Последний полет.

Ежусь от холода. Горячий термос с чаем не согревает окоченевшие руки, которые я давно перестала чувствовать. Выступ горы, на котором я провела несколько часов, уже кажется до жути родным. Даже роднее чем дом в деревне победителей. Здесь я по крайней мере могу избавиться от сочувствующих взглядов посторонних людей. На дворе декабрь. Порядком холодает, даже в вечно теплом и родном лесу становится прохладно. Скоро Новый Год. Противно. Я опять буду одна. Вот уже третий год, после окончания этой чертовой революции. Она забрала у меня всех. Всех, кого я любила, кем дорожила. Остался только старый пес Хэймитч, который пьет не просыхая. Ему тоже больно. Как и мне. Пит женат. Больно даже произносить это вслух. Будто ножом по сердцу, даже спустя столько лет. Я не знаю кто она, эта счастливица, не знаю где они познакомились. Мне просто все равно. Мое сердце погибло тогда, в Тринадцатом. Спасательная группа вытащила из лап столицы выживших на Квартальной Бойне победителей, все было в относительном порядке, до того момента, когда выяснилось, что Пит охморен. Ему буквально внушили ненависть ко мне и напарник даже пытался убить меня. Лучше бы, если у него получилось. И тогда, врачи дистрикта нашли, как казалось, лучший выход. Они заставили Пита забыть меня, кто я есть и все воспоминания, связанные со мною. Он не знает кто я, следовательно, не имеет причины меня убивать. Все легко. Только для них, а не для меня. А я все также люблю его. И плачу, теперь уже беззвучно, каждый раз, когда просыпаюсь ночью одна в своей постели от жутких, пугающих кошмаров. Меня некому защитить. Я никому не нужна. Гейл перестал звонить сразу же после своей свадьбы, от мамы тоже не было весточки, даже Аврелий давно забросил мою “реабилитацию” и больше мне не звонит. А Хэймитч? Наверное, он единственный, кто хоть как-то продолжает заботится обо мне и любить, правда странной любовью. Заходит несколько раз в месяц, спрашивает как у меня дела, и, получив стандартный положительный ответ, удаляется. Темнеет. Нужно собираться домой. В мой собственный ледяной склеп из боли и отчаяния. Перелезаю через забор и выхожу на Луговину. Тошнит. Сотни покосившихся крестов смотрят на меня в упор. Братское кладбище моего народа, моего родного дистрикта. Тяжело переступаю с ноги на ногу, иду вперед, не останавливаясь. Нельзя останавливаться, иначе у меня опять начнется истерика, не надо, не хочу. Машинально сжимаюсь в комок, стараясь защитится от взгляда крестов. Каждого на этом кладбище убила я. Каждого! Вон ту девочку, вон того мужчину. И его, и ее, и ее… Дохожу до городской черты и попадаю в самый центр города. Повсюду разноцветные гирлянды, праздничные огоньки и уютные крохотные домики. Противно. Я чужая на этом празднике жизни. Буквально бегом несусь к Деревне Победителей. Быстрее, быстрее отсюда! Я не хочу, я просто не могу видеть чужое счастье! Не могу! Закрываюсь изнутри и съезжаю спиной по двери. Кружится голова. Мне безумно душно. Как можно так жить? Как?! До исступления кричу, срывая горло. Обхватываю руками голову, сдерживаюсь, чтобы не начать рвать волосы. Мне больно, безумно больно. Боже, как же мне больно! Нельзя так жить. Невозможно так жить. Истерика стихает, а после нее остается лишь черная дыра там, где должно было быть сердце. Тупо сижу на полу, прислонившись спиной к двери и вытянув вперед ноги. Голова больше не кружится, лишь только зрение меня подводит. Я вижу темный силуэт мужчины на кухне. Он бездумно стоит, облокотившись руками на столешницу, и смотрит в