Артур устал и нуждается в объятии

Теперь, когда они покидают замок короля-Рыбака, в нём чувствуется что-то необычное, что-то особенное. Возможно, дело в самом отбытии: в разнице между тем, когда уезжаешь, ощущая нависшее за спиной каменное изваяние, пронизывающую небо огромную тень в пыльных лучах солнца, и когда, карабкаясь вверх по дюнам, улавливаешь первый проблеск замка и испытываешь при этом тревожное чувство. А может, всё дело в нём. Может, он просто устал. Поначалу они едут на восток, и песочный дневной свет припекает им спины. Ветер улёгся. Здешние земли теперь тоже отличаются, он в этом уверен. Между пластинами его доспехов забилась грязь, и на боку чувствуется противная натёртость — там, где в рубахе зияет дыра и куда с каждым движением болезненно впиваются кольца кольчуги. Он и правда устал, очень, но бывало и хуже, поэтому он молчит и ковыляет впереди, ведя за собой Мерлина с Гавейном. Те непрерывно болтают: Мерлин рассказывает ему истории, которые Артур слышал уже миллион раз. О выпущенных на волю поросятах, о Уилле и колодце за сараем, о своей первой неделе в Камелоте, о той холодной зимней ночи, когда рыцари пробрались на склад с медовухой. Гавейн хохочет и пытается включить Артура в разговор громким "Как вы могли, выше высочество!". Артур его игнорирует. Швы на сапогах начали расползаться. Подмётка вся износилась, и ногам больно ступать. Он не в настроении. В полдень они делают привал, устроившись в изломанной тени шишковатого дерева, и хотя солнце высоко, а жаркий воздух удушающ, пелена пыли уже не такая плотная. Потрескавшаяся земля под ними крошится. Что-то изменилось. Он произносит это вслух, больше себе, чем другим — глухое бормотание, которое, как ему кажется, никто не замечает. Однако Мерлин слышит и спрашивает — тоже понижая голос, — что он имеет в виду. Артур отворачивается, хмуро оглядывая местность, и отвечает: — Ничего. — Запоздало добавляя: — Я голоден. Они не находят еды до самого вечера. Именно столько времени требуется, чтобы преодолеть пустыню и обойти болота, чтобы вступить на постепенно появляющуюся зелень. Сначала — мох, чуть позже — рассеянные пучки травы, кустарники, а после этого — всё остальное: деревья, твёрдая почва, птицы, унылая, но знакомая речушка. Артур решает попытать удачу в ловле рыбы, но Гавейн утверждает, что у него получится лучше. — Просто я быстрее, — говорит он, для наглядности подпрыгивая на месте и быстро двигая руками, после чего горделивым жестом отлепляет от груди потную рубаху и уходит к ручью. Некоторое время Артур озадаченно стоит на месте, обмениваясь с Мерлином недоумённым взглядом, но потом Мерлин хватает его за локоть и принимается расстёгивать ему наручи. — Он имел в виду, что ты в доспехах, — поясняет он. Снимает металлические пластины. Бросает их рядом со своей котомкой. Стягивает с Артура перчатки. — О, — отвечает тот и позволяет Мерлину вертеть и крутить себя, снимать доспехи деталь за деталью. При этом жалуется, велит Мерлину перестать толкать его, не тянуть так сильно за ремни, он же не бревно. Но стихает до привычного ворчания, когда тот находит ноющие места — синяки и царапины — и в свою очередь начинает отчитывать Артура. Сетует, что не прихватил с собой мазей и перевязок, негодует на то, что Артур сотворил со своим телом. Чем он думал, в самом деле? Что было с его головой, когда он решил, что спать в доспехах будет хорошей идеей? — О, да, нет, абсолютно, — покорно отвечает Артур через плечо. Мерлин стоит на коленях у него за спиной: веером своих тёплых пальцев прослеживает россыпь синяков у Артура на копчике. — Ты прав, Мерлин, мне нужно было всё с себя снять и улечься спать в обнимку с кроликом и оленёнком. Очевидно же. Что могло пойти не так! — О-о-о. — Это Гавейн появился из-за деревьев, с несколькими рыбёшками в руке. — На вид это больно. Артур поворачивает к нему голову. Гавейн, улыбаясь, неспешно перебирается через камень и движется вверх по косогору к их импровизированному лагерю — одной рукой для равновесия упирается в каменные глыбы, в другой, торжествующе поднятой, зажаты рыбьи хвосты. В следующее мгновение Артур опускает свою изодранную рубаху поверх Мерлиновых рук и демонстративно шагает прочь. Протискивается мимо Гавейна, а на раздражённый окрик Мерлина: «Артур!» — отвечает, что всего лишь... — ...