Окунуться в доверие

Слухи распространяются среди прислуги со скоростью лесного пожара. Мерлину порой кажется, что придворные интриги не идут ни в какое сравнение с интригами служебных помещений. Он спускается вниз, до самых кухонь, в надежде выклянчить булочек, когда слышит первые шепотки: «Принц возвращается». Артур отсутствовал всего пару дней: шайка разбойников, рыскающая по окрестным деревням, вынудила крестьян пожаловаться королю Утеру, а того — послать своего сына (или же Артур сам потребовал отпустить его, в этом Мерлин не уверен) и нескольких рыцарей разобраться с проблемой. Мерлин привык отправляться с Артуром на миссии любого сорта, но в этот раз он был настолько измучен, что своим хмурым взглядом и жалким видом заработал себе отгул и был оставлен в замке. Как обычно в таких случаях, Мерлин планирует наслаждаться отсутствием господина и необходимостью ему прислуживать, а в итоге всегда получает куда меньше удовольствия, чем рассчитывал. Он выходит во внутренний двор как раз вовремя, чтобы оборвалось сердце. Из всего отряда вернулись лишь Артур с сэром Кеем, ведущие в поводу трёх коней без седоков. Принц с рыцарем обмениваются короткими фразами, и когда Артур спешивается, то крепко прижимает правую руку к боку. Мерлин осмотрительно не подбегает к нему, он ведь знает своё место. Вместо этого он как можно спокойней спускается по парадным ступеням, лихорадочно обегая фигуру Артура глазами на предмет других ранений. Когда он подходит к Артуру и Кею, те по-прежнему приглушённо разговаривают, не обращая внимания на уводящих лошадей конюших. Мгновение Мерлин нервно топчется на месте, не уверенный, заметил его Артур или нет. И тут же получает ответ, когда принц, не глядя на него, расстёгивает портупею и протягивает ему. — Изволите, чтобы я поговорил с королём? — спрашивает Кей, и Артур резко мотает головой. — Это я беру на себя, Кей. Рыцарь кивает и делает прерывистое движение, словно хотел похлопать Артура по плечу, но в последний момент передумал. — Ступай, — велит принц. — Отдохни. — Сир. Сэр Кей кланяется Артуру и бросает на Мерлина беглый взгляд. Мерлину кажется, что этот взгляд о чём-то говорит ему, но он слишком медленно соображает, и Кей исчезает в замке прежде, чем он успевает спросить. Артур поворачивается к нему, отбрасывает чумазые волосы с глаз — немного неловко, поскольку использует левую руку. — Мне нужно поговорить с отцом. Приготовь мне горячую ванну и принеси в покои что-нибудь поесть. Мерлин кивает. — Хорошо, Артур, а что с остальными... — Не сейчас, Мерлин, — огрызается тот и, развернувшись, прошествует внутрь. Держится он неуклюже, и поступь его — отнюдь не та уверенная, размашистая походка человека, контролирующего своё тело. Это настолько непривычно, настолько не похоже на Артура, что Мерлин чувствует, как под ложечкой поселяется тошнотворный холод. «Я ведь даже не думал волноваться», — виновато осознаёт Мерлин, поспешая выполнить Артуровы поручения. Всего-то кучка бандитов, уж конечно ничего такого, с чем бы ни справились Артур и его рыцари. Глупо, глупо, говорит себе Мерлин. Артур притягивает неприятности, куда бы ни направился, окружающий мир опасен, и этот мир будет пытаться забрать его у Мерлина на каждом шагу, пошатнуть будущее, которое им суждено построить вместе, прежде чем оно исполнится. * * * Пока Мерлин попеременно нагревает воду и ожидает возвращения Артура с аудиенции с королём, его не покидают мысли об их общей судьбе. Вся штука в том, что Мерлина должна заботить лишь безопасность Артура, сохранение его целым и невредимым до той поры, пока он не объединит Альбион. Его не должно волновать, что глаза Артура по приезду были тёмными, уставившимися в пространство. Королю