Сборник драбблов по сериалу "Мерлин" ВВС

*** 1. Артур|Моргана. «Налей еще вина, мой венценосный брат» Верховная жрица и бровью не повела, когда он распахнул двери в ее покои, не обращая внимания на протесты слуг, лишь преспокойно осушила свой кубок и откинулась на спинку кресла. - Присаживайся, - без приветствия произносит она, так, словно они расстались не более часа назад. – Мои слуги… такие мои слуги. - А я - твой король, - раздраженно напоминает Пендрагон, со скрежетом кладет на стол латные рукавицы. – Даже в этом бабьем царстве. Моргана подается к нему навстречу. У нее опасные глаза, опасные губы, опасная гибкость черных зверей с юга, о которых королю так красочно рассказывали Паломид и Сафир. И она по-прежнему прекрасна - о, боги, как такое возможно в этом непрерывно меняющемся мире?! Разве что она сама и есть постоянство. - Чем щеголять друг перед другом своей властью, лучше налей еще вина, мой венценосный брат, - шелестит она, кончиками пальцев подталкивает к Артуру два кубка. Ее ладонь скользит по поверхности стола, словно ласкает. - Так нам легче будет обсудить Камланн... *** 2. Мерлин|Балинор|Гунит. АУ, Балинор не умер. Возвращение домой. Все, что Гунит в силах думать, глядя, как они шагают к ней через поле в созревших тяжелых колосьях под туманным осенним небом с редкими голубыми проталинами - похожие-непохожие, долговязые, худющие, одинаково сутулящиеся, - какая же она теперь старая. Ее огрубевшие пальцы беспокойно приглаживают волосы - так много седины! – снова и снова ощупывают лицо - так много морщин! - расстегивают-застегивают пуговицы на высоком вороте верхнего платья, пряча шею, - так предательски много морщин! Потом все так же беспокойно соскальзывают вниз, разглаживают каждую невидимую складку, одергивают и поправляют платье там и тут. Тело тоже предательское, уже не так высока грудь и не так крепки бедра. Он-то совсем не изменился, разве что стал еще более жилистым, а седина у него была даже тогда, когда самой Гунит едва-едва минуло двадцать. В молодости она иногда рисовала себе эту сцену в робких мечтах, пока не стало ясно, что он никогда не вернется, и всегда ей казалось, что она будет в своем самом новом, самом красивом платье, а не штопанном старом и не с растрепанными волосами. Сколько раз за все эти годы, ох, боги, какая же она теперь старая... Все, что Балинор в силах думать, глядя, как она в смятении прихорашивается, - что та, кто когда-то делила с ним кров, еду и ложе, ничуть не изменилась. Что и теперь, когда она стала зрелой женщиной, он без ошибки угадает в ней молоденькую Гунит. Что и двадцать лет назад она была такой же немного неловкой, что точно так же украдкой, торопливо старалась придать своему наряду, в котором собиралась на деревенский праздник, совершенный в ее понимании вид. Что потом, когда они впервые упали вдвоем в душистое, еще пахнущее летним теплом сено, такими же робкими, угловатыми движениями пыталась спрятаться от него, как будто тогда не понимала, как она красива для бездомного заклинателя драконов. Как будто сейчас она не понимает, что дала ему целый мир, и этот мир шагает плечом плечу с Балинором к ней навстречу. Все, что Мерлин в силах думать, нарочно отставая на полшага, потом на шаг, на два и глядя, как его родители неуверенно, пошатываясь, идут друг к другу – что он как никогда счастлив. *** 3. Мордред/Моргана. Десять лет спустя. Испытание колдуна. "Ты знаешь, что дает волшебнику настоящую силу? Страсть!" Иногда, пытаясь перехватить взгляд своей наставницы, ледяной и смертоносный, как северный зимний ветер с острой крошкой снега, Мордред гадает, что за сердце бьется в ее груди – такое же ледяное или вовсе каменное? Если, конечно, бьется хоть какое-то. Если она вообще человек, а не ожившее мраморное изваяние. Он продал бы душу за ответ на этот вопрос – если бы ему еще было, что продавать. Ребенком, едва не околевая от холода в лесу, оборванный, одинокий и преследуемый, разве он мог подумать, что согревающий его образ спустя годы превратится в отраву каждой минуты его жизни? Слишком мучительно сладкую отраву, чтобы от нее хотелось бежать. Знает ли Моргана, что каждую ночь прилежный ученик представляет ее рядом с собой в своей постели? Едва