хочу сполоснуться. — А следом ворчит, отпихивая с пути низко висящую ветку: — Ради всего святого. Ручей мелкий и чистый, бегущая вода отскакивает от покрытых мхом камней, окатывает быстрыми потоками мягкие низины илистого дна. Это узкая речушка. Артур бы с лёгкостью мог её перепрыгнуть, но не делает этого. Вместо этого он устраивается на берегу на корточках и полощет в воде рубаху. Он не совсем уверен, как правильно стирать одежду. Полоскание кажется верным решением. Некоторое количество грязи уносит течением — тёмной полоской, постепенно растворяющейся в зелени воды. За журчанием ручья слышно голоса Мерлина и Гавейна, тихие и далёкие, всего лишь эхо, слов не разобрать. Здесь, в тени деревьев, прохладнее, и Артуру холодно без рубашки и с руками в ледяной воде. Ассоциации подкидывают воспоминания о тёплых ладонях Мерлина на его коже. В груди что-то сжимается, и Артур мгновенно чувствует гнев, а затем — стыд. По всей видимости, он не способен сделать ничего относительно важного без помощи Мерлина — этот нелепый человек повсюду следует за Артуром, словно дожидаясь, когда тот допустит промах, — не способен уже несколько лет подряд, даже когда не хочет принимать его помощь. Даже когда решительно от неё отказывается. Мысль о том, что его благополучие зависит от чего-то настолько ненадёжного, как желание другого человека заботиться о нём, ужасает, и Артур у себя в голове пытается выстроить всё так, чтобы ситуация казалась хуже для Мерлина. Но всё, о чём он может думать — это юноша, обнимающийся с Гавейном; юноша с подносом сладостей в руках, смеющийся вместе с Гвен на другом конце пиршественного зала; пьяный юноша, делящий свою комнату с сонным Ланселотом. Искренне жертвующий своей жизнью, когда считает это нужным; открывающий своё дурацкое сердце нараспашку, не стыдясь; заботящийся обо всех без разбору и рассуждающий о любви без капли иронии, словно действительно верит в это, словно любовь — это не самое дурацкое чувство на свете… Нет, думает Артур. Мерлин прекрасно прожил бы и без него. Он чувствует краткую жалость к самому себе, а потом и та пропадает. Он гордо вскидывает голову, громко произносит: «Хватит», — выжимает рубашку — один раз, второй, — протирает получившейся мокрой тряпкой свои плечи, а в голове всё бьётся одна и та же мысль, снова и снова… — Хватит, ну что с тобой, в самом деле. Он умывает лицо в ручье и решает, что просто устал. От усталости у него часто муторно на душе. Он обещает себе выспаться, пока Гавейн будет нести караул, и поднимается на ноги. К штанам на коленях пристала свежая грязь. Да, решает он, бредя обратно к лагерю, именно так он и сделает. А завтра меланхолия развеется, и они отправятся домой, и Артур преподнесёт отцу… Он останавливается. Ему всё ещё холодно, по рукам бегут мурашки, и хочется надеть обратно рубашку, но это не поможет. Он стискивает зубы. Мерлин и Гавейн дурачатся, сооружая костёр, и хотя по беспорядочной куче веток уже карабкается небольшое пламя, они на него даже не смотрят. Гавейн зажал сгибом локтя шею Мерлина, а тот, смеясь, пытается оттолкнуть его руки, неубедительно умоляя отпустить. Он тянет и выгибается, а затем замечает Артура, и внезапно высвободиться из ослабевшей хватки Гавейна получается на редкость легко. Артуру хочется сказать что-нибудь. На языке вертится множество фраз, вроде «От вас двоих абсолютно никакого толку», или «Да, конечно, продолжайте кувыркаться, словно щенки, вместо того чтобы разводить костёр, я совершенно не возражаю», или «Нет, перестаньте, только мы так делаем, Мерлин, только мы с тобой», или «Прелесть какая, мой спасательный отряд — парочка четырёхлеток». В конце концов Мерлин просто кидает ему чистую рубашку — один бог знает, где он её взял, — и Артур ничего не говорит. Натягивает её молча. Мерлин забирает у него мокрый комок, оглядывается и развешивает одежду на ближайшей ветке со словами: — Пойду принесу ещё дров. — А потом косится на Артура: — Ты ведь замёрз, да? Артур