Всего несколько слов

      Пока Анна спокойно сидит в кресле, две гримерши суетятся вокруг, подмазывая что-то на ее заштукатуренном лице. Красным вспыхивает надпись «Прямой эфир». В эти секунды в голове Анны проносятся образы – прядь волос, прилипшая ко лбу, глаза волчонка, взлетающий на каждом слове сорванный голос. - Прямой эфир. Анна Викторовна, вы в эфире,- доносится из наушника. У оператора с худым большеглазым лицом встревоженный вид, ни дать ни взять испуганный князь Мышкин – Анна смотрит на него в упор, недоумевая, в чем дело. Все идет по плану, мигают часы, отсчитывая секунды. Звездный ведущий «Ринга», вертлявый Демьян Животовский, плюхается на свой стул и преувеличенно формально здоровается, ослепляя ее стоваттной улыбкой и блестящими собачьими глазами. Такие кричаще-белые зубы, как у Животовского, стоматолог Анны презрительно называет «унитазными», намекая на отсутствующее у многих людей чувство меры. В глубине души Анна с ним согласна, однако Животовскому такие зубы подходят как нельзя лучше – как и он сам, они наглядно демонстрируют значение слова «чересчур». - Застройка сквера на Шутинской улице уже несколько месяцев находится в центре внимания, - говорит ведущий, красноречиво встряхивая уложенными волосами,- На этом поле боя между властями и «зелеными» уже несколько недель ночуют представители эко-движения «За Землю», которые выступают против застройки сквера. Сегодня в нашей студии Анна Викторовна Воронцова, заместитель мэра города, которая любезно согласилась ответить на наши вопросы! Анна вежливо кивает; в ее воображении камеры выключаются, и она без всяких ненужных последствий выкручивает ведущему его мелькающие руки и хорошенько прикладывает их об стол. -Анна Викторовна, в разговоре с прессой вы назвали молодежь в сквере «эко-террористами», если я правильно помню,- заводит Животовский, азартно блестя глазами,- Возможно, вы уже готовы отказаться от такого жесткого определения, ведь… -Не готова,- каменным голосом говорит Анна, и Животовский прищуривается на нее, крутя в пальцах ручку. - Решение о застройке сквера было принято после консультаций с ведущими специалистами и главным архитектором города,- уже в который раз повторяет Анна, глядя не на Животовского, а прямо в камеру,- После возведения спортивного комплекса инфраструктура Свибловского района получит необходимый толчок для дальнейшего развития. Мельтешащий Животовский и его унитазные зубы утомляют Анну гораздо больше, чем вся остальная пресса вместе взятая. В его присутствии она раздражается так, что сдержать себя получается только усилием воли. Свои два предыдущих интервью с Животовским Анна пересматривает с нахмуренными бровями – ее собственное лицо на экране кажется каменным, но Анне хорошо известно, чего стоит это спокойствие. -Анна, мы рады услышать об официальной позиции Правительства, и я хочу добавить от себя, что адресная программа по спорту – это прекрасно, - вворачивает Животовский, расширяя глаза,- Однако, я слышал, что конфликт с эко-террористами приобрел уже личный характер, если можно так выразиться. Вам поступали угрозы… -Демьян, вам и вашим коллегам свойственно несколько драматизировать ситуацию,- говорит Анна. Эко-террористы – лохматые студенты в джинсах и одинаковых длинных футболках с эмблемой в виде зеленой ветви, обвешанные цветными фенечками и грязными рюкзаками – раздражают ее гораздо меньше, чем Животовский. За ободранный сквер в спальном районе эти дети готовы бороться до последнего, и кто-то из ее коллег в шутку предложил устроить для них что-то вроде походной кухни – двое из энтузиастов, живущих в палатках на улице, уже отправились в больницу с переохлаждением. - Мы, несомненно, обеспокоены существующей ситуацией,- говорит Анна, и ее спокойный голос льется и льется, к явному неудовольствию Животовского, который вертится на своем модном высоком кресле. ***       Она замечает его в толпе сразу – там, за стеклами ее служебной машины, в окружении ярких флажков и самодельных транспарантов кипит чуждая ей жизнь, мальчики со смешными бороденками и щекастые девочки в дешевых пуховиках кричат и машут плакатами, образуя единую волнующуюся массу, но его, местного оратора, все это не касается. В своих мятых брюках и огромной черной куртке он кажется существом из совершенно другой среды – тонкий, с точеными чертами и прядью темных волос, налипших на лоб – и вместе с тем почти в тот же миг Анна понимает, что он и есть тот поджигатель, по вине которого застройка никому не нужного клочка зелени превратилась в медийный скандал. Когда Анна выходит из машины, к ней бросаются журналисты, образуя вокруг ощетинившееся микрофонами кольцо. Отмечая про себя эмблемы известных каналов, Анна снова видит его краем глаза – никем не замеченный, он стоит на краю толпы, словно самый обычный человек, и смотрит на нее. Теперь Анна может видеть то, что раньше скрывало расстояние – на вид ему не больше двадцати лет, и