ли не знает. Мордред сглатывает, не в силах оторвать взгляда от ее пальцев, заправляющих за ухо прядь смоляно-черных волос, а затем соскальзывающих по шее и по ключице вниз. Все эти безупречные линии сводят его с ума похлеще мысли о предстоящем испытании. Мордред забывает дышать. Она так близко, а он уже так долго ждет… - За тем тоннелем, - Моргана указывает направление подбородком, - ты должен пройти сквозь смерть и вернуться, - не глядя на ученика, негромко произносит чародейка. Ее ноздри трепещут от воспоминаний. О, она вовсе не была ни так уверена, ни так спокойна, как этот молчаливый юный маг со взглядом исподлобья, она не прошла – проползла испытание, цепляясь за дремучее желание выжить и отомстить. – Только тогда ты сможешь сделать то, к чему я тебя готовила все эти годы, - Моргана подносит к губам озябшие руки и дышит на них – чуть ли не впервые на памяти Мордреда в ней пробуждается что-то человеческое. – Тебе понадобится вся твоя сила. Знаешь ли ты, что дает волшебнику настоящую силу? Жажда жизни перед ледяным, как глаза Морганы, дыханием смерти, заставляет его кровь быстрее бежать по венам и придает ему решимости. - Страсть! – убежденно заявляет Мордред, и его голос дрожит от несдерживаемого вожделения. Прикрыв глаза, Моргана позволяет его горячим жадным рукам вплестись в ее черные волосы, ощупать грудь под плотной тканью просторного одеяния, скользнуть вдоль ее тела вниз. Он почти стонет, чуть не вылизывая каждый участок ее кожи, до которого удается добраться, хрипло дышит, заставляя Моргану вслепую отступать шаг за шагом, пока она не упирается лопатками и всей спиной в холодную стену. Страсть. Когда-то чародейка слишком хорошо знала значение этого слова – они засыпали, голова к голове, черная и белая, сплетая пальцы и все помыслы о будущем, которое, конечно же, изменят, как не изменить… Но в этом не было никакой силы – одна бесконечная, изматывающая слабость, уязвимость и беззащитность перед всем миром. «Ненависть, Мордред, - парализуя всякое движение, шелестит в его голове ответ. – Ненависть». *** 4. Мерлин/Нимуэ. «Я не могу ненавидеть тебя…» AU Он разбил ее заклинание смерти играючи, с легкостью и изяществом, какие ей трудно было бы даже вообразить в тяжеловесном, угрюмом мире старой религии, построенной из темноты и крови. Он – угловатый худой мальчишка, которому вряд ли сравнялось хотя бы двадцать, в нем ни за что не угадать такой сокрушительной магической силы, сверху вниз смотрел, как поверженная могущественная чародейка корчится от боли, медленно заваливаясь на спину и падая на жесткую траву возле жертвенного камня. - Эмрис! – Нимуэ с трудом разомкнула полные красные губы, чтобы прохрипеть его имя. Пронзительно-синие, прозрачные, нечеловеческие глаза, от которых он, остолбеневший от собственной мощи, не мог отвести взгляда, понемногу тускнели. - Добивай, - просипела чародейка. И обмякла. - К-как тебе это удалось? – ее зубы стучали о край жестяной кружки, которую ей сунули под нос и над которой поднимался пар. Отвратительная вонь. - Пей, - повелительно отозвался Мерлин. Нимуэ даже не усмехнулась – каркнула, закашлялась и послушно отхлебнула густое темное варево. Вкус еще хуже, чем вонь, но, глоток за глотком, к ней возвращалась жизнь. – Кровь дракона еще и не такое может. - Зачем ты спас меня? – морщась от послевкусия, поинтересовалась чародейка. – У тебя было мало бед по моей вине? Мерлин тоже сморщился, словно это его поили гадостным варевом. Мальчишка. О, боги, боги, почему именно он наделен таким даром? - Надо ли отвечать? – краснея, проворчал в конце концов. - Не надо, - милостиво разрешила Нимуэ. – Добру всегда нужен противник, да, Мерлин? – она протянула первый слог его имени, словно катала на языке, и мальчишка растерянно заморгал. Такие трогательные пушистые ресницы. - Ты не противник. Я, - он почему-то запнулся и бросил на нее почти умоляющий взгляд, словно просил закончить фразу. Нет уж, Мерлин, бесполезно умолять. – Я не могу ненавидеть тебя, - неловко договорил маг. Нимуэ отставила пустую кружку. – Ты – такой же, как я, рожденный для вечной битвы, а не для спокойствия и скуки. Я ни в ком не встречала такой силы. Мне тоже будет очень непросто возненавидеть тебя… *** 