окно. Резко оборачивается и выходит на полоску света от фонаря. Немею. В горле пересыхает. Эти пепельные волосы и лучезарно сверкающие глаза я узнаю в многолюдной толпе. Пытаюсь окликнуть его. Ничего не выходит, язык присох к нёбу. Пытаюсь привстать, тоже ничего не выходит. Парализована. Пит подходит ближе ко мне и садится на корточки. Его настороженное лицо меня пугает. Я ничего не понимаю. Что происходит? Между нашими лицами считанные миллиметры. Закрываю глаза, в ожидании поцелуя. Но вместо этого Пит резко начинает бить меня по щекам. Мгновенно распахиваю глаза. Образ Пита медленно растворяется в воздухе, будто это был всего лишь кратковременный туман. На смену ему передо мной появляется незнакомой мне парень. Его голос доносится до меня будто с другой планеты. Это что-то отдаленно похожее на мое имя. Образ молодого человека проясняется и спустя целую вечность я узнаю в нем нашего почтальона Митча. Он все также продолжает пристально на меня смотреть, вот только теперь не бьет по щекам. -Господи, мисс Эвердин! Я так перепугался! Несу я вам значит письмо, подхожу к вашему дому, а вы на крыльце лежите без сознания. Я уж было подумал, что вы это… того…-Парень помогает мне подняться на ноги, заводит в дом и усаживает на диван. -Спасибо, Митч. Правда спасибо. Не знаю, что со мной было бы, если бы не ты. -Да не за что, мисс Эвердин. -А что там за письмо пришло? Неужто из столицы обо мне вспомнили? –Пытаюсь пошутить я, но не мне, не Митчу не смешно. -Да нет. –Парень нервно начинает теребить край рукава и протягивает письмо. –Сами посмотрите. Гулкий хлопок двери. Сбежал. Целую вечность я не решаюсь взглянуть на письмо. Собираюсь с духом и все-таки трясущимися руками беру конверт в руки. Смотрю отправителя. Немею, нервно глотая ртом воздух. Нет, не может быть. Перечитываю несколько раз, но перед глазами все равно стоит это имя, леденящее душу. Пит Мелларк. Но…как? Почему? Смотрю дату отправки письма и снова не могу поверить своим глазам. 10 мая четыре года назад. За месяц до Квартальной Бойни. Пит уже знал, что мы поедем на Игры. Разрываю письмо и достаю оттуда кусок пергамента. Ровный и красивый подчерк Пита внушает уверенность. Ошибки быть не может. Жадно вглядываюсь в строчки и начинаю читать. “Здравствуй, Китнисс! Если ты читаешь это письмо, значит меня нет в живых, ну или я по каким-то причинам не могу быть рядом с тобой. А если ты читаешь это письмо будучи моей женой, это я размечтался конечно, но все же, отложи это письмо подальше и не читай. Хотя я же знаю, что ты прочитаешь. Не знаю с чего начать, если честно. Может с того, что я бесконечно люблю тебя? Я никогда прямо не говорил, что люблю тебя, но каждый раз пытался доказать этими действиями. Я безумно люблю тебя! Я готов днями напролет кричать об этом всему свету, ведь мне нечего скрывать. Знаешь, ты лучшее, что было у меня в жизни и, наверное, единственное. Я не знаю буду ли я жив через четыре года или нет, хотя все же я склоняюсь ко второму, но я прошу тебя. Очень сильно прошу тебя. Если рядом с тобой никого не останется рядом, тебе будет казаться, что все тебя бросили, не смей, слышишь, не смей опускать руки. Ты человек, который просто не может умереть просто так. И если из твоих чудесных глаз когда-нибудь прольются слезы о моей смерти, помни, что я бы не хотел этого. Я не хочу, чтобы ты плакала обо мне. Ты – единственное, что заставляет меня дышать и, если я умру, просто продолжай жить дальше. Ты сильная, Китнисс. Ты все сможешь пережить. Ты же веришь мне, Китнисс Мелларк? P.S. Я