одет он скорее плохо, чем обычно, в синтетические брюки и старую лыжную куртку не по размеру, и волосы у него не черные, а просто темные. Когда Анна говорит о сквере, снова и снова повторяя свое официальное сообщение, она говорит для него – каждое слово из уже известной речи кажется более значимым, когда его слушают с таким вниманием. -Это окончательное решение, - говорит она в заключение, тяжело глядя на людей перед собой, и они расступаются, словно что-то продавливает их и прогибает назад, но он только встряхивает растрепанной головой и смотрит на нее упрямо блестящими глазами. Садясь обратно в машину, она видит, как к нему снова тянутся люди, образуя растущий кружок, словно их тащит магнит, и он, даже без трибуны или возвышения, снова парит над толпой, как будто кто-то включил красную надпись «Прямой эфир» и все, что видят зрители – это горящее лихорадочным румянцем лицо, прядь волос, прилипшая ко лбу, и его глаза. «Глаза, что и умоляют, и грозят», вспоминает вдруг Анна строчки из где-то слышанной песни. ***       Она знает, что никогда больше его не увидит, но ошибается – это единственная ее ошибка, о которой Анна забывает легко и просто, будто та почти не оставила следа. -Вы выиграли,- заявляет он ей, когда она выходит из машины у своего дома, и Анна дает знак охраннику, уже выросшему у нее за спиной. Улица в элитном районе – чистая, выложенная плиткой, с причудливыми фонарями и озелененной пешеходной полосой посередине – в этот час пустынна, в ночном небе плывут фиолетово-оранжевые от городских огней низкие облака. - Вы были на демонстрации, - говорит ему Анна,- Я вас помню. Не делайте глупостей. Он испускает громкий вдох, хмурится, устремленный на нее, как стрела. - Вы могли бы все изменить. Вы… - Анна Викторовна, - начинает охранник. - Все в порядке, Андрей, -говорит Анна,- Строительство начнется завтра. Доброй ночи. - Константин, - вдруг с ненавистью говорит он,- Я – Константин Рябушкин. Пишите ваши…малявы. Доносите в милицию, если хотите. Делайте что угодно. Это ведь ваш город. Анна разглядывает его с ног до головы, пока есть возможность. На протяжении своей жизни она слышала не раз, что у нее давящий взгляд, но его, по всей видимости, этот взгляд не смущает – всем своим существом он нацеливается на нее и давит в ответ, смотрит в лицо. Что он видит, Анне известно прекрасно – ее гладко причесанные светлые волосы, родинку над бровью, твердый рот, мягкий мех на воротнике, черное пальто. А она смотрит в ответ, выхватывая и сохраняя в памяти детали и образы – чистый лоб, темные глаза, красивые губы, обнаженная шея в горловине расстегнутой куртки, дешевый флисовый свитер, покрытый катышками. Пока она разглядывает его, он дышит так, будто только что бежал или занимался любовью. - Доброй ночи, Костя, - говорит Анна. Охранник захлопывает дверцу машины, и момент рушится и осыпается, словно хрупкий фарфор. - Это еще не конец,- говорит он, весь дрожа, разворачивается и уходит. - Анна Викторовна, - снова начинает охранник. - Все в порядке, Андрей,- снова отвечает Анна. *** - Впустите его,-говорит Анна консьержу,- Это ко мне. Через телефонные провода и толщу мраморных, чисто убранных этажей она чувствует чужое недоумение – или думает, что чувствует, поправляет себя Анна. В доме с консьержем она живет уже давно, и тот успел привыкнуть, что в ее квартиру никогда никто не поднимается – даже покупки в интернет-магазинах Анна не любит, предпочитая приобретать все сама.       Он заходит в ее прихожую боком, гордо вздернув голову, но тут же задевает дверь и застывает на месте, глядя на ее длинный домашний халат из темной, тяжелой шелковистой ткани, потом на ее лицо. Свой макияж Анна уже смыла несколько часов назад, и ее лицо уже вернулось к тому состоянию, что в детстве ее яркая, шумная мать назвала как-то в сердцах «моль белесая» – светлые пушистые брови, рыжеватые ресницы, прямой нос и спокойно сложенный розовый рот. - Я,- начинает он и запинается, смотрит на нее снова, потом начинает неловко стягивать с себя куртку, путаясь в рукавах. Молнию на куртке заедает, и он дергает ее вниз, сгибаясь и мучительно краснея, слипшиеся волосы падают на лоб. На его брюках – брызги грязного снега, с ботинок на светлый пол уже натекла серая лужа. - Простите, наследил. Прикажете убраться? Он продолжает говорить что-то еще, ерничая и вздергивая подбородок, пока Анна не подходит к нему вплотную и не кладет руку ему на шею. У него горячий, нежный рот, целуется он жадно, забывшись, грубо стискивает ее грудь через халат и тут же, закаменев, отстраняется. - Вы про меня…вынюхивали,- говорит он, прижавшись затылком к обоям с тонким рисункам, - Про меня узнавали. - Да,- отвечает Анна, изучая его лицо. Она прекрасно знает, сколько ему лет (двадцать три), где он учился и какие комментарии он оставляет под фотографиями своих странных богемных друзей, но мозаика не складывается в обычную приземленную картинку – все, что он делает, кажется законченным и уникальным, как произведение искусства.       