун, выбирая очередной фильм из коллекции Кёнсу, чтобы затем посмотреть его со своей девушкой. Хоть кому-то они нужны. — В смысле, вы же вроде уже и так друзья, а ты боишься смотреть ужастики. Кёнсу не знает, почему. Возможно, потому что та вскользь брошенная Чонином фраза о том, что он не понимает нелюбителей ужастиков, засела у него в голове. Возможно, потому что чем еще Кёнсу, скучно живущий со своей старшей сестрой и племянницей, может привлечь Чонина, у которого, помимо ужастиков, миллионы интересов от классических танцев до граффити? Ничем же. Правда, вскоре этот вопрос о том, почему он продолжает врать, раз боится смотреть ужастики, отпадает сам собой. В какой-то момент Кёнсу понимает, что его больше не тянет убегать каждые пять минут в туалет, беруши уже оказываются не так и нужны, а сердце его на резких моментах дальше желудка не улетает (а это терпимо). Разве что на Чонина он не может перестать незаметно поглядывать, но это уже мелочи. Если и существует иммунитет к ужастикам, то именно его Кёнсу, похоже, и приобретает. Не так страшен черт, как его малюют, да? (Правда, жанр все равно дурацкий. Хотя то, что его любит Чонин, делает его чуть менее дурацким. Но только чуть-чуть.)\
— Какой твой любимый ужастик? — голос, доносящийся из динамика, явно изменен каким-то мобильным приложением, и Кёнсу фыркает, идя по вечерней улице. Совсем недавно они смотрели Крик, а сегодня его сестра уехала с дочерью к бабушке, и он пригласил Чонина к себе досматривать остальные части. Так что это крайне очевидно и крайне неоригинально со стороны Чонина. Крайне очевидно. И крайне неоригинально. Скукота. И ну и что, что у Кёнсу губы вот-вот порвутся от широченной улыбки, а редкие прохожие с подозрением оглядываются ему вслед. Все равно скукота. Даже не страшно. — Угадай, у какой двери я стою, — зловеще продолжает свою игру Чонин, и Кёнсу посмеивается, заходя в лифт. — Совсем не оригинально, Чонин, — повторяет он фразу одной из главных героинь фильма, — Ты разочаровываешь меня. — А кто тебе сказал, что я Чонин, — лифт подъезжает к его этажу, и Кёнсу не выдерживает. — Ага, конечно, Чонин, — смеется он в голос. Того, что происходит дальше, он совсем не ожидает. Хотя стоило бы. Это вполне в стиле Чонина — обрядиться в костюм маньяка из Крика и выпрыгнуть, когда Кёнсу будет выходить из лифта. От неожиданности Кёнсу ощутимо так прикладывается о стену и издает совершенно позорный девчачий визг. И пинает неудачливого маньяка, который, конечно же, оказывается Чонином. Кем же еще он может оказаться. Остаток вечера они проводят, нанося на свои наливающиеся синяки мазь. Крик-2 идет фоном. — Я принес остальные части фильма и подумал устроить маленькую тематическую вечеринку, — бормочет Чонин виновато. — Я не хотел, чтобы ты испугался. Кёнсу скашивает глаза на Чонина, смотрит, как тот, чуть ли не язык высунув от напряжения, сосредоточенно втирает мазь Кёнсу в плечо, и думает, за что же ему такое наказание. Хотя это неправда. Касания Чонина мягкие, нежные, едва ощутимые, и Кёнсу, растворяясь в них, понимает, что это то самое наказание, которое ему нужно. — Ты был неподражаем, — шепчет Кёнсу мягко, — и мне понравился твой образ. Очень реалистичный. Чонин сияет. — Я и для тебя принес, — улыбается он, роясь в своем рюкзаке, и Кёнсу начинает жалеть о том, что сказал секундами ранее. Всю ночь они сидят в костюмах Призрачного Лица и смотрят остальные части Крика. И, на самом деле, Кёнсу ни о чем не жалеет. Потому что это же Чонин. Потому что на Чонина невозможно злиться. Потому что Чонин ему понравится даже в образе Фредди Крюгера. (Но лучше не стоит.)\