люблю тебя, Китнисс. И буду с тобой всегда.” Съезжаю на пол. Читать это – будто лезвием ножа водить по сердцу. Читать строки, полные любви, от прежнего Пита – худшее наказание. Вскакиваю с пола и начинаю кидать в разные стороны все вещи, которые попадаются под руку. Звон битой посуды застревает в моих ушах, а осколки оставляют рваные раны на ступнях и руках. Крушу все, что попадает на глаза. В сторону летят старинные часы, деревянный стул и тонкий телевизор. Кричу до исступления. До потери пульса. Я не могу так жить! Я не хочу так жить! Его больше никогда не будет рядом со мной. Никогда. Рву на себе волосы. Кричу его имя. Он за километры от меня, ну и пусть. Пусть мой крик долетит до него изможденной птицей и заставит вспомнить меня. Пусть так будет! Смотрю на клочья волос в моих руках. Вдруг ясная мысль приходит в мою голову. Перелетаю ступеньки и забегаю в ванну. Где они, черт подери? Мгновение и я вижу ножницы, мирно лежащими на тумбочке. Секунда и темная коса падает на пол. Короткие патлы едва касаются плеч, а я чувствую легкое, почти секундное облегчение. Минус один критерий, связывающий меня и символ революции. Я слабая. Пит не прав. Я очень слабая. Я не тот символ революции, о котором пишут в книгах по истории. Я не та воинственная девушка, которая до сих пор красуется на картинках в журналах. Я не Сойка-Пересмешница, которая развязала войну. Я сумасшедшая Китнисс Эвердин, которая балансирует на грани реальности и собственных кошмаров. Я Китнисс Эвердин и я больше не хочу жить. Иду на чердак, влезаю в узкий проход и оказываюсь прямо под крышей. Начинаю кашлять от кучи пыли, которая моментально взвилась вверх, продолжаю свою путь. Руки все еще сжимают письмо Пита, а глаза наполняются слезами. Пелена делает очертания чердака не четкими, но мне все равно. Зоркий взгляд охотника замечает то, что мне нужно. Старая веревка, которая висит на какой-то деревяшке. Пальцы сами плетут смертельный узел. Кровь проступает на еще не заживших мозолях, но я упрямо не замечаю этого. Веревка становится багряной. Мои действия четкие и быстрые. Дыхание сбито. Подтаскиваю стул, залезаю и, перекинув веревку через опорную балку, закрепляю удавку на уровне лица. В руках до сих пор покоится письмо Пита. Моего Пита, которого больше нет. Так же, как нет и меня. Просовываю голову в петлю и смотрю на последние строки письма напарника. Я тоже люблю тебя, Пит. Расставляю руки в сторону, словно птица, закрываю глаза и делаю шаг, представляя будто лечу. Это будет мой последний полет. Последний полет Сойки-Пересмешницы. Спустя 6 месяцев. Легкий ветер играет с пепельными волосами молодого человека, который быстрым шагом идет сквозь центр родного дистрикта. Он уже не обращает внимание на то, что все здесь совершенно изменилось, не обращает внимание на косые взгляды прохожих и грозное шипение в спину. Парень идет по знакомым улицам лишь только с одной назойливой мыслью: «Я должен найти её, я должен во всем разобраться». Дом, еще один дом и вот вывеска Деревни Победителей устало приветствует его, покачиваясь на слабом ветру. Первый дом справа. Он точно это помнил. Напротив - дом их старого ментора, а чуть подальше -его собственный. Только эта деревня выживших не изменилась. Дом девушки, к которой у него накопилась целая куча вопросов выглядит по меньшей мере странно. На окнах красуются старые доски, а входная дверь, которая, кажется, еще совсем недавно была такой красивой и праздничной обернута красно-белым скотчем. Имя хозяйки несколько раз прорезает звенящий воздух вокруг, и