* * *
Вторая смерть уже несколько интересней: столкнувшись с гигантами этого мира, мальчик решил, что окажется прочнее. Гораздо разумнее было бы просто убежать. Конечно, в этом мало чести, это кажется позорным и недостойным, но только кажется. Нет ничего ценнее жизни, особенно если она — твоя собственная. Максвеллу смешно, будто ему рассказали анекдот. При всём своём таланте «набора кадров» он упустил важную деталь: порой дурацкая честь и бесполезная гордость оказываются сильнее рассудка. Выйдя один на один с сильным соперником, Уилсон не пожелал безропотно сдаться или сбежать. Смех стихает резко; демон вдруг чувствует нечто новое, свежее, хорошо позабытое… Уважение. Да, именно так. А сколько ещё пожелало вступить в неравный бой? Сколько ещё так отчаянно и так бессмысленно боролись? Максвелл снова закуривает, погружаясь в думы, разбирая самого себя на части. Он уже не хочет никого другого себе в игрушки.* * *
Спустя месяц он стоит над чужим телом в полном недоумении. Если он считал, что парад удивительных поступков кончился, то он ошибся. Максвелл по-настоящему потрясён и растерян, не желая верить тому, что видит. Самоубийство. Нет, вы серьёзно, мистер Хиггсбери? Однако факты налицо: белая шея улыбается ему красной прорезью, будто насмехаясь. Где-то в стороне лежит бритва с засохшей кровью, вокруг скачет Честер, не понимая, что случилось с хозяином. А Максвелл стоит изваянием и не может отвести взгляда. Только сейчас он понимает, насколько мёртвый Уилсон красив. Как порыв ветра налетает дикое, безумное желание взять его сейчас, унести к себе, заморозить и любоваться, любоваться вечно и безудержно… Максвелл кривит губы в презрительной усмешке. Нельзя поддаваться слабости и следовать примеру учёного, ведь демон уверен, что этот грех — всего лишь минутный, необдуманный порыв. Тем он и прекрасен. Интересно, что вы ещё выкинете, господин учёный.* * *
Это опять произошло. Бредя по вонючему болоту, где никакая тварь не посмеет его тронуть, демон мысленно поздравляет свою игрушку с достижением. На этот раз несчастный продержался долго, гораздо дольше, чем в предыдущие разы, но разве можно удержаться от ошибки? Одно дело — случайно забрести на болота, другое — остаться здесь ночевать. И ты опять забыл, мой дорогой, что бдительность никогда нельзя отключать, слышишь, никогда! Окоченевший, мокрый, с трогательно закрытыми глазами, Уилсон снова лежит тихо и спокойно. Обойдя и щупальца, и пауков, и мэрмов, он совершенно забыл о том, что маленькая гадюка сильнее их всех. И это глупо, и это должно вывести Максвелла из себя… Но Максвелл молчит. Опускается рядом с телом, вглядывается в благородные черты лица. На улице холодно, но его обдаёт горячей волной жадности. Она стискивает сердце, течёт по венам, и Максвелл поддаётся дурманящему наваждению. Хочется ударить, выбить пару зубов, сломать выпирающие рёбра, но вместо этого пальцы скользят по линии острого носа, по бесцветным впалым щекам, оттягивают за спутанные волосы, трогают мягкие губы… Очнувшись, демон берёт его на руки, идёт прочь отсюда: оживлять нужно где-нибудь в безопасном месте. Безропотная покорность всегда сводит с ума, нанося сокрушительный удар по сознанию. Всё ещё чувствуя досаду, Максвелл обещает себе, что такого больше не повторится. До следующей смерти.* * *
Уилсон не знал, что он бессознательно, инстинктивно бежит от создателя этого мира и от всего, что с ним связано. Можно назвать это интуицией, шестым чувством, но факт останется фактом. Порой это желание становилось таким сильным, что толкало на странные идеи и действия, шокирующие рациональное сознание. Стоя над обрывом, внизу которого плескалось море, Максвелл понял, что остался ни с чем. Там — уже не его территория, где он вправе диктовать законы. Сломанная сигара летит на землю. Отчаяние. Тоска. Бессилие. Демон отворачивается, не в состоянии более наблюдать. Подхваченный течением, снова мёртвый учёный уносился вдаль, к горизонту. Туда, откуда действительно не возвращаются. Как он прорвался сквозь невидимый барьер — навсегда останется загадкой. Одно ясно наверняка — он заплатил за это сполна. Он победил с пятого раза. И Максвелл, уходя в темноту, с грустью понимает, что такого больше не повторится.