Кёнсу и раньше думал, что влип, но по-настоящему он влипает лишь сейчас, когда они с Чонином, так и заснув в этих Призрачных Балахонах, просыпаются наутро в обнимку. Их лица в каких-то сантиметрах друг от друга, и Чонин смотрит на него долгие, очень долгие несколько секунд, а потом неожиданно резко встает, бормоча что-то в духе где тут ванная? и я приготовлю нам завтрак, окей? Кёнсу, все еще сонный и зевающий, выходит на кухню чуть позже, так и не сняв этот дурацкий балахон. А вот Чонин уже подсуетился. Потому что он готовит им яичницу в одних джинсах. Сон Кёнсу тут же как рукой снимает. Он пытается сосредоточиться на том, что Просто Чонин готовит им Просто Яичницу, но мысли его то и дело возвращаются к кубикам пресса. Очень волнующим кубикам. И надо отдать должное разработчикам маньячных костюмов. Они знают в этом толк. Теперь Кёнсу действительно счастлив быть в этом балахоне, способном скрыть все на свете и даже немного больше. (И да, он серьезно влип.)\
Когда Чонин зовет его после Рождества отпраздновать с ним еще одно Рождество за ужастиком про Злого Санта-Клауса, Кёнсу начинает сомневаться в том, есть ли вообще хоть какой-нибудь праздник, про который не сняли фильм ужасов. Но не в этом дело. А в том, что же подарить Чонину. У Чонина ведь все есть. (Даже Кёнсу — и тот есть, просто Чонин еще не в курсе.) Беспокойно кружась из угла в угол, Кёнсу пытается придумать хоть что-нибудь, но в голове у него, как и в глазах Майкла Майерса (его кумир, помните?), сплошная темнота и пустота. Помощь же приходит внезапно. В какой-то момент его сестре, видимо, надоедает смотреть на его страдания, и однажды утром на холодильнике появляется записка с номером телефона и ушла на работу, купи молока и закажи свитер, как у фредди крюгера Ого. Это мило. И забавно. И Кёнсу уже говорил, что обожает свою сестру? Уже через неделю у него в руках оказывается мягкий красно-зеленый свитер из натуральной шерсти. А еще через неделю подарок добирается и до своего получателя. Чонин, разорвав упаковку, смотрит на Кёнсу странно, и на мгновение тому кажется, что он хочет сказать что-то большее, чем простое спасибо за подарок. Аж комок волнительный в горле встает. Но уже через секунду наваждение спадает, Чонин улыбается мягко, сжимая в руках Свитер-Фредди-Крюгера, а затем лишь качает головой, надевает его на себя и садится рядом с Кёнсу, прижимаясь тепло плечом к плечу и щелкая пультом, чтобы включить очередную серию фильма про Санту-с-Топором. На традиционно безвкусных кровавых титрах Кёнсу переводит дыхание, одновременно боготворя и ненавидя многочисленные хоррор-сиквелы. Их и до конца жизни можно смотреть и не досмотреть. И все неловкие моменты ими прикрыть.\
Во второй раз круг размыкается на его (их) День Рождения. И отгадайте, на какую тему они смотрят ужастик. Ничего святого не оставили, да. Когда фильм подходит к концу и дело доходит до подарков, Кёнсу понимает, что в этот раз Чонин его переплюнул. Потому что он дарит Кёнсу плюшевых маньяков. Да, плюшевых маньяков. Плюшевых. Маньяков. Маньяков из фильмов, что они смотрели. Это что-то странное. И очаровательное вместе с тем. Ему не дарили плюшевые игрушки со времен его пятилетия. Что уж тут говорить про плюшевых маньяков. Сумасшествие какое-то. Но Чонин такой смущенный, такой милый и такой чудесный, когда, запинаясь порой, говорит, что: — Их уже не выпускают, но я нашел их для тебя, они такие классные и милые, и я решил—, — что Кёнсу не выдерживает и неожиданно даже для самого себя целует его, обрывая на полуслове. За эти несколько секунд, что они соприкасаются губами, в голове Кёнсу проносятся десятки мыслей. Может, Чонину Кёнсу не нравится. Может, Чонину просто не с кем ужастики свои смотреть, а Кёнсу ему (удачно) подвернулся под руку. Может, Кёнсу себе все напридумывал, может, Кёнсу совершил ошибку, может, Кёнсу все напрочь испортил... ...ну, а может, и нет. Может, и нет, потому что, когда Кёнсу отстраняется, Чонин выглядит так, словно только и ждал этого. Он тянет Кёнсу обратно, ближе к себе, и за секунду до того, как полностью сосредоточиться на Чонине и его умопомрачительных губах, Кёнсу замечает, как плюшевые маньяки смотрят на них с умилением. (Боже, о чем он только думает.)\