Артуру навряд ли понадобится быть счастливым, чтобы вершить вещи, для которых он был рождён, поэтому Мерлина не должен волновать его вид: бледный, молчаливый, будто мучимый призраками. Ничто из перечисленного не должно заботить его даже вполовину так, как заботит. Потому что Артур — всё ещё задница, в этом Мерлин не питает иллюзий. Вот только он не просто задница. Бывают у него проблески проницательности, мгновения справедливости, решительности и чести: в такие моменты из-под облика принца проглядывает король, которым он станет — и этот король сияет так ярко, что больно глазам. Бывают также другие моменты: когда Артур не задница и не благородный аристократ, а просто человек. Просто Артур, который хорошо относится к Мерлину — в перерывах между приказами вычистить конюшни и наполировать мудрёные части доспехов. Просто… что-то в нём есть, как сказал однажды сам Артур. Чем бы оно ни было, это неопределённое что-то, оно заставляет Мерлина ненавидеть Артуров отстранённый, холодный взгляд. Создаётся ощущение, что принц научился уходить в себя, окружать себя слоями льда и смотреть через них на мир. Иногда Артур кажется таким далёким, как от Мерлина, так и от всех других. Он дистанцируется от остальных согласно титулу, и порой ясно видно, что такое положение вещей тяжким грузом давит ему на плечи. А недавняя потеря людей не улучшает ситуацию. Мерлин со вздохом вновь нагревает воду, размышляя, отчего Артур так задерживается. Он уже разжёг огонь в камине, позаботился об Артуровом мече и разложил чистую одежду. Ничего не остаётся, кроме как свернуться клубочком на ковре перед очагом, притянув колени к подбородку. Мерлин не знает точно, сколько времени проходит, прежде чем открывается дверь, но снаружи уже темным-темно. Он торопливо вскакивает на ноги, и Артур кивает ему, пинком захлопывает дверь и ждёт. Мерлин приближается; мягкого колеблющегося света пламени недостаточно, чтобы скрыть выражение Артурова лица. Взволнованно закусив губу, Мерлин приступает к привычной рутине избавления Артура от доспехов. — Ты ранен, — тихо произносит он, когда понимает, что Артур не реагирует на его действия и вообще на присутствие. Тот пожимает плечами, с трудом поведя правым. — Ерунда. — Артур… — Мерлин, я не ребёнок. В комнате воцаряется такая тишина, что слова Артура разносятся эхом. Если бы не оно, лёгкая дрожь в его голосе была бы неуловима. Мерлин намеренно не поднимает глаз от кольчуги. — Можешь поднять руку? — Разумеется, могу. И Артур поднимает: излишне быстро, не сдержав шипения и содрогнувшись всем телом. Мерлин осторожно снимает с него стальную рубаху и кладёт на стол. Артур уже опускает руки, когда Мерлин говорит: — Подожди. Артур впервые за весь вечер смотрит ему в глаза, на лице его мелькает удивление. — Я не хотел бы усугублять твою травму больше необходимого, — поясняет Мерлин. Он абсолютно уверен, что если Артур проигнорирует ранение, то сам же от этого и пострадает. Артур, разумеется, закатывает глаза, но в остальном не возражает, и Мерлин как можно скорее расшнуровывает его тунику, стягивает её через голову Артура и кидает поверх кольчуги. Когда он вновь поворачивается к принцу, тот уже опустил руки и на пробу поводит правым плечом. Глаза Мерлина округляются при виде огромного синяка на коже и того, как левая рука Артура оборачивается вокруг пояса, поддерживая правую. Он видел на принце куда более страшные раны, поэтому сам не понимает, отчего именно эта так сильно его шокирует. — Тебе нужна по... — начинает он, но Артур резко мотает головой. — Я не ребёнок и не инвалид. Пару минут Мерлин молчит, затем нерешительно облизывает пересохшие губы. — Остальные рыцари... — Люди умирают, Мерлин. Слова падают