Под ужасным свитером с катышками он бледный и жилистый, мраморно-белый, с точками темных родинок на ребрах и редкими длинными темными волосками в подмышках. Вламываясь в нее быстрыми жадными толчками, он отрывисто стонет, и Анна сдавливает одной рукой тугую ягодицу, другой – шелковистый влажный загривок, чувствуя, как нарастает жар и давление в низу живота. -Я люблю тебя, - вдруг выдыхает Костя ей в ухо, - Я… Он содрогается всем телом, когда Анна впивается зубами в его круглое бледное плечо, мычит и обмякает в ней, уткнувшись лицом в ее шею. Анна гладит его волосы, спину, проводит кончиками пальцев между ягодиц, глядя то на светлые завитки рельефа на потолке, то на завитки темных волос. От медленных ласк он довольно быстро возбуждается снова, выскальзывает из нее и замирает на растерзанной постели, голый, с торчащим вверх набухшим членом, потом наклоняется обратно, расталкивает ее колени, смотрит снизу вверх. - Я хочу,-начинает он, трогая пальцами, и Анна разводит бедра шире, чувствуя первые тягучие капли, ползущие между ягодиц. Она видит, как он возбуждается от этого зрелища – не притворно, а по-настоящему – горячей рукой стискивает ее бедра, разводит в стороны и касается губами, растягивает пальцами, проводит языком. Запрокинув голову, Анна кладет ладонь на встрепанный темный затылок, направляет, пока по ее телу не проходит сладкая судорога. В этот момент весь мир сфокусирован на ней, и на какой-то миг она чувствует себя точно так же, как Костя, должно быть, чувствует себя всегда – в прямом эфире, в самом центре Вселенной, где жар, жизнь и страсть скручиваются в одно. ***       Звезда Демьяна Животовского закатывается постепенно, но когда закатывается – никто уже о нем не вспоминает. Просматривая программу новостей, Анна каждый раз удовлетворенно отмечает отсутствие знакомой фамилии, но затем перестает – приходят и осыпаются новые звезды, а ее город растет, пожирает новые участки земли, ощетинивается дорогами и мостами, расцветает огнями, умирает и рождается, и иногда она чувствует, как весь его вес наваливается на ее плечи, но продолжает держаться и работать так, как только может, только еще лучше. Между пресс-конференциями, заседаниями и встречами втискиваются липкие и омерзительные, как комки жвачки, полуофициальные вечеринки «для своих», бессмысленные интервью с девочками из глянцевых журналов и трескучие развлекательно-информационные программы, после выхода которых Анна хладнокровно наблюдает, как двигается на экране ее собственное лицо. Она почти все делает правильно, и это «почти» позволяет ей чувствовать себя живой.       Красные часы снова отсчитывают время, и оператор – на этот раз бородатый и плотный, с благостным, как у Будды, лицом – внезапно показывает ей большой палец. - Прямой эфир. Анна Викторовна, вы в эфире,- доносится из наушника. - Добрый вечер, и с вами снова – Константин Шаховский и программа «Один на миллион»! На его темных волосах красные отблески студийных огней смотрятся, как отсвет рампы – не хватает только восторженных поклонников, кидающих на сцену цветы. Некоторым актерам, правда, достаточно и одного зрителя – и при этом целого мира мало, думает Анна, глядя в камеру. - Сегодня нашей гостьей стала Анна Воронцова, новый мэр города! Анна, здравствуйте! - Здравствуйте, Константин,- кивает Анна. Идея насчет псевдонима принадлежала ей, но и сам Костя на эту тему наверняка задумывался – словно таинственный герой из «Гранатового браслета», он то и дело тайком морщился от несоответствия своей тонкой натуры и неблагозвучной фамилии, думая, что она не замечает. -Анна, эко-строительство в нашем городе набирает обороты. В четверг вы побывали на международной выставке «Эко-дом 2014», расскажите, как ваши впечатления от новых проектов? Под прицелом камер Костя склоняет голову набок – это вкрадчиво-внимательное выражение его лица неутомимо тиражируют модные журналы, знающие его только взрослым и популярным, одетым в шикарные темные костюмы и расстегнутые у горла рубашки. Под столом их колени слегка соприкасаются, шелковистая ткань задевает тонкую шерсть. - Для меня большая честь быть тем человеком, который может оказать поддержку проектам нового поколения, - спокойно говорит Анна,- Уже в недалеком будущем в нашем городе появится много зелени и новые зоны отдыха необычного формата. Краем глаза она видит на большом экране сады на крышах, новый комплекс «Лунный парк», машущих руками подростков в бело-зеленых футболках движения «За Землю», которые снова размахивают транспарантами. Время закольцовывается, соединяясь в бесконечную петлю, но теперь мигающая красная надпись «Прямой эфир» вызывает в памяти Анны не образ Животовского и тысяч его трескучих мельтешащих коллег, а образ Кости, и на несколько секунд у нее стесняет дыхание от гордости за него и тяжелой, горячей жажды, не утихающей уже много лет.