Они сняли фильм про Хэллоуин (хоть что-то логичное). Они сняли фильм про Рождество (а лучше бы и не). Они сняли фильм про День Рождения (хорошо, и это проглотили). Но Зачем Они Сняли Фильм Про День Святого Валентина ? Черт бы их побрал. Кёнсу начинает думать, что у создателей фильмов ужасов действительно что-то не в порядке с головами. (Хотя не то чтобы он сомневался.) Да и плевать на них, на самом-то деле, пусть делают, что хотят, но не тогда, когда своим творением про очередного маньяка с розой (то есть, ножом) в зубах они рушат его планы на Самый Романтичный День Святого Валентина с Чонином. Он рассчитывал на свидание в какой-нибудь уютной кафешке, на шоколадки в форме сердечек и на сладкие поцелуи. Но вместо этого Чонин с горящими глазами предлагает ему посмотреть фильм Мой Кровавый Валентин, и Кёнсу не может ему отказать. Поэтому в самый романтичный праздник в году они едят шоколад, выполненный в форме человеческого сердца, и наблюдают за тем, как маньяк-шахтер рубит киркой свою очередную жертву. Не слишком традиционно, правда? Но, на самом деле, Кёнсу не имеет ничего против, пока Чонин крепко его обнимает и убаюкивающе выводит на его ладони круги. Они долго затем целуются у двери, и Кёнсу думает о том, что это самый странный и самый идеальный День Всех Влюбленных в его жизни. У Чонина восхитительно припухшие губы, когда они отрываются друг от друга, и Кёнсу убеждается в идеальности этого дня еще раз. — Может, останешься? — шепчет Чонин в миллиметрах от губ Кёнсу и поглаживает его щеку кончиками пальцев. — Мы можем посмотреть еще одну часть Кровавого Валентина. Черта с два, думает Кёнсу и целует Чонина снова, целует и целует и довольно смеется между поцелуями над на фиг этого Валентина Чонина. Действительно. Кёнсу и сам отличный Валентин. И совсем не кровавый при этом.\
Где-то между третьей и пятой (из миллиона) частями Пятницы 13-е выходит фильм, который Чонин ждал еще с самого выхода трейлера. Конечно же, Кёнсу тоже (якобы) его ждал и идет вместе с ним. Там-то вся правда и раскрывается. Потому что в очереди за попкорном они встречают Бэкхёна, его бывшего одноклассника. — Идешь на ужастик? — удивленно переспрашивает Бэкхён, и Кёнсу предчувствует начало конца. — Ничего себе! Чонин с интересом смотрит на Бэкхёна, и Кёнсу молит всех существующих богов, чтобы Бэкхён просто заткнулся. Но очереди нет конца и края, а Бэкхён всегда любил поболтать. Поэтому он предается школьной ностальгии и вспоминает о том, как Кёнсу морщил нос и отказывался ходить на ужастики даже с друзьями, говоря, что это самый идиотский жанр на свете. — Но мы-то все были в курсе, что Кёнсу просто боялся, — забирая свой попкорн и посмеиваясь, заканчивает свой блистательный монолог Бэкхён, а Кёнсу в красках представляет себе, как избивает его Оскаром за лучшую мужскую роль второго плана. На Чонина же он старается не смотреть. Да, он мог бы рассмеяться, мог бы опровергнуть, мог бы пошутить, мог бы наврать снова. Но он не хочет. Не хочет больше врать Чонину даже в такой мелочи. Поэтому он просто подхватывает свою кока-колу и идет в кинозал. Весь фильм он сосредоточено пялится в и сквозь экран, чувствуя недоуменный взгляд Чонина кожей и думая о том, что скоро пойдут финальные титры, включится свет и им с Чонином придется поговорить. Иначе никак. (Но будет ли это и их финал тоже?) — Итак, — первым начинает Чонин, когда они выходят на улицу. — Ты не любишь ужастики? Кёнсу с интересом разглядывает асфальт, засунув руки в карманы. — Не слишком? — сознается он и слабо улыбается. Вот и все. Он сказал это. Чонин непонимающе моргает. — Но зачем? — спрашивает он, и Кёнсу приподнимает брови в немом ответном серьезно? И Чонин, конечно же, тут же находит ответ сам, потому что ответ этот — на самой поверхности, качается на теперь уже прозрачных волнах их истории. — Из-за меня? В голосе у него такой священный ужас и недоумение, когда он произносит это, что Кёнсу хочется рассмеяться. Но он лишь пожимает плечами. Улыбается виновато. И, сделав глубокий вдох, признается. Признается в том, как далеко зашел в своей невинной хоррор-лжи, как думал, что неинтересен Чонину без этого своего