Давайте об "Этом"

-Давайте поговорим о любви? Кто был вашим первым избранником в юности?- журналист поправил манжет с аккуратной бледно-молочной пуговицей на изящном юношеском запястье и, протягивая диктофон, попытался заглянуть в душу своими черными, как у лани, глазами. -Может ли любовь, именно та любовь, которую все ждут так отчаянно, прийти в 16 лет?- женщина чуть более средних лет, но не утратившая свежести лица, оттененной бутылочно-зеленым бархатным пиджаком, элегантно скрестила лодыжки, предчувствуя долгий разговор. - Именно та всепоглощающая страсть, о которой пишут классики в романах и поверхностно разглядывают в женских детективах, красивая и отчаянная до последней слезинки? Может ли что-то такое взрослое, ответственное и безрассудное укорениться в неокрепшем мозге молодого человечка, подростка или попросту ребенка? Молодой человек неуклюже заерзал, взмахнув густыми ресницами. -Можно бесконечно ненавидеть, симпатизировать и даже влюбляться, но любить… это должно быть что-то единственное, переходящее из уважения и глубокой привязанности или горячее, неотвратимое, выламывающее дверь в вашу жизнь. Но разве придет такое к неокрепшему птенчику, не нарастившему еще мышц для сложного полета, маневров, бочек и штопоров любовных? – она продолжала, а ее тонкие пальцы лежали на коленях, будто она держала нежный персик, боясь повредить его сочную плоть. - Но в тот день, когда эта своенравная особа (любовь, love, l’amour, кохання) снесет вам голову неожиданных ударом косы, передавив кислород изящным ботфортом, не останется никаких сомнений и терзаний по поводу. Колебания, доселе уместные, будут отметены, сожжены и развеяны пеплом. Такая страсть, мне кажется, может разгореться только в уме сформированном, годам к тридцати, у неких несчастных и чуть раньше, у закостенелых скептиков и счастливцев – на пару десятков позже…- тень улыбки коснулась уголков ее губ деловым поцелуем. Журналист, нахмурив по-девичьи тонкие брови, внимал ее словам, уносящим в даль мыслям, на волнах ее глубокого, аквамаринового голоса: -Но все же… -Моя первая любовь?- теперь улыбка коснулась и ямочек щек с легкой, как стружка светлого шоколада, мягкой россыпью веснушек, подарив им светлый оттенок неожиданного румянца раннего яблока. Выпустив персик, ладонь метнулась, заправить за ухо темно-пшеничную, блестящую шелком прядь волос, выдав неожиданное смущение. Взращенный в необходимой среде, молодой человек почуял кровь жертвы - его лицо напряглось, сосредоточилось, под тонкой кожей заиграли желваки, а рука с диктофоном дрогнула, делая выпад в сторону женщины: -Так неужели, слухи, ходящие вокруг вас с… -Я не хочу ворошить никакого белья и тем более слухов. – ее лицо утратило всякие оттенки, стало сравнимым с мраморным шедевром позднего Микеланджело - Если вы пришли для очередного копания в этих пошлостях, а не поисках мысли, давайте прощаться сразу. Юноша, спугнутый со следа ее неприступностью изваяния, вскочил, прижав худые звериные лапки к груди, лепетал извинения, бессвязно умолял продолжить беседу, но душа захлопнулась, оставив перед непроницаемой каменной оградой. Она смотрела в окно, ладони с тонкими пальцами лежали так, будто в них покоился нежный плод из райского сада, только что сорванный, источающий негромкий сладкий запах. В ее узких ладонях покоилась первая любовь.