хмуро фыркает и наигранно равнодушно пожимает плечами. Искренняя забота Мерлина исчезает в мгновение ока, превращаясь в знакомый раздражённый взгляд под названием «вообще не понимаю, зачем с тобой вожусь». Он проходит мимо, задевая Артура с ворчанием: — Почему бы хоть однажды не признаться, что тебе холодно? Слишком гордый, что ли? Да уж, тебе и подумать об этом немыслимо, ведь только слабые крестьяне чувствуют холод, но только не особы королевской крови — она у них всегда горячая как кипя… Артур хватает его за локоть. Дёргает на себя, заставляя сделать шаг назад. Удивлённый Мерлин затыкается, выдыхает остатки воздуха. Потом произносит: — Что? Артур переводит взгляд на Гавейна за его плечом, всего на секунду, а затем снова смотрит на Мерлина. Стискивает его локоть крепче, говорит, понизив голос: «Просто…» — и замолкает. — Что? Что просто? — Просто… — Он не знает, что «просто». Пытается снова: — Я… Нет. Ничего. Мерлин глядит на него, недоумённо сдвинув брови, и у Артура всё внутри переворачивается. Он просто устал, измучен, подавлен из-за нехватки сна и всей этой суматохи с квестом и сам не уверен, что делает. Он отпускает локоть Мерлина и скользит ладонью вокруг его талии — обхватывает его обеими руками и притягивает к себе. Это движение вынуждает Мерлина прогнуться в пояснице, и мгновение он так и стоит, замерев от удивления, комично раскинув руки в стороны, запрокинув голову и выдохнув «Уоу!», когда внезапно ощутил на себе вес Артуровых объятий. Потом он спотыкается — они оба спотыкаются, — и Мерлин опирается рукой на Артурово плечо. Ладонь остаётся там, неловко похлопывая. Он произносит «Эм-м», продолжая хлопать. Артур не двигается. Он не уверен, что делать дальше. Его нечасто обнимали, и он не помнит, как принято завершать объятия, не знает, как поступить, чтобы не обернуть всё хуже. По-видимому, Мерлин тоже этого не помнит. Они стоят так, в молчании и неловкости, ладонь Мерлина замерла, его вязкое дыхание слышится у Артура над ухом. — Эм-м, — снова протягивает он. — Ладно. Эм-м. И Артуру ничего не остаётся, кроме как отпустить себя. Он роняет голову Мерлину на плечо, съёживается, прижимается ближе. Напряжённые плечи расслабляются, и он цепляется за ткань Мерлиновой рубашки, сбрасывает вес со своих рук. Это заставляет Мерлина издать очередной выдох, и он снова вздрагивает, убирая ладони со спины Артура, словно с вод потревоженного озера. Ему нужна передышка, прежде чем его руки устраиваются там вновь: мягко, слегка под другим углом, одна ложится на затылок у самой шеи, вторая обхватывает поперёк спины. — Эй, — тихо шепчет Мерлин, словно спрашивая. Поворачивает голову, выдыхает слова Артуру в волосы: — Эй. Ты в порядке? Артур зажмуривается, крепче вжимается лицом в изгиб Мерлинова плеча. Ему чуток кружит голову, чуток дурно от нервного трепета приключения, от пережитого в замке волнения и облегчения, а на поверхности ещё одно странное чувство — неожиданный укол ревности. Пальцы Мерлина, такие тёплые, такие знакомые, скользят на дюйм выше по его шее крохотным успокаивающим движением. Он твёрдый и тёплый и согревает Артура — спереди, вокруг, — расслабляется в его руках, его ладони крепче прижимаются к спине, и он шепчет: — Артур. Артур содрогается и передвигается поудобнее, чтобы приникнуть друг к другу ещё ближе, и с влажным выдохом поворачивается лицом к шее Мерлина. Он вдыхает его запах — тёплой кожи и костра, пота на линии роста волос. Цепляется за Мерлина крепче, стискивает в кулаки рубашку на его спине, пряча гримасу на лице в изгибе Мерлиновой шеи. Теперь он слышит — слышит, а не просто чувствует, — как сердце Мерлина набирает обороты, как оно стучит синхронно с движениями его пальцев, вплетающихся Артуру в волосы, легонько царапающих голову ногтями. Его собственное сердце в свою очередь пропускает удар, распуская в груди нечто огромное. Он тяжело, жарко дышит Мерлину в кожу. Желание сомкнуть на ней губы приходит непрошено, само по себе, и Артур делает это, не задумываясь: целует Мерлина за ухом, под ним, открыто и чуть влажно — в длинное горло. И Мерлин, с потяжелевшим, срывающимся дыханием, наклоняет голову