увлечения ужастиками, как боялся и сомневался. Признается в том, как среди всего этого вранья он всегда был предельно честен в том, что Чонин сносит ему крышу. Слушая все это, Чонин смотрит на него, как на восьмое чудо света — словно не верит в то, что видит перед собой. А затем резко шагает вперед и обнимает Кёнсу настолько крепко, что тому перестает хватать воздуха. — Ты лучше любого ужастика, ты же в курсе? — шепчет он, и, да, это звучит сопливо. Очень сопливо. Очень. Чересчур. Это стоило бы отправить в романтическую комедию для школьниц, а не в их ужастик. (Пусть и романтический ужастик.) Они стоят так какое-то время, пока Чонин внезапно не начинает смеяться. Громко смеяться. — Что? — неуверенно спрашивает Кёнсу, но Чонин лишь продолжает смеяться. — Когда я звал тебя к себе, я думал, что только ужастиками смогу тебя завлечь, — отсмеявшись, бормочет Чонин и слегка краснеет. Что? Кёнсу мечется между скептическим да ладно? и шокированным офигеть. Ему хочется сесть там, где он стоит, плюхнуться задницей на асфальт сейчас же. Потому что Чонин — невозможный. Потому что Чонин — это все, что завлекало (завлекает) Кёнсу. Не ужастики. Чонин. Только Чонин. Но он не говорит об этом, продолжая смотреть на Чонина, который кусает губы, а затем резко, словно вспомнив что-то, выдыхает: — Черт, — шепчет он, — черт, черт, черт. Он смотрит на Кёнсу так потеряно, что у того екает сердце. Что еще? Они же все выяснили? Разве нет? — Мы смотрели Мой Кровавый Валентин на День Святого Валентина, — говорит Чонин, и голос у него такой убитый, — ты не любишь смотреть ужастики, ты боишься смотреть ужастики, и мы смотрели Мой Кровавый Валентин на День Святого Валентина. Кёнсу едва удерживается от смеха. Он смотрит на Чонина, смущенного и покрасневшего, и какое-то совершенно потрясающее ощущение появляется у него груди, затапливая его целиком, поглощая его полностью. Тогда Кёнсу понимает, как страшно он влюблен в Чонина. Как страшно он влюблен в Чонина со всеми его потрохами, со всеми его ужастиками, со всеми его маньяками, со всеми его ужасными (прекрасными) свиданиями. — На самом деле, — говорит он тихо, боясь повысить голос, боясь отчего-то спугнуть этот момент, — это был чудесный День Святого Валентина. Чонин хмурится, словно пытаясь переварить услышанное. А затем улыбается, улыбается так ярко и солнечно, улыбается так широко и прекрасно, улыбается так, что Кёнсу кажется, что еще секунда — и он ослепнет. (Минуточку. Это побивает все рекорды хоррор-сопливости. Да и плевать.) — Ближайший год будем смотреть только твои фильмы, идет? — будто не до конца уверенный в финале их ужастика, спрашивает Чонин тихо и протягивает Кёнсу руку. Кёнсу же в их финале теперь уверен на все двести процентов. Не колеблясь ни секунды, он берет Чонина за руку, крепко переплетая их пальцы и отзеркаливая его счастливую улыбку. Но кое-что все еще остается недосказанным. И Кёнсу, словно в преступлении сознаваясь, говорит это. — На самом деле, — начинает он и, переведя дух, быстро, скороговоркой, договаривает, — мнеинтереснокакджейсонвоскреснет. — Что? — переспрашивает Чонин недоуменно, но Кёнсу не собирается это повторять. Потому что да. Потому что он, До Кёнсу, ненавидящий ужастики всю свою жизнь, боящийся их и считающий их отвратительным жанром кино, хочет узнать, как воскреснет из мертвых этот чертов Джейсон Вурхиз. Какой же ужас. Это Чонин во всем виноват. (Но Кёнсу даже рад этому.)\
В конце концов, на полпути к дому до Чонина все же доходит, что сказал Кёнсу. Этот ликующий вопль, кажется, слышен даже на Аляске.\
Кёнсу так и не понимает, как воскрес Джейсон, потому что они начинают целоваться еще на вступительных титрах. В очередной раз губы их соприкасаются как раз в тот момент, когда маньяк, уже восставший из мертвых и вооружившийся своим любимым мачете, рубит первую за фильм грудастую блондинку. Кёнсу лишь посмеивается, притягивая Чонина ближе, и решает, что это его благословение им. Благословение от Джейсона Вурхиза — это вам не шутки.