в тишину, и долгое время Мерлин не знает, что ответить. — Да, — в конце концов соглашается он. — Это не твоя вина. Артур смотрит в стену за его плечом. — С этим можно поспорить. — Не... — Мерлин. Если бы я вчера лучше сражался или лучше тренировал их все эти годы, сейчас они были бы живы. Мерлин колеблется, открывает рот. Он не уверен, что намерен сказать: возможно, прокомментировать, как до нелепого однобоко Артур порой смотрит на мир, — но прежде чем он успевает подобрать слова, Артур взмахивает рукой. — Можешь идти. — Но... — Сейчас же, Мерлин. * * * Уже на полпути к покоям Гаюса Мерлин принимает решение. Бывает время, когда Артура в самом деле нельзя оставлять наедине с его мыслями, как бы тот ни возражал. Без должного отвлечения он разнесёт свои комнаты подобно смерчу. А порой, когда он так тих и задумчив, он обращает весь свой праведный гнев и колкие обвинения вовнутрь. На самого себя. Сидит в одиночестве, варится в собственном соку и увязает всё глубже в своих мыслях. Мерлин не может этого допустить, и не только потому, что от настроения Артура зависит частота его пребывания в колодках и полировки каждого меча в оружейной. Жалкая правда в том, что Мерлин не хочет видеть Артура печальным. Вернувшись в лазарет, он обнаруживает, что Гаюс всё ещё на обходе. Мерлин ухмыляется и подходит к многочисленным полкам, уставленным бутыльками и фиалами с зельями и мазями. В комнате темно, и он поспешно наколдовывает свет, чтобы, щурясь, прочесть неразборчивый почерк Гаюса на этикетках. Наконец-то отыскав нужный сосуд с густым содержимым, Мерлин кладёт его в карман и снова выходит, аккуратно прикрыв за собой дверь. Есть вероятность — и очень большая, — что Артур просто-напросто вышвырнет Мерлина вместе с его мазью и благими намерениями вон из комнаты, но Мерлин решает хотя бы попытаться. Это его работа. Или судьба. А может, и то и другое. Очутившись у порога, он стучит и входит, не дожидаясь ответа: проскальзывает в комнату и как можно тише прикрывает дверь. Артур всё ещё сидит в ванне перед камином, спиной к Мерлину. С кончиков мокрых волос ему на плечи срываются капли. Свет очага играет красно-рыжими отблесками на его руках, покоящихся по краям кадки. Пламя скрывает все синяки, царапины и случайные глубокие порезы, которые чуть раньше заметил Мерлин. На одно долгое мгновение ему кажется, что Артур уснул. Он неслышно подходит ближе, но тут принц поворачивается к нему с тихим всплеском. — Что ты здесь делаешь снова? — Я принёс... Гаюс дал мне кое-что для твоей руки. — Не такая уж и ложь, думает Мерлин. — Говорю тебе, я не... — Артур, пожалуйста. Мерлин не знает, в чём дело, но что-то в его голосе заставляет Артура возвести глаза к потолку и сдаться. — Ох, ну ладно. Он погружается с головой и выныривает обратно, вода струится по его лицу и груди. Мерлин ставит пузырёк на стол и старательно не глядит на Артура, пока тот не произносит: — Будь добр, подай полотенце. Тогда Мерлин смотрит строго Артуру в лицо, разворачивая купальную простыню, и в стену за его плечом, передавая её. Артур молча принимает полотенце, и, когда он проходит мимо, Мерлин замечает, что тарелка с едой на столе нетронута. — Тебе стоит поесть, — предлагает он. Артур выглядывает из-за ширмы, где переодевается в заблаговременно приготовленную Мерлином одежду. — Там довольно много еды, — практично замечает он слегка приглушённым голосом, поскольку как раз в этот момент просовывает голову в ворот туники. — Ждёшь приглашения присоединиться? — Возможно. — Мерлин выдавливает из себя смешок, потому что после слов «нет, но я не знаю, как ещё показать тебе, что мне жаль. Жаль, что потеря друзей — это реальность твоей жизни, и жаль, что ты винишь в этом