5. (Сын Артура и Гвен)/Моргана. "Только не повторяй ошибок отца". Боги, отчаянно думает Моргана, боги! Жадно скользит взглядом по прядям волос цвета светлого золота, забывает, для чего пришла сюда. Ей хочется набрать горсть, две, три горсти этого сокровища. Боги, мысленно взывает чародейка, боги! Колесо Арианрод, ясень Гвидиона. Единственного сына сумела зачать в постели Артура его безродная королева - и невозможно было зачать лучшего. Каким чудом этой темнокожей и темноглазой девке с кудрявыми и жесткими, как проволока, волосами удалось родить его таким светлоголовым и светлоглазым? Что за зелья она пила, чтобы ни капля ее крови не осквернила род Пендрагонов? Молнии Тараниса, копье Луга. Моргане кажется, что волна времени откатилась лет примерно на двадцать, судьба перетасовала свою колоду карт и сделала новый расклад. Новый расклад, в котором принц из рода Пендрагонов может смотреть только на нее и позволить себе не замечать занесенного над ним кинжала. - Много раз я видел тебя во сне, но ты прекраснее любого сна. Кони Рианнон, ворон Морриган. Эта храбрость или это сходство заставляют дрогнуть ее руку? - Что ты знаешь обо мне? Он неуловимым движением поднимается на ноги с постели, неожиданно ей приходится чуть запрокинуть голову, чтобы смотреть ему в глаза. Артур в его возрасте был на полголовы ниже. И чуть шире в плечах, хотя не такой проворный и гибкий. - Ты - Морриган, черная птица севера, великая королева битвы, - чуть нараспев, произносит юноша. Гвалхавед, сокол лета. Значит, вот как легла белая тень от камня. Боги, мысленно стонет чародейка, боги! Если бы вы собрались и думали хоть сто лет - вы не смогли бы измыслить для Камелота лучшего оружия против Верховной жрицы Богини-Матери. Месть моя водой утекает в песок. - Ты выбираешь, кому даровать победу, - сын Гвиневры смотрит на нее светлыми глазами Артура - больно, боги, как же больно! - Достаточно ли я силен, чтобы ты была благосклонна? Кто, как не его отец, вложил в это юное сердце мечту о ней? И Моргана приподнимается на носках, чтобы поцеловать его, - долго и томно, как богиня. - Достаточно, Сокол Лета. Только не повторяй ошибок отца. *** 6. Без заказа :) Прозрачные кристаллы с сердцевинами, подобными чудовищам из легенд о странствиях Брана, нависают сверху, прорастают повсюду из стен. Диковинное переплетение колючек внутри каждого их них имеет свой оттенок, и все вместе они переливаются гаммой от бледно-розового до глубокого, как ночь, сиреневого. Разум затуманен. Тело отказывается служить. Безвольный и бессильный, он давно потерял счет времени. Времени нет, как нет и холода, как не существует мира вне этого странного места, как небо и трава на самом деле не более, чем бред. Поток воздуха проходит между кристаллами, любовно огибая каждый из них и рождая при этом чужую, неприятную мелодию. В которой Мерлин, чародей Британии, отчетливо слышит насмешливое: «Дурак!» Такой знакомый, такой исполненный торжества голос. Усилием воли Мерлин заставляет себя оглядеться. - Дурак, - полные, малиновые губы смеются над ним в каждой грани кристалла. - Ты умерла, - бормочет Мерлин, тяжело отмахиваясь от нее, как от морока. – Мои молнии превратили тебя в пыль. Умерла. Тебя не существует. - Дурак, - она сверкает пронизывающе синими глазами. Снова в каждой грани. Ему до конца дней не забыть этот смертоносной синевы – в ясный, знойный июльский полдень небо не бывает таким синим! – Ты обессмертил меня! - Убирайся, фомойра, - он чудовищным усилием перекатывается на другой бок. Но здесь повсюду, куда ни повернись, кристаллы, и все они рассыпаются в звонком, как серебряные колокольцы, и пронзительном и безжалостном, как кинжал, смехе. Раскрываются, словно края рубленой раны, полные губы, хищно сверкают между ними крупные белые зубы. - Вечная жизнь, Мерлин! – шелестит она. Как если бы наклонялась прямо над ним и шептала это прямо на ухо, как шептала бы возлюбленному. Он никогда не думал, что в голосе этой ведьмы может быть столько сладострастия. – И возможность вечно наблюдать твои муки… «Изыди!» - мысленно выкрикивает он. Нужно придумать, как выбраться из этого проклятого места, где чужие чары сковывают его по рукам и ногам. Но для начала ему нужно поспать…