только спустя несколько минут, когда легкие юноши начинает саднить, а ответа не следует, он понимает, что что-то здесь не так. -Эй, ты, полоумный! –Хриплый голос раздается из-за спины молодого человека. – Хватит орать! Ты что новости не смотрел?! Он действительно их не смотрел, пока зализывал свои раны в седьмом дистрикте. Разворот на 180 градусов. Ошарашенный вздох с обеих сторон. Взгляд, который не поддается описанию. Взгляд, которым могут обменяться только люди, не видевшие много лет друг друга. Люди, которые прошли бок о бок через огонь и воду. -Боже, кого это к нам занесло. – Этот старый пройдоха не упускает шанс съязвить. Может он постарел, может он уже совсем не такой, как был прежде, но эта внутренняя колкость будет с ним до гроба. -Хэймитч! – секунда и ментор оказывается в объятиях солнечного блондина. -Эй, парень, поосторожнее. Мне еще нужны мои ребра. – Эмоции не обошли стороной даже этого, казалось не пробиваемого человека, потому, что через секунду, ментор любезно отвечает на объятия. Сложно казаться непоколебимым в глазах человека, которого знаешь, кажется, не одну жизнь. -Хэймитч, я рад тебя видеть, но я приехал сюда не ради тебя, уж извини. Где Китнисс? И почему её окна заколочены, а дверь опечатана? Она переехала? Вздох. Такой печальный и болезненный вздох со стороны ментора. -Да, Пит. –Тяжелая пауза повисает в звенящем воздухе. - Она переехала и я надеюсь, что это лучшее место на свете. -Хэймитч, я ничего не понимаю. Ты можешь прямо сказать, где Китнисс? Просто понимаешь, я неожиданно начал вспоминать все, что с ней связано. Воспоминания приходят вспышками, порой короткими, а порой длинными, а в них я вижу меня и Китнисс. Я запутался. Где правда, а где выдумка. -Так значит эти подземные крысы допустили просчет в своем препарате-Говорит мужчина, слегка отворачиваясь в сторону. -Что ты сказал, Хэймитч? -Да нет, нечего, Пит. Так значит ты хочешь разобраться где правда, а где ложь? -Больше всего на свете. -Я расскажу тебе, Пит. Только не задавай лишних вопросов, ладно? Кроткий кивок. И ментор действительно все рассказал. Всю правду, такой, как она есть. С шутками, малой долей сарказма, но оголенную правду. Все с самого начала – далекие первые Игры, их игра в несчастных влюбленных, объявление о Квартальной Бойне, его уговор с ментором, ради спасения Китнисс, начало революции, он в Капитолии, истерики Китнисс и беспросветная депрессия об его утрате, внушение ему того, что Китнисс враг и переродок и благосклонное “спасение” от врачей дистрикта. -Ну а дальше, ты и сам знаешь. – Ментор устало тянется за сигаретой. Еще одна слабость, которая появилась в его жизни, после того, как его пташка улетела на небо. На закате жизни все сложнее и сложнее удерживаться на плаву без помощи таких вот слабостей. Деревня погружается в ярко-оранжевые цвета заката, и, кажется, в этом мире больше нет никого, кроме этих двух измученных жизнью людей. Пауза между ними не давит. Парень имеет на нее право, чтобы все осмыслить. -Значит все-таки лечение дало трещину. Хэймитч, я все вспомнил. Все до последнего момента. – Парень подрывается с места и с крошечным вызовом смотрит в глаза престарелому мужчине. Его голос срывается на хриплый крик. – Хэймитч, господи, я все вспомнил! Боже, я должен быстрее попасть к Китнисс! Я люблю её! Я вспомнил это чувство! Я все вспомнил! Вымученный вздох. Смешок, смешанный с болью отчаяния. Ментор медленно тушит сигарету краешком ботинка и поднимает взгляд снизу вверх на парня. Слегка сумасшедше улыбается. -Пит, она мертва.