себя» Артур определённо выставит его за дверь. — Тогда присаживайся, — фыркает Артур, закатывая глаза. — Раз уж ты так тонко намекнул. Мерлин кивает и садится за стол, глядя, как Артур выходит из-за ширмы, яростно растирая волосы полотенцем; одежда его липнет к всё ещё влажной коже. Бросив простыню на пол, он со вздохом падает на стул напротив Мерлина и тянется за хлебом. Они едят в тишине, и, хотя Мерлин обычно не прочь набить живот за Артуров счёт, в этот раз он не ест много. Вместо этого он наблюдает за Артуром. Тот непривычно тих, плечи его ссутулены, пока он нехотя выбирает кусочки. Мерлин в любой момент готов сказать что-нибудь, предложить любое утешение, но сейчас Артур не в том редком настроении, чтобы безропотно принять подобный жест. — Что ж, — в конце концов говорит он, прежде чем Мерлин придумывает способ поднять тему. — Что там за очередную отвратительную бурду Гаюс предлагает мне проглотить? Меня не покидает ощущение, что половину из своего варева он делает специально, чтобы поиздеваться над пациентами. Мерлин, который и сам время от времени думает так же, лишь улыбается. — Глотать не нужно, — уверяет он. — Это всего лишь мазь. И вроде бы даже без лягушачьей слизи в составе. Артур вскидывает бровь, изгибая губы в недовольной гримасе. — Лягушачьей... — Ну да, берёшь жабу и… Ладно, неважно. Здесь этого нет. — Вот уж надеюсь. — Артур откидывается на спинку стула и выжидающе смотрит на Мерлина. — Ну и? — М-м? — Где твоя мазь? Я нанесу её позже. — Нет, не нанесёшь, — живо отвечает Мерлин. Артур моргает. — Что? — Порой его всё ещё удивляет то, как Мерлин с ним разговаривает. — Ты забудешь, — терпеливо поясняет тот. — А утром проснёшься с болью во всём теле, и обвинишь во всём меня, и придумаешь множество новых способов превратить мою жизнь в ад. Мгновение Артур выглядит позабавленным, затем пожимает плечами. — Ну что ж, ладно. Сделай это сам. — Что? Вот чёрт. Об этом Мерлин не подумал. Вот в чём заключается проблема его привычки действовать импульсивно: такие действия могут привести к неожиданным результатам. Например, к необходимости нанести обезболивающую мазь на раненое плечо Артура. Казалось бы, не такая уж и трудность, но Мерлин не в силах лгать самому себе: это очень, очень большая проблема. Просто нечестно, что Артур порой бывает таким же потрясающим, как и раздражающим. И ещё более нечестно, что он до сих пор корит себя за потерю своих людей, а всё, о чём Мерлин может думать — что ему предстоит коснуться руками этой по-дурацки притягательной кожи. Он абсолютно не чувствует себя хорошим человеком, говоря: — Хорошо. Тебе придётся снять рубашку и лечь на живот. Артур кивает, вытирает руки салфеткой, поднимается со стула и поворачивается к кровати. Мерлин бросается убирать со стола, главным образом — чтобы не пялиться на стягивающего тунику принца. «Я справлюсь, — решительно думает он. — Это просто забота о его здоровье. Уход за раной. Я смогу». И всё же он надолго задерживается у стола, собирая тарелки и остатки ужина. Развернувшись, он обнаруживает, что Артур уже избавился от туники: очевидно, отмокание в горячей воде хоть ненамного уменьшило ломоту в теле. Мерлин отводит глаза, когда Артур неуклюже выпутывается из широких штанов, которые натянул за ширмой — по-видимому, не желая разбираться с ними позже. Когда Мерлин снова поворачивается, Артур уже лежит на животе, прикрывшись простынёй ниже пояса, а поспешно скатанное в ком одеяло покоится под его травмированным плечом. Одёрнув себя, Мерлин делает несколько шагов вперёд, и всё становится только хуже, потому что Артур такой… такой чертовски раздражающе привлекательный, и сейчас совершенно неподходящий момент это замечать! Мерлин уже