набок, позволяя, прижимается щекой к Артуровым волосам. Лицо Артура горит, сердце переполняет восторг вперемешку со стыдом, но нет времени отвлекаться на сомнения, когда Мерлин рассеянно, мокро целует его в ушную раковину: очерчивает её форму носом, трётся им о висок. Руки Артура отпустили его рубаху, поползли ниже и теперь нащупывают искомое под тканью — вверх по обнажённой спине, чувствуя голую плоть и изгиб позвоночника, когда он притягивает Мерлина ближе. Тот сжимает Артуровы волосы в кулаке, другой рукой запутавшись в его рубашке, и шепчет что-то, прижавшись губами к его подбородку — легчайшим из выдохов говорит нечто интимное, отчего кровь Артура закипает, — и, возможно, им стоит прислониться к чему-нибудь… возможно, Артуру стоит позволить ладоням опуститься ниже и повернуть голову туда, где на щеке тяжело оседает жаркое дыхание Мерлина… и, возможно, он… — Ну-ну! Артур замирает. Мерлин — мгновением позже. — Полагаю, за дровами лучше пойти мне, да? Артур роняет руки. Мерлин отпускает его рубашку. Сглатывает. Делает шаг назад, придерживая Артура за локти, а затем отпускает и их. — Ох, — выдаёт он, ероша собственные волосы. Он выглядит возбуждённым, ошеломлённым, с румянцем на щеках и беспорядком на голове. Артуру остаётся лишь представлять, на что похоже это зрелище. Мерлин откашливается, озадаченно моргает на ухмыляющегося Гавейна и… — Нет-нет, я… — Он бросает быстрый взгляд на Артура, затем смотрит на деревья, почёсывая голову. — Я схожу, да. Ага. — И с этими словами Мерлин шагает в лес, словно потерянный, умудряясь дважды запнуться, прежде чем исчезает за нависшими ветвями, кои предварительно отпихивает с дороги. Артур, у которого перехватило горло, а по спине катится холодный пот, делает шаг назад. Два шага. Упирается в дерево и съезжает вниз по стволу, пряча лицо в ладонях. — О боже, — глухо бормочет он. Поначалу Гавейн никак это не комментирует: бродит по лагерю, поддерживает крохотный костерок, подбрасывая в него веток и шевеля палкой, отталкивает ногой доспехи Артура, освобождая себе место, и принимается чистить рыбу. Артур сползает ещё ниже. Кора царапает спину, земля под ним сырая и неровная. Он заливается краской, вспоминая о том, что творил. Второе «О боже!» получается более прочувствованным, и на этот раз он запрокидывает голову, стукаясь затылком о ствол. — Эй, — окликает Гавейн, вытирающий нож подолом рубахи. Артур глядит вверх, на древесные кроны, сквозь которые кое-где пробивается темнеющее небо. Над головой раздаётся хлопанье крыльев летучей мыши. Гавейн очищает рыбу от чешуи. — Ты ему очень дорог, если хочешь знать. — Ему все вокруг дороги, — отвечает Артур гортанно, просто потому что голова запрокинута. Гавейн согласно мычит, кивая. — Но ты, — добавляет он мгновением позже, — дорог ему по-другому. Артур опускает голову. Глядит на Гавейна, нахмурившись. Тот не смотрит на него, занятый рыбой. — Послушал бы ты его, когда он о тебе говорит. Это… — Гавейн замолкает. Качает головой. — Нам с тобой не сравниться. В смысле, нам… — он улыбается широкой, ироничной улыбкой и заканчивает издевательски формальным тоном: — …простым смертным. Переворачивает рыбу. Принимается за чешую на другой стороне. — Не то чтобы тебе необходимо было это услышать. — На этот раз он поднимает на Артура взгляд, ухмыляется, игриво двигает бровями. — Как сказал бы Мерлин, у тебя голова и так от похвалы пухнет. Артур хмыкает, стараясь выдать это за недовольство. Но эмоция не искренняя и не задерживается надолго. Неуверенность на лице сменяется задумчивостью. Он хмурится, глядя на свои руки, бесцельно ковыряет землю. Пропускает песок между пальцев. Костёр трещит, озаряя тропинку между деревьями мерцающим оранжевым светом. Тени оживают и гаснут, длинные и тонкие, пляшут по лагерю. Скребущий звук Гавейнова ножа дарит иллюзию продуманного ритма. На лес опускается ночь, и Артур чувствует вновь одолевающую усталость. Веки его тяжелеют, глаза слипаются, и он мог бы закрыть их и уснуть прямо здесь. Он хмурится, моргает и изо всех сил старается не задремать. Прислушиваясь, ожидает звука шагов Мерлина, продирающегося обратно сквозь подлесок. ~fin