собирается отсрочить пытку, отойдя к камину и заново разведя огонь под предлогом того, что Артура следует держать в тепле, когда тот многозначительно покашливает и елозит по кровати. — Где ты там, идиот? — Прибираю за тобой, — ехидничает Мерлин. — Как обычно. Артур фыркает, что может означать смех, или насмешку, или «вообще-то ты должен быть благодарен за оказанную тебе честь прибираться за принцем». Что бы это ни было, звук достаточно знакомый, чтобы Мерлин позволил себе расслабиться и приблизиться к постели. Артур лежит, не двигаясь, в центре огромной кровати: раненная рука прижата к телу, другая покоится под головой. Он не смотрит на Мерлина, вперив взгляд в окно. Теперь, когда вся присохшая кровь и грязь смыта, рана на его мягкой коже выглядит ещё ужасней. Весь плечевой сустав вкупе с лопаткой распух, там начинает наливаться поистине громадный синяк. Мерлин сочувственно шипит, выуживая мазь из кармана. Он роняет бутылёк на постель рядом с Артуром и торопливо засучивает рукава. А потом ему ничего не остаётся, кроме как забраться на кровать с ногами и встать на колени. Артур не шевелится и никак это не комментирует, так что Мерлин откупоривает фиал, зачерпывает мазь и растирает её между пальцами. Жирная микстура пахнет мятой и лавандой и быстро нагревается от его кожи. Самыми кончиками пальцев Мерлин осторожно наносит широкую полосу мази на Артурову лопатку. Тот молчит — вообще едва реагирует, за исключением того, что зарывается лицом в изгиб локтя. Мерлин аккуратно растирает мазь, и спустя пару секунд Артур тихо вздыхает. — Сильнее, Мерлин, — говорит он, и Мерлин внезапно очень рад, что принц смотрит в другую сторону и уже закрыл глаза, потому что Мерлин от таких слов краснеет до кончиков ушей. Теперь ему ещё жарче, чем до этого, и язык заплетается. — Тут… у тебя огромный синяк, Артур. Я не хочу сделать тебе больно. — Мерлин, подобные мази помогают, только когда ты стимулируешь кровообращение. — Ла… дно… — А чтобы это сделать, — непривычно терпеливо объясняет Артур, — нужно нажимать сильнее. Мерлин кивает, но тут же понимает, что Артур его не видит, так что прочищает горло и произносит: — Хорошо. На этот раз он кладёт обе руки Артуру на лопатку, осторожно разминает её основанием ладоней. Артур испускает долгий вздох, и Мерлин закусывает губу, сдерживая улыбку. Прижимаясь к твёрдым узлам мышц, он чувствует, как Артур расслабляется, как напряжение, разочарование и невыразимая скорбь последних дней утекают из его тела. В комнате тишина, за исключением потрескивающих в камине дров и тихих хлюпающих звуков наносимой на кожу мази. Как, оказывается, волнующе легко раствориться в монотонных движениях, исследуя сопротивление Артуровых мускулов, изучая, как сильно нужно надавить, чтобы у него перехватило дыхание. Мерлин периодически зачерпывает ещё мази, но в остальном работает молча, не прерываясь. Случайно задевая пальцами место под опухолью, он замечает, что кожа там куда прохладнее, а на самом синяке — грубая, хоть и быстро смягчается благодаря мази. У Мерлина из головы не выходит аналогичная вмятина, которую ему предстоит обнаружить на Артуровых доспехах — нужно будет и о ней позаботиться. И всё же он не спешит и останавливается, только когда Артур под его руками шевелится и покашливает. — Достаточно? — спрашивает Мерлин, и Артур кивает себе в руку. — Думаю, да. — Хорошо, — говорит Мерлин. — Перевернёшься? Артур снова кивает, приподнимается, опираясь на здоровую руку, принимает сидячее положение, стараясь не облокотиться намазанной спиной о подушки. Простыня собирается складками у него на коленях. У него всё ещё этот усталый, постаревший взгляд, хотя двигается он свободнее. Он переворачивается набок, чтобы Мерлину не пришлось перелезать через него поближе к раненной руке. — Мерлин? — зовёт он, и тот понимает, что его поймали врасплох, пока он пялился на Артура, размышляя, как бы стереть с его лица этот взгляд. Мерлин встряхивает головой и улыбается, надеясь, что улыбка выглядит искреннее, чем чувствуется. — Прости. Точно. Да. Артур хмурит брови. — Ты уверен, что полностью выздоровел? У тебя ещё более глупый вид, чем обычно. — Нет. В смысле, да, я в полном порядке. Артур смотрит на него с сомнением, но в итоге возводит глаза к потолку и пожимает плечами. — Ясно, тогда приступай. Я бы хотел сегодня ещё поспать успеть. Мерлин намеревается бросить в ответ какой-нибудь саркастичный комментарий, но вместо этого с языка слетает торопливое: — Я считаю тебя хорошим человеком. Хорошим лидером. Артур удивлённо вскидывает брови, и Мерлин вешает голову, чувствуя себя идиотом. Как будто Артуру есть дело до его мнения. В такие моменты он обычно указывает Мерлину на неписанные правила, по которым его мнение, как слуги, не имеет особого значения. — Я… ладно, неважно. — Мерлин вновь берёт в руки мазь в надежде, что они оба просто сделают вид, что он не открывал свой дурацкий рот. Артур неловко прочищает горло и говорит — подумать только: — Спасибо. Мерлин улыбается ему, и большая доля напряжения в комнате исчезает. Он меняет позу, садясь по-турецки обок Артура, и тянется к его руке. Артур вытягивает её куда легче, чем прежде, и Мерлин смотрит на бутылёк с новообретённым уважением. Он наблюдает, как Артур проверяет движения руки с почти изумлённым видом. — Лучше? — спрашивает Мерлин, и Артур кивает. — Отлично, — произносит Мерлин в тишину комнаты. Он зачерпывает новую порцию мази, толстым слоем накладывает её на плечо и грудь Артура, изо всех сил стараясь очистить голову от мыслей. Не проходит и четверти часа, как мазь впитывается и приходит время уходить. Но напряжение всё ещё покидает Артура капля за каплей, медленно-медленно, и Мерлин не хочет просто уйти, когда может помочь. Зачерпнув ещё чуток мази, он ведёт пальцами вниз от плеча Артура, по выпуклому бицепсу, ниже и ниже до изгиба локтя. Оттуда он проследует одним пальцем по бледно-голубой линии вены, вниз до не соответствующего остальному телу изящного запястья. С колотящимся в горле сердцем Мерлин ждёт, что Артур в любую минуту стряхнёт его руки с раздражённым «там у меня ничего не болит, идиот!». Вместо этого принц молчит, и Мерлин повторяет движение, на мгновение оборачивая пальцы вокруг запястья. Странно думать, что по этим венам течёт кровь королей. Уилл всегда называл родовитость «обстоятельством рождения», и Мерлин порой задавался вопросом, какой бы вышел из Артура фермер, или кузнец, или крестьянин — кто угодно вместо будущего правителя. Он остался бы тем же самым — к такому заключению всегда приходит Мерлин. Таким же одновременно раздражающим и чудесным, какой он сейчас. Возможно, продолжал бы осуществлять все эти, по словам дракона, предназначенные судьбой деяния, но на этот раз благодаря одной силе воли и врождённой самоуверенности. Вздрогнув, Мерлин осознаёт, что всё ещё держит Артура за запястье. Он чувствует стук крови, лёгкую пульсацию под кожей. Тупым кончиком ногтя Мерлин проводит по извилистой вене на большом пальце, вверх к косточке, через паутину сосудов на запястье — к большой, крупной вене, оплетающей руку. Артур шумно сглатывает, так что следующий за этим вопрос не становится для Мерлина неожиданностью. Вот только голос у принца непривычно хриплый… — Что ты делаешь? — Могу остановиться, — предлагает Мерлин. Он рискует поднять взгляд на Артура: тот облокотился на подушки, глаза его вновь потемнели, но на этот раз по-другому, и Мерлин видит, как он резко, отрывисто качает головой. Мерлин сухо сглатывает и едва не замирает, но в последний момент одёргивает себя. На плече Артура всё ещё блестит полоска мази, и Мерлин проводит по ней ладонью, скользит вниз, обхватывает бицепс. Тепло мази быстро просачивается под прохладную кожу, разогревая её. Мерлин обеими ладонями обхватывает руку Артура и медленно ведёт вниз, пока снова не достигает запястья. На ладонях остаётся лишь тонкий слой мази, однако Мерлин проскальзывает своими пальцами меж Артуровых, проталкивая их и ввинчивая, пока в конце концов не замирает. Он сидит тихо-тихо и размышляет, сколько Артур позволит им так просидеть, пока не осознает, что они на самом деле держатся за руки. Спустя долгие минуты тот делает слышимый вдох. Мерлин представляет, как он вытягивает ладонь, выставляет его из своих покоев и никогда не заговаривает об этом снова. «Нет, — внезапно думает он. — Нет». Он крепче стискивает пальцы и подносит руку Артура к своему рту. Прижимается губами к запястью, где кожа тонкая и тёплая, горячая от бегущей по венам крови, и осмеливается поднять быстрый взгляд на Артура: тот смотрит на него дикими, настороженными глазами. И в то же время — не произносит ни слова. Не возражает, не смеётся — ничего. Поэтому Мерлин размыкает прижатые к гладкой коже губы и позволяет себе мазнуть языком по пульсу. У Артура вкус купальной воды и целительной мази, тёплый и чистый, и под всем этим — нечто знакомое. Он говорит «Мерлин» надтреснутым, беспомощным голосом, и пальцы его сжимают пальцы Мерлина. Тот покрывает поцелуями вену на руке Артура, поднимаясь вверх к локтю, где замирает на мгновение, смакуя тепло под своими губами. Тогда Артур неожиданно двигается, не оставляя Мерлину иного выбора, кроме как поднять на него глаза. Выражение на его лице — то самое, что уже доводилось видеть Мерлину, но лишь в мимолётных взглядах, когда Артур мгновенно одёргивал себя. Это выражение появляется у него, когда Артур не знает, сердиться ему на Мерлина за его поступки или восхищаться им. Настолько знакомое Мерлину чувство, что он не в силах сдержать улыбку. Кажется, для Артура это становится последней каплей: свободной рукой он обхватывает Мерлина за шею и притягивает в поцелуй, куда более нежный, чем ожидал Мерлин. Губы Артура, тёплые и мягкие, медленно движутся, пока он не останавливается. — Всё нормально, — говорит Мерлин, сам не уверенный, что имеет в виду. — Всё хорошо, я хочу… Артур вновь зовёт его по имени и притягивает в другой поцелуй, на этот раз похожий на те, что Мерлин позволял себе фантазировать поздней ночью, касаясь себя с мыслью «Артур, Артур, Артур» в голове. Поцелуй более глубокий, собственнический. Пальцы Артура скользят у Мерлина в волосах, порхают по затылку, а вторая рука по-прежнему сжимает его ладонь, всё неудобнее изгибаясь, в то время как Артур приникает ближе. Это он тут претерпел суровое испытание, и всё же именно Мерлин не может отпустить его руку, не может перестать бросать взгляды на его лицо, проверяя, в самом ли деле он здесь. Порой жизнь Артура кажется Мерлину величайшей ответственностью, взваленной ему на плечи. — Я рад, что ты дома, — шепчет он. «И мне жаль, что они — нет. Разумеется, мне жаль, но я так рад, так чертовски рад, что ты — дома». Артур целует его снова: губы, румянец на щеках, мягкую кожу под веками, и это реально — он здесь, рядом, и Мерлин едва успевает прикусить язык, чтобы не сказать Артуру, что никогда-никогда больше не отпустит его никуда одного. Когда Мерлин целует Артура в горло, он чувствует слегка вяжущий вкус мази на языке. В порыве смелости он придвигается ближе, пытаясь вдавить Артура глубже в подушки. В кои-то веки тот не сопротивляется — лишь смотрит на Мерлина ярким, пронзительным взглядом. — Позволь мне, — шепчет Мерлин, целуя Артура в губы, в ключицу, в грудь. — Позволь сделать это для тебя. Рука Артура опускается ему на плечо и сжимает тисками, останавливая движение. — Не глупи. — Он с лёгкостью притягивает Мерлина вверх, на уровень глаз, и пристально смотрит на него. — Если ты делаешь это из какой-то неуместной жалости, то колодки будут меньшей из твоих бед. — Нет! — восклицает Мерлин. — Нет. Конечно нет. — Что ж, тогда... — Артур привлекает его в очередной поцелуй. В итоге они неуклюже распластываются по постели: Артур полусидит, опершись на подушки, а Мерлин седлает его бёдра. Он со всей ясностью ощущает, что Артур голый под простынёй и твердеет с каждой секундой благодаря сокращению Мерлиновых мышц: тот не в силах сидеть спокойно, пока Артур сдёргивает и отбрасывает в сторону его тунику. Покончив с ней, он здоровой рукой притягивает Мерлина в ещё один поцелуй. Мерлин обхватывает ладонями лицо Артура, чувствуя, будто держит в руках нечто драгоценное и хрупкое. Он знает, что, если скажет это вслух, ему не избежать в наказание лишней работы — по меньшей мере, — поэтому он просто целует Артура, удивляясь, с какой скоростью по венам разливается жидкий жар — это магия особого рода. Он поводит бёдрами, и Артур стонет ему в рот. Мерлин может очень быстро пристраститься к этому ощущению, поэтому делает это снова, и снова, и снова, пока Артур не кладёт руки ему на бёдра, останавливая. Он вскидывает голову и вновь целует Мерлина. Когда Артур забирается под его нательную рубашку уверенными, тёплыми ладонями, Мерлин содрогается, вжимается лицом ему в шею, поворачиваясь, выискивая, пока не находит губами успокаивающее биение пульса — неизменного, горячего, жизнеутверждающего. Мерлин часто размышлял, каков Артур в такие моменты, и сейчас дико рад увидеть, что тот действует так же нетерпеливо и естественно, как любой другой молодой мужчина. Он вращает бёдрами, трётся об Артура без задней мысли, и в голове только этот момент, здесь и сейчас. Поцелуи Артура становятся неуклюжими, короткими, обжигающими, ложатся на подбородок и щёки Мерлина не реже, чем на губы. Когда Артур кончает первым, орошая простыню между ними, Мерлин замирает как статуя, не зная, что ему делать. Грудь Артура вибрирует от довольного урчания, настолько похожего на кошачье, что Мерлин не может не подразнить его. Но позже, поскольку сейчас Артур под ним вытягивается во весь рост и говорит: — Не строй из себя мученика, Мерлин. Тот фыркает, но Артур тут же затыкает его рот поцелуем. Его руки снова забираются Мерлину под рубашку, ладони ложатся на спину, направляя. Это не занимает много времени — разумеется, как же иначе, когда Артур под ним такой горячий и восхитительный? — и вскоре Мерлина прошибает дрожь, он замирает неподвижно, выплёскиваясь, с колотящимся в ушах сердцем и напрягшимся горлом. Он приходит в себя с ощущением собственных пальцев, запутавшихся у Артура в волосах. Отдышавшись и переборов головокружение, он встаёт на трясущиеся ноги. Игнорируя расползающееся по штанам пятно, он подходит к оставленной Артуром кадке с остывшей водой, намачивает и выжимает тряпку. Мерлин чувствует, что Артур за ним наблюдает, и намеренно не поворачивается, размышляя, предпочтёт ли Артур сделать вид, что ничего не было. Нацепив на лицо улыбку, он шлёпает обратно к постели, протягивая тряпку Артуру, но тот перехватывает его запястье. Он поглаживает подушечкой пальца пульс Мерлина, и вид у него такой, будто внутри него идёт борьба. — Артур… Артур затыкает его одним взглядом. А затем говорит, очень осторожно подбирая слова: — Я рад, что мне есть, к кому